CC BY
57
Петр Александрович Кудин — доктор искусствоведения, профессор, член Союза архитекторов и Союза художников РФ.
В РГПУ (ЛГПИ) им. А. И. Герцена работает с 1980 г. В 1984—1987 гг. — заведующий кафедрой живописи. В настоящее время профессор кафедры рисунка.
Награжден орденом Отечественной войны II степени и десятью медалями, в их числе «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», «Отечествена война 1944—1945» (Болгария). Удостоен нагрудных знаков «Фронтовик 1941—1945», «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации».
Научные исследования посвящены теории композиции в изобразительном искусстве.
П. А. Кудин,
профессор кафедры живописи
ДОРОГАМИ ВОЙНЫ
В молодые годы я мечтал поступить в Ленинградское художественное (Таврическое) училище. Но мои родственники решили иначе и определили меня в 7-ю специальную артиллерийскую школу, находящуюся на Петроградской стороне. Уже в военном лагере (близ артиллерийского полигона г. Луги) я и встретил начало Великой Отечественной войны. Немецкие войска приближались к Ленинграду, и нас, шестнадцатилетних «артиллеристов», определили вместе с воспитателями детских садов и учителями школ эвакуировать детей из уже почти осажденного города. На Московском вокзале в нашу задачу — молодых людей в военной форме — входило ограждать железнодорожные эшелоны, увозившие детей в эвакуацию, от рыдающих матерей, не желающих расставаться с детьми. Материнские сердца как будто чувствовали, что уже недалеко от города значительная часть эшелонов с детьми будет разбита гитлеровской авиацией, несмотря на охранные международные символы красного креста и полумесяца.
Приближалась холодная и голодная зима 1941—1942 годов. Нашу артиллерийскую школу распустили по домам (до особого распоряжения), так как в свои шестнадцать лет мы еще не могли призываться на фронт, а кормить нас в городе уже было нечем. Так я начал свою трудовую деятельность на оборонном заводе (ныне завод «Алмаз») учеником слесаря-сборщика по изготовлению и ремонту катеров, «израненных» в Балтийском море во время боевых действий.
Завод многократно направлял меня участвовать в ночном патрулировании с оружием по Петроградской стороне, а в начале декабря 1941 и января 1942 года на Серафимовском кладбище я рыл траншеи для захоронения мучеников блокадного Ленинграда. Это было самое тяжелое блокадное время. На перекрестках Петроградской стороны высились горы трупов, извлеченных из квартир, подвалов и с чердаков. Ежедневная кроха хлеба (и больше ничего!) выдавалась в булочных, освещаемых фитилем, плавающим в машинном масле (окна были закрыты фанерными щитами и мешками с песком). В этом полумраке и тесноте у совсем ослабленных взрослых и даже детей, еще способных приносить хлеб для умирающей семьи, обезумевшие от голода люди выхватывали карточки, обрекая семьи на еще более близкий конец. На улицах люди старались не смотреть друг другу в лицо, боясь увидеть остекленевшие глаза — признак последней стадии дистрофии, откуда нет возврата. Этому и многому другому я был очевидцем.
В конце апреля — начале мая 1942 года меня, почти неподвижного, эвакуировали по Ладожскому озеру — Дороге жизни. Автомобили ехали в Кабону по льду, покрытому водой, почти полностью скрывавшей колеса. В эвакуации меня подкормили, и в феврале 1943 года я был призван в действующую армию.
В Кубанских плавнях, откуда я начал свою фронтовую жизнь, уничтожение немецкой группировки заканчивалось, а ее остатки перебрались в Крым. Нашу часть стали перебрасывать на эшелонах в южные районы Украины. Ночью на подъезде к городу Изюму наш эшелон был разбит вражеской артиллерией. Оставшихся в живых, раненых и больных (в том числе трясущихся от кубанской малярии) временно расположили близ реки Северский Донец. Поэтому мне не довелось участвовать в форсировании Днепра, после которого от нашего подразделения минометчиков в живых остались считанные единицы.
Успешное форсирование Днепра советскими войсками было большой неожиданностью для немцев, которым ненадолго удалось закрепиться у города Кривой Рог. За успешные бои наша дивизия получила наименование Криворожской, и ей было присвоено звание «Гвардейская». Дальнейшее вражеское отступление продолжалось быстрыми темпами, вплоть до реки Днестр, где противник укрепился до августа 1944 года.
Поздняя зима и ранняя весна в степях Украины — подлинное бедствие, если ты передвигаешься по ее просторам и бездорожью. Соорудить теплые землянки не удавалось из-за постоянных переходов и отсутствия лесоматериалов. Приходилось довольствоваться сушкой обмундирования на своем теле, сидя в окопе рядом с минометом и слушая непрестанный свист холодного степного ветра. Если к этому еще добавить постоянную задержку кухни, увязающей в грязи чернозема, раскисшего и заглубленного танками, то в целом можно составить очень отдаленное представление о так называемых фронтовых буднях, сдобренных бесконечной усталостью и ожиданием начала новых боев.
На Днестре мы все лето ожидали нового наступления. Оно началось 20 августа 1944 года и вошло в историю Великой Отечественной войны как Яссо-Кишиневская операция — одна из самых удачных операций Советской армии, вошедшая в число так называемых 10 сталинских ударов. Операция началась рано утром с мощного артиллерийского наступления. От непрестанной стрельбы наши минометы накалялись так, что приходи-
лось стволы обкладывать влажными тряпками, чтобы не допустить преждевременного выброса мины. Кроме того, после каждого очередного залпа минометный расчет был вынужден уходить на другие позиции, так как на это место вскоре ложились неприятельские снаряды. Известно, что за снайперами и минометчиками неприятель вел настоящую охоту. В Яссо-Кишиневской операции мне довелось участвовать не только как минометчику, но и идти в атаку на немецкие пулеметы вместе с пехотинцами.
Уничтожение огромной немецкой группировки войск открыло 3-му Украинскому фронту путь к освобождению Восточной Европы. А в 1945 году наша армия вернулась из Болгарии на Родину. Началось долгое служение Отечеству (1945—1950) молодых, но хорошо «обстрелянных» солдат.
