CC BY
67
ДРЕВНИЕ ВОСТОЧНЫЕ ВЕРОВАНИЯ В ПОЭЗИИ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ЭМИГРАЦИИ (на материале сонетов М. Щербакова, Вс.Н. Иванова)1
И.Ю. Воробьева
Ключевые слова: дальневосточная эмиграции, поэзия, сонетный канон, мифология Китая,
философские учения Китая.
Keywords: the Far Eastern emigration, poetry, sonnet canon, Chinese mythology, philosophical doctrine of
China.
Культура Востока органично вошла в творчество поэтов и писателей дальневосточной эмиграции. Свой вклад в художественное воссоздание жизни китайцев, их быта, верований, обрядов внесли Вс.Н. Иванов, Н.А. Байков, М. Щербаков, А. Ачаир, В. Перелешин, М. Волин, А. Серебренников, М. Спургот, В. Логинов, Н. Светлов, А. Паркау и др.2. Наряду с этим, для представителей литературы дальневосточной эмиграции характерно стремление отразить глубинные ценности восточного миропонимания. Восприятие древней культуры поэтами-эмигрантами, по мнению исследовательницы литературы русского Харбина Иннань Ли, отличается удивительным проникновением в глубины китайского духа [Ли, 2002, с. 278].
Разрабатывая тему Востока, поэты и писатели дальневосточной эмиграции опирались на традиции русской литературы, которой свойственно чувство «всемирной отзывчивости». Восточные мотивы звучали уже в творчестве А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Они обогатили русскую литературу новыми образами, мотивами, сюжетами. Изучению ориентальных мотивов и образов в русской литературе посвящены работы П. Тартаковского, В.Е. Свет, О.Н. Владимирова3. Место и роль темы Востока в творчестве поэтов и писателей Серебряного века в последние годы исследовали Е.Р Абдуразакова, Г.В. Килганова, Н.В. Кузнецова и др.4
Глубинные особенности восточного миропонимания стремится постичь в своих сонетах поэт дальневосточной эмиграции Михаил Щербаков5. Устойчивый интерес к восточной культуре начал формироваться у поэта в доэмигрантский период. С 1920 по 1922 годы Михаил Щербаков посетил Фусан, Гонконг, Кэнди, Шимоносеки, Сингапур, о чем свидетельствуют авторские указания к его стихотворениям. В произведениях 1920-1922 годов, среди которых несколько сонетов, отразились впечатления от знакомства с восточной культурой. В стихотворении «Фонтан. Китайская вышивка» (1921) Восток становится объектом эстетизации и поэтизации. Созерцание памятников древней восточной культуры в стихотворениях «Ганеша» (1920), «Японский храмик» (1922) рождает размышления и переживания об уходящем в вечность времени. В сонете «Курильщик» (1921) звучит мысль о духовном превосходстве восточного человека, созерцающего плоды западной цивилизации.
Своеобразной формой художественного освоения восточного миропонимания является сонет М. Щербакова «Женьшень» (1922). Редкость этого растения, его уникальные лечебные свойства, известные в китайской и тибетской медицине с древнейших времен, породили множество легенд, бытующих среди китайцев и других народов Дальнего Востока. Их происхождение теряется во тьме веков. В сонете М. Щербакова воссоздается мир древних сказаний, поверий, связанных с таинственным корнем.
Для человека восточной культуры характерна вера в магические свойства этого корня. Женьшень дарит человеку молодость, существенно продлевает его жизнь:
... Из недр росток женьшеня
Сбирает старику любовные томленья
И смертному двоит дар еный Небом срок.
[Русская поэзия Китая, 2001, с. 585].
Природа оберегает это сокровище от порочных, безнравственных людей. Корень охраняют духи тайги, самый грозный из которых владыка Ван, является в образе тигра: «Но злобны демоны, владыка-тигр когтист... ». Они способны жестоко покарать недостойного.
1 Статья написана в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-1013 гг. (Проект № НК-71 п/13).
2 Подборка стихов о Востоке поэтов дальневосточной эмиграции представлена в литературно-историческом ежегоднике «Россияне в Азии». Торонто. 1995. N° 5.
3 Тартаковский П.И. Русская советская поэзия 20-30-х гг. и художественное наследие Востока. Ташкент, 1987; Свет В.Е. Поэзия Бунина и Восток. Ташкент, 1991; Владимиров О.Н. Проблематика и жанрово-стилевое своеобразие сонета И. Бунина «Могила в скале» // Проблема метода и жанра. Томск, 1991. Вып. 17.
4 Абдуразакова Е.Р. Тема Востока в творчестве Бориса Пильняка : автореф. дис... канд. филол. наук. Владивосток, 2005; Килганова Г.В. Ориентализм в прозе И.А. Бунина : автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1997; Кузнецова Н.В. Восток в художественном мире произведений Д.С. Мережковского 1920-х годов : автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2005.
5 Михаил Васильевич Щербаков (ок. 1890-1956) эмигрировал в Китай в 1922 году. Сотрудничал в изданиях «Окно», «Врата», «Понедельник», «Багульник» и т.д. Принимал участие в работе содружества русских работников искусства «Понедельник», занимался переводом с китайского языка.
Согласно преданиям отыскать корень жизни способен лишь тот, «кто волей тверд и помыслами чист». Собирателями женьшеня зачастую становились люди, не стремящиеся к личному благополучию. Искатели корня жизни порывают с материальными ценностями и благами, подвергают себя многочисленным испытаниям и опасностям, бродя в тайге без оружия, уповая на милость лесных духов. Уединение на лоне природы вдали от мирской суеты дарит духовное обновление и просветление. Мотивы добровольного ухода от презренной и грубой действительности, жизни среди природы являются определяющими в философии даосизма. Черты даосса, его просветленность, отказ от материального мира угадываются и во внешнем облике искателей женьшеня, изможденных, скитающихся по дебрям тайги в поисках таинственного растения. Образ женьшеня предстает в тесной связи с народными сказаниями и даоскими верованиями.
Этим художественный замысел автора не исчерпывается. «Женьшень» в дословном переводе означает «человек-корень». Мысль о подобии корня человеку, проскользнув в первом катрене («пятипалый лист» женьшеня), явственно зазвучала в сонетном ключе: «... таинственный, подобный людям корень». На первый взгляд, эта деталь несет изобразительную функцию. Листья женьшеня похожи на раскрытую ладонь, а его корень напоминает человеческую фигуру: «весь же он до странности напоминал уродца с перевитыми и скрещенными ногами. Даже его тонкая шейка и сморщенная головка сверху туловища, от которой отрастает ежегодно весной надземный стебель, донельзя напоминали человеческий» [Щербаков, 2004, с. 102]. Параллель между корнем жизни и человеком возникает не случайно. В сонете традиционно поднимаются вопросы философского порядка. Краткость сонета способствует особой метафоризации, концентрации языкового материала в пределах 14-и строк. Каждый поэтический образ несет повышенную ассоциативную и эмоциональную нагрузку. Внешняя изобразительная деталь в сонете дополняется философским смыслом, являясь напоминанием о нерасторжимой связи человека Востока с природой, которая осознается русским поэтом как первичная гармония. Шестистопный ямб, которым написан сонет, а также сведение к минимуму глаголов действия помогают воссоздать таинственность, спокойное течение бытия как неотъемлемые особенности мировоззрения восточного человека.
Сонет М. Щербакова отличается формальной строгостью, приближаясь к каноническому образцу. Стихотворение состоит из 14 строк с разделением на катрены и терцеты, которые представляют собой законченные синтаксические и смысловые единицы. Катрены перекликаются друг с другом посредством общей рифмы на два созвучия (аББа аББа). В отличие от четверостиший, которые соединены охватной рифмовкой, терцеты написаны на три рифмы и построены по французскому образцу. Причем «закрытым» катренам (аББа аББа) соответствует «открытые» терцеты (ВВг ДгД). Рифмы преимущественно редкие и точные. Автор сохраняет и другие важнейшие требования сонетного канона: традиционный для русского сонета размер (6-стопный ямб), торжественный стиль, который создается благодаря употреблению слов высокой лексики («помыслами», «из недр», «томленья», «сокрывшим»), обилию кратких прилагательных («тверд», «чист», «злобны», «когтист», «горек», «душист»).
Следование строгим требованиям сонетного жанра характерно для стихотворений поэта дальневосточной эмиграции Вс.Н. Иванова6. Основательно изучив историю и культуру Китая, Вс.Н. Иванов убедился в удивительной жизнестойкости древнекитайских верований, которые продолжали существенно влиять на весь уклад жизни китайцев и в ХХ веке. В соответствии с китайской культурной традицией в сонете Вс.Н. Иванова «Дракон»7 изображается один из центральных персонажей китайской мифологии.
Источником художественного вдохновения для автора «Дракона» послужил, по-видимому, веселый и торжественный «праздник фонарей» (дэн цзе), который отмечается в Китае 15 числа первой луны. Знаток китайского быта и религии И.Г. Баранов так описывает его: «Ночи этого праздника весь Китай бывает залит огнями разноцветных фонарей, украшающих жилища китайцев» [Баранов, 1999, с. 11]. При их создании особое предпочтение отдавалось изображению дракона, который воспринимался как персонификация стихии огня. Китайцы праздником фонарей чествовали солнце - неиссякаемый источник жизни, дающий тепло и свет.
Для сонета Вс.Н. Иванова «Дракон» характерна трехчастная структура, то есть развитие мысли по схеме: тезис - антитезис - синтез. В первом катрене акцент делается прежде всего на внешней стороне обряда, образ дракона - один из его атрибутов:
Фонарь из пузыря. Он тянут белой грушей,
Лениво-матовой, как будто жемчуга.
Над ним же приподнял коричнево рога
Дракон, извившийся своею узкой тушей.
[Русская поэзия Китая, 2001, с. 211].
Здесь возникает особый цветовой образ: «лениво-матовый, как будто жемчуга». Праздник фонарей иногда называли первым ночным праздником или праздником в честь первого полнолуния. Необычный
6 Вс.Н. Иванов эмигрировал в Китай в 1920 году. Редактировал русскую харбинскую газету Гун-Бао. В Китае вышли его книги «В гражданской войне. Из записок омского журналиста» (1921), «Огненная душа» (1921), «Беженская поэма» (1926), «Мы: культурноисторические основы русской государственности», «Поэма еды» (1928), «Сонеты» (1930), «Огни в тумане. Думы о русском опыте. Сборник статей» (1932) и др.
7 Стихотворения «Дракон», «Казнь», рассматриваемые в данной статье, вошли в поэтический сборник Вс.Н. Иванова «Сонеты». Харбин, 1930.
эпитет рождает ассоциации с серебристым светом луны. Полнолуние, торжество стихии Инь - таинственное время, время гаданий, время, когда было позволено общаться с духами и небожителями.
Так, внешний, бытовой план изображения в стихотворении сменяется мифопоэтическим. Катрены противопоставлены также по типу речи. Сонет движется от нейтрального повествования к обращению. В первом катрене автор является, прежде всего, рассказчиком, а во втором - собеседником («Смотри на формы те, замолкни и послушай.»). Во втором катрене образ дракона связан с мифологическими космогониями. Величественные, суровые, «грозящие драконы» летали на «облаках огромных» в первозданном, рождающемся мире, когда «лишь берега /В потопе поднялись и залегла в лога /Вода, что сброшена вновь проявленной сушей.».
Во втором терцете, выполняющем функцию сонетного ключа, передается синтез реального и мифологического времени в сознании китайца, который воплощает живую, непрерывную связь времен. Через образ мифологического дракона лирический герой стихотворения также приобщается к духовному наследию прошлого, ощущает себя неотъемлемым звеном в огромной цепи поколений.
В стихотворениях Вс.Н. Иванова проявляется общее для поэтов дальневосточной эмиграции стремление постичь духовные основы жизни Китая. В сонете Вс.Н. Иванова «Казнь» отразились особенности восточного мировосприятия, философского отношения к жизни и смерти. В культуре Китая существует развернутая система представлений о жизни души после смерти. Как пишет современный исследователь-китаевед В.В. Малявин, с глубокой древности китайцы верили, что человек наделен двумя видами душ по и хунь. Тяжелая или плотская душа по после смерти остается с телом в могиле. Душа хунь бессмертна и после смерти физического тела возносится на небеса [Малявин, 2001, с. 228]. В первом катрене Вс.Н. Иванов создает сложный образ приближающейся смерти:
Широкий меч, как синий полукруг.
К мечу привязаны пурпуровые кисти:
Когда несут - они дрожат, как листья,
Которые ветра по осени метут.
[Русская поэзия Китая, 2001, с. 210].
Внимание автора дважды обращается к образу меча. Нарушение сонетного канона, не допускающего повторения значимых слов, призвано акцентировать внимание на орудии казни. С другой стороны, листья, холодные ветра - это привычные признаки поздней осени. В китайском миропонимании осень, зима ассоциируются с закатом человеческой жизни. Казнь в Китае приводили в исполнение именно осенью или зимой. Вместе с тем, листья, оторвавшиеся от ветки, - традиционный поэтический образ, воплощающий неизбежность ухода. Вс.Н. Иванов использует приемы внутреннего параллелизма, скрытой ассоциации, которые выражают закон созвучия подобного и почитаются наивысшей степенью поэтичности в классической китайской поэзии. Напоминанием о смерти являются также статичная поза приговоренного -«сидит» и «недвижимый <... > лик палача».
Один из законов сонета предполагает соотношение катренов тезиса и антитезиса. В сонете Вс.Н. Иванова противопоставление таких понятий, как бренность, кратковременность человеческой жизни и бессмертие души осуществляется на всем протяжении лирического высказывания. Картина, наполненная яркими красками («синий», «пурпурный»), движением («несут», «дрожат», «метут», «струят>»), не содержит навеваемого мыслью о смерти настроения. Более того в ней присутствует оттенок торжественности: «возвышенно» сидящий приговоренный - «сластями и винами почтен».
«Мистическое», как определяет Вс.Н. Иванов, сознание китайца не допускает, что «за чредою дней он встретит только мглу». В стихотворении Вс.Н. Иванова мир вещей, природа, космос - едины: «пурпуровые кисти <...> дрожат, как листья» в порыве осеннего ветра. Так же связаны мир живых и мир потусторонний. Подлинность и красота потустороннего мира подтверждается присутствием Хуанхе, великой водной артерии Китая:
.там стоят прекрасные селенья,
Дворцы и пагоды, оз ера, как паренья,
Которые струит весною Хуанхэ.
[Русская поэзия Китая, 2001, с. 210].
Смерть понимается автором сонета согласно восточным религиозным учениям как начало нового цикла в бессмертной жизни души. «Жизнь вечная везде» - в этом убеждении источник жизнеспособности, духовной бодрости народа.
В стихотворениях «Казнь», «Дракон» Вс.Н. Иванова отразились наблюдения над реалиями жизни китайцев, пронизанные глубокими философскими обобщениями. Допуская некоторые отступления от сонетного канона (переносы из строки в строку, повторения значимых слов, глагольные рифмы, строки неровной длины: 5-и и 6-и стопный ямб), автор неизменно следует его главному закону - диалектичности содержания. Эта особенность жанра оказалась наиболее гармоничной для воплощения художественного замысла Вс.Н. Иванова, который в своих сонетах обращается к осмыслению таких философских категорий, как жизнь и смерть, время - вечное и преходящее.
В произведениях поэтов дальневосточной эмиграции отразилась необычность, причудливость восточного уклада жизни. Не увлекаясь внешней, цветистой стороной этого мира, поэты настойчиво
исследуют устремленность восточной души к вечному, беспредельному. Важную художественную функцию в стихотворениях поэтов дальневосточной эмиграции выполняют ассоциации, намеки, которые актуализируют целый пласт мифологических, философских воззрений. Особое место в системе поэтических жанров занимает сонет, который способен, «в краткой форме воплотить мысль любой сложности и чувство любой глубины» [Ярославцев, 2000, с. 18].
Литература
Баранов И.Г. Верования и обычаи китайцев. М., 1999.
Ли И. Образ Китая в русской поэзии Харбина // Русская литература ХХ века : итоги и перспективы изучения. М., 2002.
Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2001.
Мифы народов мира : Энциклопедия : в 2-х т. М., 1980.
Русская поэзия Китая : Антология. М., 2001.
Щербаков М. Корень жизни // Рубеж : Тихоокеанский альманах. 2004. № 5.
Ярославцев Г. Тайны танских четверостиший // Китайские четверостишия. Горечь разлуки. М., 2000.
