CC BY
79
О.И. Северская
УДК 81'374
«ДОСТОЕВЩИНА - ЭТО...»
(ОПЫТ АССОЦИАТИВНО-ВЕРБАЛЬНОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
ПОНЯТИЯ)
В статье делается попытка уточнения смысловой структуры концепта «достоевщина» с опорой на ассоциативно-вербальную модель описания языка Ю.Н. Караулова. Рассматривается связь ассоциаций с сюжетно-фабульной структурой ключевых романов Ф.М. Достоевского, с их фразеологией; контекстные значения обозначающей концепт лексемы сопоставляются со словарными, с их денотативным, сигнификативным и оценочным компонентами. Используется метод корпусного исследования.
Ключевые слова: ассоциативно-вербальная сеть, ассоциативная лингвистика, корпусное исследование, достоевщина, Достоевский.
Olga I. Severskaya
The article attempts to clarify the semantic structure of the concept «dostoevshina» (Dostoevsky's spirits) based on the Yu.N. Karaulov's associative-verbal model of language description. The author investigates the relationship between the associations and the story-fable structure of the main Dostoevsky's novels and their phraseology; the context meanings of dostoevshina as a lexical unit are compared with the dictionary meanings, with their denotative, significative and evaluative components. The analysis is based on the corpus study method.
Keywords, associative-verbal net, associative linguistics, corpus study, Dostoevsky spirits, Dostoevsky.
не зависимости от того, какие ответы может получить пользователь Сети в ответ на запрос, вынесенный в название статьи, у сотрудников Института русского языка РАН, которым некогда руководил и в котором продолжает работать Ю.Н. Караулов, возникнет своя четкая ассоциация. «достоевщиной» у нас называют и «Словарь языка Ф.М. Достоевского», и связанные с его обсуждением заседания группы, и саму группу этого интереснейшего словаря. Поэтому попытка представления этого понятия как узла ассоциативно-вербальной сети может стать своеобразным посвящением Ю.Н. Караулову, поскольку окажется в русле его основных научных интересов, к которым относятся идиолингвистика и ассоциативная лексикография.
Говоря об ассоциативно-вербальной сети как отражении языковой способности, Ю.Н. Караулов подчеркивает. «Любое слово в нашем сознании, в памяти, точно так же как в речевой цепи, не существует <.. .> в отдельности. оно десятка-
«DOSTOEVSHINA IS...» (THE EXPERIENCE OF THE ASSOCIATIVE-VERBAL REPRESENTATION OF CONCEPT)
ми, сотнями "нитей" тянется к другим словам. Любое слово требует, так сказать, "продолжения", ищет свою пару, хочет превратиться в "модель двух слов". <...> При этом каждая пара стимул-реакция - это еще не законченное высказывание, но уже необходимая его составляющая - либо грамматически оформленная его часть, либо только ядро будущего высказывания, которому предстоит придать завершенную форму» [Караулов 1994: 191]. Одновременно такая сеть определяется им и как «окно» в языковое сознание, представляющему своего рода «когнайзер», специфический «объект динамического характера, функционирование которого результируется постоянным приращением смыслов, ростом количества входящих в него специфических единиц знания, т. е. процессами осознавания и познавания (курсив автора - О.С.)» [Караулов, Филиппович 2009: 4]. Основываясь на этих положениях, проведем анализ представленных в узусе реакций на слово-стимул «достоевщина», избрав в качестве материала содержащие его фрагменты текстов, поскольку «текст как результат овнешнения языкового сознания содержит ассоциативные связи между своими элементами, оформленные в виде соседствующих "внешних знаков", языковых единиц, синтагм» [Филиппович 2012: 52-53]. Это сделает возможным «считывание» по набору содержащихся в микроконтекстах реакций языковой, когнитивной и прагматической информации, формирующей содержание концепта «достоевщина» и уточняющей семантическую структуру самого слова.
Слово достоевщина присутствует в толковых словарях русского языка довольно давно. Д.Н. Ушаков, в частности, дает ему два толкования: «1. Психологический анализ в манере Достоевского. 2. Душевная неуравновешенность, острые и противоречивые душевные переживания, свойственные героям романов Достоевского» (см. [Ушаков 1935-1940]). В словаре Т.Ф. Ефремовой, как и в других современных лексикографических источниках, этому слову также ставится в соответствие «противоречивость чувств, душевная неуравновешенность, страдание и обреченность» (см. [Ефремова 2006]), унаследованная «по совокупности» от героев знаменитого писателя. «Русский семантический словарь» достоевщиной называет «углубленность в мучительный самоанализ, сознательное обнажение всех сложностей и противоречий своих переживаний, поступков» (см. [Шведова 1998]). Попала достоевщина (в том числе и в варианте достаевщинка < по контаминации: доставать и Достоевский) и в жаргонный «Словарь петербуржца» Н.А. Синдаловского, где определяется как «разговор по душам до потери пульса» и «навязывание собственных рефлексий» (см. [Синдаловский 2003]).
Однако, как показывает материал Национального корпуса русского языка (www.ruscorpora.ru), это не единственные ассоциации, которые возникают с этим довольно популярным словом у носителей русского языка. В основном корпусе зарегистрировано 65 употреблений, в газетном - 13, и в этих употреблениях прослеживаются некоторые закономерности.
Во-первых, понятие «достоевщина» может как синонимизироваться с человеческой и литературной личностью самого писателя, о чем говорит, например, написание слова с прописной буквы: «Но это уже "Достоевщина"» (Н.Н. Берберова. Курсив мой. 1960-1966) или же в сочинительной конструкции:
«разве на каждом шагу <...> не чувствуется Достоевский, достоевщина <...>?» (Н.В. Устрялов. Patriótica. 1921), а также в противопоставлении: «Тактика заставляет меня умалять Достоевского в борьбе с "достоевщиной"» (А. Белый. Между двух революций. 1934).
Во-вторых, с этим понятием ассоциируется не только весь жизненный путь Достоевского и его творчество и литературно-философская доктрина в совокупности: «Нельзя идти путем Достоевского, нельзя жить по Достоевскому. <...> «Достоевщина» таит в себе для русских людей не только великие духовные сокровища, но и большие духовные опасности» (Н.А. Бердяев. Миросозерцание Достоевского. 1923), но и отдельные произведения. Чаще всего возникают ассоциации с «Преступлением и наказанием», «Идиотом» и «Братьями Карамазовыми».
«Преступление и наказание» - самый популярный источник ассоциаций. С «достоевщиной» с отсылкой к этому роману соотносятся, прежде всего, убийство, изучение природы убийств, сознание Раскольникова (Комс. правда, 27.02.2002). При этом осмысливается и идеология убийства: «Это уже достоевщина, которая растолковала, что русский человек <...> из-за денег не убьет, спасая себя - не убьет, рвясь к власти - не убьет, а вот из-за теории - убьет» (А. Слаповский. Висельник. 1994), и этика: «А потом еще и гоношишься: да ладно, кончайте достоевщину <...> Человек <...> научился любоваться убийством, получать утонченные удовольствия там, где прежде были смрад и гниль» (Известия, 26.07.2010), и главная мысль романа, например, в утверждении о том, что в сериале «Бригада» присутствует «атмосфера достоевщины»: «Вспомните, ведь у Достоевского, человек, который преступил, рано или поздно за все платит» (Известия, 23.10.2002).
Ассоциации вызывает и основная сюжетная коллизия романа - убийство старухи, которое расценивается как прецедентный факт, эталон в оценке сходной ситуации: «Господа и товарищи <...> сегодня я тоже имел честь перешагнуть через свою старуху, но вы не задушите меня ее выдуманными ладонями. О, черт бы взял эту вечную достоевщину, преследующую русского человека!» (В. Пелевин. Чапаев и пустота. 1996); «От патологической ненависти к старухе и омерзения <...> начали подниматься руки и потянулись к ее жалкой глотке. Это был настоящий припадок, это была настоящая, без примесей, достоевщина» (В. Конецкий. Вчерашние заботы. 1979). При этом на прецедентную ситуацию могут указывать узнаваемые детали: «Опеку над жиличкой <.> оформили юридически или вот-вот оформят <...> далее без проблем. Даже гробить никого не надо, без достоевщины обойдется: ни топора, ни "куклы"-портсигара. Просто обкормить старушку... да той же салями!» (А. Измайлов. Трюкач. 2001).
Таким образом, на опосредованную связь с «Преступлением и наказанием» словесных реакций словесно-символьные, в терминах Ю.Н. Караулова и Ю.Н. Филипповича (см. [Караулов, Филиппович 2009: 8]), единицы могут указывать не только коннотативно, но и на уровне денотации.
Впрочем, убийство, ассоциируемое с достоевщиной, не обязательно отсылает именно к этому роману. Так, не вполне ясно, какое именно преступление -Раскольникова или Рогожина - образует подтекст в следующем микроконтексте: «Но тут было другое, тут была какая-то темная достоевщина - пустая квартира,
труп, накрытый английским пальто, и дверь во враждебный мир, к которой уже шли, быть может, досужие люди... Усилием воли я прогнал эти мысли - вся достоевщина, разумеется, была <...> в моем сознании, пораженном метастазами чужого покаяния» (В. Пелевин. Чапаев и пустота. 1996). В другом же случае отождествляемая с «достоевщиной» страсть-мордасть с криминалом (Лебедь (Бостон), 26.05.2003) появляется в контексте рассуждения о романе «Идиот».
Название его как стимул, в свою очередь, вызывает ассоциации с образом главного героя, воплощающего суть «достоевщины»: «Если человек идиот, то он умнее всех» (Л.Я. Гинзбург. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. 1920-1943). Косвенно с этим романом связаны такие ассоциативно-вербальные определения «достоевщины», как нечто идиотское, безумное, безмозглое, встречающиеся в корпусе неоднократно. На связь с «Идиотом» указывают и контексты, в которых либо «достоевщину» олицетворяет Мышкин как Христос (Лебедь (Бостон), 26.05.2003), либо Христос, Человекобог, Богочеловек по имени Иешуа Га-Ноцри, Иисус из Назарета ей противопоставляется (М. Козаков. Актерская книга. 1978-1995).
Вместе с тем, большинство ассоциаций в этом поле опосредовано другими образами и другими сюжетными линиями, а именно - образами Рогожина и Настасьи Филипповны и их романными отношениями.
Так, с Настасьей Филипповной ассоциируются «девушки - всегда с перчинкой, с дымком <...> с достоевщиной» (Известия, 30.09.2001), с ее отношениями с Рогожиным такое соотносимое с понятием «достоевщины» представление о мучительной любовной связи: «живая женщина <...> пришла к живому мужчине, и не просто пришла от того, что полюбила, а как раз наоборот, оттого, что не любит» (В. Корнилов. Демобилизация. 1969-1971). В качестве реакции на слово-стимул появляются и «символьные» словосочетания жестокий роман, горькая участь, сущий ад, зато нескучно в контексте: «после удручающей стерильности западной жизни страстно хотелось достоевщины» (Д. Карапетян. Владимир Высоцкий. Воспоминания. 2000-2002). Представление о «жестоком романе» может оставаться и в подтексте: «Он объявит, что без тебя ему не жить <...> потом пойдет сплошная достоевщина, и он не отвяжется от тебя уже никогда. Один к одному! Задушевные беседы плавно перешли в ухаживания, ухаживания - в приставания, приставания - в преследования» (В. Белоусова. По субботам не стреляю. 2000). В целом, с «Идиотом» чаще всего связывается представление о роковых страстях, виновницей которых становится именно женщина, а это также осознается как проявление «достоевщины»: «Достоевщина какая-то: захлестнули бабу поздние желания, прорвались, долго сдерживаемые, - и душа вон, к быку на рога не страшно» (В. Личутин. Любостай. 1987). А вот представление о «достоевщине» как гулах, разгулах, надрыве ассоциируется не с Настасьей Филипповной, а с Грушенькой, героиней «Братьев Карамазовых».
Этот роман включается в ассоциативно-вербальную сеть «достоевщины» не через сюжетно-фабульные построения и не через образы героев, хотя они иногда и упоминаются, как, например, в этом портрете Есенина: «Как Алеша, он был розов, застенчив, малоречив, но в нем не было ни тени "достоевщины"»
(М.В. Бабенчиков. Сергей Есенин. 1955). Большинство в наборе реакций составляют вариации на тему «слезы ребенка» из ставшего крылатым выражения Ивана Карамазова о том, что «весь мир познания не стоит <.. .> слезок ребеночка к "боженьке"». Приведем некоторые из них: «Галина Хованская, депутат Госдумы, говорит, что новый Жилищный кодекс поднял всю муть со дна человеческой души. Прямо достоевщина. Только слеза ребенка уже не в счет» (Труд-7, 26.06.2007); «Братцы, ребенок плачет. Вы что - будете строить свое счастье на слезах одного ребенка? - К черту достоевщину!» (Н. Горланова. Филологический амур. 1980). Представление о детских слезах может трансформироваться в картину оплакивания ребенка, даже тогда, когда смерть или слезы остаются в подтексте: «У вас будет еще много мальчиков. - Не хочу, не хочу другого мальчика! - Ну, дружочек.
- Доктор похлопал его по рыдающему плечу. - Бросайте эту достоевщину разводить. А то выйдет у нас не больница, а литературный кружок» (М. Елизаров. Pasternak. 2003); «Нет ничего страшнее смерти бесхитростного ребенка, да еще сиротки. Почему такой уход в достоевщину?» (Труд-7, 20.11.2009). Встречаются и совсем тонкие аллюзии, как, например, в контексте, где возникает по ассоциации «цепочка от какого-то мальчика Вани <.> до вице-премьера Шохина, не нашедшего иного способа повернуть деньги на себя, кроме как убить стоящих у него на пути» (Известия, 18.04.2006), связывающая с «достоевщиной» философию «Братьев Карамазовых» и «Преступления и наказания» одновременно.
Смерть, гроб, отпевание, морг, тлен, гниль, смрад, упоение гибелью ассоциируются с «достоевщиной» довольно часто, она характеризуется и как нечто мрачное, жуткое, разрушительное, жестокое, несправдливое, трагическое, маниакальное. Кроме того, в роли контекстных синонимов выступают и трагический миф, тоска по трагедии, кровь, боль, тревога, ранимость, незащищенность, вина, желание восстановить попранную истину, муть со дна души, страдания человека в большом городе, безвыходность (ср.: «Все улицы были перекрыты. Куда бы мы ни направлялись, везде кордоны. Свернув с главных улиц, мы кружили по переулкам, искали выход к нужным местам. Какая-то достоевщина!»
- Л. Вертинская. Синяя птица любви. 2004), растерянность, упадочнические настроения, мучительность, обреченность, бедность, беды, счастье - как со знаком «минус»: «"нет" безмозглому счастью и "да здравствуют" глубокие размышления в дерьме <...> и я начинаю думать, что достоевщина сидит в каждом русском» (Комс. правда, 28.04.2001), так и со знаком «плюс», когда синонимом «достоевщины» становится возможность «поговорить о душе, о счастье в высоком смысле <...> и, взявшись за руки, вместе отправиться на поиски этого счастья» (Комс. правда, 15.04.2005).
Что касается словарных значений, представленных в зафиксированных в корпусе ассоциативных парах, то они соответствуют трем аспектам понятия «достоевщина».
Прежде всего, реакции отражают представление об «углубленности в мучительный самоанализ»: «достоевщина» ассоциируется с «мучительными пассивными переживаниями» (Петербургская газета, 09.05.1911), «интеллигентским самобичеванием» (А. Львов. Двор. 1981). Встречаются и более развернутые опре-
деления: «И сладко, что заставили заглянуть в себя, и мерзко, и куклой чувствуешь себя в руках манипулятора» (Известия, 26.07.2010); «Разве ты не видишь, он изломан, изъезжен <...> какими-то своими философиями, писаниями, вообще достоевщина за пять копеек» (Р.Б. Гуль. Азеф. 1958).
«Противоречивость чувств, душевная неуравновешенность» (ср.: «до рассвета не дожить, но при этом сердце горит, кровь бурлит» - Комс. правда, 04.05.2011) является прямым продолжением «самокопания» и «самосожжения»: «"Достоевщина" <.> всегда замыкается в пределы одного сознания, копается в нем, создает культ раздвоенности изолированной личности» (М.М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. 1963); «Дело в том, что "про себя" - я не совсем то, даже совсем не то, каким "реализуюсь " в своих поступках. Но это уже "достоевщина"» (Н.Н. Берберова. Курсив мой. 1964-1967); «И вот началась музыка, достоевщина: "С одной стороны, признаю, но, с другой стороны, подчеркиваю"» (И. Ильф, Е. Петров. Золотой теленок. 1931). Противоречивой оказывается и структура ассоциирующихся с «достоевщиной» образов: «проститутка-святая, убийца-герой» (Л.Я. Гинзбург. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. 1920-1943).
Ассоциации реализуют и представление о «навязывании собственных рефлексий»: «Никаких полосканий! - крикнул он. - Я не желаю слышать, как кто бы то ни было полощет свою душу. Достоевщина!» (К.Г. Паустовский. Книга о жизни. 1946).
«Достоевщине» в ассоциативно-вербальном поле сопоставляются и чисто внешние атрибуты - например, стереотипные представления о мрачных дворах-колодцах, жутких лестницах домов. Но даже без упоминания этих типичных реалий «Петербурга Достоевского» его образ проступает в тексте: «Сразу повеяло чем-то сырым, подвальным; какая-то дурная достоевщина, вызревшая в самой сердцевине реальной жизни. И обнаружившая давнюю гниль, скрытую ныне под масштабным евроремонтом, которым охвачена вся страна» (Известия, 26.04.2004). Внешним проявлением внутренней «достоевщины» оказывается, например, кривой передерг губ. В плане внутреннего содержания она характеризуется как явление моральное и идейное, психологическая атмосфера (психологизм), а также как творческий метод, литература и философия.
У «достоевщины» обнаруживаются и антураж, и атмосфера, которые имеют особые видимые признаки: «темные, тусклые краски, приглушенный свет» (Труд-7, 28.11.2006); «полутона, четкие линии размываются, пятна красок, мешанина настроений» (В. Аксенов. Праздник, который хотели украсть. 1991), - состояние «непроявленности» как раз и является источником стоящей за «достоевщиной» противоречивости.
В ассоциативном поле переосмысливается и оценочность номинации, фиксируемая словарями пометой «неодобр.». Интересно, что прагматический компонент четко ассоциируется с системно-языковыми фактами. В корпусе есть пример рефлексии над словообразовательным формантом слова достоевщина: «"Щина" - это вам не "изм". Достоевщина, есененщина, сталинщина радикально отличаются от байронизма, гитлеризма или ницшеанства» (Знамя, 2000, № 6). Суффикс, который, как отмечается в «Русской грамматике», действительно придает значению образованного с его помощью слова оттенок неодобрительности (см. [Русская грамматика 1980: 180]),
сравнивается в этом примере с «ведьминой метлой»: «когда "щинили" культуру <...> вылезало что-то дьявольское» [там же]. Интересно, что такие же ассоциации возникают и в другом контексте, также при переосмыслении оценочности слова: «Впрочем, понятие «достоевщина» в наше время приобрело новый, хотя вполне определенный оттенок. Это больше не ругательство, исторгнутое из безжалостных уст блюстителя литературного пуризма да реализма, но синоним чертовщины, дьявольской загадочности жизни» (Октябрь, 2003, № 3). Таким образом, можно сказать, что оценочный компонент «лексикализуется», т. е. переходит из прагматического плана в лексико-семантический.
Набор реакций, отмеченных в корпусе, показывает, что «достоевщина» может также оцениваться по степени своего проявления как настоящая, без примесей; рафинированная, с допустимым процентом примесей; с большой долей, высшей точки напряжения; встречается даже ее народный вариант, что позволяет говорить о градации, количественном измерении определяющих понятие качественных характеристик, что в системе не характерно для существительных, обозначающих абстрактные признаки.
Заметим также, что, при всем разнообразии ассоциаций, уточняющих объем стоящего за рассматриваемым словом понятия, есть и такие, которые говорят об известной проминализации, «стирании лексической единицы», по У Чейфу (см. [Чейф 1975: 296]). Так, встречаются примеры, в которых «достоевщина» никак не определена: «угробил полдня на возню с достоевщиной» (А. Измайлов. Трюкач. 2001); «Давайте без достоевщины, - ввернул Певцов недавно услышанное от одной курсистки модное словечко, значение которого Иван Дмитриевич не понял, но спрашивать не стал, дабы не показывать свою необразованность» (Л. Юзефович. Костюм Арлекина. 2001).
Анализ материала, предоставленного Национальным корпусом русского языка, показывает, что «достоевщине» соответствует достаточно широкое и разветвленное ассоциативно-вербальное поле, которое на лексико-семантическом уровне структурируется ее словарными значениями. Вместе с тем, некоторые из них уточняются и переосмысливаются за счет усиления денотативных либо сигнификативных компонентов. Некоторые признаки «достоевщины» рассматриваются как эталонные, позволяющие предицировать их субъектам, объектам и ситуациям, сопоставимым с теми, что описаны в «Преступлении и наказании», «Идиоте» и «Братьях Карамазовых»: в этом плане ключевыми оказываются ассоциации убийство, преступление, покаяние, расплата, вина, жестокий роман, мучительный самоанализ, обнажение противоречий и некоторые другие. Фразеология самого Достоевского задействована в ассоциативно-вербальном поле минимально, исключение составляет фразеологизированное выражение слеза ребенка, которое трактуется весьма широко. В свете ассоциаций меняется и оценочность, связываемая с «достоевщиной»: с неодобрительной на практически нейтральную, свойственную простой констатации факта.
Литература
Ефремова Т.Ф. Современный толковый словарь русского языка. В 3-х томах. - М.: АСТ-Астрель-Харвест, 2006 [Электронный ресурс]. - URL: http://dic. academic.ru/contents.nsf/efremova (дата обращения: 20.05.15).
Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности // Русский ассоциативный словарь. Книга 1 / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова. - М.: Помовский и партнеры, 1994. - С. 191-218.
Караулов Ю.Н., Филиппович Ю.Н. Лингвокультурное сознание русской языковой личности. Моделирование состояния и функционирования. - М.: Азбуковник, 2009. - 336 с.
Русская грамматика. Т. 1. Фонетика. Словообразование. Морфология / под ред. Н.Ю. Шведовой. - М.: Наука, 1980. - 792 с.
Синдаловский Н.А. Словарь петербуржца. - СПб.: Норинт, 2003 [Электронный ресурс]. - URL: http://peterburger_lexikon.academic.ru/801.
Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка в 4-х томах. - М.: Сов. энциклопедия - ОГИЗ, 1935-1940 [Электронный ресурс]. - URL: http://dic.academic.ru/ dic.nsf/ushakov/794818 (дата обращения: 20.05.15).
Филиппович Ю.Н. Инфокогнитивная технология моделирования вербального сознания // Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2012. - Т. 10, вып. 2. - С. 51-62.
Чейф У.Л. Значение и структура языка. - М.: Прогресс, 1975. - 432 с.
Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / Под общей ред. Н. Ю. Шведовой - М.: Азбуковник, 1998. - XXV, 807 с. - URL: http://www.slovari.ru (дата обращения: 20.05.15).
