CC BY
88
ББК 4611.3 + T3(2P36) + Щ313(2)
ДРЕВНЕРУССКОЕ МУЗЫКАЛЬНО-ПИСЬМЕННОЕ ИСКУССТВО И ЕГО ТРАДИЦИИ В ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЕ УРАЛА*
Н.П. Парфентьев
OLD RUSSIAN MUSICAL-WRITTEN ART AND IT’S TRADITIONS IN SPIRITUAL CULTURE OF URAL
N.P. Partent’ev
На основе анализа сохранившихся рукописных памятников древнерусского музыкально-письменного искусства и других источников автором восстанавливаются сведения о среде бытования произведений и прослеживается изменение места и роли этого искусства в духовной культуре Урала. Установлено, что за время существования древнего церковно-певческого искусства в Уральских землях (XVI—XX вв.) его бытование выходит за рамки обычного профессионального функционирования как пения богослужебного, становясь составной частью культуры широких демократических слоев старообрядческого населения.
Ключевые слова: древнерусское музыкально-письменное искусство, сохранение традиций старообрядчеством, духовная культура Урала
The author restores the knowledge about works of arts and traces the change of place and role of that art in spiritual culture of South Ural. He bases on analysis of handwritten relics of the past, including musical and written art. It was ascertained that during the lifetime of ancient church singing in Ural lands (XVI-XX ages) its functions grew wider: it was not just the liturgical singing but it became a part of the culture of big democratic circles of Old Believers population.
Keywords: Russian musical and handwritten art, preserving the traditions by Old Belief, spiritual culture of Ural.
Существование древнерусского церковно-певче-ского искусства (знаменного пения) в Уральских землях охватывает огромный период — более пятисот лет. Сменялись эпохи, а с ними — отношение к древнему искусству и его статус, исполнительская среда и само содержание музыкальных рукописей и произведений... Изменения были неизбежны: время формировало новые традиции. Но чем определялись особенности существования и пути развития этих традиций? Прежде всего, конечно, влиянием перемен, возникавших в среде их бытования и развития.
Еще в XV в. появление первых крупных поселений русских людей на Урале, а в особенности таких как города Соликамск, Чердынь, сопровождалось строительством церквей и монастырей1. В последних, несомненно, звучали произведения древнего знаменного пения, без которого невозможно было совершение ни одной церковной службы. Более широкое проникновение русских на Урал проходило в XVI в. Особо выдающееся значение в хозяйственном и культурном освоении края имела деятельность Строгановых. К концу столетия вот-
* Работа выполнена при финансовой поддержке Федерального агентства по науке и инновациям.
чины этих купцов-промышленников занимали половину освоенного русскими Прикамья и вместе с их поморскими («усольскими») владениями, находившимися северо-западнее, составляли своего рода единый хозяйственный и культурный комплекс. Располагая громадными средствами, Строгановы умело сосредоточивали для обслуживания своих вотчинных предприятий не только квалифицированных мастеровых, но и художественные творческие силы, обеспечившие высокий уровень местной культуры. В своих духовных запросах промышленники могли позволить себе ни в чем не уступать столичной феодальной аристократии. Уже в XVI в. род Строгановых начал выступать в роли «покровителя» самых разных искусств. Первоначально толчком к тому послужили потребности сугубо практические. Освоение новых земель на Урале промышленники вынуждены были сопровождать строительством церквей для удовлетворения религиозных чувств приходящего русского населения и христианизации местных народов, из которых пополнялся работный люд. Так, в апреле 1559 г. митрополит всея Руси Макарий по ходатайству Григория Строганова специальной грамотой
разрешил ему строить церкви в новых вотчинах, предоставив также право зазывать церковный причт2. Новые церкви надо было снабжать всем необходимым для богослужения — иконами, книгами, сосудами и т.д., что стоило чрезвычайно дорого. У вотчинников возникла мысль об устройстве в их родовом гнезде — Сольвычегодске — собственных мастерских.
Именно с началом широкого церковного строительства в осваиваемых землях у Строгановых отмечается рост числа «иконников» среди дворовых. Здесь же были и наемные мастера-иконописцы, выполнявшие подряды. С 1580-х гг. началась деятельность строгановских «иконных горниц». Мастерские изготовляли сотни образов для рассылки по церквам, для даров и вкладов. Самые дорогие из икон выполнялись лучшими наемными мастерами, в том числе государевыми, и предназначались для господских хором. Изящное, виртуозное письмо, тщательная тонкая отделка деталей, изысканность и богатство отнаментации, обилие золота — все это выделяет иконы особого стилистического направления, именуемого «Строгановской школой» в русской средневековой живописи-*.
Другим видом искусства, получившим развитие во владениях Строгановых в конце XVI в. и на протяжении всего XVII столетия, было «лицевое» шитье. Его не случайно называют «живописью иглой». Со времен Древней Руси произведения лицевого шитья использовались в декоративном убранстве храмов. Это покровы к алтарным престолам и гробницам святых, подвесные пелены под иконы, воз-духи, покровцы на церковные сосуды, плащаницы и хоругви для торжественных обрядов... В строгановских мастерских-светлицах рядом с женами и дочерьми промышленников работали мастерицы из дворового люда. Изделия представляли собой красочные картины, шитые шелками, золотными и серебряными нитями; нередко вышивались изображения святых, соименных членам фамилии4.
Убранство возведенных и строившихся храмов требовало также оформления иконостасов, изготовления серебряных крестов и чаш, иконных и книжных окладов, светильников. Необходима была серебряная утварь и для господских палат. Масштабы работ показывают, что вотчинники объединили в мастерские и ремесленников по серебряному делу. К середине XVII в. строгановские серебряники получили известность в России. В 1653 г. некоторые из них были направлены в Москву для выполнения окладов к иконостасу Успенского собора5.
Совершение богослужения в строгановских храмах, как и в любых других, было бы невозможно без наличия определенного круга книг. Книжные пожалования в церкви и монастыри, а также возникновение семейных библиотек заставляли Строгановых не только покупать множество дорогих рукописных и печатных книг, делать заказы переписчи-
кам, но и искать иные пути решения проблемы. В 1580-х гг. вотчинники создали собственную кни-гописную мастерскую (скрипторий), где трудились писцы высочайшего класса. С этого времени строгановские храмы, семейные библиотеки регулярно пополнялись рукописными книгами самого разного содержания. Но особое место среди них занимали фундаментальные сборники певческих произведений. Изучение рукописей показывает, что над каждой книгой чаще всего работало несколько писцов. Дошли до нас и имена некоторых мастеров: Григорий Базыкин, Константин Тихой, Федор Басов и др. К началу XVII в. в строгановском скриптории сложились свои традиции в написании и оформлении книг. Закреплены они были в своеобразном Книго-писном подлиннике (1604), содержащем всевозможные варианты начертаний букв, изображения заставок, инициалов, вязи и т. д. Созданное по распоряжению Никиты Григорьевича Строганова, это пособие предназначалось и молодым, и опытным писцам. Опираясь на него, строгановские мастера создавали подлинные шедевры книжно-рукописного искусства6.
То, что в строгановском скриптории приступили к переписке огромных по объему певческих сборников не было случайностью. Придя в вотчинные храмы в качестве составной части богослужения, знаменное пение вызвало особый интерес и внимание самих Строгановых. В окружении высоких искусств, развивавшихся промышленниками, оно не могло не стать высокопрофессиональным. Вероятно, еще во время строительства своего домового храма — Благовещенского собора в Сольвычегодске (1560—1584) — Строгановы приступили к подготовке для него певчих и священнослужителей. В качестве учителя знаменного пения они пригласили ученика известного новгородского мастера Саввы Рогова — Стефана Голыша, который в 1570-е гг. «хождаше по градом и учаше учеников в Усольстей стране». Так было положено начало знаменитому строгановскому «Усольскому мастеропению», известному всей России XVII в.
Как своеобразное направление в древнерусском певческом искусстве Усольская школа стала одним из самых ярких явлений. Ее мастера смогли творчески использовать разработанные в русской средневековой музыке принципы создания произведений. Распевщики-усольцы внесли собственную трактовку и в музыкальное значение («розвод») многих сложных знамен, попевок, лицевых и фит-ных мелодических формул. По существу они не просто развили, но и создали свою теорию древнерусской музыки. Мастерами Усольской школы были написаны произведения во всех стилях певческого искусства. Большинство песнопений имело популярность в различных районах России: их переписывали из сборника в сборник; утратив значение местных (а с ним и соответствующие обозначения-ре-
марки), они вливались в общерусскую культуру. Творчество распевщиков Усолья получило всероссийское признание7.
Итак, продвижение Строгановых все дальше на восток и освоение еще в XVI в. значительнейшей части западного Урала сопровождалось строительством храмов, которые обеспечивались всем необходимым вотчинными мастерскими. Церкви снабжались книгами, в том числе певческими, написанными писцами строгановского скриптория. Уже самые ранние из певческих сборников зафиксировали песнопения складывавшегося «Усольского рос-пева». В строгановских владениях из посадской и даже крестьянской среды отбирались, готовились для храмов церковнослужители, обучавшиеся музыкальной грамоте и богослужебному пению также усольскими мастерами. Таким образом, если характеризовать знаменно-певческое искусство Урала XVI—XVII вв., то господствовавшими в нем следует признать традиции «Усольского мастеропе-ния». Однако в тот период (и особенно в XVI столетии) плотность населения на Урале была небольшой, поэтому среда бытования знаменного пения оставалась очень узкой. На этом этапе оно существовало здесь главным образом как профессионально-музыкальная культура, связанная с деятельностью церковных кругов. Вместе с тем, уже тогда певческая книга становится известной в библиотеках тех же уральских купцов-промышленников.
Если в западных землях Урала развитие древнерусского церковно-певческого искусства было теснейшим образом связано с мощным центром музыкальной культуры, каковым стали строгановские владения, а вкусами Строгановых определялся состав певческих сборников и музыкальное содержание произведений, восходившее к «Усольскому мастеропе-нию», то сказать что-либо определенное о господствовавших традициях в певческом искусстве на остальной территории Урала чрезвычайно затруднительно. На севере, в Чердыни и Соликамске, и юго-западнее, в Кайгороде (XVII в.), установилось воеводское правление, которое часто возглавляли представители известных боярских и княжеских родов, на год или несколько лет присылавшиеся из столицы (И. Булгаков, И. Елецкий, Н. Траханиотов, С. Вяземский, В. Бутурлин, П. Вельский, И. Пушкин и др.)8. Для XVI—XVII вв. характерно стремление феодаль-но-аристократических фамилий иметь свои домовые церкви либо «крестовые комнаты» в жилых хоромах. Певчие, крестовые дьяки, участвовавшие в домашнем богослужении, повсюду сопровождали хозяев, включая государеву службу в отдаленных городах9. Возможно, что вне строгановских вотчин на Урале преобладали традиции «Московского пения».
Освоение русскими восточных земель Урала активизировалось в XVII в. Этот район был тесно связан с Западной Сибирью. Уральский город Верхотурье долго являлся столицей вообще всей Сибири.
С расширением границ России далее на восток столицу края перенесли в Тобольск. А в 1620 г. здесь была учреждена Сибирская и Тобольская епархия. Из Москвы с первым ее архиепископом Киприаном отправились в Тобольск певчие дьяки царского хора Иван Ищейкин, Сергей Мисирев и Василий Харитонов. Возглавил певцов Самойло Евтихиев. Государевы певчие пребывали «у сибирсково архиепис-купа», обучая его хор многоголосному, «строчному», пению. Рядовые дьяки вернулись в Москву к марту 1622 г., а Самойло — лишь в 1624 г. Мастер «научил у архиепископа Киприяна петь станицу певчих дьяков и другую станицу, подияков, троестроч-ному пению». В августе 1627 г. Самойло Евтихиев был награжден сукном «за сибирский приезд»: возможно, ему еще раз пришлось побывать в Тобольске для обучения местных певцов10.
Из истории деятельности архиерейских хоров мы знаем, что они непременно сопровождали своих владык во время многочисленных «походов» по епархиальным городам и монастырям, причем в торжественных богослужениях часто с ними должны были петь «соборяне» городских храмов и монастырские певчие11. Учитывая все это, мы можем полагать, что в восточных районах Урала XVII в. (как и в Западной Сибири), находившихся в ведении Тобольской епархии, знаменное пение развивалось под влиянием прежде всего московских традиций.
Вторая половина XVII в. ознаменовалась началом перехода России от Средневековья к Новому времени. В экономической жизни страны наблюдается рост промыслов и товарного обращения, что в свою очередь вело к росту грамотности, причем не только в высших светских и духовных кругах, но и в широкой демократической среде посадских людей и крестьян. Общий культурный подъем, рост грамотности населения в Уральских землях XVII в. способствовали распространению музыкальной грамоты, древнего искусства знаменного пения, являвшегося составной частью национальной духовной культуры.
Певческая книга в то время известна в среде уральских посадских людей. Запись в одном из памятников сообщает, что «сия книга Обиход Черды-ня посадцкого жителя Григория Артемева сына Верещагина», и что «писал и подписал чердынец сам своею рукою»12. Запись выполнена латиницей. Свой Обиход Г.А. Верещагин «писал» в 1680/81 г.13. Книга содержит ряд интересных произведений. Песнопение «Достойно есть» и задостойник «О тебе радуется» даны в разных «переводах» (распевах). В разных вариантах дан и прокимен «Господь воца-рися», в том числе в стиле Большого распева. Этот стиль определяется исследователями как одно из лучших достижений древнерусской музыки. Рукопись Верещагина показывает, что популярность произведений Большого распева в XVII в. не ограничивалась кругом профессиональных певцов. Обращает на себя внимание и так называемое «Трисвятое»,
помещенное в книгу в распеве, обозначенном ремаркой «Опекаловский». Данный распев возник в Опекаловском монастыре под Тверью в третьей четверти XVII в.14, и то, что Г.А. Верещагин уже к началу 80-х гг. того же столетия знал его и включил в свою рукопись, еще раз свидетельствует о большом интересе к музыкальному искусству среди посадских людей Урала.
Нам пока не известны певческие памятники, написанные или бытовавшие в XVII в. в среде уральского крестьянства. Но, как показывают источники, в числе переселявшихся в то время на Урал северных крестьян были нередки грамотные. На русском Севере «книжность издревле была в какой-то мере компонентом крестьянской культуры»15. К тому же здесь «грамотность предполагала не только умение читать и писать, но и петь», поэтому, по всей вероятности, крестьяне, которые были «изучены грамоте пети»16, имели не только обычные книги, но и певческие. Многочисленные факты свидетельствуют, что среди переселявшихся на Урал и в Сибирь в XVII в. крестьян были и такие, которые привозили с собой вместе с хозяйственной утварью и ценимые ими книги17.
Интереснейшие сведения находим в грамотах о сысках крепостных и холопов, бежавших на Урал и в Сибирь (Невьянск, Верхотурье и далее). Документы довольно часто содержат такие характеристики беглых: «грамоте умеет, петь и писать, и в речи поспешен», «кормитца письмом у церкви в дьячках и учит петь», «грамоте умеет, пишет книжное:», «грамоте писать и петь умеет» и т. п.; а иногда, бежав, они прихватывали «пократчи... книг»'*. У крестьян, имевших книги и владевших певческим искусством, скорее всего, были и певческие рукописи; некоторые же сами писали «книжное».
Известно, что семнадцатым столетием существование древнерусского знаменного пения не исчерпывается. Его письменные памятники — книги «крюкового письма» — в дальнейшем переписываются, функционируют, сохраняются (вместе с самим искусством) в среде старообрядчества. В самом певческом искусстве, в сборниках, содержащих его произведения, наблюдаются довольно существенные изменения, которые свидетельствуют о рождении в среде старообрядцев особых традиций знаменного пения и создания певческо-рукописных памятников. Необходимо выяснить, какие слои общества являлись хранителями этих традиций и какой отпечаток на них наложили исторические процессы и события, связанные с данными социальными слоями.
Со старообрядческим периодом существования знаменного пения связана особенно широкая демократизация среды его бытования. Это объясняется самим характером движения староверов, которое подняло и увлекло огромные массы низших слоев населения, нашедших в нем своеобразную форму антифеодального протеста, привело к необычайно-
му росту грамотности в этих слоях. Не случайно большинство «расколоучителей» на Урале и в Сибири были выходцами из крестьянской среды19.
На первых порах священников дониконовского рукоположения хватало и церковь как организация в среде старообрядчества продолжала существовать. Однако такое положение было не везде. Уже в конце XVII в. закладывались основы формирования беспоповщины, которая предоставила совершение церковных таинств и служб наиболее грамотными мирянами. Крестьяне-староверы участвовали теперь в общественных богослужениях не только в роли простых прихожан. Например, крестьяне Тит и Евтихий «с товарищи» — жители одного из скитов, во множестве образовавшихся в это время по уральским рекам человек «по сту», — «певцы были мудрые», несмотря на то, что в ските имелись еще «крылоша-ны»20. Таким образом, постепенно рядовые старообрядцы, крестьяне, начали заменять профессиональных певчих (а затем и священнослужителей), все шире овладевая основами знаменного пения. Определенные исторические процессы способствовали дальнейшему развитию этой тенденции.
Поток старообрядцев на Урал и в Сибирь особенно возрос в XVIII в. Наряду с продолжавшейся борьбой староверов с официальной церковью и правительством в этот период усилилась и догматическая борьба между самими старообрядческими общинами, принадлежащими к разным согласиям, и внутри их. Все это способствовало переходу различных общин с позиций одних течений на позиции других, или образованию новых.
После разгрома в 1722 г. Керженца десятки тысяч старообрядцев, большинство из которых были софонтиевцами21, бежали на восток, особенно на уральские заводы Демидовых, Осокиных, Строгановых. На Урале поповцы-софонтиевцы стали наиболее многочисленным согласием. Социальный состав сторонников этого согласия был довольно пестрым. Уже в середине XVIII в., его представляли богатая торгово-промышленная верхушка (управляющие заводами, купечество) с одной стороны и низы уральского населения (заводские крестьяне, мастеровые, посадские, казаки) — с другой.
О бытовании знаменного пения и певческих книг в среде упомянутых категорий старообрядческого населения Урала XVIII в. свидетельствуют прежде всего владельческие записи в самих памятниках древнерусской музыкальной письменности. Интересная рукопись принадлежала некоему купцу Прокофию Дмитриевичу. Это Праздники конца XVII в. полного состава, заключающие в себе также слав-ники в Путевом, Большом и Малом распевах и величания святым древнего, строчного, многоголосия. Купец, очевидно, не расставался с книгой и в поездках по торговым делам. На переплетном листе сохранился черновик письма от 9 февраля 1763 г. «на Старом заводе милостивой государыне матушке
Ксении Федоровне». В письме он сообщает, что торговля на «Ырбитской ярмонке» идет «благополучно: товар пушной продал» и возвращается «с барыш-ком»22. Разнообразный по содержанию певческий сборник в феврале 1786 г. приобрел «у Вольского мещанина Терентия Федорова Безперепелова» екатеринбургский купец Иван Дмитриевич Баландин. Книга написана еще в период правления царя Федора Алексеевича (1676—1782). В нее включены Октоих, Обиходники простой и постный, Ирмоло-гий. Особое внимание привлекают «Азбука деме-ственная», Многолетие государю, песнопения, созданные вне традиций обычного Знаменного распева (обозначения: Произвол, Путь, Демество)23.
На бытование певческих книг в нецерковной городской среде указывают и другие записи. Но «жители» уральских заводов, или селений при заводах, являлись иногда не только владельцами, но и писцами певческих рукописей. Так, одна из записей в книге говорит о том, что «сия святая и богодухно-венная книга Октай певчей Невьянского завода жителя Павла Михайлова сына Большакова собственная его, своею рукою писана». Рукопись можно датировать началом 1780-х годов. Кроме Октоиха в нее помещены песнопения Обихода (Всенощной, Литургии), Стихиры евангельские, «Личник». Отдельные произведения приводятся в разных распевах (обозначения: Путевой, Ин роспев, Преводне)24. Следующая «книга, глаголемая Октай столпового знамени и напева, написася <...> трудами и иждивением Шарташскаго жителя Карпа Гурьева сына Соколова» в декабре 1784 г.25. Интересно, что в другой книге, Праздниках 1790-х годов, сохранилась пометка о ее принадлежности в 1795 г. некоему Егору Соколову, возможно, родственнику Карпа26. Обе рукописи имеют сокращенный состав песнопений.
Как видим, певческая книга бытовала в различных кругах старообрядцев софонтиевского согласия на Урале XVIII в. Одной из острых проблем для этого течения являлся вопрос об отношении к священству. Наиболее радикально настроенные представители согласия требовали ликвидации обычая приема в прежнем чине священников, бежавших от никоновской церкви. Со временем сами идеологи старообрядчества начали доказывать, что необходимые таинства могут совершать и «миряне». Это повлекло за собой сокращение, а затем и окончательное прекращение приема «беглых» попов основной массой софонтиевцев (20-е годы XIX в.), представленной главным образом крестьянскими общинами и заводскими работными людьми. С переходом большинства уральских староверов на беспоповские позиции (возникновением часовенного согласия) тенденция на расширение среды бытования искусства знаменного пения еще более усилилась. Именно в XIX в. отмечается необычайный рост числа крюковых рукописей. Певческие книги встречаются в самых демократических слоях старообрядцев,
что прослеживается и по владельческим записям в рассматриваемых памятниках письменности.
Записи, говорящие о функционировании знаменных книг в среде уральских «заводов жителей», в том числе работных людей и крестьян, вместе с анализом состава рукописей дополняют наши представления о духовной культуре этих демократических слоев населения. Так, один из писцов певческого сборника начала XIX в. пометил в своей части рукописи: «Задостойники писаны Ивану Григорьевичу Пядакову, Осокина завода жителю»27. Книга содержит Праздники и избранные песнопения Обихода. Причем Праздники даны здесь в кратком составе28, что, видимо, и объясняется тем, что сборник не предназначался для профессиональных певчих. В последующее время он продолжал бытовать в семьях «жителей» уральских заводов. За 4,8 руб. «житель» Иргинского завода Иван Григорьев Пономарев приобрел эту книгу в Юговском заводе, а в марте 1819 г. «оную подписал» сын Ивана, Василий, от которого она перешла брату Матвею. Последний в 1869 г. отдал сборник «за долг» в 3,5 руб. серебром Михаилу Пономареву29. Ирмологий, использовавшийся при обучении знаменному пению, чаще всего содержал полный состав песнопений. В одном из них помечено: «Сия книга Лайскова завода жителя Осипа Чюракова, 1831 года, марта 20 числа». В апреле 1842 г. Осип еще раз подтвердил, что книга принадлежит ему, а затем ею владел Гурьян Чураков30. Аналогичный по составу Ирмологий во второй половине XIX в. имели жители Баранчинс-кого завода братья Петр и Иван Лопатины31. Вероятно, «служителю» администрации (в певческой книге из его библиотеки проставлены владельческие штампы) Оханского завода Феофилакту Марте-мьяновичу Орлову в 1890-е годы принадлежал сборник, содержащий главным образом пасхальные и великопостные песнопения Обихода, включая стихиру демественного знамени. Интересно, что Ф. Орлов из Петербурга для своей библиотеки выписывал книги по истории. В одной из записей в сборнике он оставил точный адрес книжной лавки и список заказанных книг32.
Обычные указания «завода житель» во владельческих записях не дают точного определения общественного положения самих книговладельцев. Это могли быть и мастеровые, и «служители» заводской администрации. О бытовании певческой книги в среде заводских крестьян видно из следующей пометы: «Сия богодухновенная книга певчия Октай, приобретенной чрез покупку в Нижегородской ярмарки, принадлежащая крестьянину Иргинского завода Александру Осипову Смирнову»33. В сборник, кроме «Октая» среднего состава, вошли песнопения Обиходника. Отметим, что рукопись представляет собой великолепный памятник книжности: миниатюра с изображением Иоанна Дамаскина,многочисленные заставки, концовки в виде птиц, нарисованных в
реалистической манере — все это выполнено в красках на высокохудожественном уровне. Книга, очевидно, стоила для заводского крестьянина очень дорого.
Довольно часто писец или владелец рукописи из «заводских жителей» в записи вообще не называл своего имени. Например: «Книга, глаголемая Стихо-логгион <...>, написася в лето от воплощения Бога слова 1807-е, месяца августа в 12 день <...>, Пермской губернии, Верхотурского уезда, при Нижно-Тагильском железоделаемом заводе с переводу старописьменных знаменнаго распева книг»34. В сборник вошли почти все певческие книги, в нем как бы осуществлено возвращение к древнейшей форме «Стихираря». Может быть, поэтому рукопись названа «Стихологгион». В Праздниках с полным составом песнопений также встречаем анонимное указание, что «книга писана в лето 7330-го [1822] в Нижнетагильском заводе господина Демидова»35. Певческий сборник (XVIII в.) в первой половине XIX в. подписал безымянный «Черноисточинского завода житель»36. Подбор произведений здесь носит избирательный характер. В рукописи помещены песнопения Трезвонов, Октоиха, Обихода. Есть в ней и Азбука знаменного пения, в которой «для тех, кто хо-щет вникнути» имеется «Молитва» редкого «струнного» распева, возникшего на Урале. Прекрасный экземпляр Трезвонов (XVII в.) в XIX в. у некоего Ф.Ф. Иванова приобрел «на обмен» житель Верхне-Иргинского завода37. Обширный сборник песнопений в честь средних и малых праздников и дней памяти святых содержит множество певческих циклов, посвященных известным в истории России лицам — святым: князьям Борису и Глебу, царевичу Дмитрию, митрополитам Петру и Алексею, Сергию Радонежскому, Гурию Казанскому, Варлааму Новгородскому, Савве Сторожевскому, Антонию Сийскому, Стефану Пермскому, Иоанну Устюжскому и др.
Нередки в певческих книгах и записи, указывающие только имена писцов и владельцев. Так, сборник, состоящий из Октоиха и Обиходника, «1850 года, апреля 19-го дня», был принесен «к Евтифею Щербинину в его дом», т. к. семье этого человека он «должен принадлежать»38. Обе книги, вошедшие в сборник, имеют краткий состав песнопений, характерный для рукописей часовенного согласия. Трудно сказать, кем являлись авторы подобных записей; возможно, они были «жителями» заводов или городскими обывателями. На чистых листах другой рукописи, близкой по составу названному сборнику, ее владелец Ф.В. Гусев вел записи о кончине родственников (синодик). Судя по одной из помет, Гусевы, видимо, жили «в Шадринске городе»39.
Но, как отмечалось, певческой книгой и крюковой музыкальной грамотой владели и в крестьянской среде Урала XIX в. До 1812 г. Обиходник с Трезвонами, написанный в начале столетия, принадлежал государственному крестьянину д. Неволиной Кунгурского уезда Григорию Строганову, а затем его
«передали игумени»40. В сборнике помещен целый ряд песнопений «Сибирскаго напева», причем в одной из ремарок к произведению указано, что переписано оно «в Пермской часовне с Обихода» (это лишний раз свидетельствует о тесных связях уральских и сибирских старообрядцев). Книга содержит и иные варианты распевов, приведенные вслед за «традиционными», не обозначенными особыми ремарками, — «Ин напев», «Путевое», «Большой рос-пев», «Ин розвод со старого Трезвона» и др. Среди циклов праздничных песнопений преобладают стихиры к службам в честь русских трезвонных праздников. Запись, оставленная в следующем сборнике, довольно точно раскрывает его содержание, называя владельца: «Сия святая и богодухновенная книга, нарицаемая Октай певчий, в кои имеется осмь гласов и Евангельские стихиры, с небольшим Обиходом, подлежащая крестьянину Ефиму Никифорову 1842-го года»41. Как и в предыдущей книге, здесь встречаем песнопение в Путевом распеве («Достойно есть»). Крестьянин Иван Батюков, подписав свою певческую книгу в середине XIX в., заметил: «Трезвоны, продавать не надо»42. В его сборник включен большой подбор песнопений на наиболее почитаемые трезвонные праздники, в том числе русские; в конце находятся праздничные «припевы» и величания с обозначением стиля распева: «Путь». Иногда в записи крестьянин выступает и как писец книги. Например, в 1893 г. Октоих с Обиходником был «писан» крестьянином Николаем Михайловичем43. Отметим наличие в рукописи Большого («Господь воцарися») и Путевого («С нами Бог») распевов.
Нередко книги переписывались и хранились в скитах, этих своеобразных центрах беглого крестьянства. Сохранились документы о разгоне в 1846 г. пяти Шарташских женских скитов, возглавлявшихся крестьянками Матреной Деевой, Настасьей Русаковой, Феклой Ляховой и «мещанками» Авдотьей Грязной и Настасьей Коуровой44. Главным был скит «Верхисетского завода крестьянской дочери» Матрены Алексеевой Деевой45. Согласно «Свидетельству икон, книг и других вещей, отобранных из Шарташских скитов», составленному 11 июня 1847 г., в ските М.А. Деевой было изъято 96 книг, среди которых упоминаются: книга «певчая, заключающая в себе ирмосы»46, «певчая книга, по которой поется обедница», «книга певчая, по которой должно петь только в церкви, а не в частном доме простецам», «Октай письменный, нотный», «книга певчая», «Ирмолог певчий»47. Следующий по величине «скит мещанки Авдотьи Грязной имел 15 книг. Среди них была «Азбука певчая, письменная»48. В остальных скитах изъято по 3—4 книги (у Н. Русаковой в том числе оказались «ноты в тетрадке»49).
Одна «книга певчая», некогда принадлежавшая главному скиту — «обители Казанския Богородицы Шарташскаго селения», хранится ныне в рукописном собрании Уральского университета. Памят-
ник написан в последней четверти XVIII в. и отличается строгостью, «аскетичностью», состава. В сборнике нет каких-либо своеобразных, необычных распевов; в него включены полный Октоих со Стихирами евангельскими и песнопения Обиходника (в основном великопостного и пасхального циклов)50.
Как и документы, некоторые из записей, встречающихся в самих певческих рукописях, свидетельствуют о том, что скитские «простецы» прекрасно знали древнюю музыкальную грамоту, самостоятельно совершая богослужебное пение. Например, Обиход, содержащий песнопения «Сибирскаго напева», о котором речь шла выше, в 1812 г. от крестьянина д. Неволиной Кунгурского уезда «передали игумени для принесения молитвенаго пения»51. Следующая запись XIX в. сообщает, что «книга, нари-цаемая Триодь певчая, собственная инока Авраамия Дыбина»52; в конце книги той же тайнописью помечено: «По сей Триоде пел Егор Маслов с матушкой Миропеей»53. В рукопись дважды помещено Трис-вятое в стиле Большого распева. Еще более интересен по составу сборник из «Кошелевского скита»54. Написанный в первой трети XIX в., он содержит Октоих и Обиходник с некоторыми праздниками-трезвонами. Причем среди последних находим только один возникший на Руси — «Явлению иконы пресвятыя Богородицы Казанския». Имеются здесь и своеобразные распевы с обозначениями «Путь», «Демество», «Большаго роспева» и др.
Уже из приведенных материалов явствует, что «крюковой» музыкальной грамотой, «певчей» книгой в старообрядческой среде хорошо владели женщины. Их владельческие пометы обнаруживаются и в знаменных рукописях. Так, «книга, глаголемая Октай, Марии Захаровны Чистяковой»55, представляет собой распространенный у часовенных краткий тип памятника, по которому чаще всего велось обучение древнему искусству56.
Певческие книги бытовали и в кругах уральских казаков-старообрядцев. Записи в одной из рукописей начала XIX в. позволяют не только проследить жизненный путь их автора, его продвижение по службе, но и свидетельствуют об обращении этих книг в различных слоях казачества: «Сия книга Октай певчей с полным Обиходом Войска уральского квартирмистра Федора Степанова сына Скворкина. Своей рукой подписал сего 1810 года, сентября 28 дня»; «От книг сотника Федора Степанова <...>, в 1812 году подписал»; «От книг есаула Федора Степанова <...>, своеручно и подписал в 1829-м годе, октября 1 дня»57. В числе песнопений Обиходника встречаем величания героям русской истории, прежде всего святым князьям-воинам: Александру Невскому, Федору Ярославскому «и чадом его, Давиду и Константину», Михаилу Черниговскому «и боля-рину его Федору», Василию и Константину ярославским, а также князю-крестителю Руси Владимиру, князьям-мученикам Борису и Глебу, царевичу
Дмитрию. Из распевов выделим «Опекаловское» Трисвятое, разошедшееся по России из Опекаловс-кого монастыря еще в XVII в.
О широком бытовании певческих книг в самых демократических слоях старообрядческого населения можно судить даже и по тем многочисленным записям, которые не дают прямого указания на социальную принадлежность их авторов. Обычно записи выполнены с ошибками и прочими признаками почерка малограмотного человека: «Сия книг[а] перепле[т]чика Василья Киселева»; «Сей Октай Михаила Пологова собственой»; «Книга сея Михай-ла Степаныча Семячькова»; «Даниила Демитриеви-ча Шубина Ирмосы»; «Книга певчая, Кузьма своеручно написал»; «Михайло Григорьевич Злоснов, волости Шадринской»; «Сей принадлежит Обиходник Лариону Фадуеву Дурновцеву» и т. д.58 Вот типичная из этих пометок: «Сия книга Козмы Федо-тыча Чуракова», но из других записей узнаем, что она сделана одним из представителей известной уже нам фамилии Лайского завода «жителей»59.
В поздних рукописных памятниках, как и в древних книгах, владельческие записи с указанием социальной принадлежности их авторов являются исключением (большинство рукописей совсем без записей). Поэтому следует полагать, что в XIX в. распространение певческих книг среди крестьян, заводских работных людей, «низов» города, казаков было гораздо шире, чем об этом можно судить по конкретным владельческим пометам.
Иногда рядовые староверы предоставляли свои «певчие» книги для общественных богослужений в часовнях. Так, Авраамий Федорович Шапошников пометил в принадлежавшем ему крюковом сборнике: «Сий Октай был в 1895 и 1896 году в Верх-Ней-винской старообрядческой часовне, употреблялся в службе. А в 1896 и 1897 сей же Октай был в употреблении в Шарташской Троицкой часовне при старообрядческом кладбище. И я поступил на службу в Троицкую часовню 19 декабря 1896 г.» Уходя со службы из часовни, А.Ф. Шапошников забрал свою книгу. В 1905—1906 гг. его «Октай» снова «был в употреблении в Шарташской Троицкой часовне». Мы видим, что владелец вел настоящую летопись использования его книги в богослужениях. Пение по ней часовенных певчих, вероятно, вызывало у Шапошникова чувство удовлетворения и гордости за то, какой необходимой книгой он располагал. После Авраамия рукопись перешла его сыну Кузьме, который «учился петь» у некоего «Ивана Александрыча Михайлова». В качестве особого музыкального достоинства книги укажем наличие в ней песнопений Путевого («Светися, светися», «Достойно есть») и Малого («Возбранной воеводе») распевов60.
Итак, борьба в среде софонтиевцев вокруг вопроса о священстве и эволюция большинства уральских старообрядцев в сторону беспоповства (часовенные) постепенно привела к тому, что древнее
искусство знаменного пения, некогда представлявшее сферу профессиональной музыкальной культуры, все более переходило в культуру демократических по своей социальной природе слоев уральского старообрядческого населения, становясь одним из компонентов этой культуры.
Благодаря деятельности посланцев знаменитой Выговской пустыни братьев Денисовых среди приписных крестьян уральских заводов, а также мастеровых и беглых, скрывавшихся в соседних лесах, уже в начале XVIII в. получила распространение и поморщина. Уральский центр поморского согласия размещался на окраине Невьянского завода. Им руководил «олонецкого Выгорецкого общежительства обыватель» Гаврила Семенов Украинцев61. Выгов-цы занимались рудознатным делом, пользовались большими привилегиями и покровительством Акин-фия Никитича Демидова. Однако численность общин поморцев, по сравнению с теми же софонтиев-цами, и в дальнейшем была не велика.
Так как социальной базой распространения на Урале беспоповщины с самого начала являлись низы горнозаводского населения, то бытование древнерусского певческого искусства в ее кругах следует сразу же связывать с этими слоями. Однако пока трудно судить о степени распространенности как певческих книг, так, следовательно, и самого «крюкового пения» среди уральских поморцев в XVIII в. К настоящему времени на Урале обнаружено (и, очевидно, сохранилось) крайне незначительное количество крюковых рукописей поморского согласия той эпохи. Возможно, сказались немногочисленность самого согласия, а также то, что законодательство первой половины XVIII в. предписывало «рукописьменные книги» староверов тщательно разыскивать и сжигать62. Между тем известно, что в самой Выгореции было прекрасное собрание книг и существовала школа по обучению «крюковому пению»63. Г.С. Украинцев также создал в Невьянском поморском тайнике собрание книг и училище, просуществовавшее до осени 1750 г. В нем чтению и пению обучались взрослые и дети, причем не только из близлежащих деревень, но и из далеких тобольских и ишимских64. Так древнерусское певческое искусство в традициях поморского согласия получило распространение среди работных и крестьян Урала уже в первой половине XVIII в.
О том, как вера «выговских отцов» пришла на южно-уральские земли, повествует уникальный памятник местной письменности — «История старыя веры в Златоусте и в округе и история некоторых лиц» (начало 1940-х гг.)65. Автор рукописи, житель Златоуста Петр Александрович Мельнов, ярко и эмоционально рассказывает о жизни и деятельности людей (и прежде всего настоятелей общины), сыгравших видную роль в становлении и развитии «староверства». Большинство из лиц, о которых ведется речь, было старшими современниками Мельно-
ва; поэтому, несомненно, что сведения о событиях, происходивших на протяжении XIX в., получены автором от них.
Из «Истории» явствует, что в Златоуст «старую веру» принесли крестьяне с. Гагарье Курганского уезда, когда здесь в 1825 г. они «строили дорогу для царя Александра I-го». Особо отмечается деятельность Тельминова Степана Захарьевича, который «принял староверство от поморских выговских отцов». Именно он «крестил» и «немало» поучал первые семьи златоустовцев, примкнувших к поморскому согласию, став затем их настоятелем и духовным отцом. Из Златоуста «старая вера» распространилась в Кусу, Нязепетровск, Сатку и другие селения.
Для нас важно то, что, рисуя образы Златоустовских старцев, П.А. Мельнов в качестве одного из главных достоинств подвижников называет владение ими знаменным пением. Например, Ф.В. Мур-дасов (1847—1922) не только обучал «по крюкам и по помете, писал знаменные книги от руки», но и «распевал стихиры», т.е. перекладывал на мелодии ненотированные тексты песнопений. Ученик этого мастера А.Т. Мельнов (1868—1935) настолько «крепко» изучил знаменное пение, что «сам распевал по крюкам каноны; между прочим распел Канон чудотворцу Николе по крюкам и наречь, ибо был ревнитель наречного пения»66. В качестве «ревнителей наречного пения» выступают также М.Ф. Воронов и Г.И. Сычев (1860—1937), имевший «сильнейший» низкий голос и певший «слишком 60 лет». «История» говорит и о других знатоках древнего искусства. «Великий знаменщик» Я. Кудряшов сам перед смертью пропел весь канон на исход души «и последний раз вздохнул и помер». «Хороший певец по знамени» А.П. Медведев «переписывал сам знаменные книги и имел много разных книг». Об A.B. Байдосове (1860—1934) и М.Ф. Мурдасове (1874—1934) говорится, что им довелось мало учиться крюковой грамоте, но они знали очень много песнопений наизусть и были хорошими певцами. Упоминается в «Истории» и женщина, прекрасно владевшая знаменным пением: жена JI.K. Мур-дасова (1850—1932) Евдокия Васильевна так «знала хорошо по крюкам и по помете», что «учила молодых людей». Все, о ком повествуется в «Истории» трудились «в заводе», работали на мельнице, занимались кустарными промыслами. Таким образом, древнее певческое искусство в среде беспоповцев поморского согласия продолжали хранить представители самых демократических слоев населения.
Певческие книги уральских поморцев XIX — начала XX в. своими писцовыми и владельческими записями подтверждают эти сведения. С древних образцов списки книг создавались талантливыми народными мастерами с учетом всех особенностей сложившегося «поморского письма»; не редко они представляли собой великолепные образцы книжно-рукописного искусства древнерусской традиции.
Интересно, что преобладают книги, использовавшиеся в обучении «по крюкам и по помете» — Ирмо-логии, Азбуки67. «Книга, глаголемая Фитник, сиречь началное учение осмогласного пения», написана в середине XIX в., «писал Кирилло Савельев»68. Скромно названная писцом «Фитником», рукопись содержит обширную Азбуку знаменного пения (Фитник — лишь часть ее), в которой наряду с упражнениями, объяснениями знамен находим «Имена и попевки на осмь гласов» из Ирмология, Октоиха, Праздников — раздел (Кокизник), редко встречающийся и в поздних, и в древних музыкальнотеоретических руководствах. Особенно часто переписывались Ирмологии. Так, Ирмологий с полным составом ирмосов в конце XIX в. был написан П.С. Кутиковым, крестьянином с. Пески69. Тогда же аналогичный список памятника выполнил крестьянин Н.И. Федулов70. В 1900 г. «Ирмолой» переписал житель д. Митино Н.С. Охохонин71, причем книгу украшает прекрасная заставка-рамка поморского орнамента. Еще более изукрашен Ирмологий, что «писал Яков Иванов Охохонин» в 1903 г.72. Обе рукописи Охохониных близки также полным содержанием в них песнопений.
Иногда певческие книги, бытовавшие среди уральских поморцев, писались в соседних районах. «На Вятке» в начале XIX в. работал «книгописец» Булдаков Фаддей Исаков сын. В 1810 г. им написан Обиходник, который «переплетал из Москвы по-селыцик храмой» A.C. Баженов. Ряд песнопений в рукописи приведено в различных вариантах распевов, в том числе Демественном и Малом («Знамя малое»)73. Другую рукопись Фаддей Булдаков закончил в марте 1813 г., указав, что «с книги, глаголема-го Стихираля, древлеписанного в четверть мелким писмом 7122 [1614] года, апреля 13 дня, преведен сей Фитник, сиречь собрание от всех церковных певчих книг разным лицам, фитам и узлам, и с показанием всего знамя от нискаго гласа и до высока-го, и которому всему дан розвод для хотящих на-выкнути всего церковного пения старознаменнаго». Книга представляет собой обстоятельную певческую Азбуку. Привлекает внимание одно из упражнений, данное в уникальном для старообрядческих рукописей «Партесном розводе»74. Это свидетельствует о том, что Булдаков использовал при написании книги не только Стихирарь 1614 г., но и более поздние сборники. В целом же в среде поморцев (как и староверов иных согласий) партесный распев отвергался, да и «наречное пение» вводилось далеко не во всех поморских общинах75.
Говоря о бытовании древнерусского певческого искусства и его письменных памятников в кругах поморщины Урала, отметим, что при явном преобладании «Ирмолоев» и «Фитников» (Азбук) репертуар знаменных книг был здесь все-таки разнообразным. Правда встречаются эти книги в единичных экземплярах: Триодь постная (XVIII в.), Праз-
дники и Трезвоны (XIX в.), Избранные песнопения Октоиха76. Обиходником в начале XX в. владел «гражданин Далматовского поселка» Е.Н. Моча-лов77. Обиходник обнаруживаем и в сборнике, некогда принадлежавшем жителю «д. Чубарковой Верхней» Т.С. Сопельцову78. Прекрасная рукопись начала XIX в., состоящая из Октоиха и Обиходника, была подарена некой А.И. Култышевой «настоятельницей и головщицей поморской общины» г. Казани А.М. Александровой. Сборник в числе многих нетрадиционных распевов содержит песнопения «Де-меством», «Большим роспевом», «Демество, малой роспев», «Ин роспев, Греческой»79.
Итак, в поморщине «крюковое» пение становится одним из явлений культуры ее последователей, представленных на Урале главным образом низами горнозаводского населения, в особенности крестьянством . В условиях удаленного от центра Урала эта среда смогла сохранить древнейшие традиции певческого искусства.
Для старообрядчества XIX в. ознаменовался не только идейным, но и организационным размежеванием сил. Борьба умеренных и радикальных направлений наполняла историю почти каждого старообрядческого согласия. С 60—70-х гг. XVIII в. влиятельная торгово-промышленная верхушка уральских староверов постепенно склоняется к легализации старообрядчества путем примирения с государственной церковью и включения его на правах относительной автономии в систему церковного управления. На основании «Пунктов» митрополита Платона 1800 г. на Урале появляется единоверие, хотя нередко властям приходилось приводить старообрядцев «к единоверию» с помощью силы. Основная масса рядовых староверов не спешила переходить в поповщину.
Наряду с прочими купеческими семействами в появлении единоверия на Урале видную роль сыграли купцы-старообрядцы Казанцевы. Один из них на чистых листах принадлежавшей ему певческой книги в 1804—1834 гг. вел синодик, который назвал «Хронологическая записка в жизни Фомы Казанцо-ва». Книга написана в конце царствования Петра Великого и содержит песнопения на самые почитаемые праздники-трезвоны. В их числе есть циклы произведений русским праздникам: Покрову, Казанской, Смоленской и Владимирской иконам Богородицы80. На бытование певческих книг в купеческой среде XIX в. указывают и различные владельческие записи. В книге «Праздники» (XVIII в.) помечено, что она «камскаго купетцкаго сына Семена Чеусо-ва, цена 12 [рублей], куплена в 1810 годе»; затем «сия книга досталась по разделу Савину Чеусову 1833 года». Ряд праздничных славников в рукописи дан в разных распевах, а популярное у староверов песнопение «Единородный сыне» включено в двух музыкальных вариантах («Демество» и «Ин перевод»)81. Певческая книга «Обедница», состоящая из
песнопений к литургиям, имела обращение только у старообрядцев-поповцев. В середине XIX в. одну из них купил «в Нижегородской ярмарке» купец Иван Герасимов Шейн. В 1866 г. он «приложил» рукопись «к Пыскорской единоверческой Никольской церкви», попечителем и церковным старостой которой являлся82.
Не только купечество, но и более широкие круги горожан, перешедших в единоверие, владели знаменным пением, приобретали певческие книги. Упомянутые Трезвоны екатеринбургских купцов Казанцевых в середине-второй половине XIX в. оказались у «переплетчика Василья Киселева»83. Несколько книг (Азбука знаменного пения, Октоих, Праздники, Триоди), принадлежавших очерскому жителю Симеону Лузину, было дано «на временное пользование Лужковской церкве»84. Судя по нумерации в рукописях, С.А. Лузин располагал довольно большой библиотекой, которой и воспользовалась вновь открытая церковь. Праздники и Триоди представляют собой роскошные экземпляры, украшенные многочисленными заставками и инициалами гуслицкого орнамента, выполненными яркими красками и золотом. В этих сборниках находим Демественный и Путевой распевы. Следующую книгу — гектографическую копию Азбуки — в 1902 г. подписал «служитель» (очевидно, заводской администрации) «Иван Степанович господин] Васильев»85. Ее особенностью является подробное изложение теории киноварных помет.
Среди певческих рукописей, писавшихся для поповцев (например, в Гуслицах) и обращавшихся в кругах единоверцев, встречаются и книги, по которым изучали древнее искусство и исполняли знаменные песнопения крестьяне. В 1860—1890-е гг. одна из книг гуслицкого письма принадлежала жителю «селца Дмитриевца» у горы Магнитной Тимофею Власову. Чистые листы книги владелец использовал для записок о событиях из жизни своего большого семейства («всего у нас родилось детей 12 человек»), села и его окрестностей (о трагедии на мельнице, о большом пожаре). Сама рукопись заключает в себе Октоих и Обиходник; есть в ней своеобразные упражнения для певческого тренажа (Лествица, «Примеры ко гласом»), песнопения в Путевом распеве («Достойно есть», «Светися, све-тися»), В конце помещены выписки из Служебника, «Канон ко святому Ангелу страшному и грозному воеводе»86. Гуслицкой рукописью Ирмология на рубеже XIX—XX вв. владел житель села Шатровс-кого Петр Сабенин87. Чрезвычайно интересная запись в одном из Ирмологиев полного состава сообщает, что «сия книга Ирмосы написана крестьянином Пермской губернии, Екатеринбургского уезда, Сарапульской волости и того же села Феодором Михайловым Луговым в 1905-м году, за бытность его и.д. псаломщика при невьянской Свято-Троицкой единоверческой церкви. Невьянский завод»88. Как видим, крестьянин мог быть не только владель-
цем, но и писцом певческой книги. Более того, как хороший знаток искусства знаменного пения он мог выполнять обязанности церковнослужителя низшего чина — певчего, псаломщика. В январе 1909 г. Федор Луговой завершил переписку крюковой Обедницы. Очевидно, местом проживания писца по-прежнему был Невьянск, так как новая рукопись попала в библиотеку Рождество-Богородицкой церкви Невьянского завода89. Если Ф.М. Луговой некоторое время являлся псаломщиком храма в Невьянске, то его родственник Е. Луговой, также знаток пения «по крюкам», во второй половине XIX в. служил при Сарапульской (д. Сарапулка) Свято-Троицкой церкви90.
Важные для нас сведения содержат и следующие записи, оставленные в «певчих» книгах. Первая говорит о том, что книга «Праздники» «возвращена в единоверческую церковь Верх-Исетского завода крестьянином Дмитрием Иоанновым Молод-цевым сего 1896 года, декабря 13 дня»91. Другие пометы конца XIX в. сообщают, что жителем с. Вознесенского Оханского уезда Пермской губернии Филиппом Михайловым Поносовым рукопись Октоиха с Обиходником (гуслицкое письмо) была «принесена» в Вознесенскую Васильевскую единоверческую церковь92. Скорее всего, крестьяне Д. Молодцев и Ф. Поносов вернули в церковную библиотеку певческие книги, взятые ими на определенное время. Из этого видно, что реально в крестьянской среде древнюю музыкальную грамоту знало гораздо больше людей, чем о том свидетельствуют конкретные книжные владельческие записи.
Рассматривая вопрос о бытовании знаменного пения в различных старообрядческих согласиях, мы указывали на владение самим искусством и певческими книгами женщин. Подобные факты наблюдаются и в кругах поповцев. Так, хозяин довольно редкой Азбуки знаменного и демественного пения записал в книге, что «Фитник сей» был ему «по-ступлен» (продан) в сентябре 1899 г. семьей неких Колмаковых, в которой принадлежал Агафье Федотовне. Сборник содержит «в себе знамена всеа пения, лица и фиты», а также «Демество переводом на столповое знамя»93. Великолепным экземпляром Октоиха с Обиходником гуслицкого письма в конце XIX в. располагала Агрепина Тарасовна Хомутова (в начале XX в. книга оказалась в екатеринбургской Свято-Троицкой единоверческой церкви). В Обиход-нике имеются циклы песнопений («Примеры ко гласом», «Подобны на 8 гласов» и др.), по существу составляющие руководство по овладению основой знаменного пения — осмогласием; включено и песнопение Путевого распева («Достойно есть»)94. Еще одна книга — «Пасха» — в начале XX в. досталась Анастасие Феодосьевне Михалевой от ее отца — Феодосия Ивановича. Последний получил рукопись от своего отца — И. А. Михалева. Книгу не просто хранили в семье. В записи 1909 г. говорится, что «сия
Пасха враз была пропета 3 раза, пел Федос; Иван [очевидно, отец Феодосия] 6 раз пел»95. Таким образом, А.Ф. Михалева могла выучиться древнему искусству, по крайней мере, у двоих своих родственников — деда и отца.
Но главными потребителями и хранителями книг в среде единоверцев были, конечно, церкви, а также люди, связанные с их деятельностью. Нередко церковнослужители самого разного положения и сана знали древнерусскую музыкальную грамоту и имели собственные певческие книги. Интересен сборник начала XIX в., хранившийся «у старообрядческого священника, отца Василия Котова, в Очерском заводе». Священник уступил книгу дьякону Диомиду Новикову, у которого затем за 10 руб. ее приобрела очерская единоверческая Благовещенская церковь. Рукопись богато украшена заставками, инициалами и цветами (на полях листов) гус-лицкого орнамента. Приведены в ней и песнопения в различных вариантах распевов с обозначениями «Большой», «Путь», «Ин перевод» и др. Среди этих произведений выделим стих первой кафизмы («Иже не идет на совет») «Ветковского напеву», возникшего в крупнейшем центре старообрядцев-попов-цев XVIII в. — на Ветке96. В числе книжных записей служителей церкви попадаются и владельческие пометки того, кто профессионально занимался «певческим делом». Например, Ирмологий с Оби-ходником, написанный еще в конце XVIII в., через столетие подписал «отец Назар, регент Щипинской и клирик», т.е. руководитель церковного хора. Возможно, что хор о. Назара праздничные задостойни-ки и песнопение «Единородный сын» исполнял Демеством, а гимн «С нами Бог» — Путевым распевом. Все это имеется в Обиходнике регента97.
Иногда церковнослужители выступали в роли книжных писцов. В июне — декабре 1876 г. «трудами диякона Ревдинскаго завода единоверческой Свято-Троицкой церкви Козмы Занадворова» написан краткий знаменный Октоих, предваряемый специальными певческими упражнениями (Лествица, «Проука», «Запевы к стихирам» и др.). Книга, вероятно, и предназначалась для учебных целей98. Полный по составу Ирмологий «писан» был «рукою и.д. псаломщика Исидора Исаакиевича Орлова в 1906-м году» для Рож-дество-Богородицкой единоверческой церкви Невьянского завода99. В начале XX в. Обедницу «писал диакон Матвей Копыгин, г. Пермь». Целый ряд литургийных песнопений дополняется здесь их вариантами в разных распевах (Демественном, Путевом, Большом, Малом и т.д.). Особое внимание привлекает Херувимская песнь «Иргизскаго напева», который сложился еще в одном крупном центре поповщины — на Ирги-зе (среднее Заволжье). Отметим и наличие в рукописи Многолетия «на царский день»100.
Что касается единоверческих церквей, то они, как правило, располагали необходимыми певческими сборниками для богослужения. В случае отсутствия
какой-либо книги на время ее приносили в храм из своих библиотек церковнослужители или прихожане. Иногда же, напротив, церковная библиотека имела обширное собрание крюковых рукописей, в котором каждая книга была представлена не одним экземпляром. Такое собрание находилось, к примеру, в екатеринбургской Свято-Троицкой церкви «старообрядцев, приемлющих священство», — храме, построенном в 1824 г. и содержавшемся на средства купцов Рязановых и Казанцевых. В фонде этой церкви, хранящемся в Государственном архиве Свердловской области, обнаруживаем 11 певческих книг101. Даже если собрание дошло до нас неполным, мы видим, что оно было довольно крупным. Только Праздники, купленные в мае 1866 г., имеются в единственном экземпляре. Остальные книги — Азбука, Ирмологий, Октоих, Трезвоны, Триоди — в виде отдельных рукописей и в составе сборников насчитывают по два экземпляра, а Обиходник — четыре. Следует особо отметить список «Извещения..., требующим учитися пения» — трактата, написанного около 1670 г. известным музыкальным теоретиком А. Мезенцем и венчающего развитие теории древнерусской музыки102. Среди распевов, приведенных как альтернативные певческие варианты песнопений, в книгах екатеринбургской Свято-Троицкой церкви наиболее часто встречаются Де-мественный (в том числе демественной нотацией), Путевой, Большой. В одну из рукописей включено уни-кальное произведение — «молитва» с указанием «Струнная большова напеву». Приход Свято-Троиц-кой церкви имел и свое учебное заведение. Здесь певческие книги предназначались прежде всего для обучения древнему искусству знаменного пения. Октоих письма 1847 г. содержит запись, что это — «книга града Екатеринбургского единоверческого Свято-Троицкого приходского училища, № 32». Рукопись с кратким подбором песнопений служила, скорее всего, именно учебным целям.
Певческие книги других церквей хранятся, как правило, разрозненно, попадаясь единичными экземплярами в различных книжно-рукописных собраниях. Некоторые из них выше уже упоминались, ибо перед тем как попасть в церковную библиотеку, бытовали в разных слоях старообрядческого населения. Приведем и другие примеры, свидетельствующие о принадлежности певческих сборников храмам. Ирмологий с полным составом ирмосов, написанный в начале XIX в. и украшенный миниатюрой с изображением Иоанна Дамаскина, заставками, инициалами и концовками великолепного гуслицкого орнамента, являлся собственностью ниинской Стефановской церкви. Об этом сообщил в записи от 8 декабря 1860 г. «той же церкви священник Варлаам Наумов». Книга использовалась в богослужениях храма вплоть до его закрытия в 1926 г.103 В «казенной» Обеднице (также гуслицкого письма), поступившей в библиотеку пыс-корской единоверческой Никольской церкви в 1866 г., оставлены пометки типа: «Пел дьячек Дмитрий Кир-
пищиков», «Пел церковник... Павел Хомяков»104. Рукопись Праздников первой четверти XIX в. «Сара-нинского завода Рождества Богородицкой единоверческой церкви, казенная, по описи за № 11 -м»105, имеет краткий состав песнопений. Вероятно, писалась она не для храмовых служб. Зато песнопения следующей книги — Обедницы — исполнялись во время службы, совершавшейся только в церкви, — на литургии. В мае 1928 г. была сделана запись, что книгой этой владеет Никольская единоверческая церковь с. Шур-тан, в котором после закрытия храма ее сохраняли до передачи Уральскому университету в 1976 г.106
В церкви книги попадали различными путями. В основном, как и в древности, церковные библиотеки пополнялись прихожанами. Так, до поступления в екатеринбургскую единоверческую Свято-Троицкую церковь Сборник песнопений и Триоди принадлежали «жителям» уральских заводов, Азбука знаменного пения — «служителю» заводской администрации, Обиходник был передан «из книг Селивана Хребтикова» и т. п.107 Часто в церковной библиотеке эти книги оказывались после смерти владельца. Приобретались они и самой церковью. Например, очерским единоверческим Благовещенским храмом «Октай знаменнаго роспева» был куплен за 10 руб.108; екатеринбургская Свято-Троицкая церковь в 1866 г. «Праздники певчия» купила за 9 руб. серебром109. Иногда специально для пополнения церковной библиотеки книги приобретали на свои деньги состоятельные прихожане, купцы110. Однако рядовые крестьяне-старообрядцы обычно не могли каждый в отдельности покупать дорогостоящие книги, к примеру, «гуслицкого письма» (см. далее). Поэтому нередко «певчие» сборники покупались вскладчину. В августе 1847 г. на Нижегородской ярмарке для ниинской единоверческой Стефа-новской церкви «на иждивение» прихожан был приобретен Октоих с Обиходником, причем часть денег внес «его сиятельство» граф Г.А. Строганов111.
Приобретенные вскладчину, книжные собрания считались коллективной собственностью, сохранявшейся в той или иной церкви. Они использовались не только в богослужениях. Случалось, что книги выносились из храмов, по ним учили и учились пению. В одной из ранее приведенных записей сообщалось, что в декабре 1896 г. певческая «книга возвращена в единоверческую церковь Верх-Исетско-го завода крестьянином» Д.И. Молодцевым. В целом же следует признать, что в поповщине среда бытования певческой книги была, по-видимому, несколько уже, чем в беспоповщине. Как и в древности, рядовые прихожане все свои религиозные потребности удовлетворяли «через посредство церковнослужителей, пользовавшихся книгами, приобретенными волостью»112.
Говоря о бытовании знаменного пения и певческих книг в среде поповцев, мы не коснулись пока белокриницкого согласия. Между тем отсутствие в
единоверческой церкви независимого клира, а также полицейские методы насаждения единоверия оттолкнули от него основную массу старообрядцев, «приемлющих священство». Это облегчило наступление «Белокриницкой иерархии» («австрийцев»), которая начала быстро занимать господствующее положение в поповщине113.
Последнее обстоятельство крайне беспокоило власти и официальную церковь. Переход в белокри-ницкое согласие рассматривался как уклонение из православия или единоверия «в раскол» и преследовалось по закону. Как и многие десятилетия назад, на Урале стали возникать все новые скиты. Так, в начале 1860-х гг. недалеко от Каслинского завода, на озере Сунгул, поселились «скитники и скитницы» (в основном из крестьян), которые часто бывали у заводских жителей, совершали различные требы — крещения, отпевания, поминки. Духовенство сообщало, что «в кельи к скитникам в праздничные дни ходит много людей», а у каслинца Дунаева и других в домах появились нежилые комнаты с иконостасами на стенах, где «в праздники бывает общее моление с громогласным пением». Службу совершал крестьянин Андрей Лобанов, «слывущий здесь за протопопа»; «попами» были сын Лобанова, Иван, и Егор Белиньков, да «есть, говорят, у Дунаева священническия ризы». В одном из домов, что в трех верстах от завода, принималось и «высшее австрийское духовенство», производившее там богослужения114. Однако текущие требы продолжали совершать рядовые старообрядцы: «умерших отпевают по-раскольнически две личности — каслинский крестьянин <...> Трофим Яковлев и раскольница вдова Феодора Иванова Столбикова», причем «при отпетии они, не стесняясь, поют»115.
В художественной галерее Перми сохранились певческие книги, принадлежавшие некоторым церквям Белокриницкой иерархии. Из библиотеки «пермской Успенской старообрядческой церкви», закрытой в 1929 г., поступило три рукописи. Праздники (XVIII в.) с полным составом песнопений употреблялись в храмовых богослужениях. Книгу дополняют песнопения Обихода. Среди последних, как и среди славников, замыкающих циклы праздничных стихир, есть произведения, имеющие разные распевы («Большой», «Демеством» и т. д.). Остальные книги — Сборник из песнопений Обихода, Октоиха, Минеи общей и Трезвонов (XVIII в.) и Праздники (XIX в.) — привлекают внимание не только музыкальным содержанием, но и высокохудожественным исполнением в лучших гуслицких традициях книжно-рукописного искусства116. Собственностью «старообрядческого храма Пресвятой Богородицы Покрова» с. Вознесенского являлись следующие две рукописи — Октоих с Обиходником и Праздники, также гуслицкого письма (XIX в.)117. Первый сборник, кроме прочего, интересен многочисленными величаниями в честь русских святых, различными
вариантами распевов, упражнениями-образцами, необходимыми в исполнительской практике («Подобны», «Примеры ко гласом» и т. п.).
Из всего сказанного видно, что по составу и внешнему оформлению певческие книги единоверцев и белокриницких, пожалуй, не различались. К тому же оба согласия широко пользовались книгами, поступавшими из одного книгописного центра — гуслицкого, возникшего в конце XVIII в. под Москвой. На местах с этих рукописей делались новые списки. Общим было и то, что не смотря на складывание собственной церковной иерархии в обоих согласиях поповцев древнее знаменное пение продолжали хранить и изучать прихожане.
В заключение отметим также, что определенная певческая книга чаще всего передавалась и бытовала в той или иной социальной группе благодаря длительному хранению в отдельных семьях, где она переходила от одного поколения другому. В 1789 г. «в наследство екатеринбургскому Трифану Кузнецову сыну Пантелееву» Триоди певческие «благословил» Михаил Стефанов сын Кузнецов. Через десять лет они по-прежнему принадлежали Трифону Кузнецову118. Книга «Праздники», приобретенная в начале XIX в. Иргинского завода жителем Иваном Григорьевым Пономаревым, в 1819 г. досталась его сыну Василию, затем перешла другому сыну — Матвею; наконец, в 1869 г. последний отдал ее «за долг» в 3,5 руб. серебром родственнику Михаилу Пономареву119. Один из Ирмологиев уже в 1831 г. был собственностью «Ла[й]скова завода жителя Осипа Чюракова». В 1842 г. рукопись еще принадлежала Осипу, а затем оказалась у Гурьяна Чуракова120. Судя по записям на чистых листах певческого сборника, он хранился в семье неких Власовых на протяжении 60—90-х годов121. Подобное наблюдалось и в среде церковнослужителей. В июле 1865 г. сельский священник Иоанн Успенский подарил «его высокоблагословению» о. Андрею Попову Ирмологий. В 1882 г. «у внучек отца Андрея» его купил пресвитер Ипполит Бобров; эту книгу он вновь подписал в октябре 1886 г.122 Даже в кругах зажиточного уральского купечества певческие книги хранились с особой любовью в течение длительных периодов времени. Так, Праздники, купленные в 1810 г. купеческим сыном Семеном Чеусовым, достались «по разделу Савину Чеусову 1833 года»123. О том же свидетельствуют семейные записи из жизни купцов Казанцевых, писавшиеся на чистых листах Трезвонов с 1804 по 1834 г.124.
Итак, за время существования древнерусского певческого искусства на Урале его бытование выходит за рамки обычного профессионального функционирования как пения богослужебного. Особому распространению памятников этого искусства способствовали определенные исторические изменения в среде уральских староверов (например, эволюция большинства в сторону беспоповщины, рост грамот-
ности среди рядового старообрядчества, демократизация исполнительской среды). Таким образом, непресекающиеся традиции древнерусского певческого искусства становятся одной из неотъемлемых черт духовной культуры различных слоев старообрядческого населения Урала.
Примечания
1. В Чердыни, например, в 1462—1463 гг. был основан Богоявленский монастырь.
2. См.: Введенский, A.A. Дом Строгановых в XVI— XVII вв. / A.A. Введенский. — М., 1962. — С.42—43.
3. Напр., см.: Парфентьев Н.П. Строгановская икона XVI—XVII вв. // Традиции и новации в отечественной духовной культуре: сб. материалов Первой Юж.-Урал. меж-вуз. науч.-практ. конф. — Челябинск : ЮУрГУ, 2004. — С. 5—10. Здесь имеется обзор научных трудов о строгановской иконописи.
4. Подробнее, напр., см.: Георгиевская-Дружинина, Е.В. Строгановское шитье в XVII в. / Е.В. Георгиевская-Дружинина // Русское искусство XVII в.: сб. тр. Гос. ии-та истории искусств. — Л., 1929; Свирин, А.Н. Древнерусское шитье / А.Н. Свирин. — М., 1963; Лихачева, Л.Д. Строгановское шитье в собрании Русского музея / Л.Д. Лихачева // Искусство строгановских мастеров в собрании ГРМ: каталог выставки. —Л., 1987.
5. Померанцев, Н. Финифть усольского дела / Н. Померанцев // Сб. тр. Оружейной палаты. — М., 1925. — С. 104; см. также: Плешанова, И.И. Произведения прикладного искусства строгановских мастеров XVI—XVII вв. / И.И. Плешанова // Искусство строгановских мастеров в собрании ГРМ. Каталог выставки. —Л., 1987.
6. Подробнее см.: О строгановской мастерской книж-но-рукописного искусства XVI—XVII вв. // Вестник Южно-Уральского государственного университета. — № 6 (106). Сер.: «Социально-гуманитарные науки». — Челябинск : Изд-во ЮУрГУ, 2008. — Вып. 10. — С. 43—62.
7. Парфентьев, Н.П. Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев, Н.В. Парфентьева. — Челябинск : Книга, 1993. — 348 с.
8. См.: Дмитриев, A.A. Пермская старина: сборник исторических статей и материалов о Пермском крае / A.A. Дмитриев. — Пермь, 1889. — Вып. 1. — С. 170—171; Пермь, 1890. — Вып. 2. — С. 230—231.
9. О деятельности боярских и княжеских певчих, напр., см.: Парфентьев, Н.П. Древнерусское певческое искусство в духовной культуре Российского государства XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев. — Свердловск : УрГУ, 1991. — С. 163—164 и др.
10. См.: Парфентьев, Н.П. Профессиональные музыканты Российского государства XVI—XVII вв.: государевы певчие дьяки и патриаршие певчие дьяки и подьяки / Н.П. Парфентьев.—Челябинск: Книга, 1991. —С. 52,203.
11. См.: Парфентьев, Н.П. Древнерусское певческое искусство... —С. 29, 155 и др.
12. См.: Парфентьев, Н.П. Традиции и памятники древнерусской музыкально-письменной культуры на Урале (XVI—XX вв.). Описание крюковых рукописей выполнено при участии М.Г. Казанцевой / Н.П. Парфентьев. — Челябинск : Чел. Дом печати, 1994. — С. 216, № 67.
13. Рукопись, судя по содержащемуся в ней величанию, написана в царствование Федора Алексеевича и Агафьи, которая была царицей с июля 1680 по июнь 1681 г.
14. Монастырь возобновился в 1653 г., ав 1680г. был приписан к Иосифову монастырю. Песнопения Опекалов-ского распева обнаружены пока в рукописях второй половины XVII в. (См.: Безуглова, И.Ф. Опекаловский рос-пев / И.Ф. Безуглова // Памятники культуры: новые открытия, 1978. — М. : Наука, 1979. — С.196). Вероятно, распев был создан в период самостоятельности монастыря (1653—1680 гг.).
15. Копанев, А.И. Книжность северной волости XVI— XVII вв. / А.И. Копанев // Культурное наследие древней Руси: Истоки. Становление. Традиции. — М. : Наука, 1976, — С. 394.
16. Копанев А.И. Из истории бытования книги в северных деревнях (XVI в.) / А.И. Копанев // Памятники культуры. Новые открытия, 1975. — М .: Наука, 1976. — С. 99.
17 См.: Преображенский, А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI — начале XVIII в. / А. А. Преображенский,—М., 1972, —С. 127—128.
18. Там же. Курсив наш.
19. См., напр.: Покровский, H.H. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев вXVIIIв./H.H.Покровский.—Новосибирск. Наука, 1974.
20. Шишонко, В.Н. Пермская летопись с 1263 по 1881 г. Период 3. /В.Н. Шишонко —Пермь, 1883. — С. 513—515.
21. Поповское согласие, основанное керженским попом Софонтием. На Урале получило распространение уже в начале XVIII в. (См.: Покровский, H.H. Антифеодальный протест... С. 13—14, 39—40, 66 и др.).
22. См.: Парфентьев, Н.П. Традиции и памятники... —С. 312, № 239.
23. Там же. С. 310, №237.
24. Там же. С. 276, № 177.
25. Там же. С. 274—275, № 175.
26. Там же. С. 275, №176.
27. Там же. С. 254, № 132.
28. Там же. С. 137—138.
29. Там же. С. 254, № 132.
30. Там же. С. 293, № 207
31. Там же. С. 394, № 396. Здесь же сообщается, что братья умерли в 1882 г.
32. Там же. С. 286, № 194.
33. Там же. С. 247, № 116.
34. Там же. С. 278, № 181.
35. Там же. С. 231, №90.
36. Там же. С. 220, № 73.
37. Там же. С. 313, №240.
38. Там же. С. 291, №203.
39. Там же. С. 341, №296.
40. Там же. С. 171, №2.
41. Там же. С. 204, №47.
42. Там же. С. 188, №20.
43. Там же. С. 395, № 398.
44. ГАСО. Ф. 24. Оп. 23. № 5678.
45. В ските хранилась древняя икона Казанской Богородицы, доставленная с Керженца, что обеспечивало ему большой приток старообрядцев в праздники (там же, л. 1, 3—4). В списке проживавших в ските большинство составляли «мещанки г. Екатеринбурга» и «крестьянские дочери» разных волостей Урала и Сибири; упоминаются также «Челябы казачья дочь», «г. Перми солдатская жена» и др. (там же, л. 17—18).
46. В другом документе — «Розписи иконам, книгам и вещам» — о ней говорится, что она — «письменная» (там же, л. 255)
47. ГАСО. Ф. 24. Оп. 23. №5 678. — Л. 110 об., 114,
115, 115 об.
48. Там же. Л. 121 об.
49. Там же. Л. 296.
50. См.: Парфентьев Н.П. Традиции и памятники... — С. 246, № 115.
51. Там же. С. 171, №2.
52. В документах середины XIX в. упоминается семейство «непременных» шарташских работников Ды-биных, поселившихся в скитах (ГАПО. Ф. 65. Оп. 4. № 135, —Л. 51).
53. См.: Парфентьев Н.П. Традиции и памятники... — С. 222—223, № 77.
54. Там же. С. 191, №23.
55. Там же. С. 298, №216.
56. См.: Там же. С. 64—73.
57. Там же. С. 239, №105.
58. Там же. С. 227 (№ 84), 350 (№ 312), 289 (№ 201), 190 (№ 22), 191 (№ 24), 195 (№31).
59. Ср.: Там же. С. 226, № 83 и С. 293, № 207.
60. Там же. С. 285—286, № 193.
61. Г.С. Украинцев, один из известных деятелей Вы-голексинской общины, появляется на заводах Демидовых не позднее 20-х гг. XVIII в. (См.: Дергачева-Скоп, Е.И. «Сердца болезна сестры убодающ остен» — рукописный плач середины XVIII в. Е.И. Дергачева-Скоп II Библиотеки Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск, 1973. — № 14, —С. 44—45, 47).
62. См., напр.: Покровский, Н.Н. Антифеодальный протест... С. 63.
63. Малышев, В.И. Как писались рукописи в Поморье в конце XIX—начале XX в. / В.И. Малышев // Известия Карело-финской научно-исследовательской базы АН СССР. — Петрозаводск, 1949,— С. 75.
64. Покровский, Н.Н. О роли рукописных и старопечатных книг в складывании системы авторитетов старообрядчества / Н.Н. Покровский // Библиотеки Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск, 1973. — № 14. — С. 26—27; Он же. Антифеодальный протест...—С. 192—193.
65. Опубл.: Мосин, А.Г. Златоустовские старцы / А.Г. Мосин // Урал. 1993. — № 3. — С. 200—204.
66. О «наречном пении», напр., см.: Парфентьев, Н.П. О деятельности комиссий по исправлению древнерусских певческих книг в XVII в. / Н.П. Парфентьев // Археографический ежегодник за 1984 г. — М. : Наука, 1986. — С. 128—139.
67. См., Парфентьев, Н.П. Традиции и памятники... — С. 69—72.
68. Там же. С. 263, № 148.
69. Там же. С. 265, №151.
70. Там же. С. 266, № 155.
71. Там же. С. 269, № 163.
72. Там же. С. 270, № 164.
73. Там же. С. 260, №143.
74. Там же. С. 260—261, № 144.
75. Подробнее см.: Там же. С. 90—91.
76. Там же. С. 238 (№ 103), 263 (№ 149), 268 (№ 160).
77. Там же. С. 269, № 162.
78. Там же. С. 244, №112.
79. Там же. С. 369, № 347.
80. Там же. С. 227, № 84.
81. Там же. С. 173, №3.
82. Там же. С. 170—171, № 1.
83. Там же. С. 277, №84.
84. Там же. С. 210 (№ 58, 59), 211—212 (№ 62, 63).
85. Там же. С. 224, № 80.
86. Там же. С. 240—241, № 107.
87. Там же. С. 354—355, № 323.
88. Там же. С. 325, №263.
89. Там же. С. 235—236, № 101.
90. Там же. С. 315, №241.
91. Там же. С. 349, №311.
92. Там же. С. 180, № 10.
93. Там же. С. 345—346, № 304.
94. Там же. С. 225, №81.
95. Там же. С. 207, № 52.
96. Там же. С. 178—179, № 8.
97 Там же. С. 205—206, № 49.
98. Там же. С. 233, № 94.
99. Там же. С. 235, № 100.
100. Там же. С. 326, №266.
101. Там же. С. 219—226 (№ 72—82).
102. Опубл.: Азбука знаменного пения (Извещение о согласнейших пометах) старца Александра Мезенца (1668-го г.)/ Изд. С.В. Смоленский.—Казань, 1888; Александр Мезенец и прочие. Извещение... желающим учиться пению (1670 г.) / введение, публ. и перев. памятника, историч. исслед. Н.П. Парфентьева; комм, и исслед. памятника З.М. Гусейновой. —Челябинск : Чел. Дом печати, 1996. — 584 с.
103. См. : Парфентьев, Н.П. Традиции и памятники... — С. 177, №7.
104. Там же. С. 170—171, № 1.
105. Там же. С. 254, № 133.
106. Там же. С. 255—256, № 136.
107. Там же. С. 220—223 (№ 73—77), 224—225 (№80—81).
108. Там же. С. 178, № 8.
109. Там же. С. 223, № 78.
110. Там же. С. 170—171, № 1.
111. Там же. С. 173—174, №4.
112. Копанев, А.И. Книжность северной волости... — С. 398.
113. К 1859 г. образовалось уже более десяти епархий «Белокриницкой иерархии», в том числе и Уральская (см.. Никольский Н.М. История русской церкви. — М., JL, 1930, —С. 214).
114. ГАСО. Ф. 6. Оп. 2. № 594. — Л. 3 об,—6.
115. Там же. Л. 7, 8 об. Автор благодарит В.И. Стол-бикова за предоставленные ксерокопию документа.
116. См.: Парфентьев, Н.П. Традиции и памятники... — С. 173 (№ 3), 176—177 (№ 6), 183 (№ 14).
117. Там же. — С. 182—184(№ 13,15). Напомним, что в с. Вознесенском Оханского уезда была и единоверческая Васильевская церковь. Оба храма закрыты в 1926 г.
118. Там же. С. 188, № 19.
119. Там же. С. 254, №132.
120. Там же. С. 293, № 207
121. Там же. С. 240—241, № 107.
122. Там же. С. 409, №415.
123. Там же. С. 173, № 3.
124. Там же. С. 227, № 84.
Поступила в редакцию 23 июля 2009 г.
Парфентьев Николай Павлович, заведующий кафедрой искусствоведения и культурологии ЮУрГУ, доктор исторических наук, доктор искусствоведения, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации. Автор более 80 научных трудов, в том числе 6 монографий, в области истории духовной культуры России и древнерусского искусства. E-mail: [email protected]
Parfent’ev Nikolay Pavlovich, the head of the chair of art criticism and cultural science SUSU, the doctor of historical sciences, the doctor of art criticism, the professor, the honored member of science of the Russian Federation. The author more than 80 proceedings, including 6 monographs, in the field of a history of spiritual culture of Russia and old Russian art. E-mail: [email protected]
