CC BY
64
СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
J
в. ХОТЕЕНКОВ, кандидат, исторических наук
I»
«Друг Отечества)
(Михаил Никитич Муравьев)
Начало многочисленного рода Муравьевых положил в конце XV в. Василий Алаповский — сын боярский в великом княжестве Рязанском. У него было три сына: Осип по прозвищу «Пуща», от которого пошли Пущины, Иван по прозвищу «Муравей» и Иов. Иван III после разгрома Новгородской республики выселил несколько тысяч семей новгородцев в разные области России; в то же время перевел из разных областей России в Новгород множество людей и раздал им земли, конфискованные у новгородцев. В числе детей боярских, переведенных в Новгород в 1500 г., были Пуща и Муравей.
Иван Васильевич Муравей имел четверых сыновей: от старшего, Григория, по прозвищу «Мордвин», пошла старшая ветвь Муравьевых; от второго, Ивана, по прозвищу «Сморчок», — вторая ветвь; от третьего, Михаила, ведут свое начало третья, четвертая и пятая ветви; от младшего, Елизария, по прозвищу «Русин», пошла младшая, шестая ветвь.
Второй сын Михаила Ивановича Муравьева, Максим, по прозвищу «Зверь», имел сына Федора и трех внуков. От младшего, Пимена, пошла четвертая и пятая ветвь. Сын Пимена, Захар, имел троих сыновей: от старшего, Артамона, пошла четвертая ветвь, от младшего, Воина, пятая ветвь. Артамон Захарович имел четверых сыновей. Старшим был, Никита, отец нашего героя; затем шел Матвей-старший, женатый на внучке малороссийского гетмана Апостола; от этого брака родился сын, Иван, принявший фамилию Апостол. Он был женат дважды и от первого брака имел троих сыновей-декабристов: Матвея, Сергея, повешенного 13 июля 1826 г., и Иппо-
лита. Третий сын Артамона Захаровича, Матвей-младший, имел сына Захара, старший сын которого, Артамон Захарович, декабрист, умер в Сибири [1, с. 312-313].
Михаил Никитич Муравьев родился 25 октября 1757 г. в Вологде. Его родителями были статский советник Никита Артамонович Муравьев (1721-1799) и Софья Петровна Ижорина (1732— 1768). В 1760 г. Никита Артамонович вместе с семьей переехал в Оренбург, куда он был переведен на должность вице-губернатора. Здесь, достигши восьми лет, Михаил начал учиться немецкому языку у некоего Калау, а математику ему преподавал сам отец, служивший некогда инженером. В годы детства круг общения Михаила ограничивался семьей. Он любил и уважал отца и сестру. Позднее в своих «Записках» Михаил Никитич напишет: «Кто у меня отымет чувствования любви и почтения к родителю, который боится меня оскорбить даже в желании моего блага, даже в наставлениях, влагаемых в него мудростью? И сестра, любящая меня со всей силой невинности, имеющей нежный и просвещенный вкус и разум выше и постояннее обыкновенного разума женщины?» [2, III, с. 304].
В 1768 г. после смерти матери Михаил с отцом и сестрой перебрался в Москву и был отдан в университетскую гимназию, директором которой в те годы был М.М.Херасков. Уже здесь мальчик обнаружил незаурядные способности по разным предметам. К тому же году относится и начало литературной деятельности М.Н.Муравьева: он перевел с французского ряд стихотворений; именно за это был удостоен права произнес-
ти речь на французском и немецком языках на гимназическом акте 17 декабря 1769 г. [3, о. 170].
Проучившись два года в гимназии, Михаил поступил в Московский университет, где кураторствовал его двоюродный браг В.Е.Ададуров. Любимыми предметами Михаила были красноречие, курс которого читал А.А.Барсов, и философия в изложении И.М.Шадена. В университете М.Муравьев подружился со своим сверстником И.П.Тургеневым — будущим директором Московского университета. В «Послании к И.П.Тургеневу», написанном в 1774 г., М.Н.Муравьев так вспоминает свои университетские годы:
С тобою почерпать мы прежде тщались
званья:
Счастливы отроки в возлюбленных местах, Где вьючилась Москва в кичливых берегах Изображает Кремль в сребре своих
кристаллов, Где музам храм воздвиг любимец их
Шувалов;
Где Ломоносова приемля мирный звон, Поповский новый путь открыл на геликон; Где Барсов стал по нем ревнитель росска
слова
И Шаден истину являет без покрова: Там дружбы сладостной услышали мы
глас... [2, I, с. 63].
В университетские годы обозначился и характер Михаила Никитича. «Он был кроток и смирен, приятелями он имел одного или двоих одинаковых лет и одинаковых нравов; был весьма добродетелен, ибо ежели из бедных кто просил у него милости, то отдавал он все, что у него было». К 16-ти годам это был юноша, полный стремлений к дальнейшему самообразованию, «ревности к учению» и вместе с тем склонный к мечтательности и оптимизму [4].
Обстоятельства заставили молодого М. Муравьева прервать обучение. Пробыв в университете три года, он по делам службы отца переехал в Архангельск. Михаил Никитич был раздосадован, так как считал, что пребывание в отдаленной провинции скажется в «непросвещении в поступках и обхожде-
нии». Единственным средством избежать «благополучия в спокойной неизвестности» М.Н.Муравьев считает книги. Он «просиживал дни за Корнелием в городе Архангельске и в Вологде за Вирги-лием, которого разумел половину» [2, III, с. 278-279]. Пребывание в Архангельске оказалось недолгим, так как Никиту Артамоновича перевели сначала в Петербург, а затем почти немедленно он получил назначение в Тверскую казенную палату. В Твери Михаил Никитич пробыл несколько месяцев, оставив об этом времени весьма краткое воспоминание: «В Твери совершилось возвращение моего разума» [2, III, с.278].
В 1774 г., когда М.Н.Муравьеву не исполнилось еще и 17 лет, он был зачислен на службу в лейб-гвардии Измайловский полк. Следует напомнить, что поступление в гвардию предполагало личное знакомство кандидата с императрицей. Наряду с этим претендент должен был быть блестяще образован, иметь безупречную репутацию, знать все тонкости светского этикета и даже обладать характерным гвардейским акцентом. Всеми этими достоинствами М.Н.Муравьев обладал, что давало ему право принадлежать к высшему свету. Позже М.Н.Муравьев с сожалением вспоминал о «расточеных минутах суетной и несвободной жизни в Петербурге» и о том, что он тогда вынужден был «оправдываться перед собственной совестью в своем бездействии» [2, III, с. 277-278].
Светская жизнь Петербурга притягивала не только высших сановников, представителей знатных фамилий и гвардейских офицеров, но и культурную элиту. Императорской милости искали М.М.Херасков и Г.Р.Державин, В.И.Майков и М.Н.Карамзин. Несмотря на все издержки, шумная жизнь столицы открыла молодому М.Муравьеву реальные возможности удовлетворения его литературных мечтаний и самообразования. Этому способствовала присущая тому времени особая узость культурного круга — все на-
ходились либо в хорошем знакомстве, долгой семейной дружбе, либо в свойстве и даже в родстве — близком или очень отдаленном, все принадлежали к масонскому братству. Михаил в своих письмах родным описывал прием, который встретил в кругу Хераскова, где перезнакомился с широким кругом новых лиц. Он пишет, например: «обедал я вчерась у Михаила Матвеевича Хераскова, где были также Петр Матвеевич с женою и княжна Урусова»; «обедал у Новикова и ужинал у Хераскова в числе человек тринадцати»; «обедал у Новикова с Княжниным» и т. д. Из писем видно, что он с головой окунулся в эту среду, в новую для него жизнь [5, с. 308, 311].
Можно предполагать, что к этому времени относится знакомство М. Н.Муравьева с Н. Л.Львовым, который также служил в Измайловском полку и также страстно любил литературу. Это «пламенный любитель всех отраслей искусства и знаток во многих из них — поэт, живописец, архитектор, механик, а отчасти и музыкант» был душой литературного кружка, в который входили Г.Р. Державин, И.И.Хемницер, В.В.Капнист и др. Вполне естественно, что такая личность не могла не заинтересовать М.Н.Муравьева. В ту же пору, по-видимому через Н.А.Львова, М.Н.Муравьев познакомился и с И.И.Хемницером, который только что появился на литературном поприще. Однако особое место среди его знакомых занимала фигура известного уже тогда поэта В.И.Майкова. Именно он руководил первыми литературными опытами начинающего писателя, о чем с чувством величайшей благодарности Михаил Никитич вспоминал впоследствии.
Наряду с литературными знакомствами и службой в Измайловском полку, М.Н.Муравьев не упускал случая пополнить свое образование. Он стал посещать лекции профессоров Академии наук, где слушал математику у Л.Эйлера, а физику — у Л.Ю.Крафта. Продолжая заниматься самообразованием, он изучил греческий, английский и итальянский
языки. Все эти занятия способствовали расширению его литературного образования и обеспечили репутацию весьма просвещенного человека, получившего «в молодости классическое образование» [6, с. 322]. М.Н.Муравьев становится членом «Вольного собрания любителей российского слова» и входит в «Дружеское ученое общество» Московского университета.
В эти годы складываются жизненные идеалы М.Н.Муравьева. Просвещение он считает одним из самых действенных средств для приобретения добродетели: «Просвещался, становимся мы добродетельными. Учение оживотворяет в сердце нашем семена добрых качеств» [2, III, с. 267]. Научный кругозор М.Н.Муравьева был широк, стремление к знанию не было односторонним. «Сколько счастлив тот, в каком бы состоянии, в каком бы возрасте он ни был, который с душевным удовольствием пробегает поле наук!... Движение светил небесных, строение тела, зрелище внутренностей земли, рассмотрение человеческих пороков и добродетелей, картина умерших поколений, картины чувствований сердечных, размышление о законах, искусствах: вся система наук, величественное и разнообразное здание, есть спокойное убежище от пороков, страстей и праздности» [2, III, с. 268-269].
В 1783-1784 гг. М.Н.Муравьев принял участие в выходившем под эгидой Российской академии «Собеседнике любителей российского, содержащем разные сочинения в стихах и в прозе некоторых российских писателей». В сборнике, наряду с одами Г.Р.Державина, стихами Я.Б.Княжнина, М.М.Хераскова, И.Ф.Богдановича, П.А.Плавильщи-кова и др., записками и фельетонами Екатерины II, было напечатано много его прекрасных стихотворений «во знак чувствительной души». М.Н.Муравьев был плодовитый и разносторонний писатель. От него остался ряд трактатов: «Краткое начертание российской истории», «Рассеянные черты землеописания российского», «О свойстве и происхож-
дении языков», «Совокупление идей», «Рассуждение о различии слогов». Кроме того, он написал много од, эпистол и дидактических стихотворений. Современники хвалили произведения М.Н.Муравьева; считая его «после Карамзина в прозе лучшим у нас писателем своего времени» (Вигель), находили, что и стихи его, «без сомнения, будут стоять наряду с лучшими его произведениями в прозе» (Батюшков). Не менее хвалебные отзывы сохранились о нем как о человеке. М.Н.Карамзин признавал в нем «прекрасную, нежную душу, исполненную любви к общему благу», Вигель считал его «образцом всех добродетелей», а К.Н.Батюшкову он представлялся «одним из сих светильников философии, которые некогда рождались под счастливым небом Аттики для утешения и назидания человечества красноречивым словом и красноречивейшим примером». Но не все разделяли это мнение. Н.И.Греч относился к творчеству М.Н.Муравьева более критически: «Он писал по-русски хорошо, но сочинитель, творец был слабый. Изданные по смерти его сочинения были выправлены и прославлены племянником его Батюшковым» [6, с. 323].
Активное участие в литературной и издательской жизни конца 70-х — начала 80-х гг. XVIII в. сделали М.Н.Муравьева заметной фигурой в обществе — он стал признанным основоположником русского сентиментализма. В 1785 г. по просьбе Екатерины II М.Н.Муравьев стал воспитателем вел. кн. Александра и Константина и преподавал им русский язык, русскую историю и словесность, а также нравственную философию. Несмотря на замечание Н.И.Греча, что его «ученики не принесли большой чести своему учителю: они не умели писать по-русски» [6, с. 323], свои обязанности М.Н.Муравьев выполнял с величайшим усердием и увлеченностью. Тем более, что необходимые учебные книги отсутствовали, и учитель сочинял краткие, доступные для своих питомцев, назидательные рассказы, где легким и эмоцио-
нальным языком излагались фрагменты нравственной философии, истории и словесности.
Предмет нравственной философии или нравоучение М.Н.Муравьев понимал очень широко, включая сюда «естественное право, определяющее отношение человека к Богу, к ближнему, к самому себе», «политику», в которую включал изложение гражданских обязанностей, и международное право с нравственным акцентом.
Оптимистически смотря на природные начала каждой человеческой личности, М.Н.Муравьев высказывал мнение, что стоит только знать, как и что делать, чтобы делать и поступать хорошо, быть вполне нравственным. «Мы только оттого порочны, что мы незнающи», говорил он [2, III, с. 46]. Отсюда глубокая вера в практическую силу «философии нравственной».
Высшим развитием нравственной личности человека является полное и верное понимание им своих общественных обязанностей: в этом — главное «достоинство человека, как существа, живущего для общества и для потомства». Впрочем, такая позиция не мешала М.Н.Муравьеву сентиментально-мечта-тельно утверждать, что истинное «блаженство» человека — в его освобождении от всяких общественных обязанностей. «Ежели бы мне надобно было представить очевидное изображение человека, я бы сказал: блажен обитатель спокойной сени, на уединенном лугу, близ источника тихой и прозрачной реки, под деревом, им самим насажденным и которою благотворный лист защищает его от свирепости ветра! Уединение и бедность ограждают его от нападения нечестивых. Путь жизни его есть тайная тропинка, которую любит находить приятная задумчивость чувствительного человека» [2, III, с. 52-53].
По русской истории М.Н.Муравьев для своих учеников написал «Эпохи российской истории», «Письма к молодому человеку о предметах, касающихся истории и описания России», «Рассеянные
черты из землеописания российского». Эпизодические рассказы были вполне уместными в условиях, когда в сравнительно короткое время нужно было охватить широкий круг исторических событий. При отборе преподаваемого материала М.Н.Муравьев руководствовался тем, что «в шествии истории не должно останавливаться над происшествиями бесплодными и уединенными, которых действие было мгновенно или телесным пределами ограничено, над сего утомляющей картиною брани и сражений, давно позабытых, с маловажными причинами, их внушившими. Те только происшествия заслуживают все-таки внимания, который были ступенями или препятствиями народного восхождения от дикости и невежества к просвещению и знаменитости. Начертание их, освобожденное от побочных обстоятельств, впечатляет в разуме неизгладимое воспоминание. Особливо достойны внимания наблюдаемые нравы, владычествующий образ мыслей, успехи общества, правила, заблуждения, обряды, которыми отличается каждое столетие» [2, II, с. 110]. Таким образом, М.Н.Муравьев считал, что при выборе из обширного исторического материала нужно отдавать предпочтение тому, что наиболее существенно и в образовательном отношении наиболее полезно. Уроки истории М.Н.Муравьева носили больше историко-куль-турную направленность, нежели сугубо историческую. Рядом с вопросами политическими он говорил не только о климатических и других природных условиях страны, о торговле, промышленности, финансах, законодательстве, но и об успехах и достижениях искусства и литературы. Причем историческое повествование М.Н.Муравьев часто прерывал нравоучительными экскурсами.
Вместе со своими воспитанниками «дядька» обсуждал прочитанные рассказы, тем самым влияя на их интеллектуальное и нравственное развитие, содействуя формированию у них благородных мыслей и качеств личности, гуманному отношению к людям, возвышен-
ному пониманию прав и обязанностей государства, побуждая укреплению уважения к науке и литературе. Таким образом, М.Н.Муравьев, как наставник, в той или иной мере, содействовал образованию того «идеализма», который составлял весьма характерную особенность нравственного склада Александра I.
По окончании воспитания великих князей М.Н.Муравьев перешел из военной службы в статскую, получив тайного советника. По-видимому, в это время Михаил Николаевич женился на баронессе Е.Ф.Колокольцовой — наследнице огромных имений в разных губерниях VI миллионного состояния. От этого брака он имел двоих сыновей, впоследствии декабристов: Никиту (09.09.1795-28.04.1843), одного из основателей Союза спасения, члена Союза благоденствия, автора проекта конституции и Александра (19.03.1802-24.11.1853), сосланных в Сибирь и там умерших. «С женой Михаил Никитич жил любовно и дружно. Их большой дом на Караванной улице был всегда открыт для друзей и родственников, которые, по тогдашнему обычаю, приезжая из провинции, иногда целыми семьями, подолгу жили у гостеприимной и бесконечно доброй Екатерины Федоровны. По воскресеньям были у них семейные обеды, и случалось, что за стол садились человек семьдесят. Тут были и военные генералы, и сенаторы, и безусая молодежь, блестящие кавалергарды и скромные провинциалы, и все это были родственники, близкие и дальние» [7, с. 143].
Женитьба на богатой наследнице позволила Михаилу Никитичу всецело отдаться своей любви к книгам и искусству. Он и всегда очень любил живопись и постоянно посещал студии художников, но теперь он мог помогать им материально, что делал в широких размерах. Собранную им великолепную и обширную библиотеку он после смерти своей завещал Московскому университету.
Мы не располагаем точными сведениями о том, как складывалась собствен-
но служебная деятельность М.Н.Муравьева в годы царствования Павла I, но в 1800 г. он был назначен сенатором.
С воцарением Александра I Михаил Никитич был назначен статс-секретарем по приему прошений в собственном кабинете императора. По свидетельству Н.И.Греча, «статс-секретарст-во его по принятию прошений было плохое. Чиновники его делали что хотели. Швейцар и слуги Муравьева славились классической грубостью и дерзостью». Н.И.Греч объясняет такое положение тем, М.Н.Муравьев был «человек добрый, кроткий, благородный, умный, но слабый и бесхарактерный...» [6, с. 322]. Однако слабохарактерность не помешала Михаилу Никитичу оказать русской исторической науке неоценимую услугу. Своим влиятельным ходатайством перед императором статс-секретарь выхлопотал Н.М.Карамзину, издававшему в 1802-1803 гг. «Вестник Европы», звание официального историографа. Рескрипт Александра I от 31 октября 1803 г. позволил историку оставить журнальную деятельность и всецело заняться написанием «Истории Государства Российского».
Среди преобразовательных планов нового императора одно из ведущих мест занимал Московский университет. Он существовал уже почти полвека, однако внешне университетская наука ничем себя не проявила, кроме отдельных имен. Что касается студентов, то, как и прежде, их едва отыскивали для наполнения аудиторий.
Создание Министерства народного просвещения и учебных округов сулило университету большие надежды. В 1802 г. профессора немедленно откликнулись на изменение правительственного курса, составив «Краткое начертание нужд Московского университета», где говорилось, что университету «всего нужнее скорейшее учреждение нового штата и устава, поелику настоящее положение недостаточно во всех отношениях». Попытки составления университетского устава не прекращались в течение всей вто-
рой половины XVIII в., причем в основе всех проектов лежала автономия университета, как непременное условие жизнеспособности русской науки. Университету требовался не только выборный ректор, возможность производства в ученые степени, самостоятельного утверждения профессоров, независимость в хозяйственных и административных делах и пр. Не менее остро стоял вопрос об упрощении управления университетом, т.к. его деятельность зачастую сталкивалась с противодействием кураторов, которых на рубеже веков уже было четверо. Главным было установление преемственности между достижениями XVIII века и потребностями века XIX.
Эта преемственность в работе по составлению устава, развернувшаяся в начале XIX в. нашла отражение в деятельности комиссии, в которую был включен один из профессоров университета. Но самое главное, что ее работу возглавил университетский воспитанник и «со-чувственник» М.Н.Муравьев. Он как бы соединил два поколения, две эпохи, прерванные относительным упадком университета в девяностые годы XVIII в. Попавший в Московский университет в 70-е годы юношей и принятый в кружке Хераскова, в начале XIX в. Муравьев — уже зрелый человек и реформатор университета; он представляется одним из воплощений Человека университета, личности, о которой столько говорилось в университетских кружках» [8, с. 26, 218].
Устойчивое мнение о М.Н.Муравьеве как о благородном и образованном человеке перевесило суждение о его «необычной робости», из-за которой он «совершенно был неспособен вести дела». Несмотря на замечания ближайшего окружения императора о М.Н.Муравьеве, как о «человеке достойном, но чрезвычайно боязливом и без всякой инициативы», 24 января 1803 г. Александр I назначил его попечителем вновь созданного Московского учебного округа, а 21 ноября того же года — товарищем министра народного просвещения.
В назначении М.Н.Муравьева на ноет попечителя и товарища (заместителя) министра просвещения государь не ошибся. Московский университет и учебный округ приобрели в нем не только весьма просвещенного и деятельного начальника, но еще и человека, который был связан с первым высшим светским учебным заведением России воспоминаниями своей юности, и уже только поэтому мог принимать разнообразную университетскую жизнь близко к сердцу. Заслуги М.Н.Муравьева в качестве попечителя учебного округа громадны. Достаточно упомянуть об увеличении материальных средств на содержание университета. М.Н.Муравьев обновил библиотечный фонд университета книгами по химии, математике и политэкономии, укрепил материальную базу преподавания астрономии, основав обсерваторию со всем необходимым инструментом. Создал лаборатории для практического преподавания химии и физики, на медицинском факультете занялся переоборудованием клинической больницы [3, с. 328].
М.Н.Муравьев заботился о воссоздании интеллектуальной деятельности университетской корпорации путем учреждения при университете ученых обществ. В мае 1804 г. было создано Общество истории и древностей российских. С 1805 г. и до смерти попечителя издавались «Московские ученые ведомости», в которых освещалась не только научная деятельность университета, публиковались отчеты и научные сочинения его ученых, но печатались переводы ученых статей, выходивших за границей. Михаил Никитич стал инициатором публичных чтений, заботился о приглашении значительного числа иностранных профессоров и подготовке за границей отечественных профессоров из русских. «Профессора относились к нему с уважением и большой любовью, что видно из предисловия к посмертному изданию его сочинений» [7, с. 143]. Во всех этих делах М.Н.Муравьеву принадлежала обыкновенно и
идея, и деятельный поиск средств для ее выполнения.
Такое внимание к самым мелким нуждам университета должно показаться тем более замечательным и исключительным, что Муравьев, по должности товарищ министра народного просвещения, жил постоянно в Петербурге, а в Москву приезжал только на время. Причем дорогу туда и обратно попечитель использовал как «случай обозреть лично уездные училища Вышневолоцкое, Новоторжское, Клинское и Главное училище Тверское». В Москве М.Н.Муравьев был частым гостем университетской гимназии, Благородного пансиона, Московского Главного народного училища [3, с. 331]. К.Н.Батюшков писал, что «Муравьев, как человек государственный, как попечитель, принимал живейшее участие в успехах университета, которому в молодости был обязан своим образованием. Под руководством славнейших профессоров московских в недрах своего отечества, он приобрел сии обширные сведения во всех отраслях ума человеческого, которым нередко удивлялись ученые иностранцы; за благодеяния наставников он платил благодеяниями сему святилищу наук; имя его будет любезно сердцам добрым и чувствительным; имя его напоминает все заслуги, все добродетели. Ученость обширную, утвержденную на прочном основании, на знании языков древних, редкое искусство писать он умел соединить с искреннею кротостию, с снисходитель-ностию, великому уму и добрейшему сердцу свойственною».
При М.Н.Муравьеве 5 ноября 1804 г. Московскому университету был дан новый устав, предоставивший ему немало новых и весьма существенных привилегий.
Столь энергичный поборник просвещения, уже ставший известным литератором, М.Н.Муравьев не мог не обратить на себя внимание Российской Академии, в члены которой он был единогласно избран 28 мая 1804 г. При рассмотрении проектов и составлении но-
вого устава Академии наук, предпринятых в самом начале XIX в., М.Н.Муравьев был назначен в число четырех членов специально учрежденной для этой цели комиссии.
В 1807 г. под влиянием М.Н.Муравьева М.И.Невзоров начал издавать журнал «Друг юношества», целью которого было «способствовать образованию сердец и умов, и споспешествовать сколько можно к соблюдению телесных способностей». Журнал мыслился к изданию «в образе занимательных нравственных и физических рассуждений, жизнеописаний славных мужей, повестей, сказок, басен, разговоров и кратких драматических представлений, с приложением, где можно, относительно замечаний». Под названием «Друг Отечества» подразумевался сам М.Н.Муравьев, которого М.И.Невзоров в посвящении журнала назвал «благодетелем и другом юношества» [9, II, с. 212-213].
Скончался М.Н.Муравьев 29 июля 1807 г, не дожив до 50 лет трех месяцев. Один из бывших воспитанников Московского университета, Н.Ф.Кошанский, вспоминал о Муравьеве как о попечителе: «Из любви к месту образования принял он в нежное попечение свое университет Московский, и щедроты монаршие полились на него рекою. Вдруг явились в нем новыя полезныя заведения; профессоры чужих стран распространили различныя отрасли паук и искусств изящных. Каждый профессор, каждый питомец чувствовал благотворное действие нежных его попечений; ибо он знал цену истинных питомцев просвещения и сам был любимец муз и граций. С каким кротким снисхождением, ему только одному свойственным, умел он ободрить их! С какой нежной заботливостью открывал им путь к знаниям, с каким нежным участием образовывал их! Сам желал видеть и знать многих питомцев, сам руководствовал их, ободрял улыбкою, возвышал дух их, воспламенял юность любовью к наукам и искусствам, вливал в сердца огонь к прекрасному» [10].
Михаил Никитич похоронен на Лазаревском кладбище Алсксандро-Нев-ской лавры. На памятнике была сделана следующая эпитафия: «Надгробие сие поставила в достодолжную его память и благодарность к нему супруга его Екатерина с малолетними сыновьями Никитою и Александром, с пролитием горьких слез и усердных молитв ко Всевышнему, да успокоит душу преставльшего-ся в селениях своих небесных». На другой стороне длинная латинская надпись, где сказано: «Он был не только ученый муж, но и добрый человек, любящий отчизну, отец бедных, покровитель искусств и наук, твердый в вере и в справедливости, образец скромности и любезности; все эти добродетели имели общее место пребывания в его сердце. Радуйся, благочестивая душа! Этот камень алчное время разрушит, но и имя твое, и память о твоем имени останутся вовеки. Вечной памяти!» [11].
Литература
1. Долгоруков П.В. Петербургские очерки.-Памфлеты эмигранта. — 1860-1867. — М.,1992.
2. Муравьев М.Н. Полное собрание сочинений. В 3 т. - СПб., 1819-1820.
3. Шевырев СЛ. История императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. 1755-1855. — М., 1998.
4. Московитянин. — 1855. — № 7. — С. 169.
5. Письма русских писателей XVIII в. — Л., 1980.
6. Греч Н.И. Записки о моей жизни. — М., 1990.
7. Бибикова А. Из семейной хроники // Декабристы в воспоминаниях современников. - М„ 1988.
8. Университет для России: Взгляд на историю культуры XVIII столетия / Под ред. В.В.Пономаревой и Л.Б.Хорошиловой. — М.,1997.
9. Масонство в его прошлом и настоящем: в 2-х т. - М., 1991.
10.Вестник Европы. - 1907. - № 19.
11.Знаменитые россияне XVIII-XIX веков: Биографии и портреты. По изданию вел.кн. Николая Михайловича «Русские портреты XVIII и XIX столетий» / Сост. Е.Ф.Пстинова. - СПб., 1996.
