CC BY
80
УДК 821.161.1-4 ЛЕСКОВ Н.С. UDC 821.161.1-4 LESKOV N.S.
185-летию со дня рождения Н.С. Лескова посвящается
Л.М. ПЕТРОВА
кандидат филологических наук, профессор, кафедра истории русской литературы XI-XIX веков, Орловский государственный университет E-mail: peludmila@yandex.ru
L.M. PETROVA
Сandidate of Philology, Professor, Department of history of the Russian literature of the XI-XIX centuries, Orel State
University E-mail: peludmila@yandex.ru
ДУХОВНОЕ СТРАННИЧЕСТВО В СИСТЕМЕ ЦЕННОСТНЫХ КООРДИНАТ ЛЕСКОВА (РАССКАЗ «ПАВЛИН») SPIRITUAL WANDERING IN THE SYSTEM OF VALUES OF LESKOVS COORDINATES («PEACOCK»)
В статье, утверждающей странничество как древнейший архетип русской словесности, национальной культуры, на материале рассказа «Павлин» рассматривается духовное странничество героя как особая ле-сковская аксиологическая парадигма искания Божьей правды, где «божеское» и «человеческое» выступают как художественно-смысловые координаты понимания писателем русского человека, верившим в победу «божеского», духовно-нравственного в человеке.
Ключевые слова: павлин, странничество, ценностные координаты, духовная эволюция, рационалист, титан духа.
The article, claiming wandering as the ancient archetype of Russian literature, national culture considers on the material of the story "Peacock" the spiritual wandering hero as a special Leskov^s axiological paradigm, as the search for God's truth, where "divine" and "human" are as artistic and conceptual coordinates of understanding by the writer of the Russian people, who believed in the victory of the "divine", moral and spiritual in man.
Keywords: peacock, wandering, value coordinates, spiritual evolution, rationalists, titanium spirit.
За суетным мельканием материального «разнотравья» сегодня очень важно нам не забыть тех высоких идей и ценностей, которые всегда отличали русскую словесность, да и человека: ведь недаром говорят: «Человек стоит ногами на земле, а руки простирает к небу».
В этой связи обращение к Лескову весьма злободневно: в наследии этого большого мастера слова есть сокровенная сердцевина - внимание к вопросам нравственно сти.
Моралист с «религиозным наклоном», Лесков всю свою жизнь посвятил изучению человека, стремясь постичь величие и слабость, веру и сомнения, борьбу добра и зла в его душе. Исследователи творчества писателя (О.Анкудинова, И.Столярова, Г. Курляндская, Н.Н. Старыгина, А. Горелов, Г. Косых, Б.С. Дыханова, Е.В. Тюхова и другие) давно отметили связь философско-религиозных взглядов писателя с темой «праведниче-ства», связанной с идейными исканиями писателя.
Отметим, странничество - типичное явление русской жизни: ведь Россия, считал Н.А. Бердяев, страна странничества и искания Божьей правды. Странничество выступает и как древнейший архетип нашей словесной культуры.
Уже в фольклоре мотив странствий предстаёт как парадигма архаического сознания, в котором реализуется «хронотоп чудесного мира», восходящий к библей-
скому дискурсу, в котором сакральное пространство новозаветного рассказа о земном пути Спасителя вмещает в себя множество путей, но только один - путь Господа и его верных последователей - оказывается хотя и трагическим, но единственно спасительным - это то, что Бог предполагает реализовать в человеке.
Древнерусский дискурс перенимает опыт первых христиан-странников, подражающих Христу, сказавшему: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» [Мф., 8:20] - и учившему «Не собирайте себе сокровищ на земле..», «но собирайте себе сокровища на небе...» [Мф., 6:19-20], «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его» [Мф.6:33].
Русская культура обладает специфическим, весьма значимым «опытом» странничества как особой феноменологии, как ментального свойства русской души, стремящейся к бесконечным исканиям. Этот опыт, исток которого, на мой взгляд, в «Хожения игумена Даниила» и «Хожения за три моря» Афанасия Никитина, нашел свое выражение и в национальной философской (Н.А. Бердяев, Б.11. Вышеславцев, И.А. Ильин, Н.О. Лосский, В.В. Розанов, Н.С. Трубецкой, Л.И. Шестов и многие другие) и литературной традициях, что проявилось в творчестве всех крупных русских художников слова.
Например, у С. Пушкина мотив странствования связан с темой пророчества и изгнанничества, поисков и
© Л.М. Петрова © L.M. Petrova
обретения нетленных духовных ценностей, достаточно вспомнить образ Поэта, кавказского пленника, Евгения Онегина, Странника в одноименном произведении.
К этому мотиву обращался и Гоголь. В организации сюжета поэмы «Мертвые души» мотив странствий главного героя приобретает сюжетную аксиологически-смысловую функцию, «путешествие» Чичикова трансформируется в многофункциональный символический образ дороги: в финале мчится тройка-птица, чаемая автором по пути духовного, православного возрождения России.
Этот мотив оказался созвучен, органически близок и Лескову. Более того, он отразил характерную особенность его собственной биографии: Лесков не раз вспоминал о том, что он «с возка и с барки повидал всю Русь», «изъездил Россию в самых разнообразных направлениях». Годы скитаний и странствий дали Лескову огромный материал наблюдений, выразившийся в образах, которые питали творчество писателя в течение всей его жизни.
Это было время, когда существовали разнонаправленные философские учения, когда широкое развитие получили такие движения, как революционно-демократическое и нигилистическое, когда «желательны были люди стереотипного издания» (Лесков), когда предпринималась попытка изменить систему ценностных координат, которая была исконной для русской культуры: и это были ценности прежде всего духовные - религиозно-православные. Ценностная иерархия, как известно, в христианстве христоцентрична - это учение об Иисусе Христе как «мере всех вещей» (арх. Софроний Сахаров), поэтому в модели взаимоотношений человека, общества и культуры акцент смещён на нравственный императив, который гармонизирует все отношения.
Лесков категорически не принял идеи отрицания, скептицизма и разрушения, противопоставив им христианское понимание мира и человека. Духовную опору писатель нашёл в образах праведников, богатырей духа, демонстрирующих «труженичество во Христе» (В.Н. Топоров).
В странничестве Лескову важно, прежде всего, покаяние как воплощение религиозных заповедей, как поиск правды и благодати, как национально-ментальная черта русского человека. Через мотив странствия писатель выразил своё миропонимание. Он, по словам М. Горького, создал для России иконостас ее святых и праведников. И это не случайно: писатель-христианин остро чувствовал атмосферу своего времени, видел духовный раскол в общественном сознании, кризис веры. Создавая цикл о «русских антиках», в предисловии к первому из этих рассказов («Однодум», 1879), автор объяснил их появление. После разговора с «одним большим писателем» (это был А.Ф. Писемский), каждый раз «умиравшим» от «встречи» с жизненными и человеческими «мерзостями», Лесковым овладело «лютое беспокойство»: «Если без трёх праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, - думал я, - то как
же устоять целой земле с одною дрянью, которая живет в моей и в твоей душе, мой читатель?... и пошёл я искать праведных <.> но куда я ни обращался, <.> все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот и другой знавали. Я и стал это записывать»1.
Такие произведения, как «Однодум». «Кадетский монастырь», воспроизводят построение идеального образа иерархической модели мира и её разрушение; трагический конфликт между двумя ценностными координатами: служба-устав и христовы заповеди - дан в рассказах «Человек на часах» и «Фигура»; рассказы «Несмертельный Голован», «Очарованный странник», «На краю света», «Некрещеный поп» и многие другие отражают представления Лескова о концептуальных категориях христианской системы ценностей, а так как христианское миропонимание Лескова включает в себя идею божественного происхождения мира и человека, писатель пытается найти духовную опору в личности человека, который «творит» в самом себе образ Божий.
В этом контексте и рассматривается лесковский рассказ «Павлин».
Герой рассказа - «гордец по религии» - не совсем типичен в серии лесковских праведников, к которым относились слова писателя: «Тут, видите, вера прирожденная, и живет она у человека по-домашнему, за па-зушкой: вот он и с пророком побеседовал, и во «славу Божию» поел, и во имя той же «славы» спать пошел»2.
Герой рассказа - Павлин Певунов - явно незаурядная личность. Писатель не случайно даёт герою имя Павлин, заключающее в себе противоречивое единство. В христианстве павлин, с одной стороны, - символ вечной жизни, всеединства и взаимосвязанности, а с другой - символ гордыни и тщеславия.
Уже в начале рассказа Лесков окружает читателя как бы двойным пространством: это - реально видимое, связанное с повествователем и его спутниками и параллельно с ним существует другое, не увиденное ими, сакрализованное, священное пространство Валаама, с которым будет связана история судьбы Павлина.
Герой Лескова, рекомендуемый рассказчиком как замечательный человек, был крестьянином, «откупился на волю», «был обучен музыке», довольно начитанный, от природы чрезвычайно честный, с чувством собственного достоинства человек, служит швейцаром в одном из петербургских домов. Рационалистически мыслящий, он самоотверженно и педантично исполняет служебные обязанности. Это ведёт к сложным и глубоко трагическим обстоятельствам: Павлин оказывается на стороне алчной, безнравственной хозяйки-домовладелицы, которую, однако, «терпеть не мог и презирал», а ревностное исполнение должностных обязанностей порождали жестокость и деспотизм по отношению к жильцам дома,
1 Лесков Н.С. Собр.соч. В XI т. 1956-1958. Т.6. М.,1957. С.642. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте, с указанием тома и страницы.
2 Лесков Н.С. Очерки и рассказы. Петрозаводск: Карелия,
1988. С. 166.
которых он регулярно обходил для сбора квартирной платы, «не удостаивая... ни гнева, ни сожаления», чем невольно демонстрировал равнодушие к «мелким страданиям людей» [V:220]..
Таким образом, уже в экспозиции образа героя, аттестованного, как «антика в пёстрой ливрее», зашифровывалась не только ёмкая формула структуры художественного образа - здесь таится и антиномия, ждущая своего взрыва, что и произошло в конце концов. По мере развития повествования бытовой конфликт сменяется противостоянием героя, переживающего глубокую внутреннюю драму, с апастасийным миром.
Нравственный императив поприща-службы, как учит Писание, выступая надежным маяком для поступков человека перед лицом мирских соблазнов и искушений, казалось бы, должен уберечь и героя Лескова. Но Павлин не только самоотверженно исполняет свой служебный долг, он имеет своё credo, свою цель, согласно которым: «.всякий человек должен прежде всего свой долг исполнять.всякий о своей беде много сам виноват, а потворство к тому людей еще более располагает. надо помогать ему на ноги становиться и о себе вдаль основательно думать, чтобы мог от немилостивых людей сам себя оберегать» (V:238).
Нетрудно заметить, что при лексическо-семантической доминанте, как слово-понятие «сам», центром всех теоретических построений «гуманистической философии» Павлина выступает его эгоцентрическое Я.
Не принимая credo героя, Лесков подаёт своего героя в окружении двух «аксиологически противоположных ассоциативных ориентиров»3, явно неоднозначных: с одной стороны, герой напоминал «олимпийца Гёте», видящего только «общую гармонию» и не замечающего «мелких страданий людей», а с другой — ассоциация с птицей, дающей представление о важном, надменно-гордом, самодостаточном, надутом от собственной значимости человеке.
Ощущение своего совершенствования, победы над собой, подсказывает автор, легко могут вызвать самонадеянность и довольство собой, ведущие к развитию гордыни: Павлин, действительно, пишет Лесков, «был очень горд и важен не только с вида, но и по характеру -самоуважающему, твердому и даже надменному», а потому и не допускал «ни малейшего сближения с собою никого» [V:217]. Н.О. Лосский напоминает: «Надежной защитою против этой опасности может служить только проникнутость всего нашего существа пониманием следующей абсолютно достоверной истины: подлинное совершенное добро гармонически связано со всем миром и с Богом ..всякое достижение добра должно быть относимо не столько к себе, сколько к Богу, и быть мотивом для восхваления Его, а не себя»4.
Павлин делал «всё как должно, убеждённо полагая, что «а уже оно само непременно всё выйдет как следу-
ет на настоящую пользу» [V:249]. «Всякое достижение добра» героя: выкуп себя и родственников, помощь им по хозяйству, «окна у жильцов», выставляемые «для блага человечеств», «себя не погубил» (хотя «многие женщины.к этому виды подавали»), разработанный в соответствии со своими взглядами план воспитания сиротки Любы - всё это «подвижничество» было следствием его credo, понимаемое автором как «духовная прелесть». В соответствии с православным вероучением - это форма лести самому себе, самообман, гордыня. Самообольщение рождает такое возвышение человека, за которым стоит не просто грех гордыни, но почти обо-жение себя.
Лесков подчеркивает, что Павлин забывает одну из заповедей Евангелия (правда, он вспомнит о ней -об учительной лозе - но слишком поздно). Заповедь от Иоанна гласит: «Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Иоан. 15:5). Гордость же, по мнению отцов церкви, писания которых писатель знал хорошо, «есть отвержение Бога, бесовское изобре-тение...исчадие похвал...виновница падений.грехов хранилище, причина немилосердия, неведение сострадания» (Иоанн Лествичник. Лествица, или Скрижали Духовные. Слово 23.5
Не выстраданный грех гордыни порождает новые.
Гордость, эта «виновница падений, грехов хранилище», становится роковой ловушкой для героя, куда он попадёт, связав свою судьбу с воспитанием сиротки Любы, ставшей для Павлина искушением земными радостями и греха. Под искушением в молитве Господней, трактует библейская энциклопедия, «должно разуметь, такое стечение обстоятельств, в котором есть близкая опасность потерять веру или впасть в тяжкий грех. Искушение на людей приходит от плоти, от мира, от других людей или от дьявола»6. Не будучи способен «ни к какому коварству и предательству», не подозревая его в других, герой стал жертвой «прежестокой игры» свой безнравственной, расчетливо-жестокой, своекорыстной хозяйки дома, ловко сыгравшей на тщеславии юной воспитанницы Павлина, мечтавшей «перенестись из швейцарской в бельэтаж». Для этого Любе надо выйти замуж за своего благодетеля. Нежная же привязанность героя к сиротке с годами переросла в состояние, обозначенное Лесковым так - «Павлин. был жестоко влюблен». А после того, как генеральша «прямо открыла перед ним двери рая, - с горькой иронией пишет Лесков, - у пятидесятилетнего Павлина «закружилась голова, он позабыл все доводы рассудка, заставлявшего его не мечтать о Любе», и к удивлению, сделался болтлив, хвастлив, «стал молодиться».
Павлин переживает испытание, в основании которого - земная, «тварная» любовь, сопряженная с желанием обрести «счастье себе и подругу». Любовь, вскружившая старику голову, трактуется как страсть жестокая,
3 Тюхова Е.В. Структура характера у Лескова и Достоевского// Творчество Н.С. Лескова. Курск, 1980 С.58.
4 Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 175.
5 http://lib.pravmir.ru/library/book/937 [Дата обращения 27.02.2014]
6 Библейская энциклопедия: В 2- книгах. Кн.1. Репринтное воспроизведение издания. М., 1991. С.300.
безумная, всёпоглощающая; это - любовь-сластолюбие. Отдавшись безоглядно любви, Павлин, «что называется, ослеп и осуетился[У:252]. Он, ранее имевший презрение к тщеславию, стеснялся теперь тем, что Люба «родовая барышня, а он лакей». Строгий к другим, он не мог повлиять на своеволие сначала своей хорошенькой юной воспитанницы, а потом - жены, напротив, ему нравилось служить Любе и «во всём поблажать ей». Жизнь и судьба оказались в опасности искушения суетным, а потому расплата, беда были неминуемы: молодая женщина, презиравшая мужа «со всей жестокостью без-натурности» [У:244], искушаемая людьми недостойными, предалась греху блуда.
С этого момента конфликт «видимый» (конфликт героя с жильцами дома) переходит в «невидимый», связанный с душевными муками Павлина, рассказ о которых весьма важен и значим для раскрытия позиции автора, его аксиологических координат.
Дом Анны Львовны, аттестованный рассказчиком как «дом страшный», предстаёт своеобразной микромоделью мира, в котором после трагических событий ясно обозначаются два противостоящие друг другу пространства: видимое (как сейчас принято называть) феноменальное и невидимое (ноуменальное) пространства. Ноуменальное пространство (от греч. №итепоп как нечто иррациональное) - это невещественный мир, духовный мир, связанный, с симпатичным автору героем. Это мир душевных страданий Павлина, его выбора, искушения, раскаяния, воскрешения духа на пути Богопознания. Феноменальное пространство здесь - это повседневная реальность, окружающая героев жизнь со всеми её сторонами и поступками. Феноминальное пространство - это главным образом, общество «немилостивых людей». Как хронотоп-символ петербургского света, «бельэтажа» - это мир зла и бездуховности, лжи и стяжательства, корысти и предательства, нравственной распущенности. Это неправедный мир предстаёт в акси-ологически отрицаемом аспекте. Но в этом феноменальном пространстве есть пространство и нашего героя: его комната, «очень маленькая, но преопрятная и приютная», описание которой глазами рассказчика прибавляет положительную черту к Павлину. Постоянно закрытая на ключ и недосягаемая ни для кого, она демонстрирует не только изолированность героя от пространства дома генеральши, самостоятельность и независимость, но и закрытость, обережение своего внутреннего мира: ведь Павлин не имел ни со средой, ни со служащими дома «ничего общего ни по уму, ни по характеру». «Клетка»-комната (как Лесков называет комнату героя) как хронотоп концептуально содержателен: за ним скрывается не только «гордец по религии, но и человек, лишенный подлинной свободы. Эта маленькая комната потенциально таит в себе «священный», отличный от бельэтажа аскетический мир героя. Т.о. хронотоп в произведении включает в себя ценностный момент. И в соответствии с лесковской моделью мира в рассказе обозначается аппозиция двух миров-пространств: неправедного и праведного - маркирующихся на основе христианской этики.
Человек, по Лескову, говоря современным философским языком, одновременно принадлежит и феноменальному пространству, и ноуменальному, заключающему в себе сакральный мир, являющийся одним из ключевых понятий христианской космологии. Антропология Лескова включала христианское понимание человека как подобие Божие, понимание каждой личности как неповторимой и особенной, судьбы её как «путь креста», центром которого является нравственная жизнь, внутреннее преображение личности, идеалом которой является Христос.
Писатель Лесков свято верит в духовное начало человека, глубочайшая суть которого «там, где его лучшие симпатии» [Х1:523], как верит и в то, что человек наделён свободой нравственного выбора, той свободой воли, которая «есть наша ни от кого и ни от чего не зависящая способность самоопределения по отношению к добру и злу»7. И этот момент нравственного выбора соотносим с каждодневной жизнью человека. Лесков глубоко убеждён и в том, что ««Прямолинейных натур <...> нет в природе: живой человек гораздо сложнее и добро у него мешается со злом, его намерения часто не находятся в соответствии с его поступками.»8.
Павлину «самоопределение по отношению к добру и злу» далось трудно. Трагедия, разразившаяся над ним и Любой, сразу представшей и неверной женой, и воровкой, и арестанткой, поразили героя. Находясь в состоянии сильнейшего возбуждения, он даже «опасался как бы не мог во гневе сделать чего не должного». Душевный кризис Павлина, который «был восхищен из самого себя, Лесков рисует как обнажение ноуменального мира в противоборстве его сил: тёмных и светлых, бездны и неба, Божеского и Диавольского. Не случайно рассказчик состояние героя сравнивает с изображением эмблематической фигуры на «картинке Страшного суда» в Эрмитаже, на которой «одновременно виден вверх бог в его небесной славе, а вниз глубина преисподней с её мрачным господином и отвратительными чудищами, которые терзают грешников»[У:262].
Лесков убеждён, человек сам творит добро или зло, праведное или неправедное, совершая свободный выбор. Герой Лескова оказался богатырём духа: он страдал мучительно, но «торжественно и благоговейно, заглянув в «бездну», устоял и «созерцал, откуда ниспал и куда ещё глубже того мог погрузиться и низвесть с собою другое существо (жену. - Л.П.), - и он принял всё над ним разразившееся, как вполне заслуженный удар учительной лозы.», демонстрируя при этом величие своей души, думая в большей степени о дальнейшей судьбе жены.
От православия идет представление об особой роли страдания, оказывающего огромное влияние на духовное развитие человека. Страдания внутренне очищают человека, разрушают чувство самодовольства и самодостаточности, убежденности в эгоцентрическом «Я».
7 Митрополит Филарет (Вознесенский). Христианских катехизис. Санкт-Петербург : Библиополис, 2006. С. 20.
8 Тюхова Е.В. Структура характера у Лескова и Достоевского // Творчество Н.С.Лескова. Курск, 1980. С.42.
Павлин говорит рассказчику: «... господь явил свою милость: я внял, что я прах, что я весь образован из брения и что все вожди страстей могут орать и сеять на хребте моём: страсть, гордость, нечистота, и сластолюбие, и ревность, и. и. склонность к убийству.» [У:263]. Впервые Павлин Певунов пережил религиозное переживание духа, в котором, как писал С.Булгаков, «дано... непосредственное касание мирам иным, ощущение высшей, божественной реальности, дано чувство Бога. человек в себе и чрез себя обретает новый мир, пред которым трепещет от страха, радости, любви, стыда, покаяния»9. Все эти чувства сполна испытал, ощутил в себе лесковский герой, переживший «непосредственное опознание Бога и живой связи с ним», а ведь «опознание Бога» только тогда и возможно, когда почувствуешь свою слабость, беззащитность, ничтожность, греховность перед чем-то высоким и вечным, и раскаяние переполняет душу: «Простите меня, - обращается Павлин к юноше-рассказчику. - . Я . сам я теперь ничьего прощения не стою, а ради Христа .во имя Христово . простите !.. Дух внутри . меня теснит . и . бьет в совесть и язык подвигает к гортани» [У:263]. После этого «он пошёл в церковь».
Своеобразие Павлина-человека до трагедии в том, что в своих поступках-действиях он руководствовался рациональным понятием пользы, жил рассудком, но судьба и сам герой меняются после встречи с сиротой Любой, которая «сделалась ему чрезвычайно жалка»[У:237], весьма значима деталь «сделалась жалка» - это первое, заявленное писателем, проявление сердечного порыва героя. После «рокового испытания» писатель «уводит» своего героя подальше от общества, от «немилостивых людей» с тем, чтобы дать герою возможность жить сердцем, когда душа чувствует и способна отличить добро и зло, истинное от ложного, свет от тьмы. Павлин, зная о любви жены к Доде, стремится соединить их. Инсценируя свою смерть, он вместе с Любой следует за ссыльным Додей, представ перед ним «не в злобе оскорбленного мужа, а в великой кротости смирившего себя христианина» [У:267]. Этот душевное состояние героя может трактоваться как выход из «слепоты» и суетности, как высокая победа духа и обращает читателя к мудрым словам Христа: «Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя возвысится"(Лк. 14: 8-11).
Лесков использует удивительный приём в рассказе о судьбе Павлина, героя, пополняющего собой галерею праведников. Писатель обращается к сравнению Павлина и Доди (сына генеральши) в проявлении ими чувства к Любе, которое маркирует ценностные качества героев. Насколько Павлин в любви - человек верного, благородного и великого сердца, настолько низок и мелок Додя, чей образ снижается до комического. Если отношение Павлина к Любе определяется христианскими заповедями, определяющими положительную этическую ценность, то для Доди, живущего в пространстве
9 Булгаков Сергей. Свет невечерний: созерцания и умозрения. М., 2001. С. 33.
неправедного мира (да ещё в грехе блуда), понятия доброты, жалости, сомоотвержения, великодушия теряют свою ценность. Отсюда рождается (ещё одна великолепная сторона мастерства Лескова) комизм и ирония в повествовании при изображении перевернутого наоборот, изнаночного мира и его представителей. Достаточно вспомнить несколько сцен, где каждая деталь чрезвычайно выразительна и точна: Додичку, который, видимо, у очередной любовницы украл драгоценности, но которые он «переадресовал» на счёт Любы, «борзая тройка, - пишет Лесков, - умчала в телеге, в сопровождении двух жандармов, имевших в сумке предписание отвести милого шалуна гораздо дальше, чем рассказывала утром Анна Львовна», которая в свою очередь «красноречиво распространялась на тему о злонравном товариществе» и отвратительнейшей женщине, которые погубили её Додю. Не менее выразительно смешно и обличительно описание встречи в гостинице одного из подорожных городов Спиридона Андросова (Павлина) с Додей, описание, в котором речь и восприятие рассказчика соединены с несобственно-прямой речью героя, пустого, легкомысленного повесы. Сидя в гостинице новоявленный a la Хлестаков успел «перемигнуться с какою-то соседкою из противоположного дома, - соседкою, лица которой он, к слову сказать, надлежащим образом не рассмотрел, потому что чуть она появилась у окна в комнате, снаружи, перед этим окном вдруг встал и начал протирать рукавом стекла высокий, лохматый седой старик с огромною бородою, И черт его знает, откуда он взялся? , и вдруг это чучело вскакивает и ездит по стеклам своими лапами, точно нарочно для того, чтобы лишить доброго юношу возможности наслаждаться красотою соседки...», с которой он решил «разыграть. мимолётную интрижку». Досадно было только то, «что она все мелькала немножко слишком быстро, так что Додя никак не мог ее хорошо рассмотреть. Но зато это, конечно, еще более раздражило его любопытство, и он присел к окну с твердою решимостью не встать с места, прежде чем ее хорошенько увидит, Додя все сидел у окна и все дожидался, не покажется ли еще раз пояснее в окне его интересное vis-a-vis... А кстати, где делся этот седой козел? Его что-то нет... Впрочем. не успел сидящий во тьме Додя о нем подумать, как ему послышалось, будто скрипнула дверь его номера, и когда он обернулся, перед ним стоял упомянутый козловатый старик» [V:272]. Это был «окосматевший Павлин».
Находясь в долговременном путешествии и ссылке, Додя извлёк свою выгоду, давая другим «почувствовать, что тут замешены каким-то боком деспотизм», преследующий его «за свободу мысли» [V:270]. «Суетная боязнь» разглашения истинной причины ссылки совершила «куркен-переверкен - Додя женился на «швейцарке». Рассказ о нём писатель завершает трагикомическим повествованием: Додя пьянствовал, играл в карты, «дёргал и передёргивал», был часто бит «и наконец, к великому своему, но едва ли сознаваемому им счастью, совсем убит в драке», за неправильно взятый пятиалтынный с кону. Вот «цена» его жизни.
Павлин же на протяжении всего этого времени ни на одно мгновение не смутил души Любы, чтобы разлучит её с Додей. Напротив, посвятив свою дальнейшую жизнь нравственному воскресению Любы, он писал ей «прекрасные письма», в которых весьма примечательна оговорка о том, что письма писаны «от грешного раба к состраждущей Любови». В них - сочувствие, сострадание и та любовь к ближнему, которые завещаны Христом как залог человеческого братства и единения. Письма носят характер посланий. Они не только свидетельствуют о преодолении с Божьей помощью терзавших героя искушений, они свидетельствуют о просветлении духа страждущего: Павлин познаёт закон Божьей милости, Его благосклонности, Его желания спасения любого заблудшего, любого искушаемого. Это знание даёт Павлину право помогать советами, ибо «он своё вынес, отстрадал и, быв искушен, сам теперь может помогать искушаемым». Примечательно, что послания эти говорили не только о необходимости смирения и терпения, через которые пролегает дорога к Богу. Они раскрывали, что есть радость и счастье: «Ибо царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе».10
Павлин делится с Любой теми радостными, прекрасными, возвышенными переживаниями, которые он переживал как Богоприсутствие. Только в таком контексте возможно понимание слов Павлина о том, что «она должна радоваться, если несчастна, и сам радуется». О таком переживании-ощущении, когда «есть одно вечное, неподвижное днесь Ныне отпущаеши, - пишет Н.О. Лосский: «Если человек удостаивается этого опыта. он забывает всё и весь предаётся радостному прославлению Господа <...> Религиозный опыт, открывающий Бога. не только наполняет душу «радостью о Господе», но ещё и вызывает доверие к миру, сотворенному Им.уверенность в том, что мир способен воплощать в себе добро.. » 11. Но главный пафос писем-посланий связан с чувством «неземной любви и при том любви самой заботливой и самоотреченной» -с торжеством любви Божественной. Уверенный в том, что «душа по природе христианка», Лесков прославлял и утверждал воскрешение грешника.
10 Всемирное писание. Сравнительная антология священных текстов. М., 1995. С. 106.
11 Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. С.318-319. 3Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. М.,
2002. С.211. Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. М., 2002. С.211.
По духу письма Павлина, о которых сказано, что это были «большие и прекрасные» письма, представлявшие редкий и превосходный образец простого, но глубокого философски-мистического умствования» «умного и могучего человека», соотносимы со многими библейскими откровениями, например, с первым посланием к Коринфянам: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не допустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы могли перенести»12.
В библейском духе Павлин открывает Любе путь спасения через терпение, смирение, благоразумие и доброту. Ободряя, герой ссылается на пример из библии об искушении апостола Павла: «Не унывай: не нам слабым, а святому апостолу Павлу ангел сатаны был дан в плоть его, но он его победил, и ты победишь его силою» [У:277]. Заметим здесь, что лесковское представление о вселенной, соотносимое с христианской космологией, отсылает читателя к ноуменальному пространству, представленному двумя мирами: миром ангелов и Бога и миром Диавола и падших ангелов зла. Наставляемая Павлином на путь праведный, Люба ушла в монастырь и стала «настоящим ангелом» «кротости и милосердия; о доброте её и всепрощающей христианской любви» не забыли и после смерти этой «чистой сердцем старицы с выплаканными глазами».
Жизненный путь Павлина, маркирующий разные аксиологические парадигмы, вобрал в себя несколько этапов духовного развития: вначале иллюзорная свобода и независимость, упование на себя, породившие гордыню и, как следствие, искушение суетным, красотой плоти, затем греховное падение, покаяние, смирение, Богопознание. Судьба Павлина - это путь духовного странничества: обретение подлинных ценностей, среди которых, прежде всего, любовь Христова, весь смысл которой в одном: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев.19:18).
На пути обретения практического православного благочестия Павлин, по словам Лескова, предстаёт «титаном и богатырём духа».
В конце рассказа опять возникает образ Валаама как образ-символ - особое, святое место, на котором грешники перерождаются, где открывается, по мысли автора, путь России к Богу.
12 Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. М., 2002. С.211.
