CC BY
123
Э.Н. БУРДЖАЛОВ: ЕГО ВКЛАД В ИСТОРИЧЕСКУЮ НАУКУ И ОБРАЗОВАНИЕ
Э.М. Щагин
Формирование и деятельность научных школ в системе высшего образования является важнейшим условием преемственности в развитии как мировой, так и отечественной научной мысли. История возникновения и роли их в общественном прогрессе применительно к каждой области научного знания изучены пока явно недостаточно. Особого внимания требует выяснение вклада вузовской науки в лице ее маститых представителей, авторов инновационных для своего времени решений в сфере гуманитарных и ественнонаучных исследований. В свете этого привлекает внимание творческая биография Э.Н. Бурджалова, который свыше 17 лет своей жизнедеятельности отдал работе сначала доцентом, а затем профессором кафедры истории СССР МГПИ им. В.И. Ленина.
88 Эдуард Николаевич Бурджалов связал свою жизнь и научно-педагогическое подвижничество со славной историей нашего вуза в сравнительно зрелом возрасте, будучи к этому времени не только известным в составе сравнительно влиятельного партийно-государственного звена советской элиты 30-50-х гг. прошлого века общественно-политическим деятелем, но и вполне сложившимся исследователем-историком советского общества, успешно защитившим в 1938 г. в Совете Московского государственного института истории, философии, литературы диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических на-
ук. В его научном багаже к этому времени уже имелись две книги о Первом Всероссийском съезде Советов и о 26 бакинских комиссарах, циклы лекций по истории России с начала XIX века и по период Великой Отечественной войны включительно и лекций, прочитанных Эдуардом Николаевичем в ВПШ при ЦК КПСС, а также ряд статей, опубликованных в центральных исторических журналах: «Вопросы истории», «Пролетарская революция» и др.
Выходец из семьи служащего частной рыбопромышленной фирмы (его отец сначала работал бухгалтером фирмы, а с 1912 г. заведовал ее бакинским отделением известного нефтяного магната Лианозова) в юношеском возрасте связал свою жизнь с новой, Советской, властью и ее общественностью - комсомолом, а с 1925 г. -большевистской партией. Еще в 1919 г. 13-летним юношей он поступил техническим секретарем на службу в пересыльный пункт Калмыцкого военного комиссариата и тогда же вступил в ряды комсомола.
С установлением в 1920 г. советской власти в Азербайджане переехал работать в Баку в ее органах, а затем занялся организационно-пропагандистской деятельностью в комсомоле, работая инструктором и завагитпропом комсомольских райкомов, а с 1923 г. заместителем заведующего агитпропом Бакинского городского комитета КСМ. Накануне ленинского призыва, как активист бакинской комсомолии, стал кандидатом в члены ВКП(б) и направлен на учебу в Москву. Работая
здесь в течение полутора лет зам. завотделом печати Московского губко-ма комсомола, был принят в члены партии. Осенью 1926 г. молодой коммунист зачислен на рабфак при Московском университете. Во время трехлетней учебы на рабфаке продолжал вести активную общественную работу, являясь завагитпропом комсомола МГУ и членом партбюро университета.
По окончании рабфака поступил на этнологический факультет, который вскоре был преобразован в Историко-философский и литературный институт (МИФЛИ). Будучи студентом, Эдуард Николаевич продолжал совмещать успешную учебу с общественной работой: был избран в партбюро факультета, впоследствии стал его секретарем, заведовал учебной частью института и начал вести преподавательскую работу на рабфаке МГУ и в институте.
Окончив Историко-философский институт, он был оставлен в его аспирантуре, где проучился всего год, т.к. со второго года обучения в ней был направлен на партийную работу в г. Тулу. В городе российских оружейников в течение трех лет выполнял обязанности зам. завкультпропа горкома ВКП(б) и преподавал историю СССР в Высшей коммунистической сельскохозяйственной школе и вечернем учительском институте. В конце 1936 г. партфункционер Э.Н. Бурджалов был по личной просьбе отпущен на научно-исследовательскую работу в Москву, где трудился несколько предвоенных лет научным сотрудником редакции «История гражданской войны», занимаясь подготовкой тома по истории войны в Закавказье, и являлся секретарем парторганизации этой редакции.
В условиях нарастания военной угрозы в 1938 г. ЦК ВКП(б) направил
Э.Н. Бурджалова на работу в Политуправление пограничных войск НКВД. Ведя здесь преподавательскую деятельность в военном институте, Эдуард Николаевич одновременно работал над кандидатской диссертацией по истории революции и гражданской войны в Азербайджане, которую успешно защитил в марте 1939 г. Тогда же вышли в свет первые публикации ученого по истории Первого Всероссийского съезда Советов и о 26 бакинских комиссарах. Вскоре ЦК партии утвердил кандидата исторических наук Бурджалова зам. завкафедрой и лектором по истории СССР во вновь организованной Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б), где читал курс лекций по истории России конца XVШ-XIX вв., большинство которых было опубликовано издательством школы.
В конце 1940 г. Эдуард Николаевич назначается лектором ЦК ВКП(б), оставаясь в то же время преподавателем ВПШ.
В первые дни Великой Отечественной войны он вместе с группой работников ЦК партии ушел в армию. Сначала служил начальником политотдела ВД Рязанского пехотного училища, а затем, с января 1942 г., лектором Главного политического управления Советской Армии. В течение всей войны выступал с докладами и лекциями во фронтовых частях, тыловых гарнизонах, участвовал в проверке партийно-политической работы в действующей армии, публиковал статьи в армейской печати. По заданиям командировался на многие фронты Великой Отечественной войны и закончил эту деятельность в Монголии в связи с войной против Японии. В конце 1945 г. был назначен зам. главного редактора журнала «Пропагандист и агитатор РККА».
Заслуги агитатора и пропагандиста полковника Бурджалова в годы Второй мировой войны были высоко оценены советским государством. Он награжден орденами Великой Отечественной войны II степени, Красной звезды и Знаком Почета, а также пятью медалями.
В 1946 г. Эдуард Николаевич был отозван в ЦК ВКП(б) и назначен руководителем лекторской группы ЦК. Одновременно работал доцентом Высшей партийной школы и Академии общественных наук при ЦК ВКП(б). Издававшиеся тогда его лекции, прочитанные здесь по советскому периоду отечественной истории, заменяли студентам и преподавателям гуманитарных вузов нашей страны отсутствующие учебники для высшей школы по истории советского общества.
Пишущий эти строки сам начинал в те годы постигать сложную историю становления и развития советского общества, альфой и омегой достижений которого была поистине триумфальная победа нашего народа над гитлеровской чумой. Величие подвига 90 народного, спасшего мир от порабощения человеконенавистническим фашизмом, вопреки всем потугам современных недругов России, тщетно пытающихся фальсифицировать наше недавнее прошлое, не померкнет в веках. Настольным пособием для меня, как и, думаю, для абсолютного большинства советских студентов конца 40-х - начала 50-х гг. прошлого века, являлись брошюры ВПШ, воспроизводившие основное содержание замечательных бурджаловских лекций: настолько они были строго логичны, доказательны и изложены выразительным, ярким языком. Не случайно, что в те годы они неоднократ-
но переиздавались массовыми тиражами.
Одновременно с лекторской работой Эдуард Николаевич вел немалую редакторско-журналистскую деятельность, являясь членом редколлегии и зам. редактора газеты «Культура и жизнь» - органа Управления пропаганды и агитации ЦК партии. Эта, на первый взгляд, попутная деятельность становится в новых условиях хрущевской «оттепели» основной на целое пятилетие в жизни Э.Н. Бурджалова, когда он назначается зам. главного редактора журнала «Вопросы истории». Вся обстановка «оттепели» оказала сильное воздействие на Эдуарда Николаевича, обусловив серьезный поворот в его жизни и творчестве. Освободившись от догматических оков авторитаризма, своеобразным катехизисом которого в исторической науке в течение примерно двух десятилетий являлся «Краткий курс истории ВКП(б)», ученый с присущей ему увлеченностью, честностью и глубоко научно работал над воссозданием исторической правды о нашем прошлом.
Деятельность Э.Н. Бурджалова в редакции журнала «Вопросы истории», где он являлся заместителем академика А.М. Панкратовой - главного редактора этого журнала, оставила заметный след в отечественной исторической науке. Читателю, который заинтересуется данной страницей политически насыщенной биографии ученого, достаточно ознакомиться с докладом Э.Н. Бурджалова о состоянии советской исторической науки и работе журнала «Вопросы истории» на встрече с читателями летом 1956 г. в Ленинградском отделении Института истории АН СССР, чтобы убедиться в правоте только что высказанной
оценки работы Эдуарда Николаевича на этом весьма ответственном посту1. Текст доклада был опубликован тем же журналом 33 года спустя вместе с содержательной статьей ведущего историографа отечественной науки Е.Н. Городецкого, посвященной деятельности журнала и в том числе Э.Н. Бурджалова как зам. главного редактора в середине 50-х гг. прошлого века.
Кстати, только в том же 1956 г. журнал провел несколько таких же читательских конференций в Москве, Киеве и других городах. И на всех этих конференциях с докладами от имени редакции выступал неизменно Эдуард Николаевич. Глубокий анализ состояния советской исторической науки, предельная самокритичность, умение прислушаться к мнению авторского коллектива и читателей журнала, а также вовлекать их в общую работу по перестройке исторических исследований, как правило, вызывала симпатии большей части аудитории.
Но не прошло после этого и двух-трех месяцев как именно это стало вменяться в вину и всей редакции журнала, и особенно заместителю главного редактора его. Поводом стала ленинградская конференция читателей научного журнала, подвергшаяся разгромной критике в «Ленинградской Правде». В газете утвержалось, будто Бурджалов в своем докладе на конференции поставил меньшевиков в один ряд с большевиками и приписал журналу заслуги, которые в действительности принадлежали партии, огульно охаял историческую науку и ее кадры и т.п. В связи с таким выпадом газеты секретарь Ленинградского горкома КПСС писал Н.С. Хрущеву: «Сигнал этот содержит обвинения по адресу
журнала в покушении на основы партийной политики»2.
То было только начало полосы новых «заморозков», которыми стала сменяться хрущевская «оттепель» в идеологической сфере значительно раньше, чем на других участках общественно-политической жизни советского общества. Дальнейшая «проработка» инициативного научного журнала развертывалась на уровне ЦК КПСС. При этом в центре критики оказался Э.Н. Бурджалов, нападкам в партийной прессе подверглась его статья «О тактике большевиков в марте-апреле 1917 года», опубликованная журналом «Вопросы истории» (1956, № 4). Наказание за идеологическую вольность весьма жесткое. Во-первых, Эдуард Николаевич был снят с поста заместителя главного редактора журнала. Во-вторых, в специальном постановлении ЦК КПСС от 9 марта 1957 г. по журналу «Вопросы истории» он «удостоился» нескольких личных упоминаний и как нарушитель принципа коллективного руководства, и как автор политически вредных статей, в которых он якобы скатился на пози- у] ции объективизма и отступил от партийности в науке, и как докладчик на читательских конференциях, где под видом критики культа личности Сталина «старался выпятить роль Зиновьева в 1917 году» и т.д. и т.п. И, наконец, подвергнутого политическому остракизму ученого и опытного партийного пропагандиста и организатора перевели работать рядовым научным сотрудником в Институт истории АН СССР.
Но и на новом месте работы злоключения ученого не прекратились. Не согласный с неправедной критикой, он продолжал доказывать, что
оказался «без вины виноватым», писал об этом в письмах и записках к Хрущеву, Суслову, Поспелову, Шеле-пину и удивлялся, почему ни на одно из них не получил ответа3.
Строптивость, проявленная по отношению к партийным верхам, оказалась, как это нередко случалось и в условиях хрущевской «оттепели», наказуемой. Как значится в его автобиографии и листке по учету кадров, хранящихся в текущем архиве МПГУ, в сентябре 1958 г. партсобрание Института истории за то, что своевременно не признал полностью правильность решения секретариата ЦК о журнале «Вопросы истории» и не выступил с признанием своих ошибок, вынесло ему выговор, который был снят буквально перед его уходом на пенсию по возрасту. Вслед за этим при прохождении конкурса на должность старшего научного сотрудника известный ученый не получил необходимого количества голосов и в январе 1959 г. был отчислен из института, оставшись, судя по документам, безработным до 1 августа того же года.
Так, мягко выражаясь, на минор-92 ной ноте завершилась партийно-номенклатурная «одиссея» Э.Н. Бурджалова, приведшая его на последнее место работы сначала доцентом кафедры истории СССР Московского городского пединститута им. В.П. Потемкина, а затем, после защиты докторской диссертации, - профессором той же кафедры Московского государственного пединститута им. В.И. Ленина (в 1968 г.), в состав которого приказом по Министерству просвещения РСФСР летом 1960 г. были влиты все кадры и материальные ценности бывшего потемкинского педвуза. У автора данного очерка есть все основания считать, что вопрос о трудоустройстве оказавшегося в
расцвете лет безработным Эдуарда Николаевича решался при активном участии в предварительных переговорах об этом двоих весьма влиятельных на истфаке городского пединститута людей - заведующего кафедрой истории СССР академика И.И. Минца и декана этого факультета доцента (вскоре ставшего профессором) Д.С. Бабурина, которые хорошо знали его - первый со времен работы Бурджалова в редакции «Истории гражданской войны», а второй,вероятнее всего, с кануна Великой Отечественной войны, когда он (Бабурин Д.С.) работал сначала зам. директора, а в годы войны директором Московского историко-ар-хивного института, подведомственного в ту пору НКВД СССР.
Мне, тогда аспиранту этой кафедры, помнится, что сравнительно быстро и удивительно легко, а главное, органично вошел в коллектив кафедры и факультета Эдуард Николаевич, как буквально с первых дней, несмотря на то, что ему пришлось выступать с лекциями по истории Древней Руси, области отечественной истории, которой он как исследователь никогда специально не занимался, студенты-вечерники едва ли не валом валили слушать, как читает Бурджалов. По авторитетному мнению одного из студентов факультета памятных 70-х гг., а ныне экс-первого замминистра образования РФ, профессора, члена-корреспондента РАО А.Ф. Киселева, Эдуард Николаевич был выдающимся мастером живого слова. «Лектором Э.Н. Бурджалов был блестящим, - пишет он. - Студенты-вечерники его буквально боготворили. Слушать лекции Эдуарда Николаевича приходили и студенты дневного отделения, и стажеры, и аспиранты. Вместительная 10-я аудитория главно-
го корпуса МПГУ при этом была набита битком... Он обладал природным даром слова и подкупал аудиторию искренностью общения с ней»4.
Педагогом-воспитателем Э.Н. Бурд-жалов тоже был, как говорится, от бога. Конечно, тут сказывалась и богатая жизненная школа, которую прошел он прежде, чем стать доцентом ведущего в стране педвуза. Сошлюсь вновь на свидетельство А.Ф. Киселева, которому на IV курсе нашего факультета посчастливилось заниматься в спецсеминаре профессора по Февральской революции и пользоваться обширной домашней библиотекой своего учителя. «Э.Н. Бурджа-лов был очень внимателен к студентам, поощрял оригинальные идеи. Не подавлял своим авторитетом признанного ученого, а стремился развить в нас потребность уйти от штампов и трафаретов, мыслить самостоятельно, на основе собственного восприятия и анализа исторических документов. На семинаре он умел создавать обстановку, располагавшую к дискуссиям, свободному (насколько это было возможно в то время) обмену мнениями»5.
О педагогических дарованиях Эдуарда Николаевича можно было бы поведать гораздо больше, но, поскольку цель нашего очерка несколько иная, ограничимся сказанным. Замечу лишь, что он олицетворял искренность и удивительную теплоту во взаимоотношениях с товарищами по работе, аспирантами и студентами. Не случайно в характеристике, выданной руководством института почти под занавес его всесторонней педагогической деятельности для представления в райком КПСС с целью оформления персональной пенсии, говорилось, что, будучи талантливым и опытным педагогом-ученым, Э.Н. Бурджалов «пользуется
заслуженной любовью и уважением у студентов и преподавателей исторического факультета МПГИ им. В.И. Ленина»6.
Творческая деятельность преподавателя высшей школы, как известно, есть не что иное как органическое соединение педагогического мастерства с поисковой, научно-исследовательской работой активно действующего ученого, своеобразный сплав этих двух сфер высококвалифицированного интеллектуального труда человека, двух его взаимосвязанных и взаимозависимых ипостасей.
В данном отношении судьба далеко не баловала Э.Н. Бурджалова. Трудное время 20-50-х гг., когда происходило формирование его личности, долг настоящего коммуниста, ставящего общественные интересы выше личных, высокие моральные качества человека, привыкшего с юных лет жить своим собственным трудом, - все это не позволило способному сначала комсомольскому, а в дальнейшем партийному активисту синхронно и с одинаковой результативностью развивать свои дарования в равно интересовав- 93 ших его сферах деятельности - организационно-педагогической и научно-исследовательской. Во всяком случае осенью 1959 г., когда судьба заставила Э.Н. Бурджалова целиком посвятить себя научно-педагогической работе в вузе, общий багаж и накопленный опыт во второй сфере деятельности значительно уступал тому же в первой.
Относительную возможность вплотную взяться за разработку крупной научной проблемы вторая революция и установление двоевластия в России Эдуард Николаевич получил, будучи зачисленным старшим научным сотрудником в Институт истории АН СССР
после снятия с поста зам. главного редактора «Вопросы истории». Но, чтобы включить эту тему в перспективный план научно-исследовательской работы Института истории, ученому пришлось преодолеть ожесточенное сопротивление конформистски мыслящего крыла коллектива института и его парторганизации. Он перенес еще немало «несправедливых преследований, нелепых обвинений»7. Преодолеть это сопротивление помогла авторитетная поддержка академика И.И. Минца, возглавлявшего работу Проблемного научного Совета при отделении истории АН СССР по истории Октябрьской революции, а также таких видных специалистов по истории революционного движения в России, как П.В. Волобуев, Ю.А. Поляков (позднее ставших академиками), Е.Н. Городецкий и др.
Но интенсивно начать исследовать избранную проблему в обстановке непрекращающихся гонений, в которой оказался опальный ученый в Институте истории, откуда его через год с небольшим в завершение орга-94 низованной свыше компании остракизма уволили, не удалось. По-настоящему приняться за исследование ранее слабоизученной проблематики Эдуарду Николаевичу пришлось лишь с августа 1959 г. после зачисления его на должность доцента кафедры истории СССР Московского городского пединститута им. В.П. Потемкина, а после слияния последнего летом 1960 г. с МГПИ им. В.И. Ленина - на объединенной кафедре того же профиля.
Дело в том, что микроклимат на кафедре потемкинского института был прямо противоположным тому, что имел место в Институте истории. Объясняется эта разница в значительной
степени тем, что элитную часть кафедры составляли люди, ранее в той или иной мере подвергнутые опале, -это заведующий кафедрой академик И.И. Минц и декан факультета доцент (через несколько лет он получит ученое звание профессора) Д.С. Бабурин. Да и профессорскую прослойку кафедры представляли «малонадежные» в идеологическом отношении ученые -В.Н. Бочкарев (в прошлом кадет) и П.И. Кабанов (в 1917-1922 гг. сочувствующий кадетам). Неслучайно студенты и аспиранты в шутку называли кафедру «отстойником» провинившихся ученых. В коллективе кафедры Э.Н. оказался своим человеком и скоро стал любимцем факультета. Чтобы создать ему условия для сбора материала в архивах и библиотеках к будущей книге и докторской диссертации, лекции и прочие учебные занятия поручили вести на вечернем отделении, а с тем, чтобы исключить претензии власть придержащих и, возможно, с целью обезопасить лектора от доносов сексотов хрущевской поры, дали ему лекции не по чреватой «опасностями» в идеологическом отношении истории советского общества, а по более политически нейтральному курсу русского феодализма.
На объединенной кафедре, которую возглавил тоже академик И.И. Минц, все эти благоприятные для научно-исследовательской деятельности условия сохранились. Как использовал эти условия Эдуард Николаевич? Мне, тогда в течение семи лет работавшему вдали от Москвы, судить об этом представилась реальная возможность по конечному результату этой деятельности, ставшей вершиной творческих усилий ученого, успешно реализованной целью его жизни. А вот как охарактеризовали друзья и
коллеги ученого, бок о бок трудившиеся вместе с ним одни в архивах, другие - в библиотеках, третьи - на кафедре. «Какую гигантскую работу (прежде всего в архивах) пришлось проделать Э.Н. Бурд-жалову! Работу скромную, незаметную для глаз других, непоказную. Из месяца в месяц, из года в год, согнувшись над столом, листая тысячи страниц подшивок, старых «дел», рассредоточенных по разным фондам, тысячи страниц газет полувековой давности. Архивная работа вызывает особое, трудно передаваемое состояние. Там, за стенами архивов, шумит жизнь с ее сегодняшними страстями, и кажется, что только ты один в иной жизни, давно канувшей в небытие. «Те» люди уже ничего не могут сказать о себе. Только ты можешь проникнуть в их жизнь и попытаться постичь ее, как говорил Б. Спиноза, не смеясь, не плача, но понимая. Архив дает историку острое ощущение ответственности перед миром, уже навсегда ушедшим». «В личном архиве Э.Н. Бурджалова сохранился огромный документальный материал, собранный им во многих центральных и местных архивах страны. Это свидетельствует о присущем исследователю стремлении к полноте источниковой базы. В его двухтомной работе использована только часть этого материала. Его записи трудно поддаются расшифровке, но будем надеяться, что они когда-нибудь станут предметом изучения истории исторической науки»8.
Хотя я и привожу это весьма убедительное и довольно пространное свидетельство, но считаю, что лучше всего удостовериться в колоссальности объема выполненной автором работы, а главное, в ее высочайшем по тому времени качестве, неопровержимости системы доказательств основных выводов и обобщений, можно
только внимательно изучив итоговый научный труд Эдуарда Николаевича «Вторая русская революция» в двух томах, вышедший в свет под грифом Научного совета по комплексной проблеме «История Великой Октябрьской социалистической революции» АН СССР и МГПИ им. В.И. Ленина: первый том в 1967 г., а второй - в 1971 г.
Когда внимательно изучаешь этот труд Э.Н. Бурджалова, наглядно видишь, что основным методом использованного им научного анализа является глубокая объективность, историческая достоверность и гражданская честность, базирующаяся на фактической обоснованности тех или иных суждений. Разумеется в ту пору автор не мог совершенно обойти и пресловутую большевистскую партийность, предусматривающую необходимость рассматривать нашу российскую действительность великих социальных потрясений 1917 г. сквозь призму ленинской концепции перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Но если практика догматического изучения взаимосвязи и взаимозависимости 95 между Февралем и Октябрем 1917-го в советской историографии объективно вела к признанию ущербности событий Февраля и возвеличиванию октябрьского выступления большевиков, то Эдуард Николаевич так построил свое исследование (особенно его второй том, в котором освещаются события февраля - марта 1917 г. во второй столице - Москве, на фронте и в российской провинции), что у него «февральское действо» выглядит не как всего лишь один «петроградский переворот», а предстает перед читателем в виде широкомасштабной картины общероссийского революционно-
го процесса, преобразующего страну царистскую, самодержавную в одну из самых свободных держав мира9, что, как известно, должен был в свое время констатировать и В.И. Ленин.
Процесс перехода активных вооруженных и сравнительно мирных действий народных масс показан как бы изнутри: рабочие и солдаты на местах по собственной инициативе сменяют губернаторов, ликвидируют жандармерию и полицию, строят свои органы власти - сначала Советы рабочих и солдатских депутатов, а когда революционный процесс охватил и деревню - там возникают Советы крестьянских депутатов. Сложнейший вопрос возникновения, сущности и противоречивости двоевластия исследуется Э.Н. Бурджаловым посредством уяснения закономерностей революционных кризисов, которые порождались переплетением двух диктатур. Последовательно раскрывая своеобразие проявлений двоевластия в различных районах страны, ученый решительно выступал против шаблонной, далекой от реальностей жизни 9Ц схемы, в соответствии с которой переплетение двух, а кое-где и более властей якобы складывалось по столичному образцу. Как показано в исследовании, темпы формирования систем двоевластия и многовластия, формы и характер переплетения разных властей, их соподчинения были различными.
С фактами в руках он одним из первых среди исследователей подверг резкой критике «концепцию двух заговоров», бытовавшую в советской историографии и только запутывающую историю кануна Февраля. Эта концепция изображала предысторию Февраля следующим образом: царизм гото-
вил заговор против революции, буржуазия плела его против царизма, но революция срывает и тот, и другой.
Новым было появление на страницах двухтомника о революции контрреволюционного лагеря - Николая II, его окружения в Ставке, столичной власти, вождей буржуазной оппозиции, поскольку до сих пор силы противников революции лишь бегло упоминались, а в лучшем случае изображались в виде самого общего фона.
О новаторских чертах капитального научного труда Э.Н. Бурджалова о Февральской революции можно было бы продолжить наше повествование. Но новизна и оригинальность его исследования так «настораживали» отечественную историографию того времени, что в результате ни один исторический журнал не отозвался на публикацию двухтомника. Лишь единственный «неисторический» «Новый мир» взял на себя смелость нарушить молчание в связи с выходом в свет двухтомника «Вторая русская революция».
Но слава Всевышнему, что не рецензии определяют дорогу книги к читателю. Не было и нет более беспристрастного судьи, чем само время. В итоговых работах по истории исторической науки конца 70-80-х гг. содержится объективная, очень высокая оценка его основного исследования. Прежде всего подчеркивается фундаментальный характер его изучения истории Февральской революции, эн-циклопедичность разностороннего анализа событий, убедительное раскрытие соотношения стихийности и сознательности в ходе и исходе рево-люции10.
Сегодня уже минуло сорок лет со дня выхода в свет первого тома «Вто-
рой русской революции», но книга Э.Н. Бурджалова продолжает оставаться одним из лучших произведений творческой мысли советской исторической науки. И хотя мы ныне многое переосмыслили и переоценили в нашем советском прошлом, едва ли можно найти самую новейшую работу по истории Февральской революции, которая бы не опиралась на труд Э.Н. Бурджалова.
Двухтомную монографию Эдуард Николаевич в 1966 г. защитил в Ученом совете МГПИ им. Ленина на соискание ученой степени доктора исторических наук. На этом основании решением ВАК Министерства высшего и среднего специального образования от 13 декабря 1968 г. ему была присуждена эта ученая степень. А в ноябре 1970 г. решением той же комиссии Э.Н. Бурджалов утвержден в ученом звании профессора по кафедре истории СССР. Эдуард Николаевич мечтал продолжить изучение великих потрясений 1917 г. в России, неоднократно пытался систематизировать накопленные архивные и иные документальные материалы, набросать начальные страницы. Но быстро прогрессировавшая болезнь Паркинсона, которой он страдал с печально памятного для него 1957 г., помешала реализовать эти планы.
Болезнь позволила крупному ученому и великолепному педагогу, в весьма зрелом возрасте ставшему ординарным (оперируя дореволюционными понятиями) профессором, проработать на кафедре в полную силу менее двух лет. Чтобы ученый имел возможность сохранить профессорский достаток, достигнув пенсионного возраста, первичная партийная организация решила возбудить ходатайство
перед вышестоящими партийно-государственными органами о предоставлении ему вполне заслуженной персональной пенсии. Вот только тогда-то и обнаружилось, что у него, ветерана партии и комсомола, до сих пор продолжал «висеть» злополучный выговор 1957 г., хотя, как мы уже видели, получил он это взыскание как типичный без вины виноватый. Помню, мне тогда, как секретарю партбюро факультета, приходилось не раз лично ходить в райком партии по всем вопросам, чтобы не только снять взыскание почти двадцатилетней давности, но и «пробить» персональную пенсию хотя бы республиканского масштаба, несмотря на то, что Эдуарду Николаевичу по действовавшему в ту пору закону, как бывшему работнику аппарата ЦК КПСС, полагалась пенсия всесоюзного значения.
Как бы то ни было, с сентября 1972 г., став персональным пенсионером, ученый по личной просьбе был переведен на должность профессора-консультанта, поскольку читать лекции и вести прочие учебные занятия ему не позволяло здоровье. У профессора- 97 консультанта учебная нагрузка была иной: ему наконец увеличили число аспирантов, подготовкой которых он должен был руководить, кроме того, кафедра поручила Эдуарду Николаевичу организовать работу научного семинара аспирантов кафедры, и, наконец, он чаще других доцентов и профессоров кафедры выступал рецензентом готовых диссертационных исследований аспирантов, соискателей, а также докторских диссертаций.
В этой связи возникает вопрос о том, сколь велика (в количественном отношении) и значима научная школа, которую создал профессор Э.Н. Бурд-
жалов. Если пользоваться казенно-бюрократическим определением научной школы, когда ее величина и значимость целиком зависят от количества аспирантов, защитивших диссертации под научным руководством того или иного ученого, то можно подумать, что сколько-нибудь серьезной научной школы ученому создать не удалось, поскольку аспирантов ему вообще не давали для научного руководства, как подверженному опале, вплоть до 1968 г., когда ему была присуждена ученая степень доктора наук. Но в этом случае совершенно не учитывается, а скольким «чужим» аспирантам он оказал помощь как руководитель семинара, где обсуждались сначала те или иные фрагменты аспирантских диссертаций, а в конце концов и итоговые результаты их исследований в целом. Ведь прежде, чем вынести на обсуждение ту или иную работу, Эдуард Николаевич обязательно сам знакомился или с текстом доклада, или с его развернутыми тезисами и решал вопрос о том, готов ли в данном случае молодой ученый к такому обсуждению.
98 Что же касается тех преподавателей, которые для подготовки докторских диссертаций прикреплялись к кафедре или, подобно мне, для завершения диссертации переводились на два года на должность старшего научного сотрудника, то и среди них каждый третий - максимум четвертый, формально готовя работу без так называемого «шефа», в действительности не считал зазорным обращаться за советом, консультацией или с каким-то конкретным вопросом к такому крупному специалисту и, главное, большой души человеку, каким был Эдуард Николаевич.
Ведь в лучшие творческие годы ученого в нашей стране не существо-
вало института докторантуры, а при ней научных консультантов, персонально, приказом по вузу или НИИ закрепляемых за каждым докторантом. Мне в бытность старшим научным сотрудником в 1972-1973 гг. официально пришлось завершать диссертацию и выпускать в свет монографию, посвященную деревне восточных окраин России в 1917-м - первой половине 1918 г., самостоятельно, но это не исключало возможность обсуждать свои наблюдения и выводы с коллегами по кафедре - моим бывшим научным руководителем по кандидатской диссертации профессором Д.С. Бабуриным и многоопытным специалистом по 1917 году в России профессором Бурджаловым. Более того, не упускал я случая прислушаться к мнению признанного патриарха советского октябреведения, каким являлся академик И.И. Минц, светлой памяти которого я посвятил подготовленную по просьбе его учеников из Института российской истории РАН статью для сборника в честь 110-й годовщины со дня рождения этого замечательного ученого и человека. Правда, сборник почему-то опубликован значительно позднее юбилея академика. Вновь ей предстоит появиться в сборнике в честь 135-летия нашего университета одновременно со статьей об Эдуарде Николаевиче11.
Так вот, поскольку я не раз обращался к Эдуарду Николаевичу за различной помощью, то ли в редактировании самых политически ответственных мест монографии, рукописи диссертации, то ли с вопросами, связанными с объяснительными записками, которые приходилось писать то в райком, то в горком партии в связи с анонимными письмами, нет да нет по-
Преподаватель XXI
1 / 2007
являвшимися в этих инстанциях с наветами на меня как преподавателя или секретаря партбюро факультета, приглашающего на партсобрания в качестве докладчиков якобы «неблагонадежных» лиц, и т.п., я не помню случая, когда бы многоопытный профессор отказался помочь мне в той или иной сложной ситуации.
Вот почему когда около десяти лет тому назад составители справочника «Кто есть кто в изучении отечественной истории» вручили мне анкету и предложили заполнить ее, я, отвечая на вопрос, кто были моими учителями, назвал вместе с вузовскими учеными, зародившими интерес к науке еще на студенческой скамье, и моего аспирантского руководителя профессора Д.С. Бабурина и также профессора Э.Н. Бурджалова. Кстати, точно так же поступил выпускник МГПИ им. Ленина профессор В.С. Меметов, хотя он аспирантуру окончил не на нашей кафедре, а на кафедре истории КПСС12. А сколько таких же, как мы с В.С. Меметовым, не попали на страницы названного справочника только потому, что они в конце 90-х гг. прошлого века и 2005 г., когда собирались такие сведения, являлись гражданами ближнего зарубежья, бывших ранее союзными республиками СССР. По этой и другим причинам сколько-нибудь точно определить количественные параметры научной школы проф. Э.Н. Бурджалова практически невозможно. Но принимая во внимание всё, что было отмечено выше по данному вопросу, есть основания утверждать: научная школа Эдуарда Николаевича была весьма представительной как в количественном, так и особенно в качественном отношении. Последнее обстоятельство хотелось бы подчеркнуть
тем более, что Э.Н. Бурджалов, как и профессура его поколения, руководствовался правилом не выпускать на кафедральное обсуждение полуготовых, а то и просто «сырых» диссертационных исследований, как это имеет место в наши дни.
Э.Н. Бурджалов был на редкость щедрой души человеком. Эту щедрость ощущали все, кто его окружали на факультете и кафедре: студенты, аспиранты, лаборанты, его коллеги-преподаватели. В судьбе каждого из них он готов был принять посильное участие, оказать необходимую помощь не только знаниями, книгами из своей личной библиотеки, но и материальную.
Исторический факультет МПГУ, ставший ему родным коллектив, в котором Эдуард Николаевич проработал 17 последних наиболее спокойных и плодотворных лет, стали объектом поистине отеческой заботы маститого ученого, заботы, активно поддержанной его супругой Госей Борисовной и сыном Феликсом Эдуардовичем и проявившейся в передаче ими, согласно посмертной воле мужа и отца, факультету научной библиотеки 99 профессора, книги которой легли таким образом в основу факультетского книгохранилища и обрели еще больший спрос, чем при жизни ее собирателя и бывшего владельца.
Эдуард Николаевич сказал свое веское слово в исторической науке и сделал много в практике подготовки молодых научных кадров, призванных продолжить и развить лучшие традиции своих учителей. Уверен, что созданная им научная школа не только продолжит, но и обогатит традиции высокого служения Родине и ее науке, примером которого остается Эдуард Николаевич Бурджалов.
100
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Подробнее об этом см.: Вопросы истории. - 1989. - № 9. - С. 69-80, 81-96.
2 Вопросы истории. - 1989. - № 9. -С. 74-75.
3 См.: Там же. - С. 78.
4 Киселев А.Ф. Кафедра. Профессорские розы. - М., 2006. - С. 77.
5 Там же. - С. 76.
6 Текущий архив МПГУ. Личное дело Э.Н. Бурджалова.
7 Вопросы истории. - 1989. - № 9. - С. 80.
8 См.: Городецкий Е.Н., Иоффе Г.З., Ако-пян Г.С., Кузнецов Н.Д. Э.Н. Бурджалов - историк Февральской революции 1917 года // История СССР. -1987. - № 6. - С. 170-171.
9 Отмечая это обстоятельство, нельзя согласиться с теми западными авторами, которые склонны, на наш взгляд, явно гиперболизировать оппозиционный характер некоторых выводов монографии Эдуарда Николаевича. «Развивая идеи, рассмотренные в его статьях 1956 года, Бурджалов показал, - говорилось в одной из статей журнала «Slavic Review» (Yule. 1986. Р.), - что большевики не руководили Февральской революцией, которая проходила спонтанно, а, наоборот, были вовлечены в движение на волне событий. Внутренне разобщенная, застигнутая врасплох большевистская партия была не в силах взять на себя руководство революцией, совершенной рабочими и поддержанной гарнизонами». Напиши ученый об этом открыто в те годы, а не «между строк», его книга наверняка не увидела бы свет, а автору ее не присудили бы ученую степень доктора исторических наук.
10 См.: Советская историография Февральской буржуазно-демократической революции. - М., 1970. - С. 47, 72, 100, 114-115; Очерки истории исторической науки в СССР. Т. V. - М., 1985. -С. 364, 406.
11 Кстати, в этой статье я вынужден был после книги А.Ф. Киселева о нашей кафедре вернуться к рассказу о политически остром научном докладе Эдуар-
да Николаевича, той разноголосице, которая имела место в ЦК большевиков в канун октябрьского восстания по вопросу об использовании вооруженных средств борьбы за власть. Дело в том, что, излагая фактическую сторону этого далеко не ординарного случая, А.Ф. Киселев почему-то неверно передал мой рассказ о том, как отнесся к выступлению профессора Бурджалова академик И.И. Минц, к этому времени работавший на кафедре не в качестве заведующего, а в качестве профессора-совместителя. Академику не пришлось прибегать к неакадемическим средствам полемики, чтобы погасить якобы разгоревшиеся на кафедре страсти. Он хотя и не согласился с наблюдениями и их интерпретацией докладчика, но вел спор вполне в академическом ключе (См. подробнее: Киселев А.Ф. Указ. соч. -С. 78-79. Ср.: Щагин Э.М. Памяти академика И.И. Минца // Вестник Рязанского государственного университета. - 2006. - № 1. - С. 27-28). См. об этом: Чернобаев A.A. Историки России. Кто есть кто в изучении отечественной истории. Библиографический словарь. - М., 1998. - С. 228-229, 420-421; Чернобаев А.А. Историки России XX века. Библиографический словарь. Т. 2. -М.; Саратов, 2005. - С. 46, 561-562.
12
