Духовный кризис современника в прозе В. Шукшина и К. Балкова Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82.1

ДУХОВНЫЙ КРИЗИС СОВРЕМЕННИКА В ПРОЗЕ В. ШУКШИНА И К. БАЛКОВА © Бадуева Гунсэма Цыдыповна

кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Бурятского государственного университета Россия, 670000, г. Улан-Удэ, ул. Ранжурова, 6 E-mail: [email protected]

В статье анализируется проза русского писателя В. Шукшина и писателя Бурятии К. Балкова, выявляется проблема духовного кризиса современника, так волновавшая их и отразившаяся в их произведениях. В статье предпринимается попытка показать сходство мировоззренческих установок Шукшина и Балкова, общность созданных ими героев. Но в отличие от «чудика» Шукшина, который выделяется из общей массы, берет на себя больше, чем другие, не хочет мириться с происходящим вокруг него, Балков больше внимания уделяет натурам незлобивым, мягким, с болью размышляющим об утрате человечности в современном мире. Объединяют же произведения двух писателей общая тревога и общая надежда, общая вера в человека, его душу и совесть. Ключевые слова: В. Шукшин, К. Балков, духовный кризис, душа человека, «чудик», думающий, размышляющий герой, драматизм, национальный характер.

SPIRITUAL CRISIS OF A CONTEMPORARY IN PROSE BY V. SHUKSHIN AND K. BALKOV Gunsema Ts. Badueva

PhD, A/Professor, Department of Russian and foreign literature, Buryat State University 6 Ranzhurova Str., Ulan-Ude, 670000 Russia

The article analyzes the prose by Russian writer V. Shukshin, and Buryat writer K. Balcov, reveals the problem of the spiritual crisis of a contemporary, which was addressed by the writers through various types of heroes. Shukshin has enriched Russian literature with a special type of «weirdo». Shukshin shows Soviet society in the reign of socialism; the artist has shown on the example of his hero that his contemporary is at a crossroads. He «already knows how he wants to live, but he does not know how to live» (N. Leiderman). The article attempts to show the similarities of Balkov's hero with a «crank» of Shukshin - both writers' characters think with pain about the loss of humanity, conscience and other important qualities.

Keywords: V. Shukshin, K. Balkov, spiritual crisis, the soul of man, «crank,» national character.

Ким Балков, один из самобытных русскоязычных писателей Бурятии, - современник Василия Шукшина. Их связывает многое: и происхождение - оба родились в деревне, красивейших местах Сибири, и схожесть в восприятии мира, в мировоззренческих установках. И хотя Балков как писатель сформировался примерно на десятилетие позже, чем Шукшин - его первые произведения появились в конце 1960-х гг., но их художественные миры объединяет неизменный интерес душе современника, тот творческий импульс, приведший к созданию замечательных произведений. Обоим привелось пережить знаменательные исторические события второй половины ХХ в., испытать беспокойство и тревогу за судьбы родной земли и соплеменников, оказавшихся в ситуации целой цепи кризисов -антропологического, экологического, экономического, социально-демографического, духовного.

О личностном кризисе человека и говорил в своем творчестве Шукшин. Балков и сегодня продолжает создавать произведения, наполненные болью и тревогой за отдельного человека, за все человечество, с каждой книгой расширяя диапазон интереснейших судеб, раскрывающихся в неутихающей борьбе добра и зла, страстной защите родной природы, вековых традиций, душевной чистоты людей. Художественные миры писателей можно соотнести, прежде всего, с исследованием национального характера, с разгадкой «странной» русской души в ситуации духовного безвременья.

Острая кризисная ситуация лежит в основе сюжета многих произведений Шукшина. Неординарные характеры, созданные писателем, позволяют подойти к пониманию сложностей жизни. Шукшин создает образ ищущего, страдающего героя, человека, который хочет понять смысл своего существования, расширить пространство своего внутреннего мира. Целая галерея шукшинских героев представляет образ человека, «болеющего за жизнь», часто не вписывающегося в привычные рамки, выламывающегося, неудобного для окружающих, иногда неприкаянного: Чудик, Алеша Бесконвойный из одноименных рассказов, Иван - рассказ «В профиль и анфас», Колька и Матвей Рязанцев - «Ду-

мы», Максим Яриков - «Верую!» и другие. По мнению И. Ничипорова, национальный характер у Шукшина связан с кризисными, разрушительными интенциями и одновременно с мучительным стремлением осилить нелегкий груз недавнего исторического опыта, любой ценой превозмочь духовное удушье [5]. Герои многих шукшинских произведений переживают муки, задают вопросы, на которые сложно, а подчас и невозможно ответить. Н. Лейдерман отмечает, что в героях, в их «вопро-шании миру выразилась незавершенность и незавершимость философского поиска» [4, с. 297].

Герои Балкова так же, как и персонажи Шукшина, не похожи на окружающих их людей. Как и шукшинские герои, они ощущают драматизм бытия. Представленные на страницах книг судьбы, опыт восприятия современной жизни объединяет беспокойная натура, душа, ищущая ответы на сложные вопросы бытия. Как и у Шукшина, герои Балкова переживают и страдают от духовного оскудения людей, живущих рядом. В ситуации духовного безвременья писателя беспокоит утрата важных духовных качеств человека - совести, милосердия, веры, доброты, значимых для личностной самоидентификации.

Герои Шукшина и Балкова, как мы уже отметили, герои ищущие, размышляющие, обеспокоенные утратой веры. Они не выступают открыто против несовершенства окружающей жизни, а выражают свой протест, заставляя окружающих задуматься, нелепыми, несуразными, на взгляд односельчан, мыслями, поступками, порой даже жестами.

Интересное наблюдение сделал И. Ничипоров, выделив особое психологическое понятие «бес-конвойности», которое может служить отправной личностной характеристикой персонажей ряда шукшинских рассказов («Алеша Бесконвойный», «Упорный», «Чудик» и др.) [5]. По его мнению, баня, которую топит по субботам Костя Валиков, прозванный в деревне Алешей Бесконвойным, воплощает «образ внутреннего духовного обновления героя», появления «желанного покоя на душе». Это «возможность, отрешившись от «колхоза», сосредоточиться, вопреки общественному недоумению, на осмыслении прожитого - далекой любви, необъяснимого проникновенного чувства к родной земле» [5]. «...в субботу он так много размышлял, вспоминал, думал, как ни в какой другой день» [6, с. 262] - авторское слово здесь характеризуется задушевностью, неторопливостью, соединяется со словом героя, пытающегося изо всех сил в потоке мыслей передать заветное, трудно выразимое желание - сохранить собственную индивидуальность от «конвоя» окружающего мира.

Многие герои Шукшина талантливы: непревзойденный рассказчик и стрелок Бронька («Миль пардон, мадам!»), создатель деревянных кукол Колька («Думы»), проявляющий свои способности в «Цыганочке» Колька Паратов («Жена мужа в Париж провожала»). Напряженной жизнью живут буддийский монах и лекарь Бальжийпин («Байкал - море священное»), слепой Дементей Вихров, вырезающий фигуры из корневищ деревьев («Страх») и другие герои Балкова: их душа приподнялась над каждодневными бытовыми проблемами, прагматичностью повседневности.

Талантливый герой рассказа В. Шукшина «Думы» Колька вырезает из дерева куклы - фигурки смолокура, солдата, артистки, Стеньки Разина. Его стремление к искусству, красоте близкие и односельчане, кроме бывшего учителя Вадима Захарыча и председателя колхоза Матвея Рязанцева, не понимают и не одобряют. Одаренность героя противопоставлена усредненности общественного мнения, социума, обретая глубинный смысл.

Дементей Вихров, герой рассказа К. Балкова «Страх», как и шукшинский Колька, чувствует душу дерева. Ослепший после ранения в голову на одной из локальных войн, он полностью погружен в творчество. Писатель показывает процесс зарождения замысла. Вначале герой оглаживает «корявую, землисто-серого цвета коряжину» - когда-то это был корень лиственницы, выброшенный из Байкала. Оглаживает «неспешно и как бы даже с удовольствием <...> И делал это не настырно, а точно бы с робостью <...> что подвигает его к чему-то грустному и таинственному. Подвигает тихонько, опасаясь поломать сердечный настрой, что рождался в нем, когда он прикасался к дереву, хотя бы и утратившему жизненную силу, но отнюдь не душу»; «Была опаска, что та (коряга. - Г. Б.) и вовсе ни на что не годна и нету в ней души, оборотилась в пустотелые песчинки, столкнувшись с житейским неурядьем, иль отлетела, умаенная, в края незнамые, влекущие как раз своей незнамостью, и осталась от нее, прежней, одна охолоделость. Но, слава Богу, это оказалось не так. По тому, как дрогнули руки, а пальцы словно бы уже не подчиняемо ему весело и легко побежали по древесной колкой поверхности, понял, что в коряжине еще сохранялась душа, и была она трепетна и скользяща, и надобно было теперь же постараться сделать так, чтоб не растворилась в пространстве» [3, с. 45]. Мастер создает свои фигурки от сердца: занимаясь этим, по его словам, у него «отпало от сердца» (разговор Дементея с Галданом). Для Балкова, как и для Шукшина, очень важна эта духовная составляющая. Героям зачастую приходится жить в условиях, когда «душа высыхает».

Положительные, с авторской точки зрения, шукшинские и балковские персонажи неравнодушны к происходящему вокруг, что свидетельствует о неравновесии в их душе. Они не удовлетворены, хотят понять, что же происходит рядом с ними, хотя порой и не могут это сделать. Их поиски истины бытия зачастую характеризуются метаниями. После того, как от героя рассказа Шукшина «Раскас» Ивана Петина ушла жена, он пишет письмо в редакцию, путано выражая свои мысли. Иван косноязычен, но у него «больно ныло и ныло под сердцем» и слово шло буквально из души.

Часто беспокойство персонажей Балкова связано не только с душевной маетой, но и с острым желанием защитить родную землю, родную тайгу, Байкал. Их поступки и мысли навеяны авторским неприятием духовного оскудения человека, часто приобретая форму прямого публицистически острого высказывания. Здесь видится отличие от рассказов Шукшина. В ранних произведениях герои Балкова пытаются деятельно бороться с равнодушием и формальным отношением к происходящему, например, в противостоянии разведению облепихи в забайкальской тайге, мало пригодной для садоводства, в добровольном строительстве бассейна для удержания воды («Росстань»), создании питомника для выращивания саженцев деревьев («Его родовое имя»). Затем в книгах Балкова все чаще появляется пожилой или старый человек, призывающий задуматься о происходящем вокруг и не находящий поддержки у сограждан. Так, героя одноименного рассказа Балкова Акинфия, при каждой встрече спрашивающего земляков о причинах варварского отношения к Байкалу и тайге, начинают избегать не только односельчане, но и жители соседних деревень. В зрелых произведениях писатель доверяет свои заветные мысли странникам, юродивым, кротким героям, чья сила слова и поступки воздействуют на окружающих. Тревожный шукшинский вопрос: «Что с нами происходит?» - усиливается, приобретает поистине трагедийное звучание в последних книгах Балкова - романах «Час смертный», «Берег времени», сборниках рассказов «Звезды Подлеморья», «Куда подевалось небо».

Исследователи творчества Шукшина считают, что одним из ключевых открытий явился социально-психологический тип «чудика», получивший разнообразные варианты художественного воплощения. Это образ «простого», внутренне свободного от общественной лжи и демагогии героя, противостоящего «косноязычному и усредненному сознанию» [5]. Данное противостояние позволяет наиболее ярко выразить духовный кризис современника.

Балковский герой родствен «чудику» Шукшина внешней чудаковатостью, «неотмирностью». Чаще всего он тоже находится в промежуточном состоянии бытия и небытия (ср. рассказ Шукшина «Залетный»). Такой герой встречается в романах «Байкал - море священное», «Час смертный», «Берег времени», находя силы и возможность не сломиться и продолжать в одиночку или с немногими единомышленниками духовное противостояние совершающемуся неблагополучию. Но «чудик» Шукшина не видит «картину мироздания, не собирается у него бытие в целое, в закон. И потому его неистовый порыв в со-бытие не имеет разрешения. До со-бытия надо добраться сознанием, отсеяв шелуху, поднявшись над суетой. Здесь нужна мудрость. А пока герой не возвысился до мудрости, он «чудит», жизнь его в противоположность желанному покою трагикомически сумбурна» [4, с. 304]. Герои же Балкова в основном сетуют, размышляют, задаются извечными вопросами: кто виноват? что делать? Они тоже не всегда возвышаются до мудрости, но, с точки зрения окружающих, «чудят», их поступки тревожат, будоражат общественное мнение.

В произведениях и Шукшина, и Балкова представлен тип героя-философа (Алеша Бесконвойный, Максим Яриков, Бальжийпин, Агван-Доржи, Антоний, Акинфий, Серафим и др.), стремящегося к глубокому самоосмыслению, размышляющего о времени, в котором они живут, ищущего причины возникшего духовного кризиса. Но Шукшин, по мнению И. Ничипорова, показывает и разрушительное в своей стихийной необузданности начало русской души, утратившей духовные опоры (рассказы «Крепкий мужик», «Сураз», «Степка», «Лёся», киноповесть «Калина красная»).

В произведениях Шукшина некоторые герои могут пойти на открытый конфликт, могут быть злыми, резкими, лезущими на рожон. Л. Аннинский отмечает, что источником напряженного драматизма бытия многих персонажей становятся чувствование «незаполненной полости в душе», ощущение «невозможности стерпеть», желание разными путями пережить самозабвенный «праздник», на время заполняющий «в душе эту бессмысленную дырку» [1, с. 260]. Но чаще шукшинские герои -мягкие, незлобивые, например, в рассказе «Чудик». Балковские герои также в основном мягкие, не умеющие сопротивляться встреченному злу (Тихончик, Антоний). В «Береге времени» кроткого Антония избивает Секач - один из тех, кто утратил духовные опоры в жестоком мире.

И. Ничипоров выделяет в рассказах Шукшина антитезу внутренне неуспокоенного героя и агрессивно-равнодушного социума [5], так, например, в «Чудике» она выражена в столкновении героя с соседом в самолете, с интеллигентом в поезде, с телеграфисткой и снохой. В ранних произведениях

Балкова данная антитеза представлена оппозицией «государственный / совестливый человек», сменившаяся в более поздних книгах на антитезу «свои / чужие (пришлые)». Она позволяет показать усредненную обыденность, нивелирующую личностное сознание. Именно обыденность трагически противостоит индивидуально-личностному началу. В последних рассказах и романах Балкова предстает уже не агрессивно-равнодушный, а агрессивно-воинствующий социум, заставляющий, к примеру, жителей деревни Светлой на берегу Байкала тайно отстраивать новую деревню и переезжать в Новосветлянск, спасаясь от новых хозяев жизни и их приспешников (роман «Час смертный»).

Одним из способов противостояния кризису, считают оба автора, является особая духовная связь героев с природой, родной деревней - местом, где они чувствуют себя свободно и комфортно. Так, Чудик, возвращаясь из уральского города от брата, бежит под дождем и именно в этот момент он счастлив). Напротив, в сюжетах, где герой уехал из деревни в город, город так и не становится для него родным пространством. С рассказами Шукшина «Жена мужа в Париж провожала», «Выбираю деревню на жительство можно сопоставить произведения Балкова - «На окраине», «Трое в одной квартире», «Разлад» и другие. В хронотоп своих произведений писатели включают и степь как пространство открытое, незамкнутое, место, где героям привольно, где они имеют возможность приблизиться к глубинам бытия («Воскресная тоска», «Алеша Бесконвойный» Шукшина, «Матадур» Балко-ва). Одним из ключевых образов в художественном мире прозы Шукшина, по мнению Н. Лейдерма-на, является простор, характеризующий художественную реальность, окружающую героя. Картины природы расширяют «границы повествования, обнаружив и широту и даль ее» [4, с. 81]. И у Шукшина, и у Балкова человек вписан в окружающий его природный мир. Модель мироздания, созданная в произведениях писателей, «представляет собой воплощенный смысл бытия» [4, с. 303].

В попытках осмысления национального характера в ситуации утраты веры в происходящее писатели обращаются также к истории, к переломным моментам в жизни страны: у Шукшина это народное восстание под предводительством Степана Разина в романе «Я пришел дать вам волю», коллективизация в романе «Любавины»; у Балкова - переход Руси от язычества к христианству в романе «За Русью Русь», борьба Руси с хазарами в романе «Иду на Вы.», гражданская война в романах «Идущие во тьму», «От руки брата своего», «Горящие сосны»). Объединяет их обращение к историческим деятелям, сыгравшим важную роль в истории, воплощающим национальный характер: Степан Разин у Шукшина, князья Владимир, Святослав у Балкова).

Ситуация духовного кризиса, в котором оказались современники, ищущие выхода из него, авторами воплощается по-разному. Шукшин использует динамичные сюжеты, в них много диалогов, особого «многоязычия», свободного оперирования «чужим» словом [5], что делает персонажную сферу рассказов многоликой и внутренне драматизированной. Недаром исследователь определил жанровую доминанту в творчестве писателя как «драматизированный эпос», как единство эпоса и драмы [4]. Тогда как в книгах Балкова превалирует неспешное, раздумчивое, иногда даже вяло текущее, часто поучающее повествование, отличающееся особым ритмом. Однако, несмотря на то, что в произведениях Балкова, в отличие от Шукшина, нет стремительной динамики, сюжет характеризуется напряженной конфликтностью. У обоих авторов можно выделить притчевое начало, а также исповедаль-ность, саморефлексию персонажей.

Н. Лейдерман справедливо отмечает, что у Шукшина «всеохватывающая и бесконечная диало-гичность создает особую атмосферу - атмосферу думания» [4, с. 297]. Не случайно его художественный мир выстроен в соответствии с думой героя(ев) - «Горе», «Петька Краснов рассказывает», «Алеша Бесконвойный» и другие. Повествователь у Балкова, как и его любимые герои, погружен в размышления, думы. Но в отличие от Шукшина, в книгах писателя, особенно написанных в последние годы, активную роль играет безличный повествователь, в чьи уста вложены полемически заостренные, остро публицистические слова.

Круг философских и нравственных тем, представленных типов героев у Шукшина и Балкова цик-личен, неразрывен, касается человека и природы в исторической перспективе, неизменно связанной с ситуацией кризисного времени. Прежде всего, писатели задаются вопросом: «Человек ты или нет?». Читатель должен дать свой ответ на этот вопрос, прозревая масштаб вечности, таинственную связь времен, глубину бытийного содержания.

В романе «Берег времени» есть слова, удивительно точно характеризующие интересующую нас проблему: «Усталость духа народного - вот где нужно искать первопричину того, почему русские люди со столь несвойственным им спокойствием приняли известие о развале государства. Но надо ли это делать, надо ли искать первопричину, ведь в основе ее не биологический фактор, а духовный; придет время, и отпадет усталость, и воспрянет народ, укрепив древо своей жизни. Ведь для чего-то

надобно было России пройти еще и через это, и на какое-то время поделиться на погубителей и по-губляемых. Но и то верно, что и у времени есть свой берег, и не каждому доплыть до него - а только имеющему душу чистую и светлую» [2, с. 272].

Спасительный путь выхода из духовного «развала» видится у Балкова в «чистой и светлой душе» человека, точно так же, как у Шукшина, - в «душе и совести» русского человека, которому дадут возможность «самому срубить себе дом... отвести душу - вырезать узоры на карнизе, расписать ставни, посадить под окном березу, «присобачить» на крышу какую-нибудь такую штуку, что все ахнут.», который готов «включиться в народную жизнь» и сделать ее лучше [7, с. 386, 389].

Литература

1. Аннинский Л. А. Путь Василия Шукшина // Аннинский Л. А. Тридцатые - семидесятые. Литературно-критические статьи. - М.: Современник, 1978. - С. 228-267.

2. Балков К. Н. Берег времени: роман. - Иркутск: «Земля»; Редакция газеты «Родная земля», 2002. - 384 с.

3. Балков К. Н. Страх: рассказ // Москва. - 2013. - № 12 . - С. 44-50.

4. Лейдерман Н. Л. «Чудики» и мироздание (О прозе Василия Шукшина) // Лейдерман Н. Л. С веком наравне. Русская литературная классика в советскую эпоху: монографические очерки. - СПб.: Златоуст, 2005. -С. 291-312.

5. Ничипоров И. Б. Василий Шукшин и Владимир Высоцкий: параллели художественных миров [Электронный ресурс]. - URL: http://www.portal-slovo.ru/philology/37215.php

6. Шукшин В. М. Собр. соч.: в 6 т. / сост. Л. Федосеева-Шукшина, коммент. Л. Аннинского. - М.: Молодая гвардия, 1993. - Т. 3 - 607 с.

7. Шукшин В. М. Монолог на лестнице // Шукшин В. М. Собр. соч.: в 5 т. - Т. 5: Рассказы, публицистика. -Екатеринбург: Уральский рабочий, 1992. - С. 377-391.

References

1. Аптшку L. A. Pyt' Vasiliya Shukshina [Way of Vasiliy Shukshin]. Аптшку L. A. Tridtsatye-cemidesyatye. Literaturno-kriticheskie stat'i - Thirties-seventies. Literary-critical articles. Moscow: Sovremennik, 1978. Pp. 228267.

2. Balkov K. N. Bereg vremeni: Roman [Time shore: a novel]. Irkutsk: «Earth»; The newspaper «Native land», 2002. 384 p.

3. Balkov K. N. Strakh: Rasskaz [Fear: The Story]. Moskva - Moscow. 2013. No. 12. Рр. 44-50.

4. Leiderman N. L. «Chudiki» i mirozdanie (O proze Vasiliya Shukshina) [«Crank» and the universe (On the prose by Vasily Shukshin)]. Leiderman N. L. S vekom naravne. Russkaya literatyrnaya klassika v sovetskuyu epohy: mono-graficheskie ocherki - On a par With century. Russian literary classics in the Soviet era: Monographic essays. St Petersburg: Chrysostom, 2005. Pp. 291-312.

5. Nichiporov B. I. Vasilij Shukshin, Vladimir Vysotsky: paralleli hudozhestvennykh mirov [Vasily Shukshin, Vladimir Vysotsky: parallel art worlds]. Available at: http://www.portal-slovo.ru/philology/37215.php

6. Shukshin V. M. Sobr. soch.: v 61. T. 3 [Works: in 6 v. V. 3]. Moscow: Molodaya Gvardiya, 1993. 607 p.

7. Shukshin V. M. Monolog na lestnitse [The monologue on the stairs]. Shukshin V. M. Sobr. soch: v 5 t. T. 5: Ras-skazy ipublitsistika - Works in 5 v. V. 5: Stories andpublicism. Ekaterinburg: Ural'skij rabochij, 1992. Pp. 377-391.