УДК 130.122
И .А. СТАТКЕВИЧ
ДВА ОБРАЗА ФИЛОСОФСКОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ:
КЬЕРКЕГОР ПРОТИВ КЛАССИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Ключевые слова: эстетическая рецепция, онтология и гносеология художественного образа, герменевтика, субъективная проекция.
Раскрыт один из аспектов проблемы художественного восприятия: взаимодействие субъективной проекции и интерпретации в ходе конституирования художественного образа. Выделены различные модусы проекции и интерпретации и продемонстрированы их конститутивный и когнитивный смыслы.
I.A. STATKEVICH TWO IMAGES OF THE PHILOSOPHICAL HERMENEUTICS:
KIERKEGAARD AGAINST CLASSICAL DISCOURSE Key words: aesthetic reception, ontology and epistemology of artistic image, hermeneutics, subjective projection.
The article reveals one of the aspects of artistic perception, the interaction of subjective projection and interpretation in the course of constitution of artistic image. The author identifies various modes of projection and interpretation and demonstrates their constitutive and cognitive meaning.
Философия Сёрена Кьеркегора лежит у истоков той области, которую принято именовать постмодернистской философией. Ход мысли Кьеркегора был направлен не только против некоторых рациональных философов его времени (таких, как Гегель и его датские эпигоны), но и против классического дискурса в целом. По существу, Кьеркегор впервые осуществил радикальную деконструкцию всего классического западного дискурса, берущего начало в философии Платона и находящего своё завершение в текстах Гегеля. При этом, однако, Кьеркегор не выходит за рамки самой философии, поскольку его собственный дискурс, безусловно, апеллирует к философской проблематике и использует также логическую аргументацию, хотя, разумеется, не ограничивается ей одной. Тот демарш, который осуществляет Кьеркегор в своих полемических произведениях, вышедших под различными псевдонимами, направлен прежде всего не против философии как таковой, а скорее призван выявит определённые прото-философские (поскольку сами по себе они не находят философского, т.е., в данном случае, логического, обоснования) допущения, лежащие в основании западного дискурса. При этом Кьеркегор не ограничивается выполнением этой (критической) задачи, а конституирует иную модель мышления, предполагающую совершенно другой способ его обоснования. Вот почему, сравнивая неклассический дискурс Кьеркегора с несходным, но сопоставимым с ним дискурсом классической западной философии (от Платона до Гегеля), можно говорить о двух типах (или двух образах) герменевтики, предполагающих две различные стратегии собственной легитимации и два типа дискурса.
Более того, эти два типа герменевтики создают две совершенно несовместимых друг с другом перспективы, каждая из которых определённым образом интерпретирует вторую, объявляя её либо манифестацией «относительной» истины и желая «идти дальше», либо вообще отвергая её как облачённую в абстрактные термины банальность и в конечном счёте рассматривая как шарлатанство.
В этом контексте интересно обратить внимание на ту особенность, которая объединяет, несмотря на их радикальное различие, обе этих герменевтики. Речь в данном случае идёт о возвышении, или сублимации как конститутивном условии движения к Истине. В первом случае (т.е. в классическом дискурсе) это представлено как восхождение к эйдосам у Платона или как
Аи^еЬеп у Гегеля; во втором случае - у самого Кьеркегора - как скачкообразное движение от одной экзистенциальной стадии к другой, предполагаемое становлением человеческого индивида.
С точки зрения Кьеркегора, движение мысли в классической философии является только квазидвижением, в том смысле, что оно никогда не ведёт к чему-то новому. Суть этого «регрессивного» движения наиболее точно и адекватно выражает платоновский анамнезис. Познание понимается здесь как припоминание, что касается становления Бытия, то его образом может в конечном счёте стать вечное возвращение одного и того же. Классическая философия, утверждает Кьеркегор, совершенно не принимает в расчёт трудности бытия, сводя его всегда к некоей простой схеме и выводя за пределы своего вопрошания самого мыслящего в качестве экзистирующего индивида. Поэтому, следуя мысли Кьеркегора, можно представить этот тип герменевтики как регрессивный, т.е. лишённый способности мыслить будущее как таковое. В самом деле, классический дискурс исключает из своего внимания случайность как нечто принципиально нередуцируемое к необходимости, как абсолютную спонтанность, непредсказуемость и иррациональность. В основе этого типа герменевтики лежит вера в абсолютность разумного, а значит, она исключает из своего рассмотрения всё то, что не укладывается в картину действительности как подчинённой логосу. Вот почему, как замечает Кьеркегор, для «метафизики» движение всегда оборачивается скандалом. И это распространяется не только на системы Парменида или Платона, но и на систему Гегеля, философа, которого, на первый взгляд, можно считать философом движения. Это мнение, как показывает Кьеркегор, в действительности поверхностно и в конечном счёте ошибочно. Любая система предполагает, уже в силу самой своей природы, только движение вспять, к тому, что уже есть, и потому исключает что-либо принципиально новое. Иными словами, движение для любой системы - это всегда возвращение. Вот почему будущее у Гегеля лишено своей специфики в качестве такового. Это не будущее в полном смысле слова, а лишь реализация прошлого, т.е. всё той же платоновской Идеи. Более того, если бы это не предполагалось, то классическая философия вообще не смогла бы обрести своей легитимности и, что называется, встать над эмпирической реальностью. Поэтому в качестве особого типа герменевтики классический дискурс - это всегда истолкование действительности (вообще, любого объекта) с точки зрения вечной Идеи, полагаемой одновременно и в качестве вечного Бытия.
В противоположность такому «метафизическому» подходу, Кьеркегор выдвигает свой проект герменевтики, которая также предполагает особый тип сублимации, отличающийся от сублимации как возвращения к «вечному прошлому». И именно в этом типе сублимации выражается тот поворот, который происходит в философии XIX в. и продолжается до настоящего времени, поворот, который одновременно означает разрыв с классической традицией и её продолжение, поскольку важные предпосылки для этого поворота следует искать уже в философии Канта (в частности, его концепции Возвышенного) и ранних романтиков (на что, в частности, указывают Ф. Лаку-Лабарт и Ж.-Л. Нанси в своей книге «Литературный абсолют»).
Поворот к новой герменевтике у Кьеркегора - это, безусловно, экзистенциальный поворот, предполагающий ориентацию на то, что Хайдеггер сформулирует впоследствии как проблему йаэет, поворот, учитывающий трудность бытия: то, что человек живёт и мыслит в конечном счёте на свой страх и риск, сообразуясь не столько с вечной Истиной, сколько со своей уникальной и неповторимой ситуацией, а следовательно, осуществляя, в этом смысле, некие творческие акты, без которых сублимация оказалась бы совершенно невоз-
можной, - но это также и стилистический поворот, поворот, выразившийся в форме самого дискурса. Конечно, второй момент не случаен и непосредственно связан с первым. Как известно, преодоление гегелевского дискурса невозможно путём дальнейшего логического развёртывания этого дискурса. Осуществляя такое развёртывание, философ остаётся в рамках классической парадигмы и сам оказывается «снятым» тотальностью гегелевской системы. Поэтому новый тип герменевтики, предложенный Кьеркегором, должен был, чтобы заявить о своей новизне и конституировать её, прежде всего выйти из рамок того философского языка, которые предлагала ему классическая философия. Но рамки этого философского языка во времена Гегеля и Кьеркегора были рамками философского языка вообще! Вот почему Кьеркегор, чтобы удержаться в своей новой перспективе в отношение классической философии, должен был выйти за рамки философии. Но куда? В литературу. Именно в этом своём движении он совпал, с одной стороны, с ранними романтиками Йенской школы, а с другой - с мейнстримом континентальной философии ХХ в.: Хайдеггером, Деррида и т.п. Таким образом, стремление к учреждению радикальной спонтанности будущего, не детерминированного никаким рацио или «системой» и предполагаемого экзистенциальным характером новой философии, корреспондировало здесь с радикальной сменой философского языка: переходом от рассуждения к изображению, от репрезентации к презентации, от дискурса к образу. Новый тип философской герменевтики, одним из учредителей которого был Кьеркегор, является, стало быть, типом имагинативной герменевтики, сохраняющей, однако, в целом свой философский характер.
СТАТКЕВИЧ ИРИНА АЛЕКСЕЕВНА. См. с. 128.
УДК 81:1
Д. Г. ШАБАЛИН
ПРОБЛЕМЫ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ И РЕЧЕВОГО СМЫСЛА В ТЕОРИИ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ У. КУАЙНА
Ключевые слова: теория онтологической относительности, философия языка, смысловая эквивалентность, интерпретация, перевод.
Рассмотрены положения теории онтологической относительности У. Куайна в связи с изучением проблем речевого поведения личности в условиях межкультурно-го взаимодействия. Исследованы аспекты референции, интерпретации и перевода, где проявляется онтологическая относительность, дан анализ этих семанти-ко-культурологических феноменов.
D.G. SHABALIN ASPECTS OF LANGUAGE MENTALISM AND MEANING IN W.V. QUINE’S ONTOLOGICAL RELATIVITY THEORY
Key words: ontological relativity theory, language philosophy, meaning equivalence, interpretation, translation.
The paper deals with the main theses of W. V. Quine’s ontological relativity theory within the study of an individual’s language behaviour while intercultural interaction. The author examines aspects of reference, interpretation and translation where ontological relativity may be observed as well as gives analysis of these meaning and culture phenomena.
Теория онтологической относительности, разработанная американским логиком и философом У.В.О. Куайном, является концепцией, обнаруживающей взаимосвязь проблем онтологии, эпистемологии и семантики. Данная теория оказала значительное влияние на современную философию языка, в том числе на философские проблемы значения, смысла, референции и перевода. Обращение к творчеству Куайна обусловлено тем, что отдельные положения его