CC BY
12Екатерина Кузнецова (Регенсбург)
Два перевода «Клячи»: история, авторы, стилистические особенности
Переводы с идиша на русский язык в царской России были довольно редким явлением, и так как этот вопрос почти не исследован, у нас нет достоверных данных по поводу их количества и времени издания. Некоторые переводы с идиша (например, переводы популярных рассказов Шолом-Алейхе-ма в 1900-е гг.) выпускались в виде «пиратских» брошюр, и многие из них попросту не сохранились до наших дней. Мы предполагаем, что два перевода «Клячи» Ш.-Я. Абрамовича, которые будут рассмотрены в данной статье, опубликованные в 1890 и 1891 гг., представляют собой одну из первых — если не самую первую — попытку представить русскоязычной публике художественную литературу на идише.
Эти переводы (один из которых был выполнен Иваном Буниным с подстрочника, а другой — сыном автора Михаилом Абрамовичем) вызывают много вопросов. Они появились почти одновременно, с разницей меньше года, но в совершенно разных местах. Издания, в которых они были опубликованы, абсолютно разные по своему содержанию и целевой аудитории: петербургский журнал «Восход» и газета «Орловский вестник». Почему вдруг возник интерес именно к этому произведению именно этого писателя? Каковы могли быть причины для публикации переводов и, соответственно, последующего за ней роста интереса к литературе на идише? В конце концов, почему именно в 1890-1891 гг. эти переводы были опубликованы? Речь в настоящей статье пойдет также о лексических и структурных особенностях переводов, их отличиях от оригинального произведения и друг от друга.
Заранее отмечу, что ответы на эти вопросы будут носить характер гипотезы — за неимением подтверждающих источников (черновиков, писем и т.п.) о многом приходится только догадываться.
Начну с нескольких слов об историческом контексте и конкретно — об авторах и аудитории журнала «Восход». Еврейская интеллигенция в России концентрировалась преимущественно в больших городах, таких как Одесса или Санкт-Петербург. Процент интегрированных в российское р общество евреев в отношении к еврейскому населению в с целом был мал, но имел огромное социальное и культурное ка значение. Еврейская интеграция началась довольно поздно л по сравнению с другими странами Европы — в 1860-х, когда | «десятки тысяч евреев легально поселились во внутренних ра районах России, учили русский и знакомились с типично ,3 российским образом жизни» [Nathans 2002, 83] Ч
У русско-еврейской интеллигенции были и свои органы печати. Ежемесячный журнал «Восход», о котором мы будем говорить подробно, появился в 1881 г. в Санкт-Петербурге благодаря публицисту и издателю Адольфу Ландау [Кельнер 2002]. Идеология «Восхода» была естественным следствием движения гаскалы и была направлена на просвещение, прогресс и интеграцию с установкой на сохранение еврейской религии и культуры. В отношении политики члены редколлегии склонялись к автономизму и требованию равных прав для евреев. Будучи маскилским изданием, «Восход» публиковал статьи, направленные на критику религиозного фанатизма и предрассудков, свойственных закрытым и изолированным сообществам.
При таких «исходных данных» было логично, что идишу и литературе в журнале уделялось не очень много внимания. Переводов художественных произведений публиковали совсем немного (и весьма редко — после «Клячи» (1891 г.) следующий перевод появился только в 1896 г.).
Перед этим, в 1880-е гг., отношение к идишу в журнале стало более терпимым. Дан Мирон объясняет внезапно возросшую толерантность российских маскилов тем, что они «отряхнулись от иллюзии эмансипации и ассимиляции в рамках либерализованной России и бросились в горячечные
1 Здесь и далее цитаты из англоязычных работ даны в переводе автора.
националистические настроения после погромов 1881 года. Под влиянием этого нового настроения ивритские и еврей-ско-русские интеллектуалы переосмыслили свое пренебрежительное отношение к обычаям и нравам традиционного гу еврейского общества и стали открывать в нем присущие ему | ценности» [Miron 1972, 6]. Однако инициаторами изменения ^ отношения к «жаргону» выступали скорее сами литераторы, ! писавшие на идише, а не русскоязычная аудитория. ё* В случае с публикацией «Клячи» много интересного:
g во-первых, идея перевести повесть возникла не у автора, ® во-вторых, сам интерес к Абрамовичу в 1880-1890-е гг. до-^ вольно необычен. Шолем-Янкев Абрамович (1836-1917) считается основателем современной художественной прозы на иврите и идише. Он оказал огромное влияние на все дальнейшее развитие литературы на идише. Абрамович был представителем гаскалы и в своих работах продвигал идеи еврейского просвещения, но, в отличие от писателей-маски-лов, достиг гораздо большего литературного мастерства, выйдя за рамки слишком очевидной идеологической парадигмы. Его первая повесть, написанная на идише, Dos kleyne mentshele («Маленький человечек»), была опубликована в 1864 г., а повесть Di klyatshe («Кляча») — в 1873 г. Следует отметить, что именно работы 1870-х гг. признаны вершиной творчества Абрамовича.
В 1884 г. двадцатипятилетие литературной деятельности Абрамовича отмечалась на страницах русско-еврейских газет и журналов (в то время как пресса на иврите и идише проигнорировала эту дату), которые напечатали несколько статей о писателе. Работы Абрамовича были названы шедеврами разговорного языка, а сам писатель, по мнению авторов статей, заслуживал звания национального писателя более, чем кто-либо другой. Между тем, как отмечает О. Литвак, «юбилей Абрамовича послужил созданию его публичного лица, а не пробуждению дремлющего национального воображения. Поднимая его до статуса "национального писателя", празднование одновременно превратило безвестного маскила в современного автора. Прежде чем националистически настроенные критики смогли открыть в Абрамовиче
основоположника ивритского Ренессанса, русско-еврейские образованные круги должны были провозгласить его их собственным родным сыном» [Litvak 2006, 132].
Примечательно, что к этому моменту ни одна работа Абрамовича еще не была переведена на русский. Следовательно, вр создание его образа как «народного писателя» носило скорее с символическое значение, чем литературное. Российские ев- g реи, разочаровавшись в идее ассимиляции, пытались найти л новое вдохновение в народной среде. В своих произведениях | Абрамович обращался к тем самым «темным и фанатичным» ра еврейским массам «черты оседлости», которых всегда жест- ,3 ко критиковали представители гаскалы. ра
В 1891 г., после нескольких лет спада интереса к Абрамовичу, был опубликован перевод «Клячи». Что предшествовало этому? На этот вопрос нельзя ответить точно, но можно предположить, что определенное влияние оказал польский филосемитизм 1880-х гг., когда среди поэтов и писателей поднялась новая волна интереса к еврейской теме. В частности писатель и публицист Клеменс Юноша (1849-1898) обратился к еврейскому фольклору и литературе на идише. В 1885 г. он опубликовал перевод «Путешествия Вениамина Третьего» Абрамовича в литературном журнале Wiek, а в 1886 — «Клячу». Клеменс Юноша не знал идиша (он пытался его выучить, но ограничился парой уроков у знакомого еврея). Он попросил некоего еврейского студента сделать подстрочный перевод повести на русский язык, а затем перевел имеющийся подстрочник на польский. Поэтому в итоге получился скорее не перевод, а пересказ (то же самое мы увидим в переводе «Клячи» Буниным).
Журнал «Восход» не обошел вниманием положительное отношение к евреям среди польской интеллигенции, его издатели следили за тенденциями в польской литературе. На страницах журнала были опубликованы русские переводы двух рассказов Ожешко («Гедалья» в 1885 г. и «Миртала» в 1888 г.) и одного рассказа Юноши («Деревенский портной» в 1886 г.).
Можно с большой вероятностью предположить, что авторы «Восхода» знали о переводах Абрамовича, выполненных
Юношей, и решили воплотить аналогичный проект в жизнь. Переводчиком «Клячи» на русский стал сын автора Михаил Абрамович (1859-1940 гг.). Он активно сотрудничал с «Восходом», и многие его стихотворения были опубликованы там гу в 1880-х. М. Абрамович также активно участвовал в обще-ат ственной и политической деятельности, в результате чего был арестован и сослан в 1879 г. Это обстоятельство стало 1 большим ударом для его отца. Впоследствии Абрамовичей младший перешел в православие.
« Публикация «Клячи» в «Восходе» не была закончена (нам
® неизвестно, перевел ли М. Абрамович ее полностью). С янва-^ ря по март были опубликованы шесть глав, а 13 марта 1891 г. журнал был закрыт на полгода по требованию цензуры. Причиной этому послужил среди прочего и этот перевод: в тексте были усмотрены критика правительства, недовольство режимом и клевета.
Перейдем к краткой характеристике перевода, выполненного И.А. Буниным. В 1890 г. двадцатилетний писатель только начинал литературную карьеру. Он экспериментировал с разными жанрами, опубликовал большое количество фельетонов и заметок в «Орловском вестнике». Большинство этих текстов были написаны исключительно ради заработка, и сам Бунин невысоко их оценивал. Так, в письме брату Юрию 27 июля 1890 г. он писал: «Главным же образом строчу "Литературу и печать", — заметки г...ные и маленькие, а за месяц все-таки набирается денег до 15, а иногда с фельетоном 20 рублей. Две копейки за строку». В том же письме Бунин упомянул о переводе «Клячи»: «Ты писал в прошлом письме, что желал бы видеть все мои фельетоны в «Орлов<ском> вестн<ике>». Думаю, что все тебе будет неинтересно. Так, напр., в конце июня было три моих фельетона, — перевод еврейской повести "Кляча" (т.е. переводил, разумеется, не я, а жид — резчик печатей, а я переписал его перевод своими словами). Предисловие к этой "Кляче", впрочем, посылаю...».
Вопросы о том, почему Бунин решил перевести повесть Абрамовича и откуда узнал о ней, остаются открытыми. Возможно, он был знаком с польскими литературными журналами и заметил в них интерес к еврейской литературе. Может
быть, на какой-то период писатель заинтересовался еврейским вопросом и узнал о писателях на идише. К сожалению, сохранившиеся письма и другие документы не дают подтверждения этим теориям.
Рассмотрим предисловие к «Кляче»: вр
е
с
Г. Абрамович, кажется, первый или, во всяком случае, один § из лучших современных еврейских литераторов. Насколько из- л вестно русской публике — произведений, чисто беллетристиче- | ских, написанных на еврейском языке и притом из современного а быта, — очень мало, переводов же их совсем нет. Поэтому мы и у решились перевести и предложить читателям «Клячу» г. Абрамовича, предупреждая их, впрочем, не искать за нею особенных литературных достоинств. В сущности, она даже и не может иметь их за собою. <...> Но тут надо применять иную мерку: читая «Клячу», не надо забывать, что она принадлежит не новичку в литературе, а новой молодой литературе. Спешим, впрочем, оговориться, что по сюжету «Кляча» интересна. Сюжет ее оригинален [Бунин 1890, 2].
Итак, первый вывод, который можно из этого сделать, — цель данной публикации не имела ничего общего с литературой. Перевод не был призван продемонстрировать русским читателям художественные достижения еврейской литературы, и об этом прямо сказано в предисловии. Он должен был выполнить просветительскую (этнографическую, со-циополитическую) функцию: привлечь внимание аудитории к еврейскому вопросу, показав, что у евреев имеется своя беллетристика — как у других европейских народов. Представляя вниманию читателей «Клячу», переводчик знакомил их с еврейской культурой в целом, культурой, которая была для нееврейского окружения в основном закрыта и окружена ксенофобскими стереотипами. Еврей оставался ближайшим, но совершенно не знакомым соседом.
Во втором абзаце Бунин объясняет метафору, лежащую в основе сюжета повести: «В образе загнанной, забитой клячи, превращенной силою чар из молодого и красивого принца, автор дает печальный образ древнего и когда-то велико-
го еврейского народа» [Бунин 1890, 2]. Отношение Бунина к еврейскому вопросу было оптимистичным, он писал, что еврейский народ обладает огромным потенциалом, который может реализовать, если последует примеру Абрамовича (т.е. ару идеям просвещения). По его мнению, евреи должны были ат развить «двигатели прогресса», такие как искусство и фило-ер софия, а также «не отделять себя от цивилизации и всего 1 европейского». Выйдя из культурной изоляции, евреи смогут стать равноправными членами европейского общества: « «.лишь тогда только исчезнет вековая вражда и вековое ® презрение к "кляче', тогда только перестанет еврей быть от-^ щепенцем общества, и может быть его будущее еще светлее и лучше, чем остальных» [Бунин 1890, 2].
С современной точки зрения, такая позиция может показаться противоречивой и даже антисемитской: Бунин полностью перекладывает ответственность за положение евреев в России на самих евреев, игнорируя тот факт, что жесткие дискриминационные законы и широко распространенная юдофобия не оставляли евреям особенных возможностей для развития «двигателей прогресса». Писатель считает, что «вековая вражда и вековое презрение» исчезнут сами собой, как только евреи приложат достаточно усилий, чтобы стать частью европейского общества. Но нельзя забывать о антисемитских настроениях, на фоне которых взгляды Бунина на самом деле являются прогрессивными.
Рассмотрим два перевода более подробно.
Композиция
В оригинале «Кляча», как и некоторые другие повести Абрамовича, начинается с предисловия Менделе Мойхер-Сфорима — вымышленного персонажа псевдонарратора. Этот герой — книготорговец, путешествующий от одного еврейского местечка к другому, который постоянно встречает на своем пути разных людей и наблюдает их жизнь. В произведениях Менделе выполняет роль своего рода медиатора — он выступает простым слушателем или читателем историй,
рассказанных или написанных другими, то есть он отделен от персонажей-авторов этих историй, при этом он дистанцирован и от образа реального автора. Казалось бы, типичный еврей, Менделе на самом деле далеко не прост. Это своего рода трикстер, вся информация о котором недостоверна, и вр который постоянно смеется и обманывает читателя. с
Двуязычность играет важную роль в предисловиях Менде- § ле. Так, и «Кляча» начинается с двух предложений: на иврите л и на идише — Oymer Mendele Moykher Sforim. Zogt Mendele % Moykher Sforim. Однако остроумие этого персонажа понятно а не каждому читателю и почти непередаваемо при переводе. ,3 Менделе был гениальным изобретением Абрамовича, ра открывшим для писателя возможность использовать интересную лингвистическую игру и необычный нарративный метод; «он, несомненно, один из лучших, живых и объемных персонажей, когда-либо созданных в художественной литературе на идише» [Miron 1996, 169], «он также идея, интеллектуальный потенциал, духовное искание и потому — загадка» [Miron 1996, 131]. Композиция многих работ Абрамовича носит рамочный характер: и основной текст, и рамочный обладают своими сюжетами. Предисловия Менделе из разных книг взаимосвязаны и, взятые вместе, они также могут быть прочитаны как самостоятельный текст.
Предисловие Менделе было сохранено в переводе, опубликованном в «Восходе», но в значительной степени утратило свою сложность и остроту. Так, языковая игра с ивритом и идишем в переводе пропала, и все предисловие было переведено на русский язык в одном ключе, без разделения между высоким и низким стилем. В начале своего предисловия Менделе говорит о Всевышнем, который создал мир. В оригинале здесь используется достаточно много ивритских слов, что обусловлено религиозно-философской тематикой рассуждений героя. В переводе М. Абрамовича вся иврит-ская лексика переведена на русский без дифференцирования, кроме одного слова, которое транслитерировано кириллицей: «олам-котон». Внизу страницы к нему есть пояснение «микрокосм». Вероятно, переводчик решил транслитерировать это словосочетание, потому что в оригинале оно было
написано в кавычках. Далее в тексте встречается еще несколько транслитерированных ивритских слов, все они относятся к категории безэквивалентной лексики: названия еврейских праздников (Лагбомер), специальных помещений (бетгамедраш) и т.п. Однако нельзя сказать, что переводчик ат проводит какое-то разделение между словами с разной эти-ер мологией, поскольку и специфические слова неивритского ! происхождения транслитерированы: например, пипернотер ^ (идиш. 'дракон').
« Сам образ Менделе тоже оказался значительно упрощен.
® Его философские размышления утратили большинство сати-Ев рических коннотаций. Переводчик попытался представить этого персонажа читателям более полно в сносках: он прокомментировал, например, что «Менделе Мойхерсфорим не выпустит в свет строчки, не снабдив ее предисловием, но зато всегда прямо заявляет это и всегда просто и ясно в одних и тех же словах, хоть и без того вряд ли кто смешал бы его слог со слогом издаваемых им авторов» [Абрамович 1891, 38]. Но, как мы видим, такие комментарии не делают персонаж Менделе более сложным, каким он предстает в оригинале, а, скорее, наоборот. М. Абрамович также попытался сохранить оригинальную игру с авторством, представляя Менделе якобы настоящим автором/издателем повести, однако вместе с «объемностью» персонаж утратил и свою достоверность.
В переводе Бунина упоминание о Менделе, как и его предисловие, отсутствует полностью. Причин для отказа от него могло быть несколько. Вряд ли переводчику были понятны все аллюзии и коннотации предисловия, так как он не был знаком с другими произведениями Абрамовича. Кроме того, газетный формат накладывал ограничения по объему. Религиозное содержание предисловия также могло вызвать вопросы. В польском переводе Юноши предисловие Менделе также отсутствует. Полное изъятие этого образа, конечно, привело к тому, что представленное нееврейской публике произведение выглядело сильно упрощенным. Слова Бунина о том, что не стоит искать в «Кляче» эстетической ценности, становятся вполне справедливы, если учитывать, насколько была искажена оригинальная композиция.
Версия, опубликованная в «Орловском вестнике», оказалась очень сжатым пересказом оригинала, где некоторые главы были сокращены примерно в пять раз, а некоторые вовсе вырезаны. В первую очередь Бунин отказался от перевода длинных размышлений главного героя и описаний. Напри- р мер, в первой главе главный герой рассказывает о подготовке »
^ Г)
к экзамену по истории и русской словесности: §
я
ли
Я легко вызубрил грамматику, математику, физику и одолел | иностранные языки, но история и словесность доняли меня, как а говорится, до седьмого пота. Я положительно путался в хаосе у рассказов о разных походах, о знаменитых разбойниках, о давно позабытых геройских делах и т.п. чепухе. Я даже был почти уверен, что из-за какой-нибудь подобной вещи все мои труды пропадут даром, и я буду, кроме нужды, терпеть еще и презрение и насмешки наряду с моими собратьями [Бунин 1890, 2].
В версии Бунина остался намек на недовольство персонажа подготовкой к экзамену по истории, но полностью исчез большой фрагмент про экзамен по русской словесности (для которого было необходимо знать некоторые сведения в том числе и из русского фольклора). В оригинале этот отрывок содержит в себе определенную критику и сатиру: евреи, стремящиеся получить высшее образование, помимо прочего, должны были сдавать экзамен по совершенно незнакомому и непонятному для них предмету, который был скорее дополнительным бюрократическим препятствием, чем осмысленным требованием. Герой повести — как раз представитель тех евреев, которые стараются преодолеть еврейский «изоляционизм», выйти из закрытой еврейской среды и «выбиться в люди» (как советует Бунин в предисловии), но уже на начальном этапе сталкиваются с разнообразными барьерами.
Во второй главе Бунин сократил описание того, как пасутся породистые лошади:
Налюбовавшись природой, я стал глядеть вдаль, где пестрели барские волы, ослы и лошади, из которых многие имели аттестаты своего знатного происхождения. Они свободно ходили по
пастбищу, забегая иногда даже в хлеба бедных мужиков [Бунин
1890, 2].
В оригинале же социальная критика гораздо более заметку на: акцент делается на том, что лошади, которые являются | аллегорией богатых и знатных людей, забегали на поля бед-§р ных крестьян без необходимости, портили и топтали их по ! прихоти. Сатира здесь слишком очевидна, и логично, что по-^ добного рода фрагменты в итоге привели к тому, что перевод | «Клячи» в «Восходе», в котором все это было сохранено, по® служил причиной для закрытия журнала. ^ Кроме того, в версии Бунина отсутствует эпизод, расска-
зывающий о том, как Исрулик (главный герой) был напуган экзаменаторами в мундирах. В этом фрагменте автор снова указывает на серьезный недостаток образовательной системы: экзаменаторы не только грубые и суровые, они не объективны по отношению к кандидатам и зачастую дискриминируют их по национальному признаку, тем самым дополнительно усложняя для еврея экзамен. Из-за психологического давления и недружелюбной среды Исрулик растерялся, запутался и в итоге провалился. В версии Бунина от этой сцены осталось одно предложение: «Но — увы! — труды мои потерпели полнейшую неудачу. Я срезался на двух словах».
Как уже было упомянуто, в переводе, опубликованном в «Орловском вестнике», отсутствуют не только отдельные фрагменты, но и целые главы. Например, четвертая глава Is-rulik farkrikht keyn Boyberik. В этой главе Исрулик приходит в себя после долгой болезни. Его мать, лекарь и местная знахарка говорят ему, что он без конца бредил, разговаривал с животными и оскорблял уважаемых людей. Были вырезаны также описания бессонницы главного героя и его галлюцинаций из главы Er hot zi vider dertapt и мистические видения из шестой главы.
Повествование в «Кляче» развивается на двух уровнях: в мире реальном и фантастическом. Один сюжет — это история Исрулика, который готовится к экзаменам, от нервного перенапряжения начинает терять рассудок, потом проваливается на экзамене и сходит с ума. Другой — его видения, в
которых он встречает заколдованную лошадь и ведет с ней беседы. Оба уровня связаны и переплетены, и вслед за главным героем читатель тоже пытается понять, что происходило на самом деле, а что является только бредом. В переводе Бунина вторая линия отсутствует, а повествование монолит- р ное: Исрулик действительно встречает клячу, разговаривает с с ней, затем пытается ей помочь и т.п. Только в последнем ^ предложении переводчик оставляет элемент, указывающий л на двусмысленность описанного сюжета: «Я хотел что-то от- | ветить ей, но так как я лежал на самом краю кровати, то упал а с нее и, ударившись об пол, сразу проснулся». Однако тем са- 3 мым Бунин отменяет также и ту «реальную» линию, которая а была в повести, выставляя все вместе, весь сюжет результатом воображения героя.
Безэквивалентная лексика
Здесь мы проанализируем, каким образом переводчики решали проблему перевода названий специфических еврейских реалий (названия праздников, религиозные термины, названия особых учреждений, профессий, процедур и т.п.).
Безэквивалентной лексикой называют корпус слов, существующих только в одном языке и служащих для обозначения тех понятий, предметов, явлений, которые являются специфической принадлежностью только одной культуры.
Если мы говорим об идише, то примечательно, что в данном случае выбор метода перевода во многом зависит от предполагаемой аудитории. В начале ХХ в. неавторизованные переводы с идиша на русский, опубликованные для русскоязычных еврейских читателей, содержали много заимствований, транслитерированных латиницей или кириллицей. Потому что, очевидно, эти слова были знакомы читателям. В то же время в переводах с идиша, которые предназначались для русской публики, переводчики старались, насколько это возможно, избегать незнакомых слов и использовать метод адаптации. Например, вместо праздника Суккот писать «конец сентября».
Это характерно и для двух переводов «Клячи». В переводе Бунина только одно слово было заимствовано из идиша и транслитерировано кириллицей — шадхен: «Подобно тому, как когда-то уцелел от потопа Ной, уцелел и я, Срулик, от гу толпы шадхенов (шадхены — сваты), словно поток нахлы-| нувших к моей мамаше с уговорами просватать меня» [Бунин & 1890, 2].
ит Слова «раввин» и «Талмуд» также встречаются в его тек-ля сте, но так как они были знакомы русской публике, их пере-аск водчик не прокомментировал. В остальном тексте не было ни ® одного упоминания какого-либо специфического еврейского Ев религиозного или социального понятия. Все предложения с безэквивалентной лексикой были либо перефразированы так, что не было необходимости объяснять непонятные слова, либо просто опущены, как и большая часть оригинального текста.
Перевод в «Восходе», предназначавшийся в основном для аккультурированной еврейской аудитории, с этой точки зрения более интересен. Выше мы уже приводили несколько примеров транслитерированных слов. Примечательно, что транслитерация была не фонетической. Например, звук [п] в ивритских словах передавался как [г]: вместо бесмедреш — бетгамедраш. Ивритские заимствования в идише иногда транслитерировались с ориентацией на ивритскую фонетику (как в приведенном примере: [т] вместо [с] на месте буквы л), а иногда — на идишскую (ср., например: капорес). Названия еврейских праздников, профессий (например, меламед), ритуалов и институций были сохранены. Каждое из таких слов сопровождалось пояснением, некоторые из которых, однако, нельзя назвать полноценными. Например, в случае со словом меламед в сноске дано пояснение «учитель», без объяснения дополнительной специфики этого понятия.
Характер сносок в публикации «Восхода» также может помочь представить читателя журнала. Его основную аудиторию (если не всю) составляли русскоязычные евреи. И это значит, что пояснение некоторых слов, терминов для такого читателя указывает на то, насколько далека эта публика от еврейской традиции уже в указанный период. Характерна,
например, такая сноска: «Мезуза — молитва, прибиваемая к косяку; при входе в дом к ней прикасаются пальцами и целуют. Большею частью это делают мужчины» [Абрамович, 1891, 78].
Даже название повести отличается в двух переводах: М. р Абрамович сделал полный перевод («Кляча, или сострадание с к животным. Повесть, извлеченная из тетрадей сумасшедше- а го Исрулика и изданная стараниями Менделе Мойхерсфори- л ма»), а Бунин ограничился названием «Кляча». Между тем | подзаголовок тоже важен для интерпретации произведения: ра в нем уже содержится указание на то, что главный герой — у сумасшедший, и оно задает определенный вектор воспри- ра ятия читателям. В переводе Бунина, как уже было сказано, линия сумасшествия главного героя полностью стерта, поэтому и отказ от подзаголовка логичен.
Различаются также и названия глав. Несмотря на то, что большинство переводческих решений Бунина не пошли на пользу тексту — «Кляча» в «Орловском вестнике» оказалась произведением гораздо более примитивным, чем в оригинале, — нельзя не признать за переводчиком писательский талант и мастерское владение языком. Абрамович чрезмерно аккуратно следовал оригинальному тексту, и его перевод местами выглядит буквальным, некоторые фразы по-русски звучат неорганично. Например, иногда он злоупотребляет местоимениями, что происходит, видимо, вследствие копирования идишских конструкций: «Она во мне души не чаяла и давала мне поблажку во всех моих прихотях» [Абрамович 1891, 44] (только первое из трех подчеркнутых местоимений действительно необходимо).
В переводе Бунина наблюдается тенденция к более коротким, ясным предложениям, в то время как в переводе Абрамовича они, как правило, такие же длинные, как в оригинале, а иногда даже длиннее за счет избыточных дополнений. Ср.: «Была хоть и не богата, но и бедной ее отнюдь нельзя было бы назвать» [Абрамович 1891, 44], вместо более близкого к оригиналу «Хотя и не богатая, но и не бедная» [Бунин 1890, 2].
Заключение
Оба перевода «Клячи» на русский (1890 и 1891 гг.) имели множество недостатков. Перевод Михаила Абрамовича ару отличает неорганичный стиль, лексическая избыточность, ат буквализм, в нем утрачены такие художественные приемы, ер как совмещение разных языков и стилей, пропали острота и ти оригинальность текста. При этом здесь прекрасно передано ^ содержание (сюжет) и, следовательно, основная идея произ-сак ведения.
'«р Бунин представил русским читателям литературу на иди-
Ев ше как очень молодую, только начинающую развиваться, лишенную художественной ценности. В его переводе сохранилась по сути лишь одна из сюжетных линий: метафора клячи как еврейского народа и связанная с ней идея поиска возможностей для улучшения ее (клячи) жизни. Только отдельные элементы остались в этом тексте от оригинальной истории сумасшедшего Исрулика. «Кляча» в версии Бунина превратилась в моралистическую сказку с очевидным посланием, смысл которого более или менее совпадает с мнением, высказанным Буниным в предисловии: евреи должны сами приложить усилия и подняться до уровня цивилизованного общества. В последней главе опубликованного им перевода кляча, однако, оспаривает эту идею, говоря, что все живые существа должны иметь равные права, независимо от того, умеют ли они вести себя прилично или нет. Она требует, чтобы сначала общество изменило отношение к ней: «А впоследствии, когда со мной начнут обращаться хоть сколько-нибудь по справедливости, мы, может быть, поговорим и о танцах».
Однако конец перевода выглядит скорее как открытый вопрос читателям: с кем согласиться — с клячей или с «Обществом защиты животных». И имея уже заданный в предисловии Буниным вектор, вероятно, большинство читателей склонялись ко второму варианту, принимая, однако, во внимание и другую версию.
Образ Исрулика связан у Абрамовича с насущной проблемой еврейских маскилов. У них был план спасения «клячи», т.е. отсталого еврейства: вести еврейство к просвещению как
можно быстрее и активнее. Но на практике маскилы столкнулись с реальностью, в которой такой план не работает — невозможно учить голодных людей «хорошим манерам», пока они живут в тяжелых условиях и подвергаются насилию и преследованиям. «Кляча» Абрамовича — это результат раз- вр мышлений над кризисом гаскалы. Можно сказать, что пере- с вод Бунина очень кратко и поверхностно представил русской ка публике серьезные проблемы, от которых страдает еврей- л ское население в России — ненависть и жестокость со сто- т роны соседей, тяжелые экономические условия и недостаток ра ресурсов для преодоления всех этих проблем. Однако, как ту писал Бунин в предисловии, ответственность за это лежит на ра самой «кляче».
Публикация переводов Абрамовича в Польше вызвала оживленную дискуссию в прессе, а переводы «Клячи» в России, напротив, остались без внимания критиков. Это вполне объяснимо: публикация в «Восходе» не была завершена, а негативная реакция цензуры на это произведение стала причиной того, что любые дальнейшие обсуждения его были невозможны. Но сами по себе жесткие меры, принятые против журнала вследствие публикации «Клячи», говорят о том, что повесть была воспринята цензурой очень серьезно и оценена как потенциально опасная. Перевод Бунина был опубликован не в литературном журнале, как переводы Юноши, а в провинциальной газете, аудитория которой, вероятно, не была заинтересована еврейским вопросом, и повесть не вызвала резонанса.
Рассмотренный случай интересен как пример одной из ранних попыток переводить с идиша на русский. С одной стороны, нельзя сказать, что эти публикации сколько-нибудь серьезно повлияли на образ еврейской культуры или литературы на идише в общественном сознании, потому что у нас нет документальных свидетельств, публикаций, подтверждающих, что «Кляча» обратила на себя внимание читателей и была поводом для обсуждения. С другой — возвращаясь к началу данной статьи, важно отметить, что само появление двух переводов свидетельствовало об определенных сдвигах в общественном мнении, улучшении отношения к идишу сре-
ди еврейской русскоязычной публики и о первых проявлениях интереса к еврейской культуре и литературе у публики русской.
В завершение можно отметить, что до сих пор не сущему ствует полноценного перевода «Клячи» на русский язык, | хотя эта повесть — одно из ключевых произведений Абра-^ мовича. В 1913 г. появился еще один перевод, выполненный 1 Юлием Пинусом (который переводил на русский также Шо-aj лом-Алейхема и Переца) для собрания сочинений Абрамови-g ча, опубликованного в московском издательстве Л. Столяра. ® Однако этот перевод тоже вызывает много вопросов и нуж-^ дается в доработке. Кроме того, он ни разу не переиздавался. Поэтому, видимо, русскоязычной аудитории еще предстоит открыть для себя один из шедевров литературы на идише.
Литература
Litvak 2006 — Litvak O. Conscription and The Search for Modern Russian Jewry. Indiana University Press, 2006.
Miron 1972 — Miron D. Sholem Aleykhem: Person, Persona, Presence. The Uriel Weinreich Memorial Lecture I. YIVO, 1972.
Miron 1996 — Miron D. A Traveler Disguised. The Rise of Modern Yiddish Fiction in The Nineteenth Century. Syracuse University Press, 1996.
Nathans 2002 — Nathans B. Beyond The Pale. The Jewish Encounter with Late Imperial Russia. University of California Press, 2002.
Абрамович 1891 — Абрамович С. Кляча, или сострадание к животным / пер. М.А. Абрамовича // Восход, апрель — сентябрь 1891.
Бунин 1890 — Абрамович С.М. Кляча / пер. и предисл. И.А. Бунина // Орловский вестник, 21 июня 1890, № 146.
Кельнер 2002 — «Восход» — «Книжки Восхода»: роспись содержания / Сост. А.Р. Румянцев, вступ. ст. В. Кельнер. СПб, 2002.
