Джеймс Скотт (1936–2024) и голос периферии (памяти последнего романтика антропологии) Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

НАУЧНЫЕ ОБЗОРЫ

УДК 572:316.4

DOI https://doi.org/10.38161/2949-6152-2024-4-7-12

Бляхер Леонид Ефимович - доктор философских наук, профессор высшей школы социальных и политических наук, Тихоокеанский государственный университет, Хабаровск, Россия, leonid743342@mail. ru

Григоричев Константин Вадимович - доктор социологических наук, проректор по научной работе и международной деятельности, Иркутский государственный университет; ведущий научный сотрудник, Иркутский институт химии им. А. Э. Фаворского СО РАН, Иркутск, Россия, grigoritchev@yandex. ru

Джеймс Скотт (1936-2024) и голос периферии (памяти последнего романтика антропологии)

Аннотация. В статье анализируются работы одного из крупнейших политических антропологов второй половины ХХ века Джеймса Скотта (1936-2024). Авторы стараются проследить эволюцию творчества Скотта от конкретных антропологических описаний в «Моральной экономике крестьянства» до макроисторических полотен, в духе Освальда Шпенглера или Джеймса Фрэзера («Против зерна...»). Как пытаются показать авторы статьи, работы Скотта - это не только необычайно ценный материал и рефлексия над ним, но направление построения методологии, способной дать новый взгляд на все более выпадающую за рамки привычных построений реальность. Книги и статьи Дж. Скотта - это мощнейший вызов системе «гейткиперов» в современном обществознании, позволяющий проникнуть за стену научных и публицистических построений к живой жизни.

Ключевые слова: Джеймс Скотт, крестьянство, социальный Другой, Зомия, бюрократическое знание, метис, государство, письменность, научная парадигма

James Scott (1936-2024) and the Voice of the Periphery (In Memory of the Last Romantic of Anthropology)

Blyakher Leonid Efimovich - Doctor of Philosophy, Professor of the Higher School of Social and Political Sciences, Pacific National University, Khabarovsk, Russia, [email protected]

Grigorichev Konstantin Vadimovich - Doctor of Sociology, Vice-Rector for Research and International Affairs, Irkutsk State University, leading researcher, Irkutsk A. E. Favorsky Institute of Chemistry SB RAS, Irkutsk, Russia, [email protected]

Abstract. The article analyzes the works of one of the most prominent political anthropologists of the second half of the 20th century, James Scott (1936-2024). The authors try to trace the evolution of Scott's work from specific anthropological descriptions in The Moral Economy of the Peasantry to macrohistorical canvases in the spirit of Oswald Spengler or James Frazer (Against the Grain). As the authors of the article try to show, Scott's works are not only extremely valuable material and reflection on it, but also a direction for constructing a methodology that can provide a

© Бляхер Л. Е., Григоричев К. В.,2024

new perspective on reality that is increasingly falling outside the framework of conventional constructs. Books and articles by J. Scott are a powerful challenge to the "gatekeeper" system in modern social science, allowing one to penetrate beyond the wall of scientific and journalistic constructs to real life.

Keywords: James Scott, peasantry, social other, Zomia, bureaucratic knowledge, metys, state, writing, scientific paradigm

В июле 2024 года ушел из жизни легендарный политолог, антрополог, философ Джеймс Скотт. Для нашего журнала имя Джеймса Скотта особенно значимо. Именно поэтому мы сочли необходимым разместить в ближайшем номере не просто некролог о нем, но некоторую рефлексию над тем местом, которое занимает его творчество в интеллектуальной жизни уже не одного поколения обществоведов, о значении его наследия для осмысления современной нам, все более непонятной реальности.

Мы не будем говорить о необычной и яркой академической карьере ученого, совмещавшего полевые исследования и глубокую теоретическую рефлексию, руководство научным направлением и разведение овец. Гораздо больше нас будет интересовать те идеи, которые вошли в научный оборот через его посредство, те выводы, которые можно сделать, опираясь или ориентируясь на его тексты и выступления. Мы попытаемся эксплицировать наиболее значимые, на наш взгляд, методологические посылы из его невероятно интересных книг.

Прежде всего, конечно, это идеи в области крестьяноведения. Здесь Скотт не одинок. Имя его соратника, Теодора Шанина [14], наверное, одно из самых чтимых в отечественном и не только отечественном обществоведении. Можно вспомнить и некоторые другие имена. Их усилиями была преодолена мощнейшая структура «привратников» («гейткиперов») [1], существовавшая в этой области едва ли не с момента возникновения общественных наук, и во-многом и по сегодняшний день определяющая мейнстрим социальных наук. В рамках идей Просвещения и позже формировалась модель тотальности и неизбежности общественного прогресса, одухотворявшая обществоведение. Соответственно, крестьянство мыслилось лишь как отсталая, переходная социальная группа, судьба которой раствориться в более прогрессивных структурах и социальных формах [9]. И, на первый взгляд, кажется, что так оно и происходит. Крестьянство все более входит в индустриальный мир. Меняется образ жизни, все сильнее сближающийся с образом жизни горожан, рабочих, растворяется в агрессивной информационной среде особое мировоззрение крестьян. Так или почти так обстоят дела с точки зрения жителя мегаполиса или университетского кампуса. Но иначе выглядит крестьянство, этот вечно не вписывающаяся в социальные модели социальный слой, в трудах Скотта.

В работах рассматриваемой группы, прежде всего, во взгляде Дж. Скотта («Моральная экономика крестьянства») [15] менялся и дополнялся не только материал, но сам взгляд на историю человечества. Линейный образ социальной модернизации превращался в многовариантный, в котором крестьянство было не маргинальным слоем, но историческим другим в отношении обществ модерна с их городскими революциями, индустриализацией и публичной политикой. И этот Другой отнюдь не исчезающий под напором модернизации тип. Крестьянство с его вписанностью в природные, а не социальные ритмы, с его неуправляемостью со стороны государства все еще составляет большую часть человечества. Просто существует оно не рядом с мегаполисами и исследовательскими центрами, а чуть поодаль, там, на периферии, где для городского (университетского) наблюдателя «ничего нет».

Собственно, в том, что крестьянство - это Другой, никакого открытия нет. В какой-то мере об этом писал еще Руссо, говоря о «естественном человеке» [6]. Но Скотт задает не вполне обычный исследовательский вопрос: Другой - это какой? На место «не-горожанина», человека «не-модерна» он ставит автономного агента, имеющего собственные размерности, превращает привычный объект исследования в субъект. Представляется, что именно этим отличается ранняя работа Дж. Скотта от многочисленных этнографических и антропологических описаниях, присутствующих в научном обороте [2]. Он не экзотизирует своих персонажей. Напротив, это равновеликий антропологический тип со своими устойчивыми социальными и культурными конфигурациями, со своими принципами социальной коммуникации, со своим типом знания. На последнем стоит остановиться подробнее. В ранних работах этому уделяется не особенно много внимания, но в последующих исследованиях эта тема разрабатывается достаточно подробно («Благими намерениями государства: почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни») [10]. Для модерна легитимной и базовой является форма всеобщего («бюрократического», «научного») знания. Для него не существует особых, уникальных объектов и явлений. Его сила в типизировании, унификации. Соответственно, его инструменты направлены на борьбу с любой инаковостью и работу с уже унифицированными объектами. Такому, всеобщему знанию противостоит «метис», знание о том, как делаются дела здесь и сейчас, знание об уникальности всего и вся. Это знание детерминирует другие социальные практики, другие социальные конфигурации. И в этом качестве именно метис формирует повседневность, во всяком случае, за пределами мегаполисом с их высокой плотностью властного регулирования.

Но это не просто деэкзотизация. Скотт в последующих работах показывает, как этот новый субъект взаимодействует с самым «привычным» в последние столетия субъектом социальной и политической антропологии - государством («Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления») [11]. Здесь речь идет уже не об описании специфических черт Другого, но о формах его взаимодействия в рамках привычной (городской, университетской) реальности. Другой защищается от вторжения извне, от стремления навязать ему унифицированные социальные формы, унифицировать его уникальную жизнь. Да, это вторжение гораздо более сильного, лучше вооруженного противника. На его стороне не только армия, но и наука, идеология, управляющие структуры и т. д. В прямом столкновении «крестьянский мир», вписанный в малоподвижные природные циклы, безусловно проигрывает.

Но прямое столкновение - это шаг в логике привычного, унифицированного мира. «Великий незнакомец» [5] предпочитает его не совершать. Его оружием выступает тактика «избегания». Ресурсы агрессора, конечно, намного больше, но и они не бесконечны, как не бесконечны ресурсы контроля [3]. На каком-то этапе агрессия становится не просто бессмысленной, но невероятно затратной. Тогда, чаще всего, возникают компромиссы, появляются гибридные формы, обеспечивающие эквифинальность.

Каждая из сторон получает возможность интерпретировать существующее положение дел, как нормальное, со своей точки зрения. Модерн получает возможность не видеть присутствующего рядом Другого, отвергающего принципы модерна, не поддающегося унификации. Соответственно, Другой получает возможность, имитируя исполнение правил модернизированного субъекта, сохранять привычный образ жизни. Крайне важно, что речь идет не только, точнее, не столько о теоретизировании и философско-концептуальном анализе. Все это показывается на вполне конкретном эмпирическом материале - сообществах высокогорий Юго-Восточной Азии.

Но Другой - это не только возможность (и необходимость) констатировать наличие множественности, нелинейности процесса развития общества. Это еще и важнейший

методологический ход. Уже в упоминавшейся «Благим намерениями государства...» меняется ракурс. Теперь не общество модерна смотрит на странного «незнакомца», которые не желает входить во «всеобщий», унифицированный мир, но мир «метиса» выступает в качестве исследовательской позиции, создающей ресурс дистанцирования в отношении обществ модерна, позволяющий, может быть, более чем любой другой механизм отстранения взглянуть на модерн со стороны.

И модерн здесь оказывается вовсе не в выигрышной позиции. История модерна предстает в виде бесконечных и всегда неудачных попыток унификации реальности. Каждый раз, когда, кажется, что реальность удалось втиснуть в рамки бюрократического знания, возникает сбой, жизнь прорывается вновь, столь же уникальная, как и до всех унифицирующих проектов. Более того, даже там, где, как нам кажется, унификация победила полностью и окончательно, при смене оптики обнаруживается уникальное.

Подобная история столкновений «оседлого» (унифицированного, государственного) и «номадического» (уникального, нестабильного, «варварского») прослеживается Скоттом и позже в монографии «Искусство быть неподвластным. Анархическая история высокогорной Юго-Восточной Азии» [11], вышедшей через десятилетие после «Благих намерений». Еще более сложный вариант такой «совместной истории» мы видим в его работе «Против зерна: глубинная история древнейших государств» [12]. Привычная, ставшая трюизмом логика исторического развития здесь переворачивается. Важнейшим ее элементом оказывается бесписьменная история бесписьменного общества. Именно она была единственной историей человечества на протяжении тысячелетий. Даже после неолитической революции (одомашнивания скота, появления земледелия и т. д.) отнюдь не сразу появляется государство и его детище письменная история. Земледелие веками сочеталось с охотой и собирательством, порождая вполне комфортные условия жизни. Не «варвары», плененные светом цивилизации, бежали в зарождающиеся города и политии. Напротив, из политий люди бежали в добрый и гостеприимный мир варварских сообществ. Тем более что именно там, в скученных городских или протогородских сообществах появлялись первые эпидемии, чья «работа» на тысячелетия отсрочила появление государств. Понадобилась климатическая катастрофа, увеличение площадей засушливых, пустынных земель, чтобы на остатках бывших саванн появились скученные сообщества, которым просто некуда было бежать. Здесь и появляется «макропаразит» - государство.

Более того, по мнению Скотта, основанному на изучении археологических данных, на консультациях с ведущими специалистами по эпохе и региону, появление государства отнюдь не сделало его ведущей формой человеческого общежития. Лишь в последние четыреста лет обозначилось господство государства в мировых масштабах. Иными словами, модерн все же оказался сильнее? И да, и нет.

Уже в упоминаемом выше «Великом незнакомце» авторы констатируют, что непонятные и так плохо модернизируемые крестьяне сегодня, как и тысячу лет назад составляют большую часть населения Земли. Но, если 400 лет назад (по мнению Дж. Скотта) именно безгосударственная часть человечества, в основном номады, выступали инструментом сдерживания государства, угрозой, с которой государства не могли не считаться, то сегодня ситуация выглядит несколько иначе. Крестьяне, так или иначе, существуют в пространстве государственных границ. Даже горные территории Юго-Восточной Азии (Зомия - страна горцев), которые для Скотта выступают модельной областью безгосударственного существования, разделены между государствами, во всяком случае, номинально. Все это так. Тем не менее, то обстоятельство, что некое пространство презентуется в качестве принадлежащего государству, не значит, что эта территория контролируется государственной бюрократией, пишет и сам Джеймс Скотт в «Искусстве быть неподвластным.». Горы затрудняют

контроль, а оппортунизм населения делает его и вовсе невозможным. Государство просто «не видит» эти пространства. Для него они территория, но не социальное пространство [4].

Но, стоит отметить, что эта ситуация именно модельная, а не уникальная. Некий ландшафт затрудняет контроль со стороны государства, на сегодня самого сильного игрока в социальном пространстве. В работе Скотта это горная местность, высокогорье. Но труднодоступным может быть далеко не только высокогорье Тибета [13]. Столь же, а, может быть, и более труднодоступны пустыня Северной Африки или Западного Китая, джунгли Конго и Амазонки, сибирская тайга и тундра [7]. Конечно, это очень разные ландшафты, в которых проживают очень разные социальные общности. Однако в каждом из них ландшафт и характер расселения делает социальное пространство невидимым для государева ока, для статистического анализа, для бюрократии. Происходит это, чаще не потому, что эти пространства в принципе не доступны для бюрократии. Просто контроль за ними оказывается во много раз дороже, чем те блага, которые для государства может дать полное овладение этими «пустыми» территориями.

В результате и возникает эквифинальность (устраивающая обе стороны ситуация, интерпретируемая различно) для государства и для местного населения. Для государства эта территория интерпретируется в качестве «пустой», т. е. не содержащей объектов управления. Для местного сообщества возникает «невидимое» (неконтролируемое) для государства социальное пространство, где, собственно, реализуется их социальность. Безусловно, эти «пустые» территории представляют собой периферию, но особую, удаленную периферию. В чем различие?

Центр-периферийные отношения описаны уже многократно [9]. Центр выступает как производитель и транслятор инноваций, а периферия расплачивается за инновации ресурсами. Но удаленная периферия в отличие от «обычной» периферии не интересна центру. Те ресурсы, которые оттуда могут идти, оказываются крайне дорогими или не очень востребованными. В результате, эта периферия оказывается просто неинтересна центру. Но и центр для удаленной (труднодоступной) периферии не интересен. Инновации, идущие оттуда, не находят себе места в сложившихся социальных структурах «Зомии». В результате, не только периферия становится неинтересна центру (она «пустая»), но и центр для удаленного социального пространства становится периферией, удаленной и малозначимой. Здесь и возникает эквифинальность, возможность каждой из сторон максимально «не замечать» друг друга.

Но здесь есть и другая, не столько описательная, сколько методологическая возможность. Сегодня все острее ощущается, что стремительно меняющаяся социальная реальность нуждается в новых средствах описания, новых подходах к исследованию социальной реальности par excellence. Но проблема в том, что сложившаяся парадигма представляет собой плотно сконструированный текст, заслоняющий от взгляда и исследователя, и обывателя реальность. Точнее, он и становится реальностью. Существование чего-либо за пределами текста не предполагается.

Для того чтобы появилось нечто иное, необходимо радикальное изменение взгляда, выход за пределы парадигмы. Именно здесь удаленная периферия способна стать основанием для формирования другого взгляда на реальность, на центр, на саму существующую парадигму. В этот момент и появляется возможность увидеть нечто за пределами плотно согласованной системы концептов.

Зомия, мир безгосударственной или периферийно государственной социальности, описанный и концептуализированный Дж. Скоттом выступает здесь основой для взгляда на привычную повседневность, исследовательской позицией. И если в первых работах оно выражено не вполне явно, то в «Против зерна...» предметом анализа становится именно государство и общество, окормляемое

государством, но описанное с непривычных позиций. Они не универсальны. Но только факт их наличия позволяет нам не просто «увидеть иное», но иначе взглянуть на привычное.

Решение задачи, которую поставил перед собой наш журнал - взглянуть на периферию не с позиции Центра, но как на самоценного актора, представить ей голос и мнение - пожалуй, невозможно без наследия Джеймса Скотта. Его идеи, безусловно, намного богаче описания уникального обстоятельства Юго-Восточной Азии или государств Передней Азии. Это основания методологии нового обществознания. Или, по крайней мере, это именно та позиция, которая позволяет увидеть социальную реальность периферии ее глазами, найти интерпретации социальных структур и практик за пределами системы смыслов, генерируемых центрами всех порядков. Для востока России (впрочем, не только его), такой взгляд может оказаться едва ли не единственным, позволяющим увидеть реальное наполнение «пустых» пространств. Именно поэтому мы и попробуем развивать в журнале «Периферия. Журнал исследования нестоличных пространств» идейное наследие Джеймса Скотта - этого, едва ли не последнего романтика антропологии.

Список литературы

1. Аппадураи А. Теория в антропологии: Центр и периферия. Комментарии, вдохновленные статьей Шерри Б. Ортнер // Периферия. Журнал исследования нестоличных пространств. 2024. № 3. С. 8-13.

2. Беляев И. Д. Крестьяне на Руси. Исследование о постепенном изменении значения крестьян в русском обществе. М. : ООО «ДиректМедиа», 2013. 305 с.

3. Бляхер Л. Е., Бляхер М. Л. Зомия на Амуре, или государственный порядок против порядка вне государства // Журнал политической философии и социологии политики «Полития. Анализ. Хроника. Прогноз». 2018. № 1. С. 148-171.

4. Бляхер Л. Е., Григоричев К. В., Ковалевский А. В. Власть на аутсорсинге или медиаторы «пустого пространства» // Мир России. 2023. Т. 32, № 2. С. 97-119.

5. Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире / сост. : Т. Шанин. М. : Прогресс-Академия, 1992. 432 с.

6. Занин С. В. Общественный идеал Жан-Жака Руссо и французское Просвещение XVIII века. СПб. : Мръ, 2007. 535 с.

7. Куклина В., Холланд Э. Дороги Саян: теоретизируя удаленность в Восточной Сибири // Периферия. Журнал исследования нестоличных пространств. 2024. № 2. С. 55-75.

8. Миронов Б. Н. Российская модернизация и революция. М. : ООО «Дмитрий Буланин», 2019. С. 528-528.

9. Сассен С. Приведение глобальной экономики в действие: роль национальных государств и частных факторов // Международный журнал социальных наук. 2000. № 28. С. 167-175.

10. Скотт Дж. Благими намерениями государства: почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни / пер. с англ. Э. Н. Гусинского, Ю. И. Турчаниновой. М. : Университетская книга, 2005. 566 с.

11. Скотт Дж. Искусство быть неподвластным. Анархическая история высокогорной Юго-Восточной Азии / пер. с англ. Ирина Троцук. М. : Новое изд-во, 2017. 564 с.

12. Скотт Дж. Против зерна: глубинная история древнейших государств / пер. с англ. Ирины Троцук. М. : Дело, 2020. 325 с.

13. Хамфри К. «Удаленные» пространства и миноритизированные пространственные порядки на границе России и Монголии // Периферия. Журнал исследования нестоличных пространств. 2023. № 1. С. 27-53.

14. Шанин Т. Неудобный класс: Политическая социология крестьянства в развивающемся обществе: Россия, 1910-925. М. : Издат. дом «Дело», 2019. 408 с.

15. Scott J. C. The moral economy of the peasant: rebellion and subsistence in Southeast Asia. New Haven and London : Yale University Press,, 1976. 240 р.

16. Scott J. C. Weapons of the week: everyday forms of peasant resistance. New Haven : Yale University Press, 1984.