CC BY
93
В.П. Хохлова (Институт Африки РАН)
ДУШОЙ С РОССИЕЙ
Русская женщина в Марокко
Российская эмиграция вернулась на родину. Но вернулись в основном выдающиеся россияне, знаменитые до изгнания или прославившие науку и искусство в странах, где им пришлось жить многие годы: ученые, поэты, артисты, художники, писатели. Вернулись, за давностью лет, не лично, а в жизнеописаниях. Много их издано, начиная с 1990-х годов, на исторической родине. Судьба же малоизвестных, простых изгнанников, самоотверженных тружеников, не менее значима и достойна того, чтобы об их жизни и делах знала забывшая их на десятки лет отчизна.
Наша героиня как раз и принадлежит к числу простых соотечественников, хотя и является представительницей дворянского рода. Ирина Георгиевна Берхман (1902—?) происходила со стороны отца из обрусевших немцев, пришедших из Европы с Суворовым после его Итальянского похода и затем верой и правдой служивших России. И Россия гордилась и прадедом, и дедом, и отцом нашей героини, отдавая дань их военным знаниям, подвигам и умению.
Сама героиня не прославилась ни государственными, ни художественными деяниями. Она была скорее рабочей пчелой, проницательной свидетельницей эпохи, догадываясь, что присутствует при исторически важных событиях, и внесла на своем уровне вклад в изучение российской диаспоры в Марокко 30-70-х годах прошлого века, таким образом раздвигая рамки наших знаний
о пребывании русских в этой стране. В этом ей помогли, несомненно, ее жизнь не только среди россиян, но и характер работы, тесное общение с европейским и местным, преимущественно арабским, населением. Во всяком случае, нам не известны другие работы, где с такими подробностями автор описывает важные для истории события. Нельзя сбрасывать со счетов также ее образовательный уровень и некоторый литературный дар. Воспоминания, оставленные нам Ириной Георгиевной, достойны того, чтобы соотечественники познакомились с ними и помнили эту, на наш взгляд, замечательную женщину.
Автор передал свои мемуары, когда это стало возможным, на хранение в Библиотеку-фонд «Русское зарубежье», созданный в 1995 г. по инициативе Н.А. Струве и А.И. Солженицына1. В ее воспоминаниях отражена судьба тысяч и тысяч российских эмигрантов, разбросанных по всем континентам, в том числе и в Африке. Кроме «Воспоминаний» в личном фонде мемуаристки есть другие материалы: Сарыкамышская операция 12-24 декабря 1914 года (Некоторые документы). Под ред. А. Андреева. Париж, 1934; [А. Карганов] Прощание Лорийского полка с своим командиром полковником Г.Э. Берхман. Тифлис [1898]; В память пятидесятилетнего юбилея военно-литературной деятельности г.-л. В.А. Потто. Тифлис, 1909 г., а также переписка с Библиотекой-фондом «Русское зарубежье» (когда ей было, судя по всему, уже за девяносто). Из писем мы, в частности, узнаем, что ее родные и близкие в Америке не знают русского языка, а сама она ощущает неразрывную связь с утраченной родиной. «У меня такое чувство, что какая-то частичка моей души живет в России», - пишет И.Г. Берхман.
Воспоминания И.Г. Берхман состоят из двух частей. В первой части, машинописной, датированной 1978 г., автор рассказывает очень подробно о своем детстве и отрочестве в России, о своей большой семье, друзьях, впечатлениях тех лет, и, наконец, о рассеянии всего ее окружения за рубежом, в частности, в Турции, Болгарии, Франции, Марокко, США.
Часть вторая (рукописная) повествует о жизни в Марокко в предвоенные, военные и послевоенные годы. Мемуары были завершены в октябре 1979 г. в Гринсборо (штат Северная Каролина, США), когда автору было далеко за семьдесят.
В Библиотеке-фонде «Русское зарубежье» хранятся также материалы матери Ирины Георгиевны - Елены Васильевны Берх-ман2. Это ксерокопия с машинописи на двух страницах о предках Ирины Георгиевны. Сведения, сообщенные матерью Ирины, представляют собой краткую, но тем не ме-
нее очень точную, насыщенную интересными фактами семейную хронику потомственных военных в России. Текст был записан дочерью в Касабланке со слов матери примерно в 1944-1945 гг.
Ирина Берхман родилась 1 марта по старому стилю в 1902 г. во Владикавказе, где ее отец, Георгий Эдуардович Берхман, генерал-майор, начальник штаба 2-го Кавказского армейского корпуса3, командовал Апшерон-ским полком. Прадед Ирины Георгиевны был в свое время адъютантом А.В. Суворова и привел этот полк на Кавказ. Ее дед по материнской линии, генерал-лейтенант Василий Александрович Потто (1 января 1836 -29 ноября 1911, Тифлис), занимал должность начальника отдела при штабе Кавказского военного округа и был известен в России как военный историк, востоковед, писатель, автор пятитомного труда «Кавказская война в отдельных очерках, эскизах, легендах и биографиях» (Тифлис, 1885-1891 гг.) и многочисленных других публикаций4.
В 1903 г. семья Г.Э. Берхмана - жена, дочери Ирина, Елена, Мария, Вероника (Века) и сын Георгий - переехала в Тифлис, где отец служил с 1905 г. окружным генерал-квартирмейстером штаба Кавказского военного округа. В 1907 г. он назначен начальником штаба Кавказского военного округа, получил звание генерал-лейтенанта. В доме была большая библиотека, и Ирина в пять лет сама научилась читать. Она получила домашнее образование, сдавая каждый год экстерном экзамены в гимназии, увлекалась живописью, музыкой, танцами, а знание европейских языков помогло ей впоследствии в эмиграции.
Благодаря постоянным новым назначениям отца младшая дочь узнала многое о жизни не только на Кавказе, но и в Самарской губернии, куда в январе 1913 г. отец был переведен начальником 24-го армейского корпуса, с произведением в генералы от инфантерии в апреле того же года. Корпус стоял неподалеку от деревни Кирсановка. Ирина с сестрой жили в избе богатых крестьян Чернышевых. Ездила она с жителями деревни на сенокос, на бахчи, нянчила маленьких детей, с подружками играла в разные игры, пела и водила хороводы, жила, по ее словам, крестьянской жизнью. Бывала в соседней чувашской деревне, а у киргизов в степи пила кумыс. Сам Э.Г. Берхман в деревне иногда читал мужикам лекции по истории, географии,
и вообще умел беседовать с ними на всевозможные темы. Больных деревенских жителей лечил военврач Мино. Брали Ирину и на маневры, артиллерийские стрельбы. Зимой 1914 г. Г.Э. Берхман был назначен командиром Кавказского армейского корпуса, и семья снова вернулась на родной Кавказ, через Москву и Петербург, где впервые Ирина побывала и в Кремле, и в Эрмитаже, и в Мари-инке. По возвращении в Тифлис она много читала по истории живописи, философии, посещала концерты, слушая Шаляпина, Собинова, Рахманинова. Ходила на балет, поставленный Михаилом и Верой Фокиными, с участием примы-балерины Мариинского театра О.И. Преображенской.
Первая мировая война 1914-1918 гг. прервала нормальный ход жизни семьи. Отец, воюя на турецком фронте, провел блестящую Сарыкамышскую операцию 15-22 декабря 1914 г. по окружению турецкой армии и захвату в плен командира корпуса Исхан-Па-ши и его штаба. С началом войны любимая сестра, талантливая пианистка Века и мать Ирины прошли ускоренные курсы сестер милосердия. Века работала в лазарете в Царском Селе, а впоследствии в санитарном поезде. Елена Васильевна осталась работать в госпитале в Тифлисе. Сама Ирина в 14 лет осенью 1916 г. поступила в старшие классы гимназии в Тифлисе. Подробно описывая трехлетнее пребывание там, она замечает: «Вопрос о знатности и богатстве не имел никакого значения. Не было и никакого вопроса о национальности и религии. Среди нас были русские, грузинки, армянки, татарки, персиянки, еврейки»5. Семья сдавала комнаты оперной певице А.С. Воль-Левицкой, водившей Ирину в театр.
Но вот наступил февраль 1917 г. В России свершилась буржуазно-демократическая революция. Царь Николай II отрекся от престола. С его отречением для части россиян, особенно потомственных дворян, рушился мир. Октябрь 1917 г. принес в страну еще больший хаос. Повсюду в России начались беспорядки. Не остался в стороне и Кавказ. Ирина вспоминает оккупацию территорий германской армией с грабежами населения, приход английских военных частей, стрельбу, «митинги с воплями и криками»6. Россия была охвачена гражданской войной. Мужчины семьи Берхман и их друзья воевали на стороне белых. С гражданской войны не вернулся брат Георгий. Сестра Века поступила
на службу в американское консульство в Тифлисе, и в доме стал бывать молодой консул Хукер Дулиттл, с которым она обвенчалась в Батуми через 3-4 года.
Окончив гимназию с золотой медалью, Ирина Георгиевна весной 1919 г. получила аттестат зрелости, но в университет поступить она уже не успела.
После революции 1917 года, «когда крестьяне уже повсюду грабили и убивали помещиков, <...> отец получил письмо из деревни Кирсановка, в котором было сказано, что они “всем миром” просят его и всю его семью приехать к ним, так как теперь стало плохо всем господам, а они нас прокормят», - пишет И.Г. Берхман7. Позже, уже в эмиграции, ей попалась газета, из которой она узнала, что эта деревня почти вся вымерла от голода.
В послереволюционные годы начались скитания семьи. Отец распродал все имущество, редкие коллекции оружия, арабской и персидской меди, ковры, чтобы как-то прокормиться. Покупали на «черном рынке» фрукты, фасоль, овощи, мацони. Путешествие до Батуми, а затем и до Новороссийска оказалось очень тяжелым. В Батуми Ирине удалось ненадолго устроиться переводчицей в Военном суде при английской армии. После долгих мытарств Берхманы попали в Новороссийск. И с последним пароходом семья отплыла в Ялту, где у горожан еще живы были воспоминания о событиях, когда большевики, покидая город, оставили сотни трупов с привязанными к их ногам камнями, которые «стояли чудовищным лесом на дне моря вдоль мола»8.
Наконец, после изнурительных странствований по югу страны, 13 ноября 1920 г. на реквизированном военными властями итальянском пароходе «Корвин», следовавшем в Константинополь, И.Г. Берхман покинула Россию. Во время плавания, как и многие другие пассажиры, семья была ограблена. Вот как она описывает одиннадцатидневное «путешествие» в Мраморном море без еды, среди сотен судов с беженцами: «К пароходам все время подъезжали турки на лодочках - продавали всякую еду <...> За маленькие хлебцы спускали вниз туркам кольца, браслеты, часы, нательные крестики <...> было очень холодно»9. Из английских лагерей для беженцев отец, мать и дочь попали во французский, охраняемый сенегальцами, где проживали в переполненных бараках. В это
же время в Константинополь прибыла сестра Века с мужем-американцем. В городе, где скопились тысячи и тысячи русских беженцев, сестры неожиданно встретились, чтобы вскоре вновь расстаться.
Продав отцовские ордена, семья Берх-ман смогла обустроиться на о. Халки. Ирина долго искала работу в Константинополе, городе, полном опасностей для молодой девушки. И только благодаря отцу-генералу, чья храбрость была известна в этой стране от его бывшего врага Исхана-Паши, ей удалось устроиться преподавательницей французского языка к дочерям одного из министров турецкого правительства, Ассафы-Па-ши. Женщинам семьи Берхман приходилось шить рубашки для американского Красного Креста на швейной машинке, вывезенной из России бабушкой Ирины, Марфой Ивановной Потто10. Ирина Георгиевна работала секретарем инспектора Американской иностранной страховой ассоциации, затем перешла на службу в Американскую торговую корпорацию в Стамбуле. Опыта работы такого рода у нее не было. «О существовании торговых контор, банков <.> знала только из романов Диккенса» и потом уже обучилась «премудрости секретарской работы»11. Время шло. И отец, и мать, и она сама переехали в Болгарию, славянскую страну, где, как им казалось, жизнь должна быть легче. Деньги на поездку выделил американский Красный Крест. Ехали тысячи русских: дети, старики, женщины в тесноте, запертые в вагонах, несколько дней и ночей. «Сплошной стон стоял вокруг», -пишет автор.
Многие русские стремились попасть на Балканы, в страны с близким языком, религией и культурой. В Болгарии отношение к русским сначала было благожелательным. Болгары, особенно старшее поколение, хранили благодарную память России, освободившей страну от турецкого ига.
В 20-х годах в Болгарии нашли приют тысячи и тысячи россиян. Там работали десятки русских общественных организаций, издавались русские газеты, были русские начальные и средние школы, гимназии, обучались 2000 русских студентов. Но не все было так просто в стране царя Бориса. Русским беженцам надо было ходить на регистрацию в полицию каждый месяц. Болгарское общество боялось коммунистического переворота. Вызывали эмигранты и законное неудоволь-
ствие у местного населения, считавшего, что те отнимают у них рабочие места.
Ирина работала в одной из софийских контор, получая мизерную плату, а вечером печатала статьи корреспондента лондонской «Таймс» Джона Коллинза. Овладев болгарским языком, делала переводы из местных газет. Став представителем Лиги Наций от Комитета доктора Нансена по делам беженцев, Коллинз нанял русских служащих, в числе которых оказалась и Ирина. Ее отцу Болгария выплачивала небольшую пенсию как ветерану освободительной борьбы против турок 1877-1878 гг. Вот как характеризовала отца Ирины ее мать Елена Васильевна: «Никогда в жизни не проходил он мимо человеческого горя и страдания. Не обладая никакими личными средствами кроме жалования и обремененный большой семьей, он помогал нуждающимся щедро и бескорыстно, выступал на защиту обижаемых и, идя на помощь, не боялся никаких хлопот и связанных с ними неприятностей»12.
После банкротства болгарской конторы Ирина поступила в «Стандарт Ойл Компани оф Нью-Йорк», где прослужила до апреля 1924 г. Затем дочь с матерью переехали в Марсель, где жили в семье Веки. У Дулиттлов в 1924 г. родилась дочь Катя, а в августе 1925 г. - Наташа. Самого Хукера Дулиттла в 1926 г. перевели в Бильбао, в Испанию. Впоследствии он стал консулом США в Марокко, а в феврале 1941 г. - генеральным консулом в Тунисе13. В Марселе Ирина Георгиевна временно работала во французском бюро по принятию армянских беженцев из Турции и затем шесть лет прослужила в одной из английских фирм. В 1930 г. фирма закрылась, но Ирине удалось устроиться во французскую компанию.
12 лет прожила И.Г.Берхман во Франции. В связи с мировым экономическим кризисом жизнь русских беженцев стала особенно тяжелой. Обострилась проблема трудоустройства, да и психологически было невыносимо. Русские чувствовали себя униженными, вспоминая, что Россия была союзницей Франции в войне с Германией, а теперь ее бывшие граждане стали неугодны ей. «Паршивые иностранцы» - так презрительно называли некоторые французы беженцев, искавших приют во Франции. В Марселе русским было особенно тяжело. Мужчины работали в порту, на фабриках и заводах. Женщины - прислугой или зарабатывали шить-
ем. Об этих трудных временах мемуаристка с горечью вспоминает: «На нас, русских беженцев, смотрели как на аристократов, когда-то пивших народную кровь, а теперь просто озлобленных тем, что мы потеряли свое состояние и привилегированное положение. Такое к нам отношение поневоле вызывало в нас чувство обиды. Все же мы все крепились и жили надеждой вернуться на родину, сбросившую с себя большевистское иго. Я же, милостью Божьей, после нескольких лет душевного смятения, стала постепенно приходить к церкви, к ее помощи и утешению»14.
Были и положительные моменты в жизни нашей мемуаристки во Франции. Здесь она обрела многочисленных верных друзей, бывших с ней до конца их жизни. Особенно это относится к семье Булацель, в частности, Александре Петровне (урожденной Шаховской). Дружба этих двух русских женщин продлилась почти полвека. Автор воспоминаний посвятила своим друзьям несколько страниц, говоря об их гостеприимстве, интеллигентности, мужестве и в тяжелые времена в России, и во время Второй мировой войны, в период оккупации Франции.
В судьбе семьи Берхман, оказавшейся на чужбине, значительную роль сыграл муж сестры Ирины Х. Дулиттл. Помог он своей русской родне и на Африканском континенте, в Марокко. В 1936 г. Х. Дулиттл устроил свояченицу в американское консульство в Касабланке стенографисткой. Пригодился и прежний опыт ее работы в иностранных фирмах.
В Африке Ирина Георгиевна, по ее словам, «чувствовала у себя под ногами другой материк и от этого еще сильнее ощущала отрыв от прежней жизни»15. Жила в Марокко И.Г. Берхман первое время у знакомых россиян. К дочери переехали ее мать и бабушка.
Наша героиня попала в 30-х годах прошлого века в Касабланку, «большой город, с оживленной торговлей, с огромным количеством судов в большом порту, с оперным театром, с концертным залом, с хорошей городской библиотекой, с нарядными магазинами и бесчисленными кафе и ресторанами». Она описывает красочную толпу жителей арабских и еврейских кварталов, уличных продавцов «в широких штанах и кафтанах - среди них особенно причудливо одетые продавцы воды с большими медными кувшинами и прицепленными к ним звенящими медными чашками <.> продавцы громко выкрикива-
ли свои товары. К их крикам присоединялись вопли множества нищих в цветном тряпье»16. Проезжало много экипажей, которыми правили кучера-испанцы. Автомобили были редкостью на касабланкских улочках. В часы молитвы на тротуарах можно было видеть на ковриках или кусках картона арабов, погруженных в молитву. Неоднократно автор воспоминаний видела султана Марокко, приезжавшего в Касабланку из своей резиденции в Рабате, красивого моложавого спокойного человека в белых одеждах и красной феске. Присутствовала Ирина Георгиевна и на парадах войск, которые представляли собой красочное зрелище: полки марокканских стрелков, черной гвардии султана и частей любимого иностранцами Иностранного легиона. Особенно яркое зрелище бывало 14 июля, в национальный французский праздник, когда вечером по улицам мчались спаги (легкая кавалерия) в развевающихся бурнусах с горящими факелами в руках, а европейская молодежь танцевала под звуки оркестров. «На арабские праздники на улицах играли арабские музыканты и плясали группы приехавших с юга танцовщиков-берберов»17.
Задолго до приезда семьи в Марокко в этой стране существовала русская колония. Отношение к русским, как европейцам, было благожелательное, а Ирина благодаря службе в американском консульстве находилась в привилегированном положении.
Русские беженцы стали обживать Марокко с 20-х годов, с тех пор как в 1922 г. приехало из Бизерты 120 русских. В основном это были военные моряки с кораблей Черноморской эскадры. Русские приезжали преимущественно из Туниса и Франции. Наиболее значительные колонии образовались в Касабланке и Рабате. Были русские также в Хуригбе, Марракеше, Фесе, Мекнессе, Кени-тре, Танжере, Ужде, Куриге и других местах. Устраивались землемерами, конторскими служащими. Успешно практиковали врачи. Работали на сооружении дорог, зданий, проведении телефонной линии.
Русские строили храмы. В 1927 г. в Марокко приехал валаамец, иеромонах о. Варсо-нофий (Толстухин)18. Назначен он был на должность настоятеля прихода митрополитом Евлогием. С его приездом жизнь русской православной общины стала более оживленной. В Касабланке при его участии открылись домовая церковь и «Русский клуб»19. В 1935 г. русские построили часов-
ню в честь Успения Пресвятой Богородицы. Затем выстроили церковь Успения Божьей Матери, которую и посещали мать, бабушка и сама Ирина. Церковь стала духовным центром русской общины. Позже Ирина Георгиевна была одним из руководителей местного православного прихода. Помогала русской церкви и ее сестра Века.
Много было в Касабланке бывших русских легионеров, чьи контракты во Французском иностранном легионе закончились, и кто-то навсегда осел в Марокко. Автор мемуаров рассказывает о бабушке Ковалевой, которую выписал с великим трудом из Советской России ее сын, капитан Иностранного легиона. «Бабушка была неграмотной женщиной, но говорила она замечательно красочным языком. Слушать ее рассказы о путешествии откуда-то из глуши России в Москву, а потом через Германию и Францию в Марокко было просто наслаждением <...> “Ну, бабушка, а как же было в Марселе?” -“Да очень просто, взяла такси и сказала ему: Африка, он и привез меня на пароход”»20.
Бабушка Ирины, как и многие русские хозяйки, не зная иностранных языков, прекрасно справлялись с покупками, а арабы, общаясь с русскими на базаре, стали неплохо говорить по-русски. Надо сказать, что, живя в Марокко, немногие русские знали и арабский язык, надеясь не задержаться в стране. Но были, скорее всего, и такие, которые говорили по-арабски. Кому-то он был необходим по службе кроме французского, основного. Кто-то по своей воле захотел выучить язык приютившей страны. Дочь графа Петра Петровича Шереметева, музыканта, получившего агротехническое образование во Франции и уехавшего оттуда с молодой женой в 1929 г. в Марокко, Прасковья Петровна вспоминает: «Мама сама очень быстро научилась говорить по-арабски. Отцу тоже пришлось научиться по необходимости»21.
В те годы в ряде кварталов Касабланки бурлила жизнь марокканских москвичей и петербуржцев. «По утрам арабы громко кричали по-русски “Горячие бублики”, “Капуста и огурчики”, “Клубника и апельсины”, “Все дешево”. А по вечерам русские таксисты и рыбаки зазывали к себе соседей на <...> рюмку водки»22. Некоторые русские называли места своего поселения привычными для них названиями: Устиновка, Марьина Роща и продолжали вести обычный для них дореволюционный образ жизни.
Известный в русском Париже журналист К.К. Парчевский писал: «С точки зрения эмигрантского благополучия, Марокко - это африканское Пасси. <...> Люди живут здесь спокойно, в удобных квартирах и в нечасто встречаемом довольстве <.> и лояльно, собственная же политика дальше чайного стола не шла и никому не мешала. Многие от салонной политики отказались, стараясь войти во французские интересы <.> Окончившие французские лицеи ничем не отличаются от французской молодежи <... > У преуспевших русских появилась земля, так называемые “дворянские выселки” <.> За обеденный стол, как в добрые времена, садится по пятнадцать человек, и целый день не сходит со стола громадный самовар»23.
Описывая православные праздники в Марокко, Ирина пишет: «Даже в убогой беженской обстановке в чужих странах мы, русские, старались хранить эти наши российские обычаи. Только пасхальный наш стол был очень скромным. В Касабланке, Марокко, в саду около нашей церкви, на скамейках ставились длинные ряды тарелок, покрытых цветными или белыми салфетками, и на них крашеные яйца, сырные пасхи и куличи (обычно уже маленькие куличи), со вставленными в них горящими свечами. В эту обычно теплую марокканскую ночь выходил священник и под пение хора произносил молитвы и окроплял все это святой водой. Мама и бабушка Марфа Ивановна всегда готовили лишние куличи, пасху и яйца для бедных, одиноких и больных»24. Пение же замечательных русских хоров привлекало массу иностранцев
Русское Марокко тех лет было представлено такими дворянскими фамилиями, как Апраксины, Гагарины, Долгорукие, Игнатьевы, Трубецкие, Оболенские, Урусовы, Шереметевы, потомками Толстого и Пушкина. Русские ученые - геологи, гидрологи, почвоведы (Г.О. Шероцкий, Г.М. Брысин, Н.В. Гуськов и другие) - внесли существенный вклад в развитие страны. В межвоенные годы в Марокко писали свои картины русские художники А.Е. Яковлев, В.И. Шухаев, Н.В. де Сталь, З.Н. Серебрякова, О.М. Бер-нацкая-Савич. Последняя в 30-х годах неоднократно посещала Марокко (в Марракеше, в музее, хранятся ее картины). Поэт, донской казак Н.А. Альникин, жил в Касабланке с 1927 г. В 1930-х годах из Парижа переехал в Касабланку выдающийся хирург, профессор
Московского университета, ученый, депутат
I Государственной Думы Иван Петрович Алексинский (1871-1945), чтобы уже остаться там навсегда... В Париже он долгое время возглавлял Общество русских врачей имени Мечникова. Большой вклад в консолидацию русской общины внесло к этому времени священство, объединяя и окормляя россиян, оставшихся без родины. Могилы русских легионеров разбросаны в тех районах Марокко, где происходили боевые действия 1925-1927-х гг. Проживал в Касабланке полный адмирал, начальник Морского штаба Верховного главнокомандующего Александр Иванович Русин, где и закончил свой земной путь в 1956 г. Русские моряки также отдали дань стране своими трудами.
В русской колонии у семьи Берхман появились друзья. К сожалению, Ирина Георгиевна называет немного имен, упоминая потомков Л.Н. Толстого, княгиню В.В. Урусову и ее семью, адмирала А.И. Русина и еще, может быть, с десяток лиц, отмечая, что «всех друзей и не перечислишь». Возможно, это еще и потому, что работа в американском консульстве, тяжелые годы которой пришлись на военное время, отнимала у мемуаристки много сил. Хотя, по прочтении воспоминаний, видно, что жизнь у семьи Берхман была наполненной.
Автор воспоминаний, как и вся русская колония, оторванная от родины, переживала все мировые события, пропуская их через свое сердце. Всему случавшемуся в мире она давала свою ненавязчивую, но очень твердую оценку. Это, вероятно, следствие ее воспитания в семье потомственных военных дворян, верных присяге. Гражданскую войну в Испании русская диаспора переживала остро повсюду. Она напомнила русским недавно пережитую ими гражданскую войну в России. Известны случаи русских эмигрантов, сражавшихся на стороне республиканцев, а также тех, кто пошел за Франко. Испанский диктатор охотно набирал русских военных и особенно авиаторов, бедствовавших в Северной Африке. Было ему это удобно и с географической точки зрения. Для россиян же это была новая драма. Во всяком случае, на фронтах Испании русские военные проявили настоящий героизм, правда, снова сражаясь друг против друга: одни - за красных, другие - за белых. И теперь известны стали их имена. У рассказчицы был свой взгляд на новоявленного гене-
ралиссимуса. «Мы были всей душой с войсками генерала Франко <...> Я в продолжение многих лет знала <...> лично многих испанцев, и знатных, и богатых, и простых и бедных людей. По моим наблюдениям, генерал Франко много сделал для благосостояния своего народа. Меня <...> продолжает возмущать созданная ему в разных странах репутация свирепого диктатора»25. Такая прямолинейность, переходящая в предвзятость, вероятно, могла происходить и от незнания трагедии республиканцев, и от забвения значения внешних факторов (германского, итальянского) на Пиренеях.
Большую часть воспоминаний Берхман посвящает своей работе в американском консульстве, служащие которого были в основном иностранцами. Среди них - русский доктор Рублев, лечивший и сотрудников консульства, и всех, кому требовалась медицинская помощь. Приняли Ирину Георгиевну в консульстве благожелательно, помогли разобраться в незнакомой ей доселе работе, познакомили с историей страны и ее обычаями. Ей легко было объясняться со служащими-марокканцами. Все они говорили по-французски, по-английски. А близость Испанского Марокко предполагала знание ими и испанского языка. Работая в консульстве, Ирине приходилось вместе с другими служащими, сопровождавшими консула, останавливаться не в гостиницах, а в домах богатых марокканцев (в Фесе, Мекнессе, Марракеше), где полагалось подавать на приеме 18-20 блюд. Для европейцев, не привыкших к такому обилию пищи, подавали 4-5 блюд. Так она познакомилась детально и с марокканской кухней, и с традициями приема гостей. Иногда Берхман, сопровождавшую консульских работников - переводчика, стенографистку, секретаря - приглашали навестить членов семьи хозяина на женской половине.
В 1938 г. Берхман уехала в отпуск во Францию, а вернувшись в Марокко, столкнулась с массой беженцев, покинувших Европу. Тяжелым ударом для нее и всей русской диаспоры было известие об объявлении нацистской Германией войны Франции в сентябре 1939 г. В последние годы нам стали известны имена соотечественников, выходцев из России, сражавшихся против фашизма, сопротивлявшихся ему в Северной Африке. Это и русские голлисты, служившие во Французской африканской армии, перешедшей в конце 1942 - начале 1943 г. на сторо-
ну антигитлеровской коалиции, и русские, воевавшие в составе англо-американских армий в Северной Африке, это и люди сугубо гражданские, сопротивлявшиеся режиму Виши и итало-германским оккупантам, и узники тюрем и концлагерей на континенте. Список этих имен с каждым годом становится полнее благодаря зарубежной и отечественной прессе, пополнению наших архивохранилищ новыми материалами26. В мемуарах И.Г. Берхман говорится и о них.
Консульство старалось помочь многочисленным беженцам, стремившимся ехать через Марокко дальше, в Америку, от надвигающегося и на Африку фашизма, от концлагерей. С прибытием в Рабат германской военной миссии беженцам грозили лагеря. К тому же за консульскими служащими велась слежка агентами французской полиции, немцами. Все это на себе испытала автор воспоминаний. Тайно русские слушали по радио речи де Голля. Членами Сопротивления становились люди разных национальностей. Ирина Георгиевна пишет о своей подруге эльзаске Элизабет Грейнер, схваченной немцами, о бельгийском консуле, погибшем в тюрьме, о знакомом русском моряке, вступившем в Свободный французский флот, перевозивший добровольцев к де Голлю в Англию через Гибралтар, и попавшем в концлагерь в Дахау.
Многие из ее знакомых ушли в ряды Сопротивления, переправлялись в Европу, чтобы там сражаться против фашизма. Семья И.Г. Берхман помогала всем, чем могла, узникам тюрем и простым людям самых разных национальностей, страдавших от тягот войны. Близкие, знакомые, сослуживцы, да и сама Ирина Георгиевна, жили под угрозой быть брошенными в вишистские застенки, подвергнуться репрессиям со стороны властей. В тяжелые военные годы она помогала в меру своих сил союзникам, освобождавшим Северную Африку27.
В начале 1940-х годов жизнь подвергла россиян в Марокко новым испытаниям. Точные, более подробные сведения об участии в мировой войне эмигрантов, живших здесь или просто бежавших от «нового порядка» в Европе, к сожалению, отсутствуют. Имеются лишь отрывочные сведения об этом.
В июньское воскресенье 1941 г., рано утром, в церкви, наша героиня узнала о нападении Гитлера на Россию и почувствовала физическую боль в сердце. Считая ненавист-
ный режим Советов бесчеловечным, она не могла в то же время не страдать, зная, что фашисты зверствуют на земле предков.
В консульстве с начала войны приходилось работать ежедневно до поздней ночи. Пока шла война, происходили изменения и в кадровом составе консульства, и в характере работы. Штат пополнялся и за счет иностранцев, и во многом за счет приезжавших американцев. Берхман подробно описывает свои впечатления об этих временах. Позже она поймет, что работа американского консульства была связана с операцией союзников по высадке десанта в Марокко 8 ноября 1942 г.
В это время семья дипломата Дулиттла находилась в Тунисе и подвергалась опасности быть захваченной немцами. И Берхманы, понимая это, очень волновались за судьбу близких. Наконец, в Касабланку прилетела Века, и родные узнали, что пришлось пережить Дулиттлам в дни высадки союзников в Алжире и Марокко. Вишистские власти, в ожидании прихода немцев, а германские самолеты уже шли на посадку, подвергли Дулиттлов и других сотрудников американского консульства домашнему аресту. Служащие французской администрации к вечеру смогли вывезти узников из Туниса к границе Алжира. По дороге машину остановил немецкий патруль, но в процессе переговоров машину пропустили, и Дулиттлу повезло: он оказался в восточной части Алжира, уже занятой английскими войсками. Пробыв какое-то время в Константине, он переехал в Рабат, а в Тунис вернулся только в мае 1943 г. Дом Дулиттлов в Тунисе за время их отсутствия был разграблен.
Много ярких страниц уделено в воспоминаниях встрече в Касабланке союзников и рядовых солдат, военачальников, неожиданному знакомству автора с генералами Джорджем Паттоном и Марком Кларком. Ирине Георгиевне и ее подруге, Алисе Ганелиной, пришлось много потрудиться в консульстве при оформлении бумаг и обустройстве в Марокко участников известной операции «Факел». Наша соотечественница подробно описывает обстановку, сложившуюся после появления союзных войск в Касабланке: реакцию русской общины, поведение вишистских властей, радость союзных десантников, продолживших боевые действия в Тунисе, затем в Италии, Франции и самой Германии.
Наконец, для русских в Марокко война
кончилась. Кончились голод и недоедание. Автор вспоминает вдруг появившиеся продукты: кофе, молоко, масло, сахар, хорошее мясо, а главное для Ирины Георгиевны - папиросы (она была заядлой курильщицей). Всем этим Берхманы делились с теми, кто сильно голодал.
После войны, в 1947 г., в Марокко хлынули «Ди-Пи» - перемещенные лица. Среди них было много бывших советских военнопленных, спасавшихся от насильственной репатриации, а также тех, кто после революции осел в странах Восточной Европы, на Балканах, в Германии. Размещены они были в основном недалеко от Касабланки в поселке Бурназель. В 1950-е годы здесь было до 800 русских. Русские эмигранты «первой волны» многое делали для их обустройства, а в некоторых случаях устраивали на работу. Помогали русским беженцам в трудоустройстве и французы. Особенно потрудилось тогда местное отделение Красного Креста, главой которого была княгиня В.В. Урусова. Автор воспоминаний, в частности, отмечает энергичную помощь семьи полковника Генерального штаба А.А. Подчерткова (1889-1954). Прибывшие, работавшие каменщиками, по окончании договоров разъехались по всему Марокко, некоторым удалось найти себе место по специальности - врачей, инженеров, землемеров, топографов. Трудились русские на автозаводе, входившем в корпорацию «Рено». Оказал помощь девяти русским капитан II ранга Сергей Петрович Копьев, бывший командир подлодки «Утка». Они получили места счетоводов и заведующих отдела-ми28. Среди приехавших в Марокко русских были музыканты, художники, ученые, военные. В.А. Абданк-Коссовский (1918-1994) организовал русский театр. Е.И. Евец (1905-1990) - педагог, хормейстер - руководил детским хором, был одновременно регентом церковного хора. Приехал художник М.М. Косенко. Он писал иконы для церкви в Бурназеле, устраивал персональные выставки в Касабланке.
В 1951 г. русская диаспора отметила в Касабланке День русской культуры, где выступали Н.И. Ульянов (1904-1985) - филолог, историк, публицист, писатель, прошедший Соловки и Норильск, поэт В.Л. Галь-ской (1908-1961). Проводились в Марокко и Дни русского просвещения. Знакомый с эмигрантской прессой тех лет современный российский исследователь русской диаспоры в
Северной Африке игумен Ростислав (В.Е. Колупаев) пишет об оживленной послевоенной жизни русских в Касабланке29. По его сведениям, в Касабланке правление Красного Креста устраивало танцевальные благотворительные вечера. Сборы шли на обустройство вновь прибывших россиян. В Бурназеле была организована русская общеобразовательная школа. Русская община Касабланки поставила спортивную работу.
По окончании войны жить стало легче, работы в консульстве поубавилось, хотя не менее ответственной, чем прежде. Было много радостей, но и много горя. Разъезжались и уходили из жизни друзья, умерла в 1955 г. бабушка. Сама мемуаристка попала в серьезную автомобильную катастрофу. Личная жизнь, по ее словам, не сложилась так, как ей хотелось бы. По-прежнему самыми близкими людьми оставалась семья сестры, где росли две любимые племянницы. X. Дулиттл получал новые назначения, и сестра уезжала с мужем то в Египет, то в Пакистан, то в Индонезию. По окончании своей миссии в Индонезии американский дипломат и его семья в 1951 г. поселились окончательно в Танжере. У Веки уже подрастала внучка, которая, разговаривая со своей родственницей, как-то заметила: «Какая мы замечательная семья! Мама говорит по-английски, бабушка - по-русски, ты - по-французски ...». Само по себе знание языков прекрасно, но реплика наблюдательного ребенка имела и грустный смысл. Что же тут прекрасного, если русские люди, разбросанные по всем континентам, оторванные от родного очага, общаются между собой на разных языках?
Тем временем в стране происходили драматические события, связанные с борьбой марокканцев за освобождение от французского протектората. Обстановка накалялась постоянно. 1950-е годы были тяжелыми для россиян, да и не только для них. Плохо было европейцам, плохо было простым арабам. В августе 1953 г. власти протектората организовали дворцовый переворот и свергли «неудобного» султана Мухаммеда Бен Юсе-фа, сослав его на Мадагаскар. На осадном положении оказалась и Касабланка. Был введен комендантский час, и солдаты Иностранного легиона патрулировали улицы. Марокканцы взялись за оружие. Ультраколониа-листские круги пошли по пути погромов и террора против тех, кто выступал за реформы. Взрывы «на улицах, в домах, на почте, в
банках, в кафе, убивали выстрелами на улицах и арабов, и европейцев», - отмечает мемуаристка. Ирина Георгиевна рассказывает о своих знакомых французах, русских и арабах, убитых из-за угла. Посещая свою знакомую Фатиму в арабском госпитале, Берхман чувствовала на себе недружелюбные взгляды, и ей становилось не по себе. Пришлось ей наблюдать спровоцированные демонстрации, состоявшие из одних женщин с маленькими детьми. Марокканцы с завода «Рено» предупреждали русских сослуживцев о грозящей им опасности, спасая, таким образом, много жизней. К сожалению, приводимые автором сведения о положении русской диаспоры в этот драматический для нее период очень скупы.
В ноябре 1955 г. власти вернули в Марокко Мухаммеда Бен Юсефа, а 2 марта 1956 г. была провозглашена независимость Марокко.
После ухода из страны французских войск еще долго продолжался исход иностранцев. Уезжали европейцы, опасавшиеся за судьбу детей. Разорялись европейские фирмы. Пустела Касабланка. Русские перебирались во Францию, в Канаду, в Австралию, в США. Уехали многие из друзей Ирины Георгиевны. «С отъездом иностранцев очень пострадало бедное население города и рабочие, лишившиеся заработка, - пишет мемуаристка. - Около рынков сидели многими десятками женщины арабки, хватая нас, европейских женщин, за юбки, и умоляюще кричали: дайте работу, мадам, работу! Это были так называемые “фатма” - то есть женщины, работавшие прислугой у иностранцев. Одна такая “фатма” обычно кормила безработного мужа, детей, стариков-родителей своих и своего мужа, и еще вдову дяди или двоюродного брата с детьми»30.
Работа в консульстве была рутинной, все менее интересной, и вскоре перестала устраивать Ирину Георгиевну. Как выражалась она сама, «такая была тоска рыться во входящих и исходящих бумагах дипломатической почты и глядеть, как целый день текут на моем столе реки бумаг из этой почты в корзины для бумаг.»31. И в 1965 г., в 63 года, она вышла в отставку.
В 1966 г. в Танжере умер Хукер Дулиттл. В 1968 г. сестры совершили длительное путешествие на родину Дулиттла. О поездке в Америку Ирина Георгиевна пишет так: «Очень пришлась мне по душе та природа,
что мне удалось повидать, и чувство просторов, очевидно нужное для русской души»32. К этому времени за океаном уже жили некоторые ее российские родственники. Каждый год бывала Ирина Георгиевна и во Франции, где у нее также было много друзей и родственников со стороны матери.
В Касабланке одиночество Берхман скрашивала бедная арабская семья, которая внесла в жизнь Ирины Георгиевны много душевного тепла. Она помогала материально этой семье. Видя, что одна из ее новых знакомых, молодая женщина Хадижа, стремится к знаниям, старалась помочь ей в учебе. Позже девушка смогла устроиться в архитектурное бюро. Детям другой женщины, Фатимы, она устраивала каждый год елку. «Бедные, уж такие неизбалованные дети, ждали русское Рождество и говорили о нем целый год. Под маленькой елочкой на столе укладывались подарки полезные (одежда, обувь) и игрушки. Рядом на столе было приготовлено угощенье и кока-кола. Нарядные Келтум, Фатима, Хадижа и еще одна или две их родственницы сидели на полу. Чисто вымытые и одетые дети сначала пели хором рождественские песенки, а потом устраивали нечто вроде спектакля»33.
Сестра после смерти мужа осталась жить в Танжере, была уже немолода и постоянно болела, и Ирина Георгиевна решила переселиться к ней, поближе к родному человеку. Со слезами провожала ее арабская семья, с которой она успела сдружиться. Но вот умерла в 1976 г. сестра, и ее дети, прилетев из Америки, забрали свою тетю Ирину с собой.
10 апреля 1976 г. И.Г. Берхман приехала в США. В качестве документа у нее было только удостоверение, выдаваемое беженцам (паспорт беженки) Королевством Марокко на арабском и французском языках. Заключая свое повествование, автор воспоминаний пишет: «Вышло так, что из моих сегодня 77 лет, я около 60 лет прожила беженкой, да и теперь продолжаю пребывать беженкой без места постоянного проживания». Оглядываясь на свою нелегкую жизнь, она продолжает: «Много у меня было моментов страха и отчаянья <...> Без конца я проливала слезы над своим и чужим горем. Этого чужого горя, и индивидуального и массового, я столько навидалась, что хватило бы на несколько жизней». Человек одаренный, самоотверженный, бесконечно добрый, Ирина Георгиевна,
по ее же словам, «прожила полную человеческую жизнь, в которой, несмотря ни на что, было много любви, света и тепла»34.
Воспоминания И.Г. Берхман - еще один вернувшийся на родину интереснейший документ о жизни россиян на Африканском континенте. Он восполняет наши знания не только о людях зарубежья, но и об их взгляде на события мировой истории, на взаимоотношения зарубежных соотечественников с представителями других национальностей, с которыми сталкивала их судьба. Да, героиня пишет порой скупо о жизни русской диаспоры, но она открывает новые стороны, грани общения россиян с местными жителями в странах рассеяния. Этим особенно ценны ее воспоминания, не говоря уже о том, что она - живой свидетель подготовки и проведения операции «Факел», во многом повлиявшей на ход войны в Северной Африке. Автор - прекрасный рассказчик. Воспоминания написаны живо, увлекательно. Писала она их не только для своих близких, которые не знали русского языка, но и для своих далеких соотечественников. Скорее всего, она надеялась на публикацию мемуаров, а если и нет, то хотя бы на то, что они станут доступными для читателей на ее исторической родине.
Конечно, далеко не всегда И.Г. Берхман были вполне ясны политические события, за развитием которых она волею судеб наблюдала с близкого расстояния. Многого она, возможно, недопонимала или просто не знала.
Но не это главное. Главное в том, что она, по ее собственным словам, «от России никогда душой не отрывалась». Достаточно прочитать воспоминания, или хотя бы уже опубликованные выдержки из них, чтобы убедиться, что это не пустые слова.
Примечания
1 Библиотека-фонд «Русское зарубежье» (далее -БФРЗ), ф. 1, М-52. Берхман Ирина Георгиевна. Воспоминания.
2 Там же, ф. 1, А-71. Берхман (Потто) Елена Васильевна. Воспоминания.
3 Подробнее о Г.Э. Берхмане (3 апреля 1854, Дербент - 2 марта 1929, Марсель; в марте 1930 г. прах был перенесен на русское кладбище Кокад в Ницце) см. также его архив, хранящийся, по словам дочери, в Архиве русской и восточно-европейской истории и культуры при Колумбийском университете; Ру-тычН. Биографический справочник. М., 1997; Нели-
пович С.Г. Георгий Берхман - забытый герой Первой мировой войны // Немцы в общественной и культурной жизни Москвы, XVI - начало XX века. Материалы Международной научной конференции (15-16 февраля 1999 г.). М., 1999, с. 149-152; его же: Энциклопедия. Немцы России, т. 1 (А-И). М., 1999.
4 П.П. Некролог В.А. Потто // Журнал Императорского Русского военно-исторического общества 1912 г. Книжка 1. СПб., 1912, с. 29-30; Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографичес-кий словарь. Автор-составитель М.К.Басханов. М., 2005, с. 192-193.
5 БФРЗ, ф.1, М-52, л.17.
6 Там же, л. 18.
7 Там же.
8 Там же, л. 26.
9 Там же, л. 27.
10 Марфа Ивановна Потто (урожд. Котельникова) (? - 3 сентября 1955, Касабланка), вторая жена В.А. Потто, была ровесницей матери Ирины Георгиевны, Елены Васильевны Берхман, урожд. Потто (1864 - май 1963, Касабланка). Е.В. Берхман похоронена в Ницце, там же, где и ее муж Г.Э. Берхман.
11 БФРЗ, ф. 1. М-52, л. 34.
12 Там же, ф. 1. А-71, л. 2.
13 Судьба сталкивала И.Г. Берхман с очень интересными людьми. На наш взгляд, неординарной фигурой был член ее семьи, американский дипломат Хукер Дулиттл, человек порядочный и принципиальный. Он верил в принципы, официально провозглашенные США и Великобританией в Атлантической хартии в августе 1941 г. Во время подготовки операции «Факел» он опирался на собственное понимание этих принципов, трактуя их в пользу колонизованных народов, а не колониальной администрации. Но у непосредственного начальника Дулиттла, Роберта Мэрфи, была иная позиция: он делал ставку не на тунисских националистов, а на вишистскую колониальную администрацию. В результате этого конфликта Дулиттл был отозван с поста генерального консула в Тунисе. (Подробнее см. об этом: Ахмед Халед. Американо-тунисские отношения в годы второй мировой войны в преддверии операции «Факел» // Африка и вторая мировая война. Сборник статей. М., 1996, с. 161-170; Видясова М.Ф. Джихад без войны. Тунисский опыт модернизации и политическое наследие Хабиба Бургибы (1903-2000), т. I, книга 2, М., 2005).
14 БФРЗ, ф. 1. М-52, л. 42.
15 Там же, л. 52 об.
16 Там же, л. 53 об.
17 Там же, л. 55 об.
18 Варсонофий, архимандрит (Толстухин Василий Григорьевич) (1887-1952, Рабат).
19 Зноско-Боровский М.К. (о. Митрофан). Хроника одной жизни. М., 1995, с. 161 и другие. Подробнее о жизни православной общины в Марокко см.: БФРЗ, КолупаевР.Е. Русские в Северной Африке 19201998 гг. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1999. Рукопись.
20 БФРЗ, ф. 1, М-52, л. 55 об. - 56.
21 Дворянский календарь. Справочная родословная книга российского дворянства. Тетрадь 3. СПб., 1997; Шереметева. Мы Петровичи. Машинопись. Частный архив. Цит. по: Колупаев В.Е., указ. соч., л. 28.
22 http:/www.africana.ru/news/2005/02/050214 то-rocco_russians.htm.Rusedina.org, 14.02.2005. Алексей Еровченков, корр. ИТАР-ТАСС в Рабате. В Рабате, столице Королевства Марокко, русская община по сравнению с касабланкской была невелика.
23 Парчевский К.К. Русские углы // «Вокруг света», 1996, № 1, с. 63-64.
24 БФРЗ, ф. 1. М-52, л. 5.
25 Там же, л. 57 об.
26 См. подробнее: Хохлова В.П. Опаленные войной // Африка глазами эмигрантов. Россияне на континенте в первой половине XX века. М., 2002, с. 185193, ее же, Российские эмигранты на Африканском театре военных действий (1939-1945 годы) // Куда идешь Африка? Историко-политические этюды. М., 2004, с. 84-92; Беляков В.В. Кто вы, полковник Хлебников? Русские солдаты в Северной Африке (19401945) // Африка во Второй мировой войне. М., 2005, с. 22-38.
27 Подробнее о военном периоде работы И.Г. Берхман см.: Из рукописи: Ирина Берхман. Воспоминания. Гринсборо. 1979, л. 57-84. Операция «Факел» глазами соотечественницы из Марокко // Африка во Второй мировой войне, с. 202-215.
28 http://www.rovs.ru/vestnik/6_7/butkov_zapiski 4.^ті/ Капитан И.Н.Бутков. «Исторические записки и воспоминания члена РОВС». Глава IV. «Марокканский Подотдел РОВСа».
29 http://www.maghreb.ru/Kolupaevve/istoria_sul-tanat.htm. Колупаев В.Е. «Русские в Северной Африке», 2004. Русская община в Марокко. 1.2.3. Русская община в Касабланке.
30 БФРЗ, ф. 1, М-52, л. 93-93 об.
31 Там же, л. 94 об.
32 Там же, л. 96.
33 Там же, л. 97 об. - 98.
34 Там же, л. 100.
