CC BY
17
УДК 811.1
БО! 10.24147/2413-6182.2021.8(4).643-658
НБЫ 2413-6182 вНБЫ 2658-4867
«ДОСТОЕВЩИНА» КАК КЛЮЧ К АССОЦИАТИВНО-ВЕРБАЛЬНОМУ ПРЕДСТАВЛЕНИЮ ИДИОСТИЛЯ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
О.И. Северская
Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН (Москва, Россия)
Аннотация: Предпринимается попытка уточнения смысловой структуры концепта «достоевщина» с опорой на предложенную Ю.Н. Карауловым ассоциативно-вербальную модель описания языка; анализируемая идеоглосса в данном случае становится словом-стимулом, которому сопоставляются различные словесные реакции, выступающие в роли его семантических предикатов. Рассматривается связь ассоциаций с сюжетно-фабульной структурой ключевых романов Достоевского, с их фразеологией; контекстные значения идеоглоссы достоевщина сопоставляются со словарными, с их денотативным, сигнификативным и оценочным компонентами, а также с семантиза-циями ее сленгового варианта достаевщина, говорящими о ее оценочной амбивалентности. Автор использует метод корпусного исследования полной выборки употреблений, зафиксированных в Национальном корпусе русского языка, и следует при этом стратегии портретирования словесного объекта по множеству высказываний о нем. Ассоциативно-вербальная сеть идеоглос-сы достоевщина представляет собой, по мнению автора, «портрет» идиости-ля Достоевского. Вербализованные в ассоциациях представления о мрачности окружающего мира, его «гнили и смраде», об обреченности человека на страдания, душевной неуравновешенности и противоречивости чувств, о «страстях с криминалом» отражают культурно-языковые стереотипы, получившие словарную фиксацию. Полученные в ходе исследования данные говорят также о соответствии ключевых ассоциаций (таких как убийство, преступление, покаяние, расплата, вина, жестокий роман, мучительный самоанализ, обнажение противоречий и некоторые другие) доминантам, уже установленным другими учеными, «символическим парадигмам» в индивидуальном авторском тезаурусе, а также особо значимым для творчества Достоевского семантическим кластерам «Ценности (мораль, нравственность, совесть)», «Эмоциональные состояния», «Мышление, сознание». Делается вывод о почти полном соответствии рецепции романов Достоевского творческой интенции автора.
Ключевые слова: ассоциативно-вербальная сеть, модель идиостиля, корпусное исследование, «достоевщина», Достоевский.
© О.И. Северская, 2021
Для цитирования:
Северская О.И. «Достоевщина» как ключ к ассоциативно-вербальному представлению идиостиля Ф.М. Достоевского // Коммуникативные исследования. 2021. Т. 8. № 4. С. 643-658. DOI: 10.24147/2413-6182.2021.8(4).643-658.
Сведения об авторе:
Северская Ольга Игоревна, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела корпусной лингвистики и лингвистической поэтики
ORCID: 0000-0002-6277-9756
Контактная информация:
Почтовый адрес: 119019, Россия, Москва, ул. Волхонка, 18/2
E-mail: oseverskaya@yandex.ru
Дата поступления статьи: 09.09.2021
Дата рецензирования: 19.09.2021
Дата принятия в печать: 08.11.2021
1. Введение
Достоевский всегда привлекает внимание исследователей - и не только в юбилейные годы. Дело в том, что, как точно заметил И.В. Ружиц-кий, «Достоевский - личность, безусловно, парадоксальная, неоднозначная, амбивалентная, до сих пор продолжающая своим творчеством воздействовать на умы читателей, причем не только русских, подчас заставляя не любить себя и даже ненавидеть, - и потому, что язык его сложен, и потому, что слишком уж всё мрачно, и, наконец, потому, что извлекается из дальних глубин подсознания то, что, казалось бы, спрятано навсегда -табуированные пороки, потаенные желания, страсти, вскрываются механизмы мотивации поведения человека, которые неизменны» [Ружицкий 2013: 74]. В последние десятилетия обсуждаются вопросы рецепции творчества и языка Достоевского как при жизни писателя [Frank, Petrusewicz 2012], так и в XX в. [Пущаев 2020; Сараскина 2019], делаются попытки представить мир писателя через его язык [Williams 2008] и определяющую его философию [Cicovacki 2012]. Есть и примеры целостного осмысления и энциклопедического представления индивидуальной художественно-языковой системы Достоевского в социокультурном и биографическом контексте [Lantz 2004]; кроме того, уже много лет его языковая личность и идиостиль в системном аспекте находятся в фокусе внимания авторов «Словаря языка Достоевского» [Слово Достоевского... 2014; Осо-кина 2012; Ружицкий 2013, 2015].
Исходя из понимания идиостиля как языкового феномена, проявляющегося как отчетливая тенденция в выборе определенных формальных средств выражения смысла по сравнению с альтернативными спосо-
бами передачи той же семантики [Баранов, Добровольский, Фатеева 2021: 376], индивидуальный стиль Достоевского можно представить в виде многомерной модели: лексической, синтаксической, нарративной, интертекстуальной [Баранов, Добровольский, Фатеева 2021: 377], - или же в виде «комплексного многопараметрового описания» [Ружицкий 2013: 74], определяющего на лексическом уровне состав идео- и идиоглосс (слов-концептов и частотных, нередко, но не обязательно контекстно синонимизирую-щихся с ними лексем] и систему их значений, с опорой на подчинительные и сочинительные синтаксические связи, которые позволяют объединить идео- и идиоглоссы в авторский тезаурус [Ружицкий 2013: 74-76], или, в терминах Ю.Н. Караулова, ассоциативно-вербальную сеть.
Вводя это понятие в научный оборот, Ю.Н. Караулов уточнял: «Любое слово в нашем сознании, в памяти, точно так же как в речевой цепи, не существует... в отдельности: оно десятками, сотнями "нитей" тянется к другим словам. Любое слово требует, так сказать, "продолжения", ищет свою пару, хочет превратиться в "модель двух слов". <...> При этом каждая пара стимул-реакция - это еще не законченное высказывание, но уже необходимая его составляющая - либо грамматически оформленная его часть, либо только ядро будущего высказывания, которому предстоит придать завершенную форму» [Караулов 1994: 191]. В более поздних работах Ю.Н. Караулова и Ю.Н. Филипповича ассоциативно-вербальная сеть определялась и как «окно» в языковое сознание, своего рода «когнайзер», специфический «объект динамического характера, функционирование которого результируется постоянным приращением смыслов, ростом количества входящих в него специфических единиц знания, т. е. процессами осознавания и познавания (курсив авторов. - О. С.]» [Караулов, Филиппович 2009: 4]. Особый интерес представляет взаимодействие в подобной сети идеоглосс с идиоглоссами, которые, в свою очередь, могут становиться словами-концептами, образуя центры всё новых полей за счет множащихся реакций на идиоглоссу-стимул.
2. Цели, материал и методология исследования
Целью данного исследования было выстроить ассоциативно-вербальную сеть для слова-стимула достоевщина, обнаружив узуальные реакции на него во включающих это слово фрагментах текстов, определив по отраженным в микроконтекстах семантико-синтаксическим связям объем понятия «достоевщина» и уточнив семантическую структуру отражающего его слова.
Интересно было и сравнить отраженные в узусе представления с теми, которые уже зафиксированы в толковых словарях. Слово достоевщина присутствует в них довольно давно. Д.Н. Ушаков, в частности, дает ему два толкования: «1. Психологический анализ в манере Достоевского. 2. Душевная неуравновешенность, острые и противоречивые душевные
переживания, свойственные героям романов Достоевского» [Ушаков 19351940]. В словаре Т.Ф. Ефремовой этому слову также ставится в соответствие «противоречивость чувств, душевная неуравновешенность, страдание и обреченность» [Ефремова 2006]. «Русский семантический словарь» (под редакцией Н.Ю. Шведовой] достоевщиной называет «углубленность в мучительный самоанализ, сознательное обнажение всех сложностей и противоречий своих переживаний, поступков» [Шведова 1998]. Попала достоевщина (в том числе и в варианте достаевщинка - как следствие контаминации доставать и Достоевский] и в жаргонный «Словарь петербуржца» Н.А. Синдаловского, где определяется как «разговор по душам до потери пульса» и «навязывание собственных рефлексий» [Синдаловский 2003].
Еще одна задача состояла в сопоставлении полученной ассоциативно-вербальной сети с уже установленными таксонами [Баранов, Добровольский, Фатеева 2021], параметрирующими лексико-семантическую модель идиостиля Достоевского.
Исследование проводилось на материале Национального корпуса русского языка (https://ruscorpora.ru/new], поскольку именно корпусный подход позволяет получить достаточно полную и статистически значимую выборку употреблений [Плунгян 2008; Шилихина 2014]: достоевщина встретилась 90 раз в основном корпусе и 21 раз в газетном (единичные употребления, в общей сложности 4, есть и в устном, мультимедийном и поэтическом корпусах]; отмечено было и 7 употреблений в форме достоевщинка. Контент-анализ полученных пар «стимул - реакция» выявил частотные определения достоевщины, складывающиеся в культурно-языковой стереотип, или, по Т.В. Шмелевой [Шмелева 2010], ее «словесный портрет». Дальнейший анализ подтвердил первоначальную гипотезу: достоевщину можно определить как идеоглоссу, дающую ключ к ассоциативно-вербальному представлению идиостиля Достоевского.
3. Результаты исследования
Статистика употреблений лексемы достоевщина в распределении их по годам чрезвычайно показательна: пики приходятся на кризисные моменты, чаще всего о «достоевщине» говорили и размышляли между революциями 1905 и 1917 гг. и в годы гражданской войны, во время «оттепели» и «перестройки», последний всплеск частотности начался с разразившегося в 2008 г. мирового экономического кризиса. В такие периоды обостряются противоречия, переживания и чувства, соответствующие словарным значениям рассматриваемого слова.
Материал Национального корпуса русского языка показал, что семантический спектр ассоциаций, характеризующих достоевщину, шире семантизации слова в толковых словарях русского языка.
Однако при всем разнообразии ассоциаций, уточняющих объем стоящего за рассматриваемым словом понятия, есть и такие, которые го-
ворят об известной прономинализации, «стирании» этой лексической единицы. Так, встречаются примеры, в которых «достоевщина» никак не определена: угробил полдня на возню с достоевщиной (А. Измайлов. Трюкач]; «Давайте без достоевщины», - ввернул Певцов недавно услышанное от одной курсистки модное словечко, значение которого Иван Дмитриевич не понял, но спрашивать не стал, дабы не показывать свою необразованность (Л. Юзефович. Костюм Арлекина].
Интернет-поиск позволил обнаружить и формально-семантические трансформации анализируемой идеоглоссы в сленговых употреблениях, указывающих (что будет показано дальше] на ее амбивалентность и многозначность.
3.1. «Достоевщина» у Достоевского и в его литературном наследии
Прежде всего, достоевщина может как отождествляться с человеческой и литературной личностью самого писателя - о чем говорит, например, написание слова с прописной буквы: Но это уже «Достоевщина» (Н.Н. Берберова. Курсив мой], или же совместное употребление анализируемой идеоглоссы и имени собственного в сочинительной конструкции: разве на каждом шагу... не чувствуется Достоевский, достоевщина? (Н.В. Устрялов. Patriótica], так и противопоставляться ей: Тактика заставляет меня умалять Достоевского в борьбе с «достоевщиной» (А. Белый. Между двух революций].
Кроме того, с этим понятием ассоциируется не только весь жизненный путь Достоевского и его творчество и литературно-философская доктрина в совокупности - творческий метод, литература и философия: Нельзя идти путем Достоевского, нельзя жить по Достоевскому. <...> «Достоевщина» таит в себе для русских людей не только великие духовные сокровища, но и большие духовные опасности (Н.А. Бердяев. Миросозерцание Достоевского], но и отдельные произведения. Чаще всего возникают ассоциации с «Преступлением и наказанием», «Идиотом» и «Братьями Карамазовыми».
«Преступление и наказание» - самый популярный источник ассоциаций. С «достоевщиной» с отсылкой к этому роману соотносятся, прежде всего, убийство, изучение природы убийств, сознание Раскольникова (Комсомольская правда. 27.02.2002], традиционно выделяемые исследователями как ключевые мотивы.
При этом осмысливается и идеология убийства: Это уже достоевщина, которая растолковала, что русский человек... из-за денег не убьет, спасая себя - не убьет, рвясь к власти - не убьет, а вот из-за теории - убьет (А. Слаповский. Висельник], и этические проблемы: А потом еще и гоношишься: да ладно, кончайте достоевщину... Человек... научился любоваться убийством, получать утонченные удовольствия там, где прежде были смрад и гниль (Известия. 26.07.2010], и главная
мысль романа, например, в утверждении о том, что в сериале «Бригада» присутствует «атмосфера достоевщины»: Вспомните, ведь у Достоевского, человек, который преступил, рано или поздно за все платит (Известия. 23.10.2002].
Ассоциации вызывает и основная сюжетная коллизия романа -убийство старухи, которое расценивается как прецедентный факт по отношению к сходным ситуациям: Господа и товарищи... сегодня я тоже имел честь перешагнуть через свою старуху, но вы не задушите меня ее выдуманными ладонями. О, черт бы взял эту вечную достоевщину, преследующую русского человека! (В. Пелевин. Чапаев и пустота]; От патологической ненависти к старухе и омерзения... начали подниматься руки и потянулись к ее жалкой глотке. Это был настоящий припадок, это была настоящая, без примесей, достоевщина (В. Конецкий. Вчерашние заботы]. При этом на прецедентную ситуацию могут указывать узнаваемые детали: Опеку над жиличкой... оформили юридически или вот-вот оформят... далее без проблем. Даже гробить никого не надо, без достоевщины обойдется: ни топора, ни "куклы"- портсигара. Просто обкормить старушку... да той же салями! (А. Измайлов. Трюкач].
Впрочем,убийство, ассоциируемое с достоевщиной, не обязательно отсылает именно к этому роману. Так, не вполне ясно, какое именно преступление - Раскольникова или Рогожина - имеется в виду в следующем микроконтексте: Но тут было другое, тут была какая-то темная достоевщина - пустая квартира, труп, накрытый английским пальто, и дверь во враждебный мир, к которой уже шли, быть может, досужие люди... Усилием воли я прогнал эти мысли - вся достоевщина, разумеется, была <...> в моем сознании, пораженном метастазами чужого покаяния (В. Пелевин. Чапаев и пустота]. В другом же случае отождествляемая с «достоевщиной» страсть-мордасть с криминалом (Лебедь (Бостон]. Блог. 26.05.2003] появляется в контексте рассуждения о романе «Идиот».
Название его, в свою очередь, вызывает ассоциации с образом главного героя, воплощающего суть «достоевщины»: Если человек идиот, то он умнее всех (Л.Я. Гинзбург. Записные книжки]. Косвенно с этим романом связаны такие ассоциативно-вербальные определения «достоевщины», как нечто идиотское, безумное, безмозглое, встречающиеся в корпусе неоднократно. На связь с «Идиотом» указывают и контексты, в которых либо «достоевщину» олицетворяет Мышкин как Христос (Лебедь. Блог. 26.05.2003], либо, напротив, Христос, Человекобог, Богочеловек по имени Иешуа Га-Ноцри, Иисус из Назарета ей противопоставляется (М. Козаков. Актерская книга. 1978-1995], что согласуется с существующими исследованиями как этого романа [Young 2004], так и творчества Достоевского в целом [Van den Bercken 2011].
Вместе с тем большинство ассоциаций в этом поле опосредовано другими образами и другими сюжетными линиями, а именно, образами Рогожина и Настасьи Филипповны и их романными отношениями.
Так, с Настасьей Филипповной ассоциируются девушки - всегда с перчинкой, с дымком... с достоевщиной (Известия. 30.09.2001], с ее отношениями с Рогожиным - соотносимое с понятием «достоевщины» представление о мучительной любовной связи: живая женщина... пришла к живому мужчине, и не просто пришла от того, что полюбила, а как раз наоборот, оттого, что не любит» (В. Корнилов. Демобилизация]. В качестве реакции на слово-стимул появляются и «символьные» словосочетания жестокий роман, горькая участь и сущий ад, зато нескучно в контексте: после удручающей стерильности западной жизни страстно хотелось достоевщины (Д. Карапетян. Владимир Высоцкий. Воспоминания]. Представление о «жестоком романе» может оставаться и в подтексте: Он объявит, что без тебя ему не жить... потом пойдет сплошная достоевщина, и он не отвяжется от тебя уже никогда. Один к одному! Задушевные беседы плавно перешли в ухаживания, ухаживания - в приставания, приставания - в преследования (В. Белоусова. По субботам не стреляю]. В целом с «Идиотом» чаще всего связывается представление о роковых страстях, виновницей которых становится именно женщина, а это также осознается как проявление «достоевщины»: Достоевщина какая-то: захлестнули бабу поздние желания, прорвались, долго сдерживаемые, - и душа вон, к быку на рога не страшно (В. Личутин. Лю-бостай]. А вот представление о «достоевщине» как гулах, разгулах, надрыве неожиданно ассоциируется не с Настасьей Филипповной, а с Грушень-кой, героиней «Братьев Карамазовых».
Этот роман включается в ассоциативно-вербальную сеть «достоевщины» не через сюжетно-фабульные построения и не через образы героев, хотя они иногда и упоминаются, как, например, в этом портрете Есенина: Как Алеша, он был розов, застенчив, малоречив, но в нем не было ни тени «достоевщины» (М.В. Бабенчиков. Сергей Есенин]. Большинство в наборе реакций составляют вариации на тему «слезы ребенка» из ставшего крылатым выражения Ивана Карамазова о том, что «весь мир познания не стоит... слезок ребеночка к "боженьке"». Вот некоторые из них: Галина Хованская, депутат Госдумы, говорит, что новый Жилищный кодекс поднял всю муть со дна человеческой души. Прямо достоевщина. Только слеза ребенка уже не в счет (Труд-7. 26.06.2007]; Братцы, ребенок плачет. Вы что - будете строить свое счастье на слезах одного ребенка? - К черту достоевщину! (Н. Горланова. Филологический амур]. Представление о «детских слезах» может трансформироваться в картину оплакивания ребенка, даже тогда, когда смерть или слезы остаются в подтексте: У вас будет еще много мальчиков. - Не хочу, не хочу другого мальчика! - Ну, дружочек. - Доктор похлопал его по рыдающему плечу. -
Бросайте эту достоевщину разводить. А то выйдет у нас не больница, а литературный кружок (М. Елизаров. Pasternak]. Встречаются и совсем тонкие аллюзии, как, например, в контексте, где возникает по ассоциации цепочка от какого-то мальчика Вани... до вице-премьера... не нашедшего иного способа повернуть деньги на себя, кроме как убить стоящих у него на пути (Известия. 18.04.2006], связывающая с «достоевщиной» философию «Братьев Карамазовых» и «Преступления и наказания» одновременно.
3.2. «Достоевщина» и жизнь, смерть, внутренний и внешний мир
Смерть, гроб, отпевание, морг, тлен, гниль, смрад, упоение гибелью ассоциируются с «достоевщиной» довольно часто, она характеризуется и как нечто мрачное, жуткое, разрушительное, жестокое, несправедливое, трагическое, маниакальное. Кроме того, в роли контекстных синонимов выступают и трагический миф, тоска по трагедии, кровь, боль, тревога, ранимость, незащищенность, вина, желание восстановить попранную истину, муть со дна души, страдания человека в большом городе, безвыходность (ср.: Все улицы были перекрыты. Куда бы мы ни направлялись, везде кордоны. Свернув с главных улиц, мы кружили по переулкам, искали выход к нужным местам. Какая-то достоевщина! (Л. Вертинская. Синяя птица любви]], растерянность, упадочнические настроения, мучительность, обреченность, бедность, беды, счастье - как со знаком «минус»: «нет» безмозглому счастью и «да здравствуют» глубокие размышления в дерьме... и я начинаю думать, что достоевщина сидит в каждом русском (Комсомольская правда. 28.04.2001], - так и со знаком «плюс», когда синонимом «достоевщины» становится возможность поговорить о душе, о счастье в высоком смысле... и, взявшись за руки, вместе отправиться на поиски этого счастья (Комсомольская правда. 15.04.2005].
«Достоевщине» в ассоциативно-вербальном поле сопоставляются и чисто внешние атрибуты - например, внешним проявлением внутренней «достоевщины» оказывается, например, кривой передерг губ, а в окружающем человека мире - стереотипные мрачные дворы-колодцы, жуткие лестницы домов. Но даже без упоминания этих типичных реалий «Петербурга Достоевского» его образ проступает в тексте: Сразу повеяло чем-то сырым, подвальным; какая-то дурная достоевщина, вызревшая в самой сердцевине реальной жизни. И обнаружившая давнюю гниль, скрытую ныне под масштабным евроремонтом, которым охвачена вся страна (Известия. 26.04.2004].
У «достоевщины» обнаруживаются и антураж, и атмосфера, которые имеют особые видимые признаки: темные, тусклые краски, приглушенный свет (Труд-7. 28.11.2006]; полутона, четкие линии размываются, пятна красок, мешанина настроений (В. Аксенов. Праздник, который хотели украсть], - состояние «непроявленности» как раз и является источником стереотипно отмечаемой в «достоевщине» противоречивости.
3.3. «Достоевщина» в узусе и в словарях
Что касается словарных значений, представленных в зафиксированных в корпусе ассоциативных парах, то они соответствуют трем аспектам понятия «достоевщина».
Прежде всего, реакции отражают представление об «углубленности в мучительный самоанализ»: «достоевщина» ассоциируется с мучительными пассивными переживаниями (Петербургская газета. 09.05.1911], интеллигентским самобичеванием (А. Львов. Двор]. Встречаются и более развернутые определения: И сладко, что заставили заглянуть в себя, и мерзко, и куклой чувствуешь себя в руках манипулятора (Известия. 26.07.2010]; Разве ты не видишь, он изломан, изъезжен... какими-то своими философиями, писаниями, вообще достоевщина за пять копеек (Р.Б. Гуль. Азеф].
«Противоречивость чувств, душевная неуравновешенность» (ср.: до рассвета не дожить, но при этом сердце горит, кровь бурлит (Комсомольская правда. 04.05.2011]] является прямым продолжением «самокопания» и «самосожжения»: «Достоевщина»... всегда замыкается в пределы одного сознания, копается в нем, создает культ раздвоенности изолированной личности (М.М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского]; Дело в том, что «про себя» - я не совсем то, даже совсем не то, каким «реализуюсь» в своих поступках. Но это уже «достоевщина» (Н.Н. Берберова. Курсив мой]; И вот началась музыка, достоевщина: «С одной стороны, признаю, но, с другой стороны, подчеркиваю...» (И. Ильф, Е. Петров. Золотой теленок]. Противоречивой оказывается и структура ассоциирующихся с «достоевщиной» образов: проститутка-святая, убийца-герой (Л.Я. Гинзбург. Записные книжки].
Эти стереотипные ассоциации коррелируют и со сложившимся в литературоведении ^апйуапа 2017] представлением о «психоаналитизме» Достоевского.
3.4. «Достоевщина», достающая и доставляющая
Наряду с достоевщиной в исследованном материале встретились и две сленговые трансформации: достаёвщина и достаевщина.
Если первый вариант мотивирован только глаголом доставать в значениях, приведенных в интернет-энциклопедии сленга «Вокабула.рф» (доставать - надоедать кому-либо, приставать, придираться к кому-либо, раздражать кого-либо, нудить в смысле быть нудным, примеры текста: Один чел решил меня доставать, звонит ночью как телефонный хулиган, с разных билайновских номеров; Перестаньте доставать людей своими услугами ненужными! Достали ваши письма!], то второй кроме мотивировки «доставанием», т. е. «навязыванием собственных рефлексий», «разговором о душе до потери пульса» и «терроризированием классикой», косвенно связанными с достоевщиной, мотивирован и глаголом доставлять в его сленговой непереходной форме (доставлять - доставлять
удовольствие, пример текста: Доставило, что даже забрав документы, он продолжал регулировать движение, параллельно о чём-то (ггг) перетирая с провинившимся водителем]. Игру между общеязыковым значением глагола доставлять «привозить, приносить что-л. к месту назначения» и сленговым использует, в частности, компания по доставке еды Dostaевский, которая обещает клиенту доставить удовольствие на первой же странице сайта: Еда, приготовленная с душой, всегда только свежие продукты, увлечённые своим делом повара, интересное и разнообразное меню для гурманов и ценителей классики - ОоБСаевский предлагает москвичам. оценить преимущества нашего сервиса (https://msk.dostaevsky.ru], т. е. гарантируя доставку во всех смыслах слова.
Интересно, что и достоевщина, напрямую связанная с именем Достоевского, может (о чем свидетельствует, например, обсуждение на читательском форуме «Грамоты.ру» от 04.06.2008: http://gramota.ru/forum/ litugolok/23692/] как доставлять: (la Inconnue] Зачитываюсь книгами Достоевского!; (ББ] Я очень люблю «Бедные люди». За что - не знаю, на то она и любовь; (Kuchka] читая Достоевского, я чувствую легкое безумие, это и есть, наверное, «психическая нездоровость», но приятная, «сладострастная» (привет Ф. М.!), - так и доставать: (Р. Г.] Имхо, очень многие не любят эту священную корову, но стесняются в этом признаться. Лично я считаю. что _любить_ Достоевского психически здоровый человек НЕ МОЖЕТ. Именно любить: знать его (вумеренных дозах) не вредно, профессионалам (тем же психиатрам) копаться в _таком_ приходится - но любить... Одно дело - изучать болезни, включая анализ кала, другое дело - получать от копания в дерьме удовольствие... Хотя бы эстетическое :)
Примеры такой оценочной амбивалентности достоевщины есть и в других употреблениях, в некоторых микроконтекстах (ср.: Октябрь. 2003. № 3] встречается и констатация превращения достоевщины из ругательства в синоним загадочности жизни. В свете ассоциаций меняется и общеязыковая оценочность, связываемая с достоевщиной: с отраженной в словарных толкованиях неодобрительно-отрицательной на практически нейтральную, свойственную простой констатации факта.
Особый оценочный колорит имеет разговорный вариант достоев-щинка, в котором семантика суффикса -щин-, в норме придающего значению образованного с его помощью слова оттенок неодобрительности [Русская грамматика 1980: 180], смягчается значением уменьшительности, привносимым суффиксом -к- [Русская грамматика 1980: 180]. Так, в одном из примеров суффикс -щин- сравнивается с ведьминой метлой: когда "щинили" культуру... вылезало что-то дьявольское (Знамя. 2000. № 6]. Суффикс -к- же, не отменяя пейоратива, оценку смягчает: Нет, брат, не простой ты человек! - <...> Во-первых... - начал опять я в злобе, но ровно ничего из этого не вышло. - Ничего не во-первых! - кричал пожилой, - а сидит в тебе достоевщинка! (М.А. Булгаков. Театральный роман]; Тол-
стой... отличался от Достоевского тем, что умел восхищаться обыденным. <...> Хотя и он не избежал «достоевщинки» - интимный дневник, показанный невинной девушке, поступок, впоследствии названный ею «излишней добросовестностью», «страх, недоверие и желание бегства» перед свадьбой, мучительные допросы, достаточно ли она его любит... (А. Мелихов, А. Столяров. Небесное и земное]. В подобных примерах достоевщин-ка так же соотносится с достоевщиной, как и червоточинка 'небольшой изъян, недостаток' с червоточиной 'изъяном, несовершенством, грозящим в дальнейшем какими-либо неблагоприятными последствиями'. Но есть и случаи, когда достоевщинка сочетает в своей семантике пейоратив и ме-лиоратив, находящиеся в зыбком амбивалентном равновесии: Другими могли бы стать девочки-то, с достоевщинкой, две Неточки Незвановы, представь себе такое, - а они умницы, жизнерадостные, все по хозяйству умеют, Марусяу нас художница, Танечка в любительском театре, и без пяти минут невесты, дай Бог им счастья (Н. Галкина. Вилла Рено]. Если достоевщина синонимизируется с чертовщиной 'чем-то, связанным с нечистой силой / чем-то непонятным или несуразным, нелепым', то достоевщинка - с чертовщинкой 'чем-то необычным, оригинальным, озорным': Ни одной пьяной слезы не вышибали из глаз, никакой «достоевщинкой» не щекотали расхлябанной интеллигентской чувствительности ни ко-пролалия Крученых, ни размалеванная щека Бурлюка, ни полосатая кофта Маяковского, ни мое жабо прокаженного Пьеро (Б.К. Лившиц. Полуто-раглазый стрелец].
Набор реакций, отмеченных в корпусе, показывает, что «достоевщина» может также оцениваться по степени своего проявления как настоящая; рафинированная, без примесей; с допустимым процентом примесей; с большой долей; высшей точки напряжения; встречается даже ее народный вариант.
4. Выводы
Анализ материала показывает, что достоевщине соответствует достаточно широкое и разветвленное ассоциативно-вербальное поле, которое на лексико-семантическом уровне структурируется словарными значениями идеоглоссы. Вместе с тем некоторые из значений уточняются и переосмысливаются за счет усиления денотативных либо сигнификативных компонентов.
Некоторые признаки «достоевщины» рассматриваются как эталонные, позволяющие предицировать их субъектам, объектам и ситуациям, сопоставимым с теми, что описаны в «Преступлении и наказании», «Идиоте» и «Братьях Карамазовых»: в этом плане ключевыми оказываются ассоциации убийство, преступление, покаяние, расплата, вина, жестокий роман, мучительный самоанализ, обнажение противоречий и некоторые другие, соответствующие выделяемым в тезаурусе Достоевского «сим-
волическим парадигмам» [Ружицкий 2013: 77] и доминантам лексико-семантической модели его идиостиля [Баранов, Добровольский, Фатеева 2021: 377-379].
Фразеология самого Достоевского задействована в рассмотренном ассоциативно-вербальном поле минимально, исключение составляет фра-зеологизированное выражение слеза ребенка, которое относится к наиболее значимым для идиоматики Достоевского семантическим кластерам «Эмоциональные состояния» и «Ценности», «Нравственность, мораль, совесть» [Баранов, Добровольский 2020: 21] и при этом трактуется весьма широко.
Совпадения словесных реакций на достоевщину с выявленными в текстах Достоевского доминантами идиостиля, как представляется, говорят об адекватности рецепции романов творческой интенции их автора.
Тем самым идеоглосса достоевщина действительно оказывается своего рода символом квинтэссенции идиостиля писателя, моделируемого соответствующей ей сетью ассоциативно-вербальных представлений.
Список литературы
Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Идиоматика Достоевского глазами современного носителя языка // Вопросы психолингвистики. 2020. № 3 (45). С. 11-27. DOI: 10.30982/2077-5911-2020-45-3-11-27. Баранов А.Н., Добровольский Д.О., Фатеева Н.А. Идиостиль Ф.М. Достоевского: направления изучения // Вестник РУДН. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2021. Т. 12. № 2. С. 374-389. DOI: 10.22363/2313-2299-2021-122-374-389.
Ефремова Т.Ф. Современный толковый словарь русского языка: в 3 т. М.: АСТ: Астрель: Харвест, 2006. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/efremova (дата обращения: 08.09.2021). Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности // Русский ассоциативный словарь / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфим-цева, Г.А. Черкасова. М.: Помовский и партнеры, 1994. Кн. 1. С. 191-218. Караулов Ю.Н., Филиппович Ю.Н. Лингвокультурное сознание русской языковой личности. Моделирование состояния и функционирования: моногр. М.: Азбуковник, 2009. 334 с. Осокина Е.А. Словарь языка Достоевского. За пределами авторской поэтики: классификационное «древо» // Достоевский и современность: материалы XXVI Междунар. Старорус. чт. (Великий Новгород, 21-24 мая 2011 г.). Великий Новгород, 2012. С. 291-299. Плунгян В.А. Корпус как инструмент и как идеология: о некоторых уроках современной корпусной лингвистики // Русский язык в научном освещении. 2008. № 2 (16). С. 7-20.
Пущаев Ю.В. Советский Достоевский: Достоевский в советской культуре, идеологии и философии // Философский журнал. 2020. Т. 13. № 4. С. 102-118. DOI: 10.21146/2072-0726-2020-13-4-102-118.
Ружицкий И.В. Языковая личность Ф.М. Достоевского: лексикографическое представление: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Екатеринбург, 2015. 57 с.
Ружицкий И.В. О языке Достоевского // Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2013. № 9. С. 73-80.
Русская грамматика / под ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Наука, 1980. Т. 1: Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология. 783 с.
Сараскина Л.И. Образ Достоевского в эпоху политических реабилитаций. Критика, экран, сцена // Художественная культура. 2019. № 4 (31). С. 426-459. DOI: 10.24411/2226-0072-2019-00090.
Синдаловский Н.А. Словарь петербуржца. СПб.: Норинт, 2003. 320 с. URL: http://peterburger_lexikon.academic.ru/801 (дата обращения: 08.09.2021).
Слово Достоевского. Идиостиль и картина мира: моногр. / под общ. ред. Е.А. Осокиной. М.: ЛЕКСРУС, 2014. 528 с.
Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка: в 4 т. М.: Сов. энциклопедия -ОГИЗ, 1935-1940. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/794818 (дата обращения: 08.09.2021).
Шведова Н.Ю. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений. М.: Азбуковник, 1998. XXV, 807 с. URL: https://www.slovari.ru/default.aspx?p=235 (дата обращения: 08.09.2021).
Шилихина К.М. Использование корпусов в исследованиях дискурса // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 3. С. 21-26.
Шмелева Т. В. Портретирование как стратегия лингвистического исследования // Историко-культурный и экономический потенциал России: наследие и современность: материалы междунар. науч.-практ. конф. Великий Новгород, 2010. С. 193-197. (Записки Филиала РГГУ в г. Великий Новгород. Вып. 8).
Cicovacki P. Dostoevsky and the Affirmation of Life. New Brunswick, New Jersey, 2012. 366 p. DOI: 10.4324/9780203792919.
Frank J., Petrusewicz M. Dostoevsky. A Writer in His Time. Princeton: Princeton University Press, 2012. 984 p.
Lantz K.A. The Dostoevsky encyclopedia. Westport, Connecticut; London, 2004. 499 p.
Santayana G. Dostoevsky. The Author as Psychoanalyst. New York: Routledge: Taylor & Francis, 2017. 315 p. DOI: 10.4324/9780203792933.
Van den Bercken W. Christian Fiction and Religious Realism in the Novels of Dostoevsky. London: Anthem Press, 2011. 164 p. DOI: 10.7135/UP09780857289452.
Williams R. Dostoevsky. Language, Faith, and Fiction. London: Continuum Press, 2008. 290 p. DOI: 10.2307/25593821.
Young S. Dostoevsky's the Idiot and the Ethical Foundations of Narrative. London: Anthem Press, 2004. 229 p. DOI: 10.7135/UPO9781843313748.
References
Baranov, A.N., Dobrovolskiy, D.O. (2020), Idioms of Dostoevsky from the perspective of the present-day speaker of Russian. Journal of Psycholinguistics, No. 3 (45), pp. 11-27. DOI: 10.30982/2077-5911-2020-45-3-11-27. (in Russian).
Baranov, A.N., Dobrovol'skij, DO., Fateeva, N.A. (2021), Individual Style of Dosto-evsky: Dimensions of Investigation. RUDN Journal of Language Studies, Semiotics and Semantics, Vol. 12, no. 2, pp. 374-389. DOI: 10.22363/2313-22992021-12-2-374-389. (in Russian).
Cicovacki, P. (2012), Dostoevsky and the Affirmation of Life, New Brunswick, New Jersey, 366 p. DOI: 10.4324/9780203792919.
Efremova, T.F. (2006). Modern explanatory dictionary of the Russian language, in 3 volumes, Moscow, AST publ., Astrel' publ., Kharvest publ. (in Russian).
Frank, J., Petrusewicz, M. (2012), Dostoevsky. A Writer in His Time, Princeton, Princeton University Press, 984 p.
Karaulov, Yu.N. (1994), Russkii assotsiativnyi slovar' kak novyi lingvisticheskii istoch-nik i instrument analiza yazykovoi sposobnosti [Russian associative dictionary as a new linguistic source and a tool for analyzing language ability]. Russian associative dictionary, Bk. 1, Moscow, Pomovskii i partnery publ., pp. 191-218 (in Russian).
Karaulov, Yu.N., Filippovich, Yu.N (2009), Lingvokul'turnoe soznanie russkoi yazykovoi lichnosti. Modelirovanie sostoyaniya i funktsionirovaniya [Linguocultural consciousness of the Russian language personality. Modelling of the state and functioning], Moscow, Azbukovnik publ., 334 p. (in Russian).
Lantz, K.A. (2004), The Dostoevsky encyclopedia, Westport, Connecticut, London, 499 p.
Osokina, E.A. (ed.) (2014), Slovo Dostoevskogo 2014. Idiostil' i kartina mira [The word of Dostoevsky 2014. Idiostyle and the picture of the world], Moscow, LEKSRUS publ., 528 p. (in Russian).
Osokina, E.A. (2012), Slovar' yazyka Dostoevskogo. Za predelami avtorskoi poetiki: klassifikatsionnoe "drevo" [Dostoevsky's language Dictionary. Beyond the author's poetics: a classification "tree"]. Dostoevskii i sovremennost' [Dostoevsky and modernity], Materials of the 26th International Old Russian Readings, Ve-liky Novgorod, pp. 291-299. (in Russian).
Plungyan, V.A. (2008), Korpus kak instrument i kak ideologiya: o nekotorykh urokakh sovremennoi korpusnoi lingvistiki [Corpus as a tool and as an ideology: on some lessons of modern corpus linguistics]. Russian Language and Linguistic Theory, No. 2 (16), pp. 7-20 (in Russian).
Puschaev, Yu.V. (2020), Soviet Dostoevsky: Dostoevsky in Soviet culture, ideology, and philosophy. Philosophy Journal, Vol. 13, no. 4, pp. 102-118. DOI: 10.21146/2072-0726-2020-13-4-102-118. (in Russian).
Ruzhitskii, I.V. (2015), Yazykovaya lichnost' F.M. Dostoevskogo: leksikograficheskoe predstavlenie [Dostoevsky's linguistic personality: lexicographic presentation], Author's abstract, Yekaterinburg, 57 p. (in Russian).
Ruzhitskiy, I.V. (2013), On Dostoyevsky's language. Proceedings of Voronezh State University. Series: Linguistics and intercultural communication, No. 9, pp. 7380. (in Russian).
Santayana, G. (2017), Dostoevsky. The Author as Psychoanalyst, New York, Routledge publ., Taylor & Francis publ., 315 p. DOI: 10.4324/9780203792933.
Saraskina, L. (2019), Dostoevsky's Image in the Time of Political Rehabilitations. Criticism, Cinema, Theatre. Art & Culture Studies, No. 4 (31), pp. 426-459. DOI: 10.24411/2226-0072-2019-00090. (in Russian).
Shilikhina, K.M. (2014), The use of language corpora in discourse studies. Proceedings of Voronezh State University. Series: Linguistics and intercultural communication, No. 3, pp. 21-26 (in Russian).
Shmeleva, T.V. (2010), Portretirovanie kak strategiya lingvisticheskogo issledovaniya [Portraits as a strategy of linguistic research]. Istoriko-kul'turnyi i ekonomicheskii potentsial Rossii: nasledie i sovremennost' [Historical, cultural and economic potential of Russia: Heritage and Modernity], Materials of International Scientific and Practical Conference, Notes of the Russian State Humanitarian University Branch in Veliky Novgorod, Vol. 8, Veliky Novgorod, pp. 193-197. (in Russian).
Shvedova, N.Yu. (ed.) (1998), Russian semantic dictionary, Explanatory dictionary, systematized by classes of words and meanings, Moscow, Azbukovnik publ., XXV + 807 p. (in Russian).
Shvedova, N.Yu. (ed.) (1980), Russian Grammar, Vol. 1. Phonetics. Derivation. Morphology, Moscow, Nauka publ., 783 p. (in Russian).
Sindalovskii, N.A. (2003), Slovar' peterburzhtsa [Dictionary of Petersburgers], St. Petersburg, Norint publ., 320 p. (in Russian).
Ushakov, D.N. (1935-1940), Explanatory dictionary of the Russian language, in 4 volumes, Moscow, Sovetskaya entsiklopediya publ., OGIZ publ. (in Russian).
Van den Bercken, W. (2011), Christian Fiction and Religious Realism in the Novels of Dostoevsky, London, Anthem Press, 164 p. DOI: 10.7135/UP09780857289452.
Williams, R. (2008), Dostoevsky. Language, Faith, and Fiction, London, Continuum Press, 290 p. DOI: 10.2307/25593821.
Young, S. (2004), Dostoevsky's "the Idiot" and the Ethical Foundations of Narrative, London, Anthem Press, 2004, 229 p. DOI: 10.7135/UP09781843313748.
"DOSTOEVSHCHINA" AS A KEY TO THE ASSOCIATIVE-VERBAL PRESENTATION OF DOSTOEVSKY'S INDVIDUAL STYLE
O.I. Severskaya
Vinogradov Russian Language Institute of the RAS (Moscow, Russia)
Abstract: The article attempts to clarify the semantic structure of the concept "Dosto-evshchina" [Dostoevsky's spirits] using the associative-verbal model of language description proposed by Yu.N. Karaulov; in this case, the analyzed ideogloss becomes a stimulus word, which is compared with various verbal reactions that act as its semantic predicates. The connection of associations with the story-fable structure of Dostoevsky's novels, with their phraseology is considered in this article; the contextual meanings of the ideogloss dostoevshchina are compared with the dictionary ones, with their denotative, significative and evaluative components, as well as with the semantisations of its slang variant dostaevshchina, which indicate its evaluative ambivalence. The author uses the method of corpus research of a complete sample of uses recorded in the Russian National Corpus, and at the same time follows the strategy of portraying a verbal object by a set of statements about it. The associative-verbal network of the ideogloss dostoevshchina is, in the author's opinion, a "portrait" of Dostoevsky's idiostyle. The ideas verbalized in associations about the gloom of the surrounding world, its "rot and stench", about a person's doom to suffering, mental instability and contradictory
feelings, about "criminal passions" reflect cultural and linguistic stereotypes that have received a dictionary fixation. The data obtained in the course of the study also indicate the correspondence of key associations (such as murder, crime, repentance, retribution, guilt, violent romance, painful introspection, exposure of contradictions, and some others) to the dominants of the "symbolic paradigms" already established by other scientists in the individual author's thesaurus, as well as semantic clusters "Values (morality, virtue, conscience)", "Emotional states", "Thinking, Consciousness" that are particularly significant for Dostoevsky's work. The author comes to the conclusion that the reception of Dostoevsky's novels almost completely corresponds to the creative intention of the author.
Key words: associative-verbal network, idiostyle model, corpus research, "dostoevshchi-na", Dostoevsky.
For citation:
Severskaya, O.I. (2021), "Dostoevshchina" as a key to the associative-verbal presentation of Dostoevsky's indvidual style. Communication Studies (Russia), Vol. 8, no. 4, pp. 643-658. DOI: 10.24147/2413-6182.2021.8(4).643-658. (in Russian).
About the author:
Severskaya, Olga Igorevna, PhD, Leading Researcher of the Department of Corpus Linguistics and Linguistic Poetics
ORCID: 0000-0002-6277-9756
Corresponding author:
Postal address: 18/2, Volkhonka ul., 119019, Moscow, Russia
E-mail: oseverskaya@yandex.ru
Received: September 9, 2021
Revised: September 19, 2021
Accepted: November 8, 2021
