CC BY
58
5. Карамзин, Н.М. Неизданные сочинения и переписка.
Ч. 1. / Н.М. Карамзин. - СПб., 1862.
6. Карамзин, Н.М. Соч.: в 2 т. Т. 2. - М., 1984.
7. О Карамзине и молчании о нем литературы нашей // Московский телеграф. - 1827. - № 9. - С. 67 - 69.
8. ОР ПД. - № 121.
9. ОР РНБ. - Ф. 831. - Цензурные материалы. - № 4.
10. Письма Н.М. Карамзина к А.И. Тугеневу // Русская старина. - 1899. - Январь - апрель.
11. Погодин, М.П. Письмо из Симбирска об открытии
памятника Карамзину (к М.А. Дмитриеву) / М.П. Погодин // Москвитянин. - 1845. - Ч. V. - № 9. - Отд-ние 1. - С. 1 -18.
12. Пушкин, А.С. Полн. собр. соч.: в 17 т. - М.; Л., 1937.
- Т. 13.
13. Сапченко, Л.А. Н.В. Гоголь о погодинском «Историческом похвальном слове Н.М. Карамзину» / Л.А. Сапченко // Н.В. Гоголь и его окружение. Восьмые Гоголевские чтения: сб. докл. Междунар. науч. конф. - М., 2008. -С. 110 - 120.
УДК 821.111 Конрад 03
Е.Е. Соловьева
ДВА ПЕРЕВОДА РОМАНА ДЖ. КОНРАДА «ЛОРД ДЖИМ» НА РУССКИЙ ЯЗЫК
В статье рассматривается интересный случай рецепции Дж. Конрада в России: в 1926 г. появились два варианта перевода романа Дж. Конрада, подготовленные одной и той же творческой группой - Е.Л. Ланном и А.В. Кривцовой. Роман представляет собой сложный для перевода текст, органично сочетающий в себе различные повествовательные типы и развивающий конфликтующие между собой литературные традиции.
Джозеф Конрад, английский роман, Евг. Ланн, А.В. Кривцова, перевод.
This article considers the interesting fact of Conrad’s reception in Russia. There were published two variants of translation of Conrad’s novel “Lord Jim” prepared by the same creative group of E. Lann and A. Krivtsova. The novel is difficult for translation; it combines the different narrative types and develops antagonistic literary traditions.
Joseph Conrad, English novel, Evg. Lann, A.V. Krivtsova, translation.
Дж. Конрад, пришедший в литературу в 1890-е годы, осваивал модели психологической прозы, приключенческой литературы, но в то же время он искал средства обновления традиционной поэтики, предваряя поиски писателей-модернистов. Как писал Б. Спиттлз, Конрад «трансформировал классический роман Х1Х века (основанный на достоверном, авторском, хронологическом повествовательном потоке) в артефакт модернизма ХХ века, оспаривающий общепринятые понятия о действительности» [11, c. 29].
Особенно хорошо проявляется совмещение различных литературных традиций в романе «Лорд Джим» (“Lord Jim”, 1900). Роман занимает промежуточное положение между первым и вторым периодами творчества, главные темы которых М. Брэдбук метафорически обозначила как «тайны морских глубин» (“the Wonders of the Deep”) и «полые люди» (“the Hollow Men”) (цит. по: [10, c. 142]). С первым периодом произведение роднит место действия, которое разворачивается на море, на тропических островах, а также герои - моряки, торговые агенты и туземцы. Но повествователь пренебрегает возможностью динамичного развития авантюры и напряженно вглядывается в главного героя, пытаясь разгадать его загадку. Поэтому главной темой, как и в произведениях второго периода, становится разорванное сознание современного человека.
Название романа «Лорд Джим» создает установку у читателя на восприятие произведения в контексте
психологической прозы (ср.: «Госпожа Бовари» Г. Флобера, «Рудин» И.С. Тургенева), роман строится вокруг образа главного героя. По выражению Д. Хьюитта, Конрад применяет в этом романе «метод изоляции и концентрации» [9, c. 45]. Заглавие отражает конфликт между честолюбивыми стремлениями Джима и реальностью, неподвластной его желаниям, а также существование героя на границе двух миров - европейской цивилизации и первобытного племени, растворенного в джунглях. “To the white men in the waterside and to the captains of ship he was just Jim - nothing more... <.. .> The Malays of the jungle village. <...> called him Tuan Jim: as one might say - Lord Jim” 1 [7, c. 10].
Роман делится на две части. Действие первой происходит на берегу и концентрируется вокруг суда над командой, покинувшей корабль, терпящий бедствие. Поэтика первой части романа подчинена неторопливому обстоятельному темпу повествования. Конрад частично использует классическую композицию, в первой же главе он знакомит читателя с главным героем, описывает его внешность, дает представление о социальном статусе, излагает предысторию.
Повествование в 1 - 4-й главах ведется от лица автора. Безымянный повествователь, его можно на-
1 «Для белых людей на реке и для капитанов он был просто Джим - не больше. <...> ...малайцы из джунглей ... <...> ...называли его Тюан Джим, можно сказать -Лорд Джим» (перевод мой. - Е. С.).
звать автором-повествователем, почти не имеет личных характеристик, кроме того, что он белый обитатель дальнего Востока, знакомый с морской службой. В пятой главе повествование передается капитану Марлоу. Образ Джима в рассказе Марлоу вырисовывается постепенно, из отдельных наблюдений, перемешанных с высказываниями других лиц, замечаний, философских и моралистических рассуждений. Рассказчик пытается выяснить мотивы поведения героя, но не может свести это в целостную гармоничную картину. Марлоу часто называет Джима «один из нас», это-то и не позволяет ему принять малодушие Джима. Рефреном сквозь все повествование проходит фраза: “He passes away under the cloud, inscrutable at heart, forgotten, unforgiving, and excessively romantic” 1 [7, c. 313].
Интересно, что роковое событие, которое перевернуло жизнь героя, излагается частично автором-повествователем, частично рассказчиком Марлоу и, наконец, самим героем Джимом, который пытается понять и объяснить свой поступок. Б.М. Проскурнин видит в романе двойной психологизм - Джима и рассказчика, который актуализируется попеременно. Он возводит к традиции Пруста соединение внешней бесстрастности и внутренней напряженности в повествовании [6, c. 48 - 51].
Во второй части темп повествования становится более динамичным. В соответствии с традицией приключенческого романа яркие живописные картины второй части, действие которой разворачивается на тропическом острове, оставляют место для фабульных лакун. Образ Джима раскрывается по контрасту с первой частью через ряд поступков, выявляющих его мужество, волю к жизни, честолюбие. Картины экзотического острова, затерянного в океане символизируют загадочность внутреннего мира героя: “The twilight lay over the east, and the coast, turned black, extended infinitely its sombre wall <...> For me that white figure in the stillness of coast and sea seemed to stand at the heart of a vast enigma” 2 [7, c. 252 - 53). Непостижимый мир Востока окружает героя, но и его сердце непроницаемо для стороннего наблюдателя. Настойчивое повторение слов “mist” («туман»), “cloud” («облако»), “shadow” («тень»), используемых буквально, а затем метафорически (“the mist of his feelings” (буквально «туман, дымка чувств»), погружает образ героя в атмосферу таинственной неясности, угрожающей неизвестности [7, c. 194].
Образы океана, реки на острове, дождя, восходящие к мифологеме воды, сопровождают описание трагических провалов в судьбе главного героя. Необъяснимый до конца в контексте реалистической психологической прозы прыжок с борта тонущего судна получает переосмысление в контексте мифологического восприятия. Во вселенной, описываемой
1 «Он прошел в тени облака, непонятый, забытый, непрощенный и очень романтичный».
2 «Восток померк, и берег, погрузившись во тьму, превратился в бесконечную непроницаемую стену. <...> И мне казалось, что одинокая белая фигура в безмолвии побережья и моря находится в самом сердце тайны».
Конрадом, человека подстерегает Случай (“Chance”), лишая его воли, мужества, нравственных принципов. Познаваемый мир растворяется в безграничном пространстве непознаваемого (“in the silent still waters of mystery” - «в тихих спокойных водах тайны») [7, c. 165]. Фигура рассказчика приобретает в таком контексте решающее значение, поскольку именно он призван связать, навести мост между двумя разъединенными реальностями - языком и бытием. Дж. Гуэтти, характеризуя повествовательную структуру «Лорда Джима», выделил три реальности: организованный, структурированный мир сознания и языка; мир, отражающий сущность и центр бытия; сомнение основного рассказчика, отражающее состояние колебания между двумя мирами. Причем, как заметил исследователь, между первой и второй реальностями - непреодолимое, разделяющее их пространство [8, c. 62].
Конрад, пытаясь выразить невыразимую сущность мироздания, использует различные традиции. В результате возникает нерасторжимое сочетание разных типов текста: аналитически-рефлективного
психологического; синтетически-динамического приключенческого; парадоксального и мифологического модернистского.
Роман «Лорд Джим» не сразу привлек внимание русских переводчиков, возможно, из-за своей сложной структуры и жанровой неопределенности. В 1926 г. русский читатель получил сразу два перевода романа: один - под оригинальным названием «Лорд Джим», другой - под концептуальным названием «Прыжок за борт». Интересно, что оба романа были переведены одной и той же творческой группой -Евгением Львовичем Ланном, поэтом, переводчиком и критиком, и его женой Александрой Владимировной Кривцовой, переводчицей с английского. Идейным руководителем и редактором в этом тандеме выступал Ланн, а собственно переводами занималась Кривцова.
Е. Л. Ланн и А. В. Кривцова были сторонниками буквализма, то есть стремились к передаче всей полноты содержания оригинала. В наиболее одиозных случаях буквализм приводил к попытке механического калькирования иноязычного текста. Но Кривцова и Ланн были людьми талантливыми и хорошо чувствовали стихию языка. Пример с «Лордом Джимом» демонстрирует, что буквалисты не всегда следовали принципу тождественности. Характер перевода зависел от целей и задач переводчика.
Е. Л. Ланн активно занимался продвижением книг Конрада в России. Он стал инициатором и главным редактором Собрания сочинений английского писателя в издательстве «Земля и Фабрика», но отношения Ланна с издательством были непростыми и окончились скандалом. После ухода Ланна издание Собрания сочинений Конрада прекратилось. Роман «Лорд Джим» оказался в самом центре конфликта.
В соответствии с планом издания десятитомника «Лорд Джим» был представлен в издательство «Земля и Фабрика» в переводе А.В. Кривцовой. У редакторов издательства возникли претензии к качеству ее перевода, издание романа затягивалось. Устав от
ожидания, Ланн решил издать роман в Государственном издательстве [3]. Для этого он воспользовался переводом А.В. Кривцовой, в который внес существенную правку, в том числе дал новое заглавие, сократил текст. «В переводе, - пишет Е. Ланн, - я строго придерживался тех принципов, которые легли в основу всей моей работы над редактированием Конрада - дать точный <почти буквальный его> перевод, сохраняя с максимальной тщательностью славянизмы его синтаксиса <...> расстановку его слов» [1]. Идентичность некоторых фрагментов Е. Ланн объяснял тем, что привлекал к этой работе жену. Он считал, что их изменение значило бы искажение оригинала.
Издательство «Земля и Фабрика» все-таки выпустило этот роман в переводе А.В. Кривцовой в пятом томе Собрания сочинений1, не заключив договора с переводчицей, не уведомив Ланна, который номинально еще значился главным редактором. Одновременно издательство обвинило Е. Ланна в нарушении профессиональной этики. Это вызвало у переводчика, считавшего перевод «Лорда Джима» «своей собственностью», права на который не были переданы издательству до заключения договора, новую волну возмущения. Запутанную историю своих отношений с новой реакцией «ЗиФ» Е. Ланн изложил в письме заведующему литературно-художественным отделом Госиздата от 02.06.1926 [1].
В 1959 г. Н. Банников при подготовке двухтомника Дж. Конрада [2] воспользовался переводом А.В. Кривцовой из Собрания сочинений. Для этого издания Ланн вновь правит текст первого варианта, избавляя его от буквализмов и устаревших слов, на сей раз без купюр. В Российской государственной библиотеке хранится экземпляр томика из Собрания сочинений с карандашными пометками Е. Ланна: предполагаем, что он начал редакторскую правку перевода по этому экземпляру (пометки есть только на первых страницах).
Большинство последующих изданий «Лорда Джима» (1989, 2005 и 2007 гг.) воспроизводят именно этот текст. Исключение составляет только трехтомник издательства «ТЕРРА», которое в 1996 г. предприняло попытку вернуть русскому читателю английского писателя и большим тиражом издало произведения Конрада в серии «Большая библиотека приключений и научной фантастики» [3]. Первый тираж быстро разошелся, затем был выпущен второй, что свидетельствует о безусловном интересе русского читателя к английскому классику. Новых переводов издатели не заказывали, а воспользовались переводами 1920-х годов. Из двух переводов А.В. Кривцовой был выбран более короткий и динамичный - в редакции Е.Л. Ланна, что, видимо, должно было приблизить роман к жанру приключенческой литературы.
Таким образом, сегодня существует две версии перевода романа на русский язык, конкурирующие друг с другом. Перед переводчиком романа стояла поистине невыполнимая задача - передать средства-
1 Конрад, Дж. Лорд Джим / Дж. Конрад; пер. А.В. Кривцовой // Конрад Дж. Собр. соч.: в 10 т. - М., 1926. - Т. 5.
ми другого языка всю сложность и красоту этого текста.
Е. Ланн был страстным пропагандистом творчества Дж. Конрада в России и написал несколько статей о писателе. Под руководством Е. Ланна были подготовлены переводы большинства произведений Конрада.
Выход первого тома Собрания сочинений совпал с датой смерти художника, которая вызвала в европейской литературной критике переоценку творчества Конрада. Ланн, прилагавший огромные усилия, чтобы следить за новейшими западными публикациями, понимал, что Конрад - писатель мирового уровня. В первом томе Ланн поместил большой очерк о писателе. Он оттолкнулся от идеи о синтезе трех культур в творчестве Конрада - «англо-саксов, галлов и славян» [4, с. 9]. Английским влиянием он объяснил морскую тематику произведений Конрада, дух «непокоя». Стремление к совершенству стиля, который он обозначает как импрессионистический, критик возвел к французской культуре, сформировавшей мышление Конрада. Тонкий и парадоксальный психологизм писателя критик оправдал славянским происхождением. Е. Ланн обратил внимание на такой парадокс, как неприятие русских самим писателем, с одной стороны, и ориентация на традицию русской психологической прозы - с другой. В результате своих наблюдений исследователь пришел к убеждению, что Конрада ни в коей мере нельзя рассматривать в контексте приключенческой литературы. Ланн был чутким критиком, и он предсказал мировую славу Конрада прежде всего как мастера стиля: «Недалеко то время, когда о нем будут писать, как о крупнейшем в наши дни стилисте всего писательского мира» [4, с. 35].
Если в очерке, опубликованном в Собрании сочинений, Ланн описал творческий метод Конрада в целом, то в кратком предисловии к «Прыжку за борт» он обратился к конкретному роману, который ценил за тонкий психологизм. Окраска этого психологизма романтическая: «Романтический психологизм - вот новая струя, вошедшая вместе с Конрадом в английскую литературу» [5, с. 4]. Романтизм для него - это «подсознательное устремление в ту утопическую страну, где обитают чистые духом, идеальные в своей высокой чистоте герои и великие страсти» [5, с. 5]. Для Ланна-поэта особую ценность представляла ранняя манера письма Конрада, насыщенная яркими метафорическими описаниями. Ланн характеризовал его стиль как импрессионистический: «Конрадовский импрессионизм с его одухотворением вещного мира. <...> .убедителен» [5, с. 7]. Критик полагал, что для романтического мироощущения импрессионистический стиль наиболее органичен.
Для 10-томного Собрания сочинений, которое должно было отразить творческое разнообразие писателя, Ланн выбрал более полный перевод А.В. Кривцовой, без купюр.
Предложив Государственному издательству, занимавшемуся публикацией классической и современной зарубежной литературы, опубликовать роман
Конрада, Ланн посчитал необходимым изменить оригинальное название «Лорд Джим» на «Прыжок за борт». Тем самым он сместил акцент с образа главного героя на мотив, детерминирующий сюжет романа. В тексте романа мотив прыжка за борт человека, выброшенного судьбой на периферию жизни, даже за границы ойкумены, возникает неоднократно. Ланн ориентирует читателя на символическое прочтение поступка главного героя.
Стремление приблизить «трудного» автора к читателю заставило Ланна значительно сократить текст перевода, в основном за счет философского комментария повествователя. Основная тема этого комментария - таинственные силы судьбы, игра случая в жизни человека. Религиозные воззрения Конрада были достаточно туманными. Воспитанный в католической вере, он не был католиком. Но и к атеистам тоже не принадлежал. В столкновении человека с природой Конрад обычно видит проявление высшей, неконтролируемой силы, которую он называет “fate” («рок», «судьба»).
Приведем несколько примеров. “Only once in all that time he had again the glimpse of the earnestness in the anger of the sea. That truth is not so often made apparent as people might think. There are many shades in the danger of adventures and gales, and it is only now and then that there appears on the face of facts a sinister violence of intention - that that indefinable something which forces it upon the mind and the heart of a man, that this complication of accidents of these elemental furies are coming at him with a purpose of malice, with a strength beyond control, with an unbridled cruelty that means to tear out of him his hope and his fear, that pain of his fatigue and his longing for rest: which means to smash, to destroy, to annihilate all he had seen known, loved, enjoyed, or hated; all that is priceless and necessary - the sunshine, the memories, the future - which means to sweep the whole precious world utterly away from his sight by the simple and appaling act of taking his life.” [7, c. 19].
Перевод А.В. Кривцовой в целом точен: «Лишь однажды за все это время он снова мельком увидел подлинную ярость моря. А ярость эта проявляется не так часто, как принято думать. Есть много оттенков в опасности приключений и бурь, и только изредка лик событий затягивается мрачной пеленой зловещего умысла: вскрывает неуловимое нечто, и в мозг, и в сердце человека закрадывается уверенность в том, что это сплетение событий или бешенство стихий надвигается с целью недоброй, с силой, не поддающейся контролю, с жестокостью необузданной, замышляющей вырвать у человека надежду и возбудить в нем страх, мучительную усталость и стремление к покою. раздавить, уничтожить стереть все, что он видел, знал, любил, ненавидел, - и насущнонеобходимое и ненужное - солнечный свет, воспоминания, будущее, - надвигается с жестокостью, замышляющей смести весь мир, просто и безжалостно отняв у человека жизнь» [2, c. 262].
Переводчица, придерживаясь принципов буквального перевода, стремилась сохранить лексикосемантическое подобие и воссоздать особенности
ритмики. Но русские слова, состоящие из трех и более слогов, неизбежно тормозят энергичный ритм конрадовской фразы. Поэтическое «лик» вместо нейтрального “face” неправомерно увеличивает градус патетики. Порой меняется смысл фразы: солнечный свет, воспоминания о прошлом, размышления о будущем, по мысли автора, бесценны и необходимы (“priceless and necessary”). Переводчица же создает антитезу - «насущно-необходимое и ненужное».
Евгений Ланн избавляется от пассажа, в котором автор через повествователя прикасается к загадке мироздания: «Лишь однажды за все это время он снова мельком увидел подлинную ярость моря, а ярость эта проявляется не так часто, как принято думать» [3, c. 13].
Рассмотрим фрагмент, написанный от лица рассказчика: “.Our common fate fastens upon the women with a peculiar cruelty. It does not punish like a master, but inflicts lingering torment, as if to gratify a secret, unappeasable spite. One would think that, appointed to rule on earth, it seeks to revenge itself upon the beings that come nearest to rising above the trammels of earthly caution; for it is only women who manage to put at times into their love an element just palpable enough to give one a fright - an extraterrestrial touch. <.> However, I suspect there are very few women in the world, though of course I am aware of the multitudes of mankind and of the equality of sexes in point of numbers - that is” [7, c. 165].
Марлоу говорит о судьбе как о злобном, коварном существе, подвергающем пыткам наиболее слабых и беззащитных. Характеристики ее негативны: “a peculiar cruelty”, “a secret, unappeasable spite”. Напротив, женщины предстают как существа, идеализированные и абстрактные (“adventurous souls”), прикоснувшиеся к другому миру (“an extraterrestrial touch”). Возникает ощущение, что рассказчик испугался возвышенной стилистики и спрятал конец предложения в сумбур банальности: “I am aware of the multitudes of mankind and of the equality of sexes in point of numbers”.
Перевод Кривцовой хорошо передает смысл и специфику речи Марлоу: «. Общая наша судьба с сугубой жестокостью преследует женщин. Она не карает, как господин, но подвергает длительной пытке, словно утоляя тайную, непримиримую злобу. Можно подумать, что предназначенная править на земле, она старается выместить злобу на тех, кто готов вырваться из пут земной осторожности; ибо только женщины умеют иногда вложить в свою любовь тот еле ощутимый элемент сверхчеловеческого, внушающий нам страх, то дуновение неземного.
<.> Я подозреваю, что в мире очень мало женщин, хотя, конечно, мне известно о множестве людей, которые равно делятся на два пола» [2, с. 477 -478].
Редакция Ланна: «Общая наша судьба с особой жестокостью преследует женщин <. > Я подозреваю, что в мире очень мало женщин в подлинном смысле» [3, с. 170].
Как видим, Ланн напрочь «изгоняет» всю мистику, превращая размышление Марлоу о прикоснове-
нии непознаваемого к познаваемой реальности в банальность. Авторскую оппозицию, которую переводчица попыталась передать (женщины - представители женского пола), Е.Л. Ланн игнорирует.
Обратим внимание еще на один фрагмент, в котором заметно расхождение между двумя вариантами перевода. Он, как и предыдущий, относится к философским отступлениям рассказчика: “It were our imagination alone that could set loose upon us the might of an overwhelming destiny. The imprudence of our thoughts recoils upon our heads; who toys with the sword shall perish by the sword” [7, c. 201].
Перевод Кривцовой точно соответствует оригиналу: «Словно одно лишь наше воображение может раскрыть перед нами власть ошеломляющей судьбы. Неосторожные наши мысли падают на наши головы; кто играет с мечом - от меча погибнет» [2, c. 530].
Однако Е.Л. Ланн осторожно сокращает фразу, которая могла бы навлечь гнев советской цензуры: «Словно одно лишь наше воображение может раскрыть перед нами власть ошеломляющей судьбы» [3, с. 208]. Кому, как не Е.Л. Ланну, идейному борцу, активисту писательских организаций, было известно, куда могут завести неосторожные мысли.
В результате подобных купюр значительно сократился объем произведения. Ланн серьезно поработал над языком перевода А. В. Кривцовой, с одной стороны, исправляя буквализмы, с другой стороны, пытаясь сохранить экзотический аромат, не переводя, а калькируя отдельные слова. За счет этого стиль перевода улучшился, стал более энергичным и экспрессивным. В редакции Ланна роман получился более динамичным, похожим на ранние, морские романы автора. Редактор «избавил» трудное произведение от повторов, противоречий. Он в какой-то степени исказил авторский замысел, исключив малейший намек на фатализм, мистицизм, суеверия. Поэтому мифологический пласт повествования практически полностью исчез из второго варианта перевода. Представляется, что все вышесказанное объясняется тем, что Е.Л. Ланн ориентировался на нового,
советского читателя. Можем предположить, что именно особенности перевода Е. Л. Ланна привели к тому, что издательство «Терра» выбрало именно его для своей приключенческой серии.
В настоящее время русский читатель имеет возможность познакомиться с романом Дж. Конрада в двух версиях, каждая из которых имеет свои достоинства и недостатки. Зифовский вариант, очевидно, ближе к оригиналу, в том числе и по жанру. Перевод Кривцовой - Ланна можно назвать версией романа. Очевидно, что существует потребность в новом, современном переводе, который бы учитывал тот «прыжок за борт» неоромантической поэтики в «бездну» художественных исканий ХХ века, который сделал Конрад в своем романе «Лорд Джим».
Литература
1. Архив Евг. Ланна и А.В. Кривцовой // РГАЛИ. Фонд № 2210. - Ед. хр. 245.
2. Конрад, Дж. Лорд Джим / Дж. Конрад // Конрад Дж. Избранное: в 2 т. - М., 1959. - Т. 1. - С. 253 - 590.
3. Конрад, Дж. Прыжок за борт / Дж. Конрад / пер.
А.В. Кривцовой; под ред. Е. Ланна // Конрад Дж. Собр. соч.: в 3 т. / сост. Т. Прокопов. - М., 1996. - Т. 2.
4. Ланн, Е.Л. Джозеф Конрад / Е. Ланн // Конрад Дж. Собр. соч.: в 10 т. - М., 1924. - Т. 1. - С. 5 - 43.
5. Ланн, Е.Л. Предисловие / Е. Ланн // Прыжок за борт.
- М.; Л., 1926. - С. 3 - 8.
6. Проскурнин, Б.М. Английская литература 1900 -1914 гг. / Б.М. Проскурнин. - Пермь, 1993.
7. Conrad, J. Lord Jim / J. Conrad. - L., 1994.
8. Guetti, J. The Limits of Metaphor. A Study of Melvill, Conrad, and Faulkner / J. Guetti. - Ithaca; N.Y., 1967.
9. Hewitt, D. Conrad: A Reassessment / D. Hewitt. -Cambr., 1952.
10. Palmer, J.A. Achievement and Decline / J.A. Palmer // Joseph Conrad. A collection of criticism / edit. by C.B. Cox. -N.Y., 1975. - P. 139 - 46.
11. Spittles, B. Joseph Conrad: Text and Context / B. Spittles. - Basingstoke, 1992.
УДК 82.085
В. Д. Черняк
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ ПЕРЕКЛИЧКИ С ЧИТАТЕЛЕМ В СОВРЕМЕННОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКЕ
В статье рассматриваются интертекстуальные включения, характерные для текстов современной массовой литературы. Корпус прецедентных текстов является важной составляющей тезауруса языковой личности. В новейшей массовой литературе интертекстуальные связи отражают средний уровень культурной грамотности современника. Непонимание интертекстуальных включений читателем ведет к коммуникативным неудачам.
Интертекстуальность, прецедентные тексты, культурная грамотность, коммуникативные неудачи.
The paper considers inter-textual inclusions typical for modern mass literature. Corpus of precedent texts is an essential component of the linguistic personality’s thesaurus. In modern mass literature inter-textual links usually reflect an average level of the contemporary’s cultural literacy. Lack of understanding of reader’s inter-textual inclusions leads to communicative failures.
Inter-textuality, precedent texts, cultural literacy, communicative failures.
