CC BY
164
ЕДИНЫЙ КАВКАЗ: ИСТОРИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИЛЛЮЗИИ?
Нино ЧИКОВАНИ
доктор исторических наук, профессор кафедры истории и теории культуры Тбилисского государственного университета им. Ив. Джавахишвили
(Тбилиси, Грузия)
Возвращение в мировую политику
В 1990-х годах кавказская проблематика оказалась в сфере интересов международной политики, так как Кавказ (наряду с Югославией) стал одним из регионов евразийского континента, где отмечались наиболее острые этнополитические конфликты и войны.
Наш регион отличается географическим, этническим, языковым, конфессиональным и культурным разнообразием, что во многом определило образ жизни, историю и взаимоотношения его жителей. Кавказ часто называют музеем народов, ныне здесь проживают представители более 50 национальностей (около 20 млн чел.). На языке некоторых из них разговаривают лишь несколько сотен человек, а в больших этнических группах насчитывается несколько миллионов человек.
Этот регион всегда играл важную роль как связующее звено между Европой и Азией. На протяжении всей истории он и отдельные его части были буферной зоной между противостоящими империями или же их составной частью. Римская империя, Парфия, Византия, арабы, монголы, турки, Османская, Иранская, Российская империи, а также религии — христианство и ислам — как и народы, принадлежащие к разным группам индоевропейской семьи, иберо-кавказской, тюркской, семитской языковым группам, встречались друг с другом на Кавказе.
В регионе представлены все четыре мировые классические конфессии: христианство (в основном в виде православного и монофизитского вероисповеданий, хотя есть католики и протестанты); ислам (обе его версии — шиизм и суннизм); иудаизм, исповедуемый грузинскими и горскими евреями, проживающими в основном в горных районах Азербайджана и Дагестана; буддизм, исповедуемый калмыками1.
На протяжении всей своей истории Кавказ был одновременно и мостом и барьером между Севером и Югом, Западом и Востоком. В научной литературе часто отмечается, что народы региона больше потеряли, нежели выиграли от столь важного его геополитического положения. Эта территория всегда входила в международную коммуникационную сеть. Лишь в период существования Советского Союза, живущего по законам закрытого общества, наш регион был лишен возможности играть роль транспортного коридора, связывающего Юг с Севером, Восток с Западом. Но после распада СССР появились условия для возвращения Кавказу этой функции.
Сегодня не существует однозначной географической дефиниции Кавказа. С общегеографической точки зрения он представляет собой горную территорию между Черным и Каспийским морями. Однако если попытаться определить регион с учетом демографического фактора и истории двух последних веков, то его северная граница проходит по северным склонам Кавказского хребта или прилегающим к ним равнинам, разделяя ареал проживания малочисленных народов Северного Кавказа и земли к северу от них, населенных русскими. Согласно политической терминологии конца XX века, граница Кавказа совпадает с южными рубежами России, то есть с ее северокавказскими республиками, а также с Краснодарским и Ставропольским краями. На западе пограничье представлено территорией, населенной по одну сторону турками, по другую — грузинами и армянами. Южную границу определить сложнее, так как с демографической точки зрения оба берега реки Аракс, по которой проходят государственные рубежи, населены азербайджанскими турками. Определение затрудняется еще и тем, что линии раздела административных единиц Северного Кавказа были в свое время проложены без учета традиционного расселения титульных наций.
По мнению ряда российских ученых, к Кавказу (в широком смысле слова) относятся не только Закавказье и Северный Кавказ, но и степное предгорье (Предкавказье), то есть территории Ставропольского и Краснодарского краев, а также Ростовской области. Другие эксперты, исходя из этнодемографических критериев, ограничивают его территориями, населенными коренными горскими народами. Они называют Предкавказье, а иногда
1 В специальной литературе калмыки не всегда упоминаются среди народов Кавказа. Численностью 122 тыс. чел., они проживают к северу от Дагестана, на северо-западе от Каспийского моря. Их отношения с кавказскими народами становятся все более интенсивными.
Волгоградскую и Астраханскую области, а также Калмыкию южнороссийским регионом, считая его переходной зоной, у которой есть черты, характерные как для России, так и для Северного Кавказа. Из-за многовековых миграционных процессов между Севером и Югом, границу между Предкавказьем и Северным Кавказом ныне определить трудно, и ее можно считать условной. С другой стороны, Северный Кавказ — связующее звено между Закавказьем и Предкавказьем2.
Согласно еще одному мнению, отражающему современную геополитическую реальность, социально-экономическое пространство Кавказа включает северную, центральную и южную части. Если по традиционной версии к этому региону относятся только постсоветские автономные политические образования и Южный Кавказ — Грузия, Азербайджан и Армения, то, исходя из упомянутой выше точки зрения, в него необходимо включать и северо-западные области Ирана — юго-восточный Кавказ, северо-восточные области Турции (Карс, Ардаган, Артвин и др.) — юго-западный Кавказ. Это мотивировано тем, что на протяжении веков (до завоевания Кавказа Россией) эти земли составляли единое социально-экономическое и этнокультурное пространство, где и сейчас проживают кавказские народы. Юго-западный Кавказ (часть Турции) и юго-восточный Кавказ (часть Ирана) вместе составляют Южный Кавказ3.
Население Южного Кавказа состоит из азербайджанцев (6 млн), грузин (4 млн) и армян (3,5 млн), а также меньших по численности народов, часть которых — коренные жители. Грузия и Азербайджан многонациональны, лишь Армения отличается моноэт-ничностью: 95% армян, 2% русских, менее 2% — курды-езиды. В Грузии к титульной нации относятся 70% жителей, в Азербайджане — свыше 83%.
Население Северного Кавказа гораздо многонациональнее.
С. Хантингтон и его оппоненты
Окончание «холодной войны» резко изменило международную обстановку и привело к необходимости осмыслить новую реальность. Перед исследователями и политиками остро встала проблема будущего миропорядка. Появились разнообразные версии возрождения эпохи нации-государств или их окончательной гибели под воздействием ряда факторов (трайбализм, глобализм и др.). Одни говорили о формировании однополюсного мира, в котором в роли полюса выступал Запад, в частности США. Другие предполагали, что в недалеком будущем сформируется противоположный полюс в виде какой-либо незападной цивилизации (например, конфуцианской), который окажет серьезное сопротивление Западу. Третьи предвещали наступление эры многополюсного мира. Фактом международных отношений стало и так называемое «возвращение культуры».
В научной литературе предложено несколько парадигм для интерпретации международных отношений на Кавказе: глобализация, баланс сил, теория столкновения цивилизаций и т.д. Последняя точка зрения, наиболее последовательно изложенная в известной книге С. Хантингтона, оказала большое влияние на научный и политический анализ кавказской проблематики. Согласно этой теории находящийся в процессе формирования миропорядок определяется взаимоотношением семь — восемь больших цивилизаций.
2 См.: Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. М.: Международные отношения, 2001. С. 44—45.
3 См.: Исмаилов Э., Полухов Э. Противостояние «старых» и «новых» игроков на политической карте Кавказа // Центральная Азия и Кавказ, 2004, № 4 (34). С. 48.
Цивилизационная идентичность, а не идеология или экономика (что утверждали раньше) определяют важнейшие разделительные черты и станут основным источником конфликтов в будущем мире. Под цивилизацией подразумевается культурное единство наивысшего ранга, самый широкий уровень культурной идентичности, а основным детерминантом цивилизации считается религия. По мнению С. Хантингтона, не следует ожидать формирования единой универсальной цивилизации в обозримом будущем, хотя на Западе многие поверили в универсальность западных ценностей и в перспективу устройства мира на их основании. Каждой цивилизации придется сосуществовать с другими цивилизациями. Так как различие между ними существенны и труднопреодолимы, то их сосуществование, по версии С. Хантингтона, примет форму столкновения; самые кровопролитные войны развернутся именно на разделительных рубежах цивилизаций.
С. Хантингтон считает Кавказ именно таким рубежом, зоной контакта. Такие рубежи обречены на трансформацию в ареал столкновения цивилизаций. Когда после распада Советского Союза на Кавказе начались жестокие конфликты, С. Хантингтон попытался объяснить их именно столкновением цивилизаций и актуализацией фактора идентификации: в регионе противостоят православие и ислам, к чему добавляются амбиции Запада. Следствием этого являются кавказские конфликты, в частности, карабахский и чечен-ский4.
Концепция Хантингтона вызвала острую дискуссию. В первую очередь ее критиковали за переоценку значения религиозного фактора, отмечая, что этот фактор очень редко играет важную роль на начальном этапе конфликта и гораздо важнее социально-экономические аспекты. Например, меньшинства начинают борьбу за свои права не потому, что они исповедуют иную веру или являются носителями другой культуры, а из-за того, что социально и экономически оказываются в положении маргиналов и не находят выхода. Но культурализация политики или политизация культуры возможны лишь тогда, когда такое положение воспринимается не как индивидуальная, а как коллективная пробле-ма5. Трудно отрицать культурный характер конфликтов, но, как отмечалось выше, на начальном этапе факторы культуры не особенно важны, они могут приобретать самостоятельное значение только при эскалации конфликта.
Ряд исследователей отмечает, что идентичность становится эффективным оружием лишь тогда, когда его использование кого-то устраивает. Проблема обостряется с применением лидерами стратегии создания мифов, необходимых им для мобилизации масс, усиления власти и придания ей легитимности. Поэтому, может быть, для анализа более пригодны парадигмы рационального выбора и политики силы, нежели понятия культуры и идентичности6.
Оценку С. Хантингтоном кавказских конфликтов не разделяет один из признанных экспертов кавказской проблематики С. Корнелл. По его мнению, интерпретация кавказских проблем теоретиками столкновения цивилизаций — не что иное, как стереотипы и чрезвычайное упрощение анализа конфликтов. Определяющий фактор в данном регионе — комбинация национализма и национальных интересов, а не религиозно-цивилизационные противоречия7.
В самом деле, абхазский и южноосетинский конфликты трудно объяснить хантингтоновской теорией столкновения цивилизаций, поэтому на них часто ссылаются оппо-
4 См.: Huntington S.P. The Clash of Civilizations and Remaking of the World Order. N.Y., 1996.
5 См.: Senghaas D. The Clash within Civilizations (Coming to terms with cultural conflicts). London — N.Y.: Routledge, 2002. P. 74.
6 См.: Макфарлейн H. «Столкновение цивилизаций»: Критический взгляд // Бюллетень Центра исследования и анализа внешней политики при МИД Грузии, Тбилиси, 1999, № 11 (20). С. 14.
7 См.: Cornell S.E. Small Nations and Great Powers. A Study of Ethnopolitical Conflicts in the Caucasus. Richmond: Curzon Press, 2001. P. 47—51.
ненты Хантингтона, используя их в качестве основных аргументов против его теории. Здесь же следует вспомнить карабахский конфликт, когда Тегеран по ряду причин (рост турецкого влияния у северной границы Ирана, активизация азербайджанского национализма в азербайджанском меньшинстве страны, экономический выигрыш от торговли с находящейся в блокаде Арменией, опасения в связи с ожидаемым сближением Баку и Вашингтона и др.) помогал христианской Армении в борьбе против мусульманского Азербайджана.
Как считают оппоненты Хантингтона, его модель «конфликта цивилизаций» по отношению к Кавказу неясна с концептуальной точки зрения и не выдерживает критики. Более того, они утверждают, что его теория содержит определенную опасность для региона, так как (согласно этой теории) все попытки субрегионального сотрудничества — будь то «мирный Кавказ» или «евразийский коридор» — обречены на неудачу. Н. Мак-фарлейн отмечает и то, что указанная версия Хантингтона кажется кавказцам привлекательной, потому что (по ее логике) регион представляет собой фокус внимания международной политики8.
У Хантингтона много оппонентов, но трудно не согласиться с ним в оценке Кавказа как зоны контакта цивилизаций, их разделительного рубежа. Кроме того, обозначенная им нежелательная перспектива развития кавказских событий побудила политиков к поиску альтернативных версий. Следствие этого поиска — инициативы «мирного Кавказа», а также «диалога культур и цивилизаций».
Идея «мирного Кавказа» подразумевает не создание какого-либо объединения, что предполагала появившаяся в 1990-х годах концепция «единого кавказского дома», а выявление общих интересов и обеспечение условий мирного сосуществования путем переговоров и соглашений.
По инициативе политиков в 1997—1998 годах состоялось несколько международных конференций, посвященных проблемам геополитики Кавказа и единого кавказского культурного пространства. Большое внимание уделялось поиску историко-культурных истоков кавказского единства. Приведем характерный фрагмент из выступления на конференции в Тбилисском государственном университете им. Ив. Джавахишвили тогдашнего председателя парламента Грузии Зураба Жвания: «Кавказское единство — не только политическая концепция. Фактически Кавказ — это разнообразный и в то же время гомогенный мир, феномен, формировавшийся на протяжении веков и тысячелетий, в котором существуют четко определенные аутентичные социальные и культурные институты... Это дает основание говорить о феномене единой кавказской цивилизации. Ее создатели — кавказские народы — несмотря на религиозные и этнические различия, объединены общими ценностями и ментальностью»9.
На этой же конференции тогдашний министр культуры Грузии отмечал: «Мы, кавказские народы, являемся одной целостностью — исторически и геополитически, мы, в сущности, родственные народы по психофизическому складу, «кавказскому характеру», внешности, темпераменту, нравственным идеалам»10.
Точку зрения политиков, как и попытки обосновать ее, нетрудно объяснить. Но на упомянутой конференции ученые не раз подчеркивали наличие кардинально разных систем народов и государств, расположенных по обе стороны Кавказского хребта, призывали учитывать этот факт при рассуждениях о едином кавказском пространстве или кавказской цивилизации11.
8 См.: Макфарлейн H. Указ. соч. С. 11—13.
9 Zhvania Z. Georgia and the New Geopolitical Function of the Caucasus // Caucasica (The Journal of Caucasian Studies), Vol. 2. Tbilisi, 1998. P. 7.
10 Асатиани В. Мирный Кавказ: Роль культуры в будущем Кавказа // Caucasica, Vol. 2. P. 37.
11 См.: Лордкипанидзе М. К вопросу «Кавказского единого дома» // Caucasica, Vol. 2. P. 163.
Эпизод из истории: нереализованный шанс формирования кавказского единства
В истории народов региона было немало неудачных попыток реализовать планы кавказского единства. Одна из наиболее интересных была обусловлена политико-культурной обстановкой Х1—XII веков, когда вроде бы зарождалось то единство, которое по нынешней терминологии можно назвать «единым культурным пространством». И хотя исторически это относительно короткий период, он оказал большое влияние на дальнейшую историю кавказских народов.
Инициатором создания кавказского единства выступала Грузия, которая к тому времени успешно завершила процесс государственного объединения, освобождения от завоевателей и приступила к расширению своего влияния. В 70-х годах XI века возникла концепция, изложенная грузинским летописцем Леонтием Мровели12, свидетельствующая о том, что грузинские политические деятели стремились создать (опять же по современной политической терминологии) единое кавказское геополитическое пространство. Цель этой концепции — доказать (уже в то время) общее происхождение кавказских народов и обосновать политический курс грузинских правителей.
Конечно, трудно сказать, какую форму принял бы «большой мир — Кавказ», постепенно складывавшийся вокруг Грузии как ядра будущего единства13. Но фактом остается то, что попытки создать единое геополитическое пространство сопровождались мероприятиями по обеспечению его идеологических и культурных основ, которые осуществлялись более-менее успешно. Так, постепенно повышалось значение грузинского языка, который выступал в роли языка богослужения в кавказском масштабе. Изучение агиографии, летописей, эпиграфических и архитектурных памятников подтверждает, что в XI—XII веках грузинская культура и грузинский язык были распространены не только среди знати региона, но и в широких кругах населения (армяне-халкидониты, жители Албании, Северный Кавказ)14. С помощью языка (и наряду с ним) в процессе формирования единого Кавказа большую роль играла религия. Христианство распространялось на Северном Кавказе, где существовали епископские кафедры, за этим следовало усиление политического и культурного влияния Грузии15.
Но процесс формировавшегося кавказского единства оказался недолгим. Грузия не смогла осуществить две наиболее эффективные формы экспансии: экономическую — освоение развитым торговым капиталом политически подвластных провинций, и культурную, которая вроде и началась, но времени на ее продолжение и развитие не хватило16. В XIII веке ситуация изменилась. После нашествия монголов Грузинское государство ослабло, на Северном Кавказе начинает распространяться ислам, по обе стороны Кавказского хребта постепенно сложились существенно отличающиеся друг от друга политические и культурные системы. И хотя у народов региона сохранилось много общего, в первую очередь в культуре, различия становились все более ощутимыми.
12 См.: Мровели Л. Мепета цховреба (Жизнеописание царей). В кн.: Картлис цховреба. Т. I. Тбилиси, 1955. С. 5—11.
13 К. Гаджиев называет этот «мир» «панкавказской империей», вассалами которой были Ширван и Трапезунд (см.: Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. С. 15).
14 См.: Мусхелишвили Д. К истории самонаименования грузин // журн. «Мацне», серия истории, этнографии и истории искусства. Тбилиси, 1992, № 3. С. 17—18.
15 Об этом подробнее см.: Бердзенишвили Н. Вопросы истории Грузии. Кн. VIII. Тбилиси, 1975.
16 См.: Тухашвили Л. Очерки из истории грузинской дипломатии. Кн. 1. Тбилиси, 1994. С. 78—79 (на груз. яз.).
Однако политико-идеологическая концепция, разработанная в XI веке, периодически «оживала» и в последующие столетия. Так, при Ираклии II возникла идея объединить Кавказ под властью этого правителя17. Центром и тогда подразумевалась Грузия, хотя ее положение кардинально отличалось от ситуации XI—XII веков, а идею объединения обусловливала острота вопроса о внешнеполитической ориентации.
Объединение «извне»: Кавказ в составе Российской империи
Своеобразное объединение Кавказа осуществилось в составе Российской империи. В созданное Кавказское наместничество вошли административные единицы как Южного, так и Северного Кавказа. Административным центром и местом пребывания наместника был определен Тбилиси. После многовекового разделения на сферы влияния между Ираном и Турцией такое объединение в единое политическое пространство создавало благоприятные условия для оживления традиционных контактов (в том числе и культурных) между народами региона, но имперский принцип «разделяй и властвуй» оказался серьезным препятствием на этом пути.
После Февральской революции 1917 года Временное правительство России создало для управления Кавказом Особый закавказский комитет. С приходом к власти большевиков, в ноябре 1917 года, был образован Закавказский комиссариат. В феврале 1918-го сформировался Закавказский сейм, оказавшийся недолговечным из-за противоречий между его представителями, а также в связи с возникшей тогда возможностью достижения государственного суверенитета. И в мае 1918 года Грузия, Азербайджан и Армения объявили о своей независимости. Для формирования Южного Кавказа в качестве единого политического организма не было оснований.
Установив на Кавказе советскую власть, Россия еще раз попыталась создать здесь единые административные единицы: в 1922—1936 годах существовала Закавказская Советская Федеративная Социалистическая Республика, в 1921—1924 годах — Горская Автономная Республика в составе РСФСР. Но и эта попытка в итоге не принесла успеха: после распада Советского Союза на Кавказе превосходство оказалось на стороне центробежных, дезинтеграционных сил.
Варианты «кавказского дома»
Ситуация, сложившаяся в начале 1990-х годов (вследствие распада СССР), и пафос конфронтации с Россией способствовали активизации идеи единого кавказского дома. Сам этот «дом» представлялся его авторам по-разному: речь шла то о кавказском парла-
17 См.: Тухашвили Л. Отношения царства Картли-Кахети с народами Кавказа и Ближнего Востока во второй половине XVIII века. В сб.: Вопросы истории Грузии периода феодализма. Тбилиси, 1972. С. 14 (на груз. яз.).
менте, то о единстве типа Евросоюза. Но при этом не учитывали, что объединение такого типа основывается на общем мировоззрении (в том числе на религии), на общих ценностях, общей экономической системе, общем информационном пространстве и на других факторах, которых на Кавказе не было. Поэтому процесс создания единого кавказского дома дальше деклараций не продвинулся.
Своеобразная попытка претворить эту идею в жизнь — образование Конфедерации горских народов Кавказа. Вскоре она трансформировалась в Конфедерацию народов Кавказа, первый съезд которой состоялся 25—26 августа 1989 года в Сухуми. Его цель — создание федеральной республики. На съезде была основана Ассамблея горских народов, которую возглавил бывший комсомольский и партийный функционер, в то время лектор Кабардино-Балкарского университета Муса (Юрий) Шанибов. Съезд был наделен функцией «параллельного парламента». На третьем съезде (Сухуми, 1—2 ноября 1991 г.) Ассамблею переименовали в Конфедерацию горских народов Кавказа. Она объявила себя правонаследницей Республики горских народов, созданной 11 мая 1918 года. Главные задекларированные ею задачи: развитие социально-культурного и политического сотрудничества между народами Кавказа, предупреждение этнических и других несогласий и конфликтных ситуаций или их мирное урегулирование, создание координированной системы обороны против внешних врагов. По мнению лидеров этой структуры, все это могло осуществиться после того, как на фоне распада Российской империи каждая республика или автономия Южного и Северного Кавказа достигла бы статуса независимой единицы. Однако при разработке этого тезиса не учитывали ни историческое прошлое региона, ни реалии того время, ни интересы народов тюркского происхождения. А балкарцы, карачаевцы, кумыки, ногайцы, лезгины и даргинцы даже не участвовали в работе конференций, проведенных в Сухуми, Нальчике, Владикавказе, Грозном и Махачкале.
Конфедерацию возглавили президент и президентский совет, в который вошли представители всех народов Северного Кавказа, а в парламент каждый народ должен был делегировать трех своих представителей. Президентом избрали Мусу Шанибова, который заявил, что Конфедерация состоит из народов республик Северного Кавказа, а не их правительств. В результате эта организация объединяла 16 народов и национальных меньшинств (карачаевцы, ногайцы, кумыки и казаки участвовали в качестве наблюдателей).
Взгляды членов Конфедерации значительно различались. Так, чеченцы рассматривали эту структуру в качестве инструмента борьбы за независимость, а руководство считало ее форумом регионального сотрудничества. Поэтому члены Конфедерации по-разному откликались на события, происходящие на Кавказе, в том числе и на конфлик-ты18. На чрезвычайном съезде (Грозный, 3 октября 1992 г.) она была переименована в Конфедерацию кавказских народов, что было вызвано желанием привлечь в ее ряды казаков и другие народы. Но главным вопросом оставалась проблема единства этой структуры.
Вскоре стала ясна несостоятельность этой организации, действия которой (поддержка абхазского сепаратизма, фактически означавшая поддержку агрессии России по отношению к Грузии, конфронтация с освободительной борьбой Чечни и др.) противоречили ее же установкам. Поэтому она потеряла авторитет, хотя декларированные принципы пользовались популярностью среди кавказских народов еще в течение некоторого времени. Лидеры Конфедерации стремились получить международное призна-
18 См.: Единство народов Северного Кавказа — миф и реальность // Бюллетень Центра анализа и изучения внешней политики Грузии при МИД Грузии, Тбилиси, 1999, № 7 (16). С. 20—21 (на груз. яз.).
ние и авторитет. В начале 1994 года Шанибов посетил Турцию, где встретился с официальными лицами Министерства иностранных дел и Генерального штаба. Распространялась информация, будто встречи с руководителями Конфедерации добивались представители Конгресса США19.
История подтверждает, что интеграционные устремления на Кавказе по существу носили антироссийский характер. Поэтому РФ стремилась пресечь такие устремления, а игнорирование ею этих процессов означало бы отдать инициативу чеченским лидерам. После 1992 года Москва использовала Конфедерацию против Тбилиси, даже оказала ей помощь в создании системы обороны, которая, однако, не превратилась в стабильную силу, и вскоре о ней забыли.
Примечательно, что центральные СМИ России представляли Конфедерацию как реально существующую структуру со своим парламентом, президентом, вооруженными силами и другими атрибутами государственности. При этом пресса игнорировала, что это была не четко декларированная воля народов региона, а попытка лишь части северокавказской интеллигенции сформулировать и осуществить некий проект государственного устройства, оторванный от действительности. Ведь лидеры этой структуры (как и она сама) не были наделены легитимностью, полученной путем выборов. Небезынтересно и то, что о Конфедерации больше писала центральная пресса, чем средства массовой информации северокавказских республик, в частности газеты Дагестана. В то время большинство людей или ничего не знало о Конфедерации, или же имело о ней поверхностное представление. А отношение тех, кто разбирался в ее целях и задачах (5—10% жителей региона), колебалось от явно негативного до восторженного20.
Как только в регионе создавалась кризисная ситуация, информация об этой структуре тотчас же становилась в центральных СМИ России первоочередной. Шансы Конфедерации увеличивались вместе с ростом нестабильности в РФ, и наоборот. Об этом, в частности, свидетельствует повышение популярности Конфедерации после издания президентом России указа о введении чрезвычайного положения в Чечне, а также в период грузино-абхазского конфликта.
И на сегодняшний день нет данных о каком-либо договоре или решении представительных или исполнительных органов республик Северного Кавказа относительно создания Конфедерации или о соответствующем референдуме. Лишь подобные акты могли бы легитимизировать ее, что, кстати, отмечали и руководители Конфедерации. Они подчеркивали, что их ближайшая цель — консолидация горских народов, а создание суверенного, независимого от России, северокавказского государства, состоящего из национальногосударственных образований, рассматривалось как перспективная задача, решить которую можно будет не раньше чем через 10—15 и даже 20—30 лет21.
Попытки сделать Конфедерацию форумом мирного решения противоречий не принесли желаемых результатов. Более того, она сыграла неблаговидную роль поджигателя кавказских конфликтов: на северо-западном Кавказе ей удалось собрать воодушевленную «общеадыгейскими идеями» молодежь для борьбы в Абхазии. Объединение кавказских народов тоже оказалось ей не под силу. Так, возникли противоречия между входившими в ее руководство представителями народов адыгейского происхождения и другими членами Конфедерации, которые не очень доверяли ведущей роли первых. Карачаевцы, балкарцы, кумыки и ногайцы создали Ассамблею тюркоязычных народов, которую поддерживали Чечня и Азербайджан.
19 См.: Единство народов Северного Кавказа — миф и реальность. С. 23.
20 См.: Гаджиев К.С. Указ. соч. С. 81.
21 См.: Там же.
Все это доказывает, что по ряду причин идея единого кавказского дома не смогла приобрести большое значение, но трудно не признать, что у нее есть определенный потенциал для взаимоадаптации конфессий и этнокультур. Некоторые исследователи подчеркивают особый исторический опыт народов региона в сфере цивилизационнокультурного сотрудничества. Например, польский теолог, философ и культуролог Август Петер Кирш писал: «Кавказ представляет собой регион, где три главнейшие культуры, религии, метода мышления, ментальности — древнейший иудаизм, европейское христианство и восточный ислам — преподнесли человечеству яркий пример мирного сосуществования. Эффективный антидот против фобий, возникших на фоне событий 11 сентября 2001 года, можно создать лишь путем изучения иберо-кавказского вклада в культурное достояние человечества, вооружения соответствующими выводами и знанием»22.
Отдельно следует остановиться на отношении современных российских политологов к вопросу об объединении (или делении) Кавказа. По мнению известного геополитика А. Дугина, Кавказу, в частности Грузии, нужна не политическая, а этнокультурная дифференциация региона, поддержка «широтного размежевания и укрепление долготной интеграции этнических регионов Закавказья». Следовательно, Абхазия должна непосредственно связаться с Россией, должна быть создана «единая Осетия», а остальная часть православной Грузии должна быть наделена функцией контроля «кавказского дома». Оказавшаяся в геополитическом окружении Чечня может управляться со стороны православной Грузии. Кроме этого, «к Грузии следует привязать, отчасти, Дагестан и Ингушетию, что может привести к созданию автономной северокавказской зоны, развитой экономически, но стратегически полностью подконтрольной России и евразийски ориентированной». Возможно и создание «Кавказской федерации», в состав которой, наряду с сегодняшними тремя республиками СНГ, вошли бы и внутрироссийские автономные об-разования»23.
Российские геополитики рассуждают и о вариантах «реинтеграции» Грузии с РФ. Так, по мнению А. Панарина, в формирующейся оси Киев — Баку — Тбилиси таится определенная опасность в первую очередь для Тбилиси. Как только Грузия потеряет российские гарантии, ее положение в закавказском регионе резко усложнится. А если принять во внимание логику исламской радикализации тех режимов, которые отходят от России, можно сказать, что уже будущее поколение (через 15—20 лет) граничащих с мусульманским миром немусульманских стран будет иметь дело с проводящими агрессивную политику режимами24.
По С. Самуилову, приоритетными для РФ должны стать связи со странами, большинство населения которых исповедует православие, в первую очередь с Сербией и Арменией. А так как у России нет общей границы с этими государствами, то для достижения этой цели ей нужны «транзитные страны», каковыми являются Грузия и Болгария. Однако у этих православных стран на сегодняшний день ориентация однозначно западная, поэтому официальной Москве следует сохранить их в качестве транзитных территорий, а после того как Россия усилится и политические элиты этих стран убедятся в неэффективности западных рецептов, можно начать движение от партнерства к союзническим отношениям.
22 Газ. «Хвалиндели дге» («Завтрашний день»), 2 сентября 2003.
23 Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. М., 1999. С. 351.
24 См.: Панарин А. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке. М., 1998. С. 382.
Кавказ — единое культурное пространство?
На протяжении веков для Кавказа было характерно органичное сочетание интеграционных и дезинтеграционных тенденций, их динамическое равновесие. Естественно, возникает вопрос: чем обусловлены неудачи попыток создать кавказское единство, есть ли основания рассматривать культуры народов региона (или некоторых из них) составляющими единого пространства?
В современной научной литературе высказываются разные мнения о цивилизационной принадлежности Кавказа и его различных частей. Так, исходя из определенных критериев, можно говорить о Кавказе как о своеобразной цивилизации, субцивилизации или культурном единстве. Более решительные исследователи, в основном связанные с политическими кругами, а также некоторые политики полагают, что вполне возможно политическое единство, основанием которого служило (или может служить) культурное и цивилизационное единство.
В любом единстве людей и народов, принадлежащих к какой-либо цивилизации, есть определенный комплекс идей, идеалов, ценностей и норм. Они формируют некую духовную ось, к которой стремятся важнейшие компоненты этого единства. В сущности, речь идет об основополагающей парадигме или мировоззренческой системе данной цивилизации, определяющей уклад жизни, самосознание, стереотипы поведения, параметры социальной регуляции. В большинстве исторических цивилизаций определяющую роль играла религия. В этом смысле Кавказ условно можно рассматривать как культурно-цивилизационное пространство, состоящее из множества элементов с точки зрения как уровня развития, так и наличия разных этнокультурных, региональных, конфессиональных и других пластов.
По нашему мнению, для обозначения кавказского единства было бы правомерно использовать понятие «единое культурное пространство», к тому же не только исторически, но и по отношению к современной реальности. Это понятие четко определено в науке о культуре; в частности, считается, что в процессе естественно-неосознанного подражания или же на вполне осознанной рациональной основе две и несколько соседних культур воспринимают друг у друга некоторые элементы, приводят их в соответствие со своими потребностями. Общая судьба, история, схожие условия существования (в том числе природно-ландшафтные) могут обусловить образование общих черт; так создается определенная общая «тональность», общий «акцент» культур одного региона25. Наличие таких общих черт иллюзорно, но в то же время реально. Иллюзорно потому, что как самостоятельная многофункциональная система новая общая культура не создается. Реальность же в том, что эти общие черты или элементы создают некую атмосферу единства. Она воздействует на жизнь народов разных культур, облегчает их сосуществование и взаимопонимание. Это касается не только культур одной цивилизации или единого культурного пространства, а в первую очередь культур, принадлежащих к разным цивилизациям, но расположенных на их перифериях. Поэтому они теснее общаются друг с другом, нежели с цивилизационно родственными культурами. Таким образом, единое культурное пространство вовсе не означает единую культуру; эти два понятия отличаются в первую очередь степенью
25 См.: Иберо-Америка в мировом цивилизационном процессе // журн. «Латинская Америка», М., 1999, № 7—8. С. 140; Коваль Б.И., Семенов С.И. Энергийная природа современных пограничных цивилизаций (Новый подход к человеческому измерению всемирной истории) // журн. «Латинская Америка», 2000, № 11. С. 4—14.
гомогенности-гетерогенности. Единая культура подразумевает именно гомогенность (в той или иной степени), а единое культурное пространство представляет собой единство таких гомогенных культур. Говорить о Кавказе как едином культурном пространстве можно лишь в таком контексте. В то же время составляющие этого пространства остаются частями разных цивилизаций.
К. Гаджиев считает, что правомерно говорить о кавказском культурно-историческом единстве, для которого характерно существование множества взаимосвязанных, в ряде случаев противостоящих (даже конфликтных) субкультур. С такой точки зрения это единство отличается от ближневосточного или центральноазиатского культурноисторических единств. Оно может быть охарактеризовано больше как фрагментарное и конфликтное, чем единое и целое. В отличие от западнохристианского единства, основанного на единой культурно-исторической и религиозной инфраструктуре, разнообразие и разломы здесь исходят из самой инфраструктуры кавказского культурно-исторического круга. Вероятно, именно этим и обусловлено превосходство конфликтного, центробежного, дезинтеграционного начала над началами консенсуса и интеграции в регионе26.
3 а к л ю ч е н и е
На основании сказанного выше можно сделать вывод, что на протяжении веков идея кавказского единства сохраняет свою привлекательность. Но следует различать, с одной стороны, желание тесно сотрудничать в любой сфере, выступать единой политической платформой или стремиться к этому, а с другой — реальность, которая мало или совсем не совпадает с желанием. Идея достижения единства Кавказа (или хотя бы одной из его частей) существует и, скорее всего, может существовать как идеал, к которому стремятся кавказские народы. Но достаточно даже беглого взгляда на историю, особенно почти 10 последних столетий, чтобы убедиться в беспочвенности рассуждений о наличии такого единства и гармонии интересов.
Кавказские народы сформировались в пределах разных религий, культур, цивилизаций. Получился «дом», каждый житель которого сделал свой выбор. Иудаизм, православие, монофизитизм или ислам — не только вероисповедания, одно из которых выбирает тот или иной народ, или выражение политического курса. Это — важнейший культурогенный фактор, способ бытия, ментальность, все то, что, как говорится, сильнее
веры27.
Поэтому представление Кавказа как политической или культурной целостности относится больше к сфере мечты и желания, нежели к исторической или современной реальности. Но эта давняя и привлекательная мечта периодически предстает в виде той или иной идеологической концепции и конкретных мер по их реализации.
26 См.: Гаджиев К.С. Указ. соч. С. 41.
27 См.: Кикнадзе 3. Религия и единство Кавказа. В кн.: Кикнадзе 3. Церковь вчера, церковь завтра. Тбилиси, 2002. С. 129 (на груз. яз.).
