CC BY
24
УДК 316.34 (476) ББК 60.033.1 (4Бел)
ДВИЖЕНИЕ К ОСОБОСТИ? МОТИВАЦИЯ И СОДЕРЖАНИЕ КОНСТРУИРОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В
РОССИЙСКИХ РЕГИОНАХ
политологии, социально-гуманитарных дисциплин РЭУ
Нечаев Дмитрий Николаевич, доктор политических наук, профессор,
заведующий кафедрой социологии,
им. Плеханова (Воронежский филиал)
Аннотация. Конструирование идентичности на территории современной Российской Федерации является одним из наиболее актуальных вопросов современной политической науки. Различные альтернативные формы идентичности, выявленные в ходе изучения, представляют широкий спектр взглядов, позиций и оценок экспертных групп, органов власти, общественных организаций, гражданских активистов. Вместе с тем, для современной России по-прежнему важным остается вопрос о наличии государственной идентичности. Автором рассматриваются особенности формирования региональных идентичностей, а также основные проблемы, возникающие в сфере конструирования общероссийской идентичности.
Ключевые слова: идентичность, гражданская идентичность, региональная идентичность, этполи-тизированные структуры, этноцентризм.
GOING TO THE SINGULARITY? THE MOTIVATION AND THE CONTENT OF THE CONSTRUCTION OF REGIONAL IDENTITY IN THE RUSSIAN REGIONS
Nechayev D.N., Doctor of Political Sciences, Professor Head of the Department of Sociology, Political Science, Social and humanities REU them. Plekhanov (Voronezh Branch)
Abstract. The construction of identity in what is now the Russian Federation is one of the most pressing issues of modern political science. Various alternative forms of identity, revealed in the course of the study represent a wide spectrum of views, positions and assessments of the expert groups, governments, NGOs, civil society activists. However, in today's Russia still remains an important question about the availability of state identity. The author discusses the features of the formation of regional identities, as well as the main problems in the construction of Russian national identity.
Key words: identity, civil identity, regional identity, etpolitizirovannye structure ethnocentrism.
Еще в конце первого десятилетия нового века в социологическом измерении» констатировала рабочая группа Института социологии РАН в ана- серьезную научную и практическую для государ-литическом докладе «Российская идентичность ственного управления проблему. Авторы доклада
констатировали, что «страна «зависла» на промежуточной ступени между распадающейся советской идентичностью и так пока и не сложившейся до конца национально-государственной идентичностью» [1]. При этом составители доклада подчеркивали важный тезис, выходивший на неопределенность общегражданской государственной идентичности, которая ориентирует экспертное и научное сообщество на анализ альтернативных форм идентичности: этническую, конфессиональную, различные формы локальных (региональных) идентичностей.
Перед тем, как подвергнуть анализу сущность региональной идентичности, было бы логично вначале сфокусировать внимание на некоторых типологиях идентичностей. В частности, М. Кастельс выделяет «легитимизирующую самобытность,... самобытность сопротивления, ... самобытность, устремленной в будущее (project identity) [2]». При этом, в каждом из национальных государств, включая Россию, имеет смысл вести речь об этнической идентичности («осознание, восприятие, понимание, оценивание, переживание своей принадлежности к этническому сообществу» [3]) и гражданской (государственной) идентичности. Во втором случае речь идет о «самоотождествлении себя с гражданами страны, представление о государстве, стране - образ «мы», чувство общности, солидарности, ответственности за дела в стране» [4].
Для государств-наций, как полагает С.В Перегудов, этнонациональное и государственно-политическое, как правило, совпадают, иногда дополняют друг друга и чаще всего составляют единое целое. Вместе с тем, полагает отечественный политолог, в полиэтнической России эти два типа идентичности могут и накладываться один на другой. Более того, они могут и не совпадать, и даже вступать в противоречие друг с другом. «Уже тот факт, что государственная, общегражданская идентичность одна, а национально-этнических - множество, создает ситуацию во много раз более сложную и неоднозначную, нежели та, которая имеет место в сложившихся государствах-нациях» [5].
В этой ситуации реализация позитивных или негативных сценариев во многом зависит от политической ситуации в стране, от идеологической линии акторов этнополитического процесса - этносов и их интеракций, элит, этнополитизированных структур. Стоит также иметь в виду, что, подвергая исследованию процесс оформления различных типов идентичности, в том числе и локальных, нельзя не принимать во внимание два тренда. С одной стороны, это влияние этнической составляющей на выработку политики («этнизация политики» по
Д. Ротшильду) [6]. С другой стороны, это воздействие политики на существующие виды этнич-ностей и конструирование новых («политизация этничности» по Д. Хоровицу) [7]. И тот, и другой тренд логично встраивается в процесс становления региональных идентичностей. Более того, как в одном, так и в другом случае не стоит исключать и безболезненные деструкции, включая и определенные типы этнических конфликтов, первопричину которых, по мнению Тату Ванханена, следует искать «в предрасположенности к этническому фаворитизму» [8].
Если принять это во внимание, то проблематика региональной идентичности в условиях современной России представляет особый интерес, поскольку она либо будет содействовать дальнейшему становлению гражданской (государственной) идентичности и этнокультурному развитию народов, либо будет «разъедать» эту идентичность, формируя конфликтные деструкции в этноконфес-сиональной среде. И при такой дилемме важную роль может играть управление идентичностями, в том числе и в рамках проектного подхода, которое представляет собой «идеологическое или рекламное воздействие на огромные массы людей, имеющее цель смену отдельных компонентов идентичности» [9].
Отечественный исследователь Г.С. Корепанов, анализируя сущность региональной идентичности, выделяет и достаточно убедительно аргументирует две ее составляющие - объективную и субъективную. По его оценке, в объективном плане региональная идентичность часто выступает как процесс «интерпретации региональной уникальности, когда данный регион становиться институционализированным в определенном виде сообщества» [10]. В субъективном плане данный автор рассматривает такую идентичность через призму групповых и межгрупповых феноменов в терминах их преимущественного порождения коллективным региональным сознанием. Правда, при этом в каждом индивиде присутствует не одна, к примеру, региональная, а «конфигурация идентичностей, подверженная изменениям в зависимости от многих факторов» [11].
При раскрытии заявленной темы исследования важно еще одно обстоятельство. Операционали-зация понятия региональная идентичность дает возможность исследователю предельно корректно сопоставлять различные особенности в подходах акторов политического процесса в конструировании идентичности, в проведении этнической мобилизации, в выработке и реализации региональной властью соответствующей этноконфессиональной
168
политики в пределах определенной территории. Более того, исследовательский интерес представляет не только сам процесс формирования региональной идентичности, но и его особенности в различных субъектах РФ. И эти особенности дают основания автору для очерчивания некоторых моделей региональных идентичностей в пределах наличия в современной России восьмидесяти пяти субъектов РФ.
Формирование региональной идентичности предполагает не только естественный процесс в стратегии индивидуального поведения. В свое время универсальное поведение индивида американский экономист А.О. Хиршман описал в виде его отношения к формальным правилам. Одна из линий поведения индивида это «лояльность», в сфере экономики - «выход», в сфере политики - «голос». А.О. Хиршман подчеркивает, что «во всей совокупности человеческих институтов, от государства до семьи, «голос» пусть самый «нескладный», - это все, чем люди могут оперировать» [12]. Таким образом, складывающиеся модели региональной идентичности вбирают в себя и серьезные отличия в стратегиях индивидуального и коллективного поведения. Это и лояльность общему государству, и голос как протест против формальных правил («парад суверенитетов»), и функциональный выход (например, отказ от уплаты налогов в федеральный бюджет).
В то же время становление региональной идентичности это и активный процесс с участием органов государственной власти и управления территорий. В определенной мере «это вербально и визуально фиксируемый срез, который актуализируется в официальных выступлениях руководителей, заявлениях партийных лидеров, формулировках закона, деятельности молодежных движений» [13]. Региональную идентичность стоит рассматривать не только как явление для полиэтнических территорий, но и как универсальный феномен. Как отмечают С. Роккан и Д.В. Урвин (исследователи проблематики центра переферийных отношений), в последние десятилетия «усиление региональной политической активности наблюдается даже в тех регионах, в которых нет популяции или меньшинств, имеющих основания претендовать на какое-либо этническое или историческое своеобразие (distinctiveness) [14]».
Таким образом, формирование региональных идентичностей в масштабах постсоветской России связано не только с наличием этнического и конфессионального разнообразия в различных территориях, не только с общим процессом демократизации страны в период 90-х гг. ХХ века («не отдельная группа, династическая, корпоративная или этническая, а все общество выполняет госу-
дарствообразующую функцию» [15]), но и с противоречивостью государственной национальной политики. Э.А. Паин полагает, что она представляла собой этнополитический маятник по наличию двух периодов, связанных с двумя лидерами страны. Первый период постсоветской России «прошел под знаком активности национальных меньшинств. Второй начался с активизации этнического большинства» [16].
Исходя из вышеизложенного и на основании имеющееся теоретико-методологической базы, в первую очередь концепта этнического фоворитизма («связь должна быть универсальной и проявляться во всех человеческих популяциях, охватывая все ци-вилизационные и культурные границы») [17], контент- анализа федеральных и региональных СМИ, социальных сетей за период с 2010 по 2015 гг. можно сформулировать три основные разновидности региональной идентичности на территории РФ.
Первая разновидность - это скрытный этноцентризм меньшинств. Наиболее четкое распространение она получила в Татарстане (особенности региональной этнокультурной политики в автономии детально и скурпулезно исследовал Д.А. Мусин) [18]. Именно эта разновидность предусматривает поддержку органами государственной власти и управления этнической идентичности титульной нации в автономных образованиях (кроме Татарстана разновидность скрытного этноцентризма меньшинств реализуется в Башкортостане, Саха-Якутии, Бурятии, Калмыкии и других автономных республиках). Для реализации этой модели в территориальных образованиях имеются серьезные правовые основания: наличие категорий «государства» и «конституции», «государственной символики», «языка титульного этноса как государственного и др., прописанных в основном законе РФ 1993 года. По мнению М.Х. Фарукшина, такие автономии «имеют огромные преимущества перед другими субъектами Российской Федерации» [19].
При определенном этническом балансе территории, где из 3 млн. 782 тыс. населения проживает 1 млн. 906 тыс. татар и 1 млн. 673 тыс. русских [20], межнациональные отношения в регионе определяли два фактора: «идея государственности татарского народа и попытки строительства нации на этнической основе; использование этнокультурной политики в противостоянии с федеральным центром» [21]. В данном случае мы можем говорить о политизации этничности. Исследователь Д. Ис-хаков полагает, что «после подписания договора между Татарстаном и Российской Федерацией в 1994 году внутренний аспект нациестроительства в республике начал выходить на первое место» [22],
169
способствуя тем самым процессу институционали-зации государственного (официального) национализма в РТ.
Кстати, на начало 2016 года Татарстан оставался единственной автономной республикой, где правящая элита не отказалась от поста президента автономии по примеру других территорий. Региональная идентичность РТ базируется на конструировании и продвижении политико-этнической мифологии (государственность татар - Волжская Булгария, Золотая Орда, Казанское ханство, Волж-ско-Уральская республика 1917 года). Значимыми элементами региональной идентичности является региональная госполитика в сфере поддержки этнических СМИ, принятая «Концепция сохранения этнической идентичности татарского народа» на V съезде Всемирного конгресса татар в декабре 2012 года в Альметьевске. В октябре 2013 года - государственная программа с одноименным названием была утверждена кабинетом министров РТ.
Стоит так же добавить, что ключевым актором процесса оформления региональной идентичности в РТ является этнократия, поскольку («наличие данного слоя определяет остроту и интенсивность межнациональных конфликтов») [23]. Смена руководства республики Татарстан с М. Шаймиева на Р. Мен-ниханова в начале 2010 года не изменила содержание и тренды такой идентичности. Таким образом, рассматривая процесс формирования региональной идентичности как в РТ, так и в других республиках, можно согласиться с мнением Г. Симона. Он делает предположение о том, что это не процесс деэта-тизации, «что было бы в интересах формирования российской нации, а становление государственности титульных наций, титульные нации берут свои республики в собственные руки» [24].
Особенностью сформировавшейся идентичности в РТ является и исламская составляющая, которая влияет на систему взаимодействий татарского этноса и его этнополитизированных структур с другими этносами, исповедующими ислам внутри страны и на международной арене. Разновидность региональной идентичности в РТ влияет и на внешнеполитические действия руководства республики Татарстан. В конфликте России с Турцией в конце 2015 года из-за сбитого военного самолета РФ в Сирии правящая элита РТ занимала достаточно двусмысленную позицию, в частности, не высказывала резко негативную позицию в отношении режима Т.Р. Эрдогана. Хотя, как отмечает татарский эксперт Р. Сулеманов, «власти Татарстана благотворили усилению влияния Турции все последние годы» [25].
Вторая разновидность - это линия завуалированного доминирования национального боль-
шинства в субъектах РФ, предусматривающая нахождение опоры региональной власти среди коренного населения - русских. В этом случае мы может говорить о процессе этнизации политики. Наиболее четкое и емкое выражение эта разновидность нашла в политических практиках губернатора и правительства Белгородской области. На наш взгляд, ее даже логично называть «белгородской», поскольку эта разновидность не настолько сильно распространена в политических практиках среди остальных субъектов Российской Федерации (близкой к белгородской разновидности можно считать и линию поведения в Краснодарском крае при губернаторах Н. Кондратенко и А. Ткачеве). В определенной мере белгородская разновидность региональной идентичности является уникальной даже для областей Центральной России, и становление этой разновидности связано с субъективным фактором губернатора области Е.С. Савченко, который руководит регионом с 1993 года.
В период 90-х годов, когда была утрачена коммунистическая идеология в связи с распадом СССР, а российскому обществу не была предложена национальная идея в масштабах страны (кроме того, по Конституции РФ 1993 г. любая государственная идеология запрещена), руководство региона осуществляло поиск некоей региональной объединяющей идеи в сочетании с решением двух важнейших задач. Первая - мобилизация населения на решение экономических и социальных проблем, что во многом удалось осуществить (в начале 2000-х регион стал занимать лидирующие позиции по многим показателям в РФ). К примеру, Белгородская область одной из первых в 90-е годы завершила газификацию своего региона и имела наилучшие демографические результаты. Вторая - в условиях утраты значительной частью населения моральных и нравственных ориентиров Е.С. Савченко и его администрация при участии структур РПЦ интегрировали в работу региональных госучреждений православные ценности. Причем, как альтернативных либеральным. Все это стало основой формирования особой региональной идентичности.
Белгородская разновидность доминирования национального большинства (по данным переписи населения 2010 года в области из 1 млн. 532,7 тыс. населения проживает 1 млн. 404,7 тыс. русских, 39,9 тыс. украинцев) [26], имеет конкретное оформление. С одной стороны, это концепция по приобщению жителей территории к белгородцам, по продвижению и превозношению белгородского как лучшего и качественного. А это некий объединяющий, амбициозный императив. С другой стороны, это региональная стратегия, получившая
170 -I
название «Формирование регионального солидарного общества на 2011 - 2025 годы» [27]. Исследуя проект «солидарного общества» [28] и его реализацию как матрицу региональной идентичности, стоит выделить в нем три ключевые составляющие. Это опора власти на коренное население (русских) в модернизации территории, ставка на православие как систему ценностей и ориентир на социальную справедливость как основу социального порядка в территории. Таким образом, белгородская региональная идентичность имеет трехслойную структуру - религиозную, этническую и социокультурную.
Стоит отметить, что наряду с этим документом сложились и региональные политические практики, которые обрели институциональную основу. К примеру, все заседания правительства Белгородской области, которые проводятся практически в каждом муниципальном районе, начинаются в одном из православных храмов района, в котором священнослужитель освящает начало работы заседания областного правительства. В муниципальных районах формирование социальной инфраструктуры осуществляется в рамках принципа «от православного детского сада - к православной школе - к православному району». Стоит также предположить, что религиозная составляющая региональной идентичности является доминирующей, поскольку, как считает С.В. Рыжова, «современная православная идентичность несет в себе основы гражданской самоорганизации, а ресурс гражданской активности православных - это наличие общего ценностного поля» [29].
Имеет смыл также подчеркнуть, что подготовка ключевых содержательных документов в сфере образования, культуры, имеющих регламентирующий и процедурный характер, осуществляется с участием двух сторон: региональной администрации и структур РПЦ. Несмотря на противодействие сложившихся интеракций власти и РПЦ со стороны инорегиональных правозащитных организаций и либеральных СМИ, региональная администрация осуществляет эти идеи последовательно и настойчиво. Кстати, наиболее резонансным в силу их неприятия в общефедеральном информационном пространстве стало принятие документа, в котором региональные власти фактически запретили празднование Дня святого Валентина в образовательных и иных учреждениях области [30].
Кроме того, негласно и завуалировано региональная власть препятствует созданию бизнес-анклавов «чужих» на территории области с формированием юридически обоснованных препятствий проникновения легальных и нелегальных мигрантов из бывших республик СССР, в част-
ности, из Закавказья и Средней Азии. Во многом благодаря этому и другим мерам этноконфессио-нальный баланс в регионе не нарушается, а региональная идентичность получает серьезное организационное оформление. Есть еще одна особенность в политике региональных властей. Руководство Белгородской области (а это территория «слобо-жанщины») воспринимает украинцев, проживающих на территории соседней Харьковской области Украины, как единый народ. Поэтому в регионе созданы комфортные условия для переезда и профессиональной деятельности жителей соседнего славянского государства. Существует и практика поощрения органами МСУ Белгородской области создания православных семей из представителей двух стран на территории Белгородской области.
Третья разновидность региональной идентичности - это космополитическая разновидность (предпочтение властью надэтнической региональной общности). Данная особенность характерна, в частности, для Воронежской области и реализуется в практиках деятельности правительства субъекта РФ на протяжении последних двух десятилетий. Рассматривая такую разновидность, имеет смысл обратиться к определению сути космополитизма. В частности, Ф. Дальмайр видит близость понятий космополитизм и глобализация. И именно в таком ключе он относит термин космополитизм «к повестке дня глобальной педагогики, способствующей взращиванию глобальных гражданских «добродетелей», таких, как открытость, великодушие, благосклонность и забота» [31]. Космополитическая разновидность региональной идентичности базируется на понятии «бутиковый мультикуль-турализм», которое ввел С. Фиш в отношении социальных групп, «находящих удовольствие в экзотических продуктах и привычках, присущих глобальному потребительскому обществу» [32].
Итак, в моноэтнической территории Воронежской области (из 2 млн. 330 тыс. населения области на 2015 год [33] проживают порядка 94% русских и 3% украинцев) реализуется космополитическая разновидность территориальной идентичности. Основное содержание этой разновидности составляют следующие аспекты. Первый: отсутствие четко выраженного фаворитизма как по отношению к титульной нации (русским), так и по отношению к национальным меньшинствам, проживающим на территории региона. Второй: этническая и религиозная нейтральность во взаимодействиях с этно-политизированными структурами - диаспорами и культурно-национальными автономиями. Третий: дистанцирование власти субъекта РФ от прямых контактов с этнополитизированными организация-
ми и институционализация структуры-посредника для различных интеракций (Национальная палата при губернаторе Воронежской области была учреждена в 2010 году).
Если принять во внимание точку зрения социолога З. Баумана (исследовал явление «банального косполитизма») о том, что «сообщество в учении сторонников сообществ - это либо этническое сообщество, либо сообщество, придуманное по образцу этнического» [34], то важно выделить ключевую особенность этой разновидности. Она связана с попыткой руководства области предложить в качестве прикладной категории региональный надэтничнический конструкт - «мифический воронежский народ» [35]. Одна из целей данного конструкта - стирание различий между проживающими на территории области этносами. Стоит также отметить, что космополитическая разновидность региональной идентичности является наиболее распространенной на территории российских регионов с доминирующим национальным большинством и корреспондируется с общефедеральным трендом на формирование в России общегражданской идентичности.
Исследуя космополитическую разновидность региональной идентичности в Воронежской области, других регионах РФ, принципиально важно понимать, что «понятие и феномен космополитизма лишены пространственного значения, сам термин не привязан к «космосу»... Специфические проявления принципа космополитизма можно найти на любом уровне и в любой сфере социальной и политической деятельности: в международных организациях, в бинациональных семьях, в соседских сообществах, в глобальных городах, в управлении многонациональным сотрудничеством...» [36] (У. Бек, Н. Шнайдер). Кстати, космополитическая разновидность на территории регионов РФ негласно не получает одобрения ни со стороны этнополити-зированных русских и православных организаций, ни со стороны национально-культурных автономий и диаспор. В свою очередь ставка властей на надэт-ничность образует и определенное противоречие, закладывает ряд трудностей в рамках политического процесса на территории региона.
Подводя итоги вышеизложенному, можно сформулировать ряд выводов. Во-первых, формирование региональной идентичности стало запросом сообществ в ряде субъектов РФ на объединяющую идею как альтернативу аморфному и деидеологизи-рованному общефедеральному политическому пространству. Во-вторых, становление идентичности в территориях выступает как процесс интерпретации региональной уникальности с этнической, религи-
озной и социокультурной составляющими. В-третьих, обретение региональной идентичности имеет разные скорости в автономиях, краях и областях страны и накладываются на протекающие процессы общегражданской и этнической идентичности в масштабах РФ, совпадая и противореча друг другу.
Примечание:
1. Российская идентичность в социологическом измерении. Аналитический доклад. Часть 3 //Полис. - 2008.
- №3. - С. 9-28. - С.9.
2. Кастельс, М. Могущество самобытности. Социальные преобразования в обществе сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. /Под ред. В.Л. Иноземцева. - М.: Academia, 1999.
- С.296-308. - С.299.
3. Зверев, А.Л. Этническая идентичность в условиях политической трансформации постсоветского периода: политико-психологический анализ //Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. - 2006. - №1. - С.27-38. - С. 30.
4. Дробижева, Л.М., Рыжова, С.В. Гражданская и этническая идентичность и образ желаемого государства в России //Полис. - 2015. - №5. - С.9-24. - С.12.
5. Перегудов, С.П. Национально- государственная идентичность и проблемы консолидации российского государства //Полис. - 2011. - №3. - С.141-163. - С.143.
6. Rothschild J. Ethnopolitics a conceptual framework -New York : Columbia University Press, 1981. - 290 p.
7. Horowitz D. Ethnic groups in conflict. - Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1985.
- 707 p.
8. Ванханен, Т. Этнические конфликты: их биологические корни в этническом фаворитизме /Пер. с англ. Д.О. Румянцева; вступ. статья В.Б. Андреева. - М.: Кучково поле, 2014. - 288 с. - С.17.
9. Митрошенков, О. Управление идентичностями: возможности и пределы //Свободная мысль. - 2011. -№10. - С. 133-148. - С. 134.
10. Корепанов, Г.С. Региональная идентичность как базовая категория социологии регионального развития //Власть. - 2009. - №1. - С. 43-50. - С. 44.
11. Рязанов, А. Управление идентичностью: артикуляция этнокультурных границ в полиэтнических регионах России //Власть. - 2012. - №4. - С. 2023. - С.21.
12.Хиршман, А.О. Выход, голос и верность. Реакция на упадок фирм, организаций и государств / Пер. с англ.
- М.: Новое издательство, 2009. - 156 с. - С. 24-25.
13. Санина, А.Г. Государственная идентичность. Издержки виртуализации. //Социс. - 2012. - №3. - С. 77-87.
- С. 77.
14. Роккан, С., Урвин, Д.В. Политика территориальной идентичности. Исследования по европейскому регионализму // Логос. - 2003. - №6 (40). - С.117-132. -С.118.
15. Паин, Э.А. Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива
172 1
в национальной политике России. - М.: Фонд «Либеральная миссия», 2003. - 164 с. - С. 11.
16. Там же. - С.18.
17. Ванханен, Т. Там же. - С. 227.
18. Мусин, Д.А. Этнокультурная политика в республике Татарстан: скрытый этноцентризм в условиях декларируемого мультикультурализма //Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. - 2011. - №4. - С. 71-88.
19. Фарукшин, М.Х. Этничность и федерализм: возможность сочетания или тотальная несовместимость // Политэкс. - 2008. - Том 4. - №2. - С. 5-26. - С. 7.
20. Национальный состав и владение языками, гражданство. Итоги Всероссийской переписи населения 2010 года. Том 4. - Казань: Издательский центр Татарстан-стата, 2013. - 43 с. - С. 16.
21. Мусин, Д.А. Там же. - С. 75.
22. Исхаков, Д. Модель Татарстана и национализм татар //Национализм в позднее- и посткоммунистической Европе: в 3-х т./{под общ. ред. Э. Яна}. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.
- С. 100 - 121. - С. 117.
23. Волков, В.К. Этнократия - непредвиденный феномен посттоталитарного мира //Полис. - 1993. - №2. -С. 40-48. - С. 41.
24. Симон, Г. Российский национализм русских и нерусских //Национализм в позднее- и посткоммунистической Европе: в 3-х т./{под общ. ред. Э. Яна}.
- М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. - С. 12-39. - С. 31.
25. Раис Сулейманов: Турецкое лобби в Татарстане очень сильно [Электронный ресурс] //Колокол России. - 2016. - 18 марта http://kolokolrussia.ru/pyataya-kolonna/rais-suleymanov-tureckoe-lobЫ-v-tatarstane-оЛеп^Ипо
26. Население Белгородской области (редакция от 29.05.2014 года) //ЭкоРодники - 2016. - http://www. ecorodinki.ru/belgorodskaya_oblast/naselenie 27. О Стратегии «Формирование регионального солидарного общества» на 2011-2025 годы» [Электронный ресурс] //Губернатор и правительство Белгородской
области. Официальный сайт. - URL: http://www. belregion.ru/region/priorities/solidarity.php 28. При -оритетные направления Стратегии: формирование духовных и культурных основ регионального солидарного общества; укрепление института семьи и семейных отношений; формирование в среде молодежи установок на коллективизм, сотрудничество, развитие социальных сетей в молодежной среде. укрепление взаимного доверия между властью и населением; развитие корпоративных отношений в трудовых коллективах; формирование имиджа и распространение символики регионального солидарного общества и др.
29. Рыжова, С.В. Становление православной идентичности русских: традиционно-культурные и гражданские основания //Социс. - 2010. - №12. - С. 59-69.
- С. 60.
30. Губернатор Белгородской области запретил День святого Валентина [Электронный ресурс] //РБК.
- 2011. - 3 февраля. - URL: http://www.rbc.ru/ society/03/02/2011/537821.shtml 31. Дальмайр, Ф. Космополитизм: в поисках космоса //Полис. - 2012.
- №5. - С. 59-75. - С. 60.
32. Fish S/ Boutique Multiculturalism, or why liberals are incapable of thinking about hate speech //Critikal Inquiry.
- 1997. - №23 (2). - S. 378-396.
33. О миграции населения Воронежской области в 2015 году // Территориальный орган Федеральной службы государственной статистики по Воронежской области - 2016. - 26 марта. - [email protected] (Дата обращения 4.06.2016)
34. Бауман, З. Текучая современность /Пер. с англ. под ред. Ю.В. Ачкасова. - СПб.: Питер, 2008. - 240 с. -С. 185.
35. Особенности губернской нацполитики //Четыре пера [Электронный ресурс] - URL: http://www.4pera.ru/ news/picture_of_the_day/osobennosti_gubernskoy_ natspolitiki/
36. Бек, У., Шнайдер, Н. Открывая космополитизм для общественных наук: исследовательская повестка дня //Полития. - 2013. - №3(70). - С. 6-30. - С. 8.
