CC BY
24
М. А. Аникин (Санкт-Петербург)
«Духовный реализм» в живописи Болгарии Х1Х-ХХ вв.
Автор статьи обращается к наиболее ярким примерам болгарской живописи Х1Х-ХХ вв., объединяя творчество упоминаемых мастеров понятием «духовный реализм». Ключевые слова: архетип, духовный, реализм, икона.
Живопись XIX века в Болгарии заслуживает самого пристального внимания и изучения потому, что именно в этот период в болгарском искусстве появляются многие выдающиеся явления и имена, влияние которых на всю последующую историю искусства этой страны чрезвычайно велико. Тут прежде всего следует назвать За-хария Зографа, а также ряд других известных не только в Болгарии мастеров1.
Среди них во второй половине XIX в. особенно выделяются такие художники, как Николай Павлович (1835-1894) (учился в Вене и Мюнхене), Станислав Доспевский (1823-1878) (Московское училище живописи, ваяния и зодчества и Академия художеств в Петербурге), Христо Цокев (1847-1883), воспитанник Московского училища живописи, ваяния и зодчества, художник-самоучка Георгий Данчов (1846-1908), а также Димитр Добрович (Димитър Георгиев Добрев Пехлихванов) (1816-1905), учившийся в Греции и Италии, известный не только в Болгарии боец отрядов Гарибальди2.
При всем том, что каждый из названных мастеров испытал влияние различных живописных школ и национальных традиций, есть нечто такое, что объединяет этих достаточно разных в силу художественного образования и судеб живописцев. Это нечто автор этих строк попытается определить научным термином «духовный реализм», в свое время удачно примененным М. Дунаевым и А. Лю-бомудровым относительно художников русского зарубежья первой половины ХХ в.3 С нашей точки зрения, «духовный реализм» имеет значительно более широкие границы и, собственно, проявляется уже с того момента, когда художники начинают подписывать свои произведения или когда зрители сравнительно легко узнают их манеру среди работ других мастеров. То есть с того момента, когда мастера испытывают особое индивидуальное переживание, которое при-
ходит к ним в минуту просветленного духовного состояния. Так, в России первым духовным реалистом может быть назван Рублев, а на западе, скорее всего, - Джотто.
Разумеется, у этого термина найдутся и оппоненты. И в самом деле - почему именно «духовный реализм», почему не духовный символизм и не импрессионизм, и т. д.
Вроде бы трудно оспорить такой контраргумент. Но вместе с тем и очень легко.
Все же только реализм в своем развитии совсем не случайно получил наибольшее количество уточняющих эпитетов. Мы помним критический реализм, знали и даже изучали социалистический реализм, знакомы с понятиями сюрреализма и неореализма. А символизм, импрессионизм, экспрессионизм вполне укладываются в рамки того или иного художественного течения, применение к ним уточняющего эпитета совершенно не требуется и даже выглядит странным.
Наиболее ярким примером духовного реализма в болгарской живописи является, с нашей точки зрения, творчество Захарии Зо-графа. Напомним о том, что Захарий Зограф был хорошо знаком как с традиционной православной иконописью, так и с теми приемами чисто живописного мастерства, которые позволяют говорить о нем не только как о иконописце, но и как о художнике-портретисте. Портреты, автопортреты и религиозно-философские произведения Зо-графа до сих пор поражают зрителя особой одухотворенностью и психологизмом, в них мастер гармонично объединяет вечное и временное, символичное и конкретное. Можно уверенно говорить о том, что именно по такому пути идут и все названные нами мастера. В своем творчестве они также стремятся к передаче как чисто болгарского колорита, так и вечных ценностей.
Продуктивно в этом ракурсе рассмотреть несколько конкретных работ известных болгарских художников. Особенно выразительными в предложенном плане выглядят работы Станислава До-спевского - племянника Захарии Зографа, получившего образование в России. Так, «Портрет Кирилла Нектариева» (1868) Доспевского во многом напоминает известный портрет «Неофита Рильского» (1838) работы Захарии Зографа, в котором художник весьма характерно сумел передать образ духовного борца за интересы болгарского народа. Так же как Захарий Зограф, Станислав Доспевский обращается к образу духовного лица, по существу не внося каких-то особых новаций живописного плана. Несомненно, что и тот и другой портреты
разных художников с временным разрывом в тридцать лет выполнены практически в одном стиле - стиле именно духовного реализма. Представляется, что тут кроется некая имманентно присущая особенность творчества «духовных реалистов» - их почти не интересуют чисто живописные, модные новации, основное внимание сторонники этого направления и метода сосредотачивают на реальном образе человека. Но реализм этот - особого рода, как бы вневременной.
Кирилл Нектариев у Доспевского изображен с богослужебной книгой в руках, в священническом облачении. Острый взгляд старца, испытующе направленный на зрителя, словно пробуждает его от сна, побуждает к действию и к молитве за родной край. Смысловым центром портрета является изображение креста на богослужебной книге. Изображение креста не только напоминает о крестной смерти Христа, но и указывает дорогу всякому болгарину, вступающему в борьбу за независимость от многовековых поработителей. Художник, как известно, окончил свой жизненный путь в турецких застенках. Всей своей жизнью он олицетворял тот выбор, к которому так выразительно призывал в портрете Нектариева.
Существенной особенностью творчества художников, которых мы называем «духовными реалистами» в болгарской живописи XIX-XX вв., является стремление избегать какой бы то ни было чрезмерной экзальтации или излишнего пафоса.
В рамках этого же направления следует рассматривать «Монахиню» (1850-е гг.) Хр. Цокева или «Портрет Домники Ламбревой» (1861) того же Ст. Доспевского. Женские образы проникнуты чистотой, целомудренностью и скромностью. При этом в каждой из картин такого рода чувствуется несгибаемое достоинство болгарской женщины, готовой идти на крест за свою веру и за своих родных. Тут можно привести целый ряд ярких произведений такого плана: это и «Портрет Мариолы Бошковой, жены художника» (1869) Ст. Доспевского, его же «Портрет Е. Зографской» (1876), «Портрет Иваны Неновой (сер. 1870-х гг.) Хр. Цокева и много других.
При том, что болгарские художники с интересом воспринимали все те новации, которые стали появляться в европейской живописи на рубеже XIX-XX вв., «духовный реализм», по нашему мнению, продолжал оставаться стержневым, определяющим фактором развития этой школы. Достаточно взглянуть на произведение Ц. Тодорова «Моя мать» (1910), чтобы в этом убедиться. В том же ключе выполнен «Портрет Ив. Вазова» (1907) Н. Михайлова и несколько более поздний «Автопортрет» (1921) А. Михова.
Трагические события ХХ века не обошли стороной Болгарию. Революции и войны во многом изменили развитие искусства, и живописи в том числе. Казалось, «духовный реализм» навсегда должен был остаться в прошлом, вытесненный, с одной стороны, революционным пафосом «освобожденного народа», а с другой стороны - всеми теми формотворческими экспериментами и поисками, которые принес с собой бурный ХХ век.
Однако, как показала история, и в сложных условиях ангажированного искусства, и под прессом позднее надвинувшейся коммерциализации именно «духовный реализм» оказался самым жизнестойким явлением болгарской культуры. Для нас несомненно, что наиболее крупный болгарский художник ХХ в. Владимир Димитров-Майстора все свои произведения создал в рамках названного метода и стиля4.
К «духовному реализму» во многих своих произведениях обращались П. Георгиев («Смерть крестьянки», 1926) и Ив. Милев («Сельская мадонна», 1925), З. Бояджиев, Б. Иванов, А. Поплилов, М. Минчев и многие другие художники ХХ в.
И все же особенно необходимо выделить Владимира Дими-трова-Майстора, феномен которого на фоне развития европейского (прежде всего немецкого и французского) искусства выглядит чрезвычайно колоритно и, с нашей точки зрения, неповторимо. Можно говорить об уникальности творчества этого болгарского мастера, сумевшего добиться синтеза народного и классического, национального и «вселенского». Его имя вполне может стоять в одном ряду с такими великими мастерами ХХ в., как Матисс и Пикассо, Дали и Магритт, Павел Корин и Виктор Васнецов.
В основе феномена Димитрова-Майсторы лежит несомненный интерес к народному искусству Болгарии, к той натуре, которая составляла самое главное, что наделяло его работы неповторимой энергетикой и особым колоритом. И все же он не стал только этнографическим мастером. Его влияние распространилось далеко за пределы Болгарии в силу многих причин. Художник внимательно изучал опыт таких европейских школ, как французская и немецкая. Мастер был знаком с творчеством Кранаха и Дюрера, с рядом работ французского импрессионизма, с русской школой иконописи и живописью русских художников-реалистов.
При этом о каком-то эпигонстве или подражательстве говорить не приходится. Мастер до такой степени самобытно осваивал все новые веяния, что остается только удивляться мощной живописности и продуманной структуре его знаменитых работ. Привлекает и то, что
художник не ограничивается только колоритными находками, он стремится проникнуть во внутренний мир своих героев, как бы героизирует простой быт болгарских крестьян, превращая его в некий праздничный цикл под сияющим солнцем. Не забывая о драматизме крестьянского труда, о трагичности бытия («Моя мать на смертном одре», 1921 г.), мастер все же старается избегать темных тонов и черных красок.
Феерия жизни во всех ее проявлениях - вот что является главной темой и смыслом для этого мастера от первого до последнего дня его творчества.
Как представляется, главной архетипической доминантой, при всем уважении к новациям современной европейской живописи, для Димитрова-Майстора несомненно оставалась икона. Именно из мира иконы, мозаики и средневековой фрески, словно со стен, сходят многие его героини и герои. Как на один из наиболее показательных примеров можно указать на его «Автопортрет» из Художественной галереи в Видине. Длинная борода, словно у древнего пророка или святого Иоанна Рыльского, отказ от научной перспективы в пользу чистой живописи на плоскости, горящий взор, направленный прямо на зрителя, словно зовет в недосягаемые духовные выси, напоминает о незримом присутствии горнего мира на этой грешной земле. Таким же глубоким смыслом проникнут и «Автопортрет в красном». Художник здесь словно растворяется в лучах закатного солнца, прощается со зрителем, практически сливается с окружающим его фоном. Особенно поражает взгляд умудренного жизнью мастера: он смотрит одновременно со скорбью и надеждой, словно провидя все то, что еще придется пережить приходящим поколениям, но уповая на то лучшее, что есть в жизни.
Болгарский исследователь творчества мастера Йонка Коцева написала о Димитрове-Майсторе такие слова: «Мир для него - это радостно-хвалебная песнь в честь человека-творца и природы-кра-савицы»5. Сам же мастер так говорил о своем искусстве: «Да, дивно богата наша родина материалом для искусства, и незачем ездить в Азию, Америку или Африку. Библейские фигуры наших дедов и отцов - пророков, девушек, молодиц и матерей - святых, наши прекрасные плодородные поля, цветы и плоды, горы, реки и море могут, были бы только сносные условия для творчества, превратить наши работы в живые дела (а не в торжественный синодик безвременно отошедших дарований), в памятники, которые вдохновили бы грядущие поколения на подвиги во имя расцвета нации, братства народов, общего блага для всех людей на земле»6. Великий гуманизм,
вера в светлые силы человека и опора на глубокие традиции помогли художнику найти то, что сделало этого выдающегося мастера Болгарии одной из ключевых фигур в изобразительном искусстве Европы и мира ХХ века. Для автора этих строк не подлежит сомнению то, что творчество Димитрова-Майстора имеет далеко не только региональное значение, но стоит в одном ряду с наивысшими достижениями мирового изобразительного искусства.
В наше время, когда современное изобразительное искусство переживает тяжелый кризис, что выражается даже на уровне организации выставок последних лет в России и в Болгарии, творчество таких художников, как Димитров-Майстора, приобретает особое значение, может служить примером для мастеров не только Болгарии, но и других национальных школ.
Автор статьи полагает, что в наступившем уже ХХ! веке именно «духовный реализм» может явиться тем плодотворным методом и стилем, который будет востребован как самими творцами, так и зрителем, заметно уставшим от слишком смелых и часто неоправданных экспериментов с формой, которыми был так богат ХХ век.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Аникин М. Захари Зограф и «духовният реализъм»: http://www-knigi-news
2 Божков А. Болгарское изобразительное искусство. София, 1964.
3 Любомудров А. М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б. К. Зайцев, И. С. Шмелев. СПб., 2003.
4 Колев Б, Коцева Й. Владимир Димитров-Майстора. София, 1974.
5 Там же. С. 259.
6 Там же. С. 58.
Anikin M. A. «Spiritual Realism» in Bulgarian Painting in the Nineteenth and Twentieth Centuries
The author contemplates most outstanding examples of the Bulgarian painting of the nineteenth and twentieth centuries, characterising the work of the painters under scrutiny as «spiritual realism». Keywords: archetype, spiritual, realism, icon.
