CC BY
190
Г. Л. Соболев, М. В. Ходяков
ПОТЕРИ ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Главная из многочисленных жертв войны — люди. Сегодня нам известны основные человеческие потери Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Вместе с тем исследователи обоснованно признают, что в научном изучении этой важнейшей проблемы за истекшие после окончания войны годы сделано слишком мало [1, с. 7]. Среди важнейших направлений деятельности историков и демографов при определении людских потерь все больше внимание привлекают не только потери вооруженных сил, но и гражданского населения. В настоящей статье авторы попытались оценить масштабы потерь Ленинградского государственного университета (ЛГУ) за годы войны и блокады.
В предвоенный период Ленинградский университет был одним из крупнейших вузов страны. К июню 1941 г. в нем трудилось около тысячи человек профессорско-преподавательского состава: 187 профессоров (из них 24 академика и 23 члена-корре-спондента АН СССР), 385 доцентов, 377 ассистентов. Учебный процесс обеспечивали около 400 лаборантов и препараторов, а также 900 рабочих и служащих [2, с. 45].
Сведения относительно количества студентов университета накануне войны хотя и отличаются друг от друга, тем не менее дают нам в отношении контингента учащихся вполне определенную картину. Так, по данным годового отчета ЛГУ за 1941/1942 учебный год, «в довоенное время в университете обучалось около 6 000 студентов (без заочного отделения), а самые крупные факультеты — филологический и исторический — имели больше, чем по тысяче человек» [3, ф. 7240, оп. 14, д. 696, л. 5-5об.]. В изданных в 1948 г. «Очерках» по истории университета утверждается, что на 1 апреля 1941 г. «число студентов ЛГУ достигло 4 800 человек», а в конце июня 1941 г. на 10 факультетах обучалось около 7 500 студентов (включая студентов-заочников), а также свыше 400 аспирантов [2, с. 31, 45]. В целом вошедшая в историографию цифра «около 8 000» студентов и аспирантов ЛГУ, как нам представляется, отражает действительное положение вещей на июнь 1941 г.
С началом войны количество студентов и преподавателей значительно сократилось. Около 2 000 универсантов сразу влилось в ряды Народного ополчения, более 230 преподавателей были мобилизованы в Красную Армию (8 профессоров, 69 доцентов, 17 старших преподавателей, 109 ассистентов). Многие студенты также отправились на фронт. К началу 1942 г. в списках ЛГУ насчитывалось чуть более 700 студентов, а после эвакуации в Саратов к занятиям 1 апреля 1942 г. приступил только 361 студент [3, ф. 7240. оп. 14, д. 696, л. 4 об.-5об.]. Всего за годы войны ЛГУ дал фронту свыше 2 500 тыс. бойцов, среди которых были 263 преподавателя и научных сотрудника [4, с. 323; 5, с. 3; 6, с. 358; 7, с. 16].
Сохранившиеся документы содержат сведения о погибших универсантах в годы войны. В годовых отчетах факультетов и университета в целом за 1941/1942, 1942/1943 гг. значатся списки «выбывших за смертью» профессоров, доцентов, старших преподавателей, ассистентов и лаборантов. Так, в отчете географического факультета за
© Г. Л. Соболев, М. В. Ходяков, 2010
1941/1942 учебный год упомянуты имена двух лаборантов, 11 профессоров и преподавателей, умерших «от болезни и голодного истощения» (в том числе 6 сотрудников ГЭНИИ — Географо-экономического научно-исследовательского института, и 5 преподавателей факультета), а также двух аспирантов и одного научного сотрудника, павших на фронте. Отчет за тот же учебный год исторического факультета содержит сведения о семи преподавателях, выбывших из списка «за смертью». В предварительном отчете филологического факультета говорится о 35 умерших зимой 1941/1942 гг.1
Общеуниверситетский отчет за 1941/1942 учебный год содержит сведения о 98 «отчисленных за смертью»: это 22 профессора, 31 доцент, 13 старших преподавателей, 32 ассистента. Пристального внимания заслуживает и другой раздел годового отчета ЛГУ. В нем речь идет о профессорско-преподавательском составе, отчисленном «в связи с эвакуацией университета» в Саратов в феврале — марте 1942 г. В условиях блокады это означало лишение продовольственных карточек и в большинстве случаев неминуемую смерть. В отчете в связи с этим фигурирует упоминание о 136 отчисленных: 15 профессорах, 32 доцентах, 21 старшем преподавателе, 68 ассистентах [3, ф. 7240, оп. 14, д. 696, л. 4 об.]. К сожалению, в тот период даже в факультетских отчетах далеко не всегда перечислялись фамилии универсантов, погибших на фронте, умерших от голода, болезней, бомбардировок в блокированном Ленинграде, что значительно затруднило выявление имен павших в последующем.
Сами универсанты — участники героической обороны Ленинграда, или «солдаты в штатском», как они себя называли, — писали об этом вполне определенно: «Нет никакого оправдания тому, что вернувшимся из тыла страны коллективом университета (лето
1944 гг. — Авт.) не были использованы возможности получения огромной информации о защите и спасении университета, и участия в защите города. Тогда еще большинство оставшихся в живых. . . располагали изумительной для истории документальной информацией» [8, с. 162]. К сожалению, созданная в годы войны комиссия по сбору материалов об участии универсантов в Великой Отечественной не смогла воспользоваться этой возможностью в силу чрезвычайных условий жизни и работы в блокированном городе [9, с. 4-5].
Сразу после окончания войны дать исчерпывающие ответы на вопросы о том, сколько студентов, аспирантов и преподавателей, рабочих и служащих университета погибло от голода и какова судьба 2 500 универсантов, ушедших на фронт в составе регулярных частей Красной Армии и Народного ополчения, было, конечно, невозможно. Тем не менее работа по уточнению списков погибших продолжалась.
Весной 1946 г. руководители творческих союзов, высших учебных заведений направили в Ленинградскую городскую комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников сведения о потерях в своих рядах за годы войны. 10 апреля 1946 г. за подписью ректора ЛГУ профессора А. А. Вознесенского в комиссию был представлен список, в который оказались включены фамилии лишь 6 видных ученых университета, погибших в годы блокады: А. А. Ухтомский,
В. С. Порецкий, В. С. Садиков, П. П. Иванов, А. В. Немилов, Д. Н. Кашкаров [3, ф. 8557, оп. 6, д. 1066, л. 28-44].
Как выяснилось позже, потери университета за военные годы были велики. Однако четкое представление об их масштабах сложилось далеко не сразу. В послевоенные годы публично высказываться об этом было небезопасно. Не случайно в издании по истории университета за 1948 г. говорилось: «Но как бы значительны ни были понесенные
1В окончательном варианте годового отчета филологического факультета данные о 35 умерших в 1941—1942 гг. преподавателях были опущены [3, л. 41, 48 об., 57, 60].
потери, несравненно большее число ослабевших и заболевших дистрофией ректорату и общественным организациям университета удалось все же вырвать из когтей смерти» [2, с. 53].
Определение количества жертв универсантов значительно осложнило «ленинградское дело» (его жертвой стал и ректор ЛГУ военного времени А. А. Вознесенский, приложивший немало сил для спасения жизней универсантов). Лишь с конца 1950-х годов в университете развернулась систематическая работа по увековечению памяти погибших в Великой Отечественной войне. На факультетах начали создаваться группы «Поиск», которые организовывали походы по местам боев, устанавливали имена погибших, собирали материалы для оформления Комнат боевой славы. У истоков этого дела стояли бывшие фронтовики, впоследствии видные ученые — профессор геологического факультета В. Ф. Барабанов, профессор биологического факультета И. Х. Блюменталь, Герой Советского Союза профессор экономического факультета И. В. Котов, профессор математико-механического факультета А. А. Никитин, заведующий кафедрой истории партии профессор П. Р. Шевердалкин, начальник военной кафедры генерал-майор И. П. Кныш. Усилиями многих подвижников в Музее истории ЛГУ был создан документальный и мемуарный фонд Великой Отечественной войны2. С 1967 г. вся работа по увековечению памяти погибших универсантов координировалась Советом ветеранов Великой Отечественной войны. В 1969 г. в вестибюле Актового зала университета состоялось торжественное открытие мемориальной доски в память о не вернувшихся с войны геологах.
К 1969 г. коллективом историков ЛГУ были подготовлены очерки по истории университета. В главах, посвященных Великой Отечественной, мы встречаем имена выпускников, студентов и преподавателей, павших на фронтах войны, погибших за линией фронта в составе партизанских формирований: В. В. Васильковский, И. Л. Фрайман, З. М. Аверина, Т. И. Раннефт, С. И. Максимов, В. И. Дорофеев [6, с. 363-366]. На страницах того же издания были отражены и другие важные сведения: «22 профессора и 76 преподавателей», а также «сотни студентов» погибли в блокированном Ленинграде [6, с. 372]. К сожалению, патетический вывод «Очерков» о том, что «их имена навсегда останутся в истории Ленинградского университета», был справедлив лишь отчасти. В действительности фамилии многих погибших, равно, как и обстоятельства их гибели (особенно это касалось студентов), еще только предстояло выяснить.
В последующие годы для решения этой задачи, а также для написания правдивой истории фронтового университета, немало усилий приложил Совет ветеранов университета. В частности, конце 1970-х годов им предпринимались попытки создания «Блокадной книги ЛГУ», опубликованной, к сожалению, лишь в 1996 г. Таким образом, к концу 1980-х годов сведения о гибели большого числа универсантов были неполны и отрывочны.
В 1990 г. вышла в свет коллективная работа, подготовленная университетскими историками «Ленинградский университет в Великой Отечественной», в приложении к которой был опубликован список студентов, аспирантов, преподавателей, сотрудников, погибших в годы войны. Этот список включал фамилии 603 универсантов [10, с. 300-324]. После появления 11 мая 1993 г. приказа ректора СПбГУ С. П. Меркурьева «О подготовке к 50-летию Дня Победы над фашистской Германией» Совет ветеранов также опубликовал имевшиеся в его распоряжении списки погибших универсантов.
2Отдельные материалы этого фонда вводились исследователями в научный оборот, часть из них опубликована универсантами военной поры.
В них вошло 556 фамилий студентов, аспирантов и преподавателей (без учета учебновспомогательного персонала университета) [11].
Тогда же была образована специальная комиссия по созданию мартиролога. Непосредственную работу по созданию Книги Памяти проводила группа, состоявшая преимущественно из преподавателей кафедры новейшей истории России исторического факультета. Возглавлял рабочую группу доктор исторических наук, профессор Г. Л. Соболев. В Книгу Памяти должны были войти все погибшие в годы Великой Отечественной войны работники университета — от академиков до вахтеров и уборщиц, а также те, кто к началу войны числился в списках студентов, аспирантов и выпускников 1941 г., призванных сразу после сдачи государственных экзаменов в Красную Армию или ушедших в Народное ополчение. В Книге Памяти упоминались все универсанты — убитые на поле боя; погибшие в блокированном Ленинграде от голода, холода, бомбежек, артиллерийских обстрелов; скончавшиеся во время эвакуации, а также вернувшиеся после нее в родной город, но не дожившие до Победы.
Членам рабочей группы предстояло не только найти документальное подтверждение гибели определенного универсанта, но и уточнить, значится ли он в документах как универсант. Главным источником документального подтверждения боевых потерь стал Центральный архив Министерства обороны (ЦАМО РФ), в котором хранятся официальные донесения воинских частей о гибели их наличного состава. К сожалению, однако, в них не были указаны место и дата гибели, а часто значилось «Пропал без вести». Лишь в ряде случаев при помощи других источников удавалось установить более или менее точные обстоятельства гибели универсантов.
Большие сложности вызвало и выяснение судьбы ополченцев, общее число которых в ЛГУ достигало 1 500 человек. Для выяснения их судьбы составителями мартиролога исследовались документы ЦАМО, материалы Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб), архива Василеостровского районного военного комиссариата, архива Санкт-Петербургского государственного университета, Музея истории СПбГУ и др.
Ценные материалы об ополченцах были получены в ходе изучения лицевых счетов добровольцев, приказов ректора ЛГУ о зачислении в Народное ополчение, Алфавитной книги погибших в Великую Отечественную войну жителей Василеостровского района, делопроизводства 276-го и 277-го Отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов, в которых воевали и погибли многие универсанты.
Установление имен погибших в осажденном Ленинграде оказалось в ряде случаев куда более трудным делом, нежели выявление имен тех, кто пал на фронтах. Дело не только в том, что зимой 1941/1942 гг. многие утратили связь с университетом, но и в том, что в послевоенные годы учетом погибших универсантов в подразделениях ЛГУ практически не занимались. Так, из 104 штатных работников Научной библиотеки ЛГУ в январе 1942 г. оставалось только 7, а в опубликованных списках погибших значились лишь 4 сотрудника [12].
Изданный в 1995 г. первый выпуск Книги Памяти включал в себя 626 очерков об универсантах, а в приложении к нему были представлены 385 фамилий тех, о ком по тем или иным причинам в тот момент времени очерки не могли быть подготовлены [13]. В том же 1995 г. филологический факультет СПбГУ опубликовал справочник, который содержал список филологов — преподавателей факультета. Более 60 человек из этого списка значились погибшими в 1941-1945 гг. [14, с. 24-133].
В 1998 г. на историческом факультете СПбГУ активизировалась работа по подготовке второго выпуска Книги Памяти. В 2000 г. издание было опубликовано [9]. Оно содер-
жит 200 биографических очерков. Таким образом, сегодня оба выпуска Книги Памяти объединяют 825 биографических очерков об универсантах3 и, кроме того, включают 242 фамилии тех универсантов, документальных подтверждений о смерти которых на сегодняшний день недостаточно для составления полноценных биографических справок.
За внешне сухими и лаконичными строками выпусков Книги Памяти читается горькая правда войны. Для внимательного читателя совершенно очевидно, что большинство ушедших на фронт — преподавателей, аспирантов, студентов — сделали это по зову сердца, добровольно. И погибшим, и всем воевавшим было что защищать, они любили Родину и верили в конечную победу над немецко-фашистскими захватчиками. В роковом 1941 г., как видно из Книги Памяти, оборвался жизненный путь большинства ушедших на фронт универсантов. В критическое для страны и Ленинграда время многие из них сознательно жертвовали собой. Даже в экстремальных условиях далеко не каждый мог принять такое решение, какое принял аспирант-физик К. Я. Каспаров, командовавший артиллерийской батареей под Гатчиной в августе 1941 г. Прикрывая отход своих товарищей, он вел огонь из дзота, а когда фашисты ворвались в дзот, погибая, взорвал его вместе с ними [13, с. 121-122]. Выпускник исторического факультета
B. В. Васильковский во время контрнаступления под Москвой в декабре 1941 г. закрыл собой амбразуру вражеского дзота и обеспечил таким образом успех атаки своего подразделения [13, с. 51].
Биографии не вернувшихся с войны студентов и аспирантов, содержащиеся в Книге Памяти, также дают реальное представление о достойной научной смене, воспитывавшейся в университете. Все они, независимо от своего социального происхождения, дворянского или рабоче-крестьянского, были увлечены избранной профессией, делали первые успехи и даже научные открытия, но их страстной мечте — реализовать после войны свои способности и стать учеными — не суждено было сбыться. Высокие нравственные качества, проявленные универсантами на фронтах Великой Отечественной войны, формировались не без влияния замечательных педагогов, выдающихся ученых. Большинство из них в силу своего возраста не могло встать в строй рядом со своими воспитанниками, но они не покинули осажденный Ленинград и отдали его защите не только все свои силы и знания, но даже жизни. Особенно большие потери, как свидетельствует Книга Памяти, университетский коллектив понес в период первой блокадной зимы. Голодная смерть, болезни и лишения вырвали из его рядов многих талантливых ученых, видных представителей различных отраслей знания. Среди них биологи — профессора А. А. Гавриленко, Н. Н. Иванов, П. П. Иванов, Д. Н. Кашкаров, А. В. Немилов, В. С. Порецкий, физиолог академик А. А. Ухтомский; географы — профессора Н. А. Буш, П. Ф. Домрачев, В. Н. Оболенский, М. Д. Семенов-Тян-Шанский; геологи — профессора А. П. Гартман, П. А. Право-славлев; историки — академик С. А. Жебелев, профессора Е. А. Кудрявцев, Н. С. Чаев,
C. Н. Чернов; химики — профессора С. А. Толкачев, Э. Х. Фрицман, Л. Э. Шарлов; филологи — академик П. К. Коковцов, профессора В. В. Гиппиус, В. А. Гофман, Г. Н. Прокофьев, К. А. Пушкаревич; известный астроном, профессор математико-механического факультета Н. В. Циммерман и др. Всего за время войны и блокады ЛГУ потерял более 30 профессоров и почти 70 доцентов (подсчитано нами по Книге Памяти).
С горечью приходится писать и о том, что в блокированном Ленинграде универсанты погибали не только от артиллерийских обстрелов и бомбежек, голода и болезней,
3По уточненным данным один очерк в первый выпуск Книги Памяти оказался включен ошибочно — сотрудник университета был репрессирован, но, к счастью, остался жив.
но и от необоснованных репрессий. В ноябре—декабре 1941 г. по сфальсифицированному делу так называемого «Союза старой русской интеллигенции» была арестована группа профессоров и преподавателей математико-механического факультета во главе с членом-корреспондентом АН СССР В. С. Игнатовским, которого объявили резидентом германской разведки и в январе 1942 г. приговорили к расстрелу. Вместе с ним был расстрелян талантливый ученый доцент Н. А. Артемьев [9, с. 15-16, 52-55]. В феврале 1942 г. был арестован и репрессирован только что назначенный деканом математикомеханического факультета профессор Н. В. Розе [13, с. 248-249], в марте 1942 г. умер от дистрофии в тюрьме НКВД доцент математико-механического факультета Б. Д. Вержбицкий, также проходивший по делу «Союза старой русской интеллигенции» [9, с. 2627].
Но и спустя 65 лет после окончания войны мы должны констатировать, что существующий список погибших универсантов далеко не полон. Так, уже после выхода в свет обоих выпусков Книги Памяти один из авторов данной статьи получил в свое распоряжение воспоминания универсанта 1930-х годов З. С. Чайкиной, учившейся в предвоенные годы на географическом факультете. Она пишет о смерти в блокированном городе своей лучшей подруги студентки геофака Валентины Петровой, прилагая при этом ее фотографию, сделанную в Ленинграде незадолго до начала войны4. Между тем фамилия В. Петровой в списках погибших универсантов не значится.
Весьма скудны наши представления и о жертвах среди студентов университета, погибших в первую блокадную зиму, в частности, в ходе вражеской бомбардировки 26 ноября 1941 г. Однако сегодня существующие в научной и мемуарной литературе сведения об этом трагическом событии могут быть уточнены с помощью архивных материалов. Так, по данным секретной разведывательной сводки начальника местной противовоздушной обороны (МПВО) Ленинграда, направленной председателю Исполкома Ленгорсовета П. С. Попкову, в этот день в 13 час. 10 мин. началось вражеское бомбометание, которое продолжалось свыше полутора часов. В результате налета фашистской авиации в городе образовалось 15 очагов поражения. Самые серьезные разрушения были на Васильевском острове, в частности, сильно пострадало одно из общежитий студентов ЛГУ, располагавшееся на 5-й линии в доме № 665.
Сведения источников о том, какое количество студентов университета и рабочих Ижорского завода с семьями, эвакуированных в Ленинград из Колпино и размещавшихся в том же здании, погибло в результате фашистской бомбежки, значительно разнятся. Из дневниковых записей студентки университета О. Н. Мельниковой явствует, что в результате бомбардировки 26 ноября 1941 г. в общежитии «погибло примерно двести человек: сто беженцев из Колпино и сто студентов» [10, с. 89]. В. А. Достойнов, эвакуированный из Колпино и оказавшийся вместе с матерью в общежитии студентов ЛГУ на 5-й линии, вспоминает: «Жили в комнате 20 человек. Общежитие было большое... В наш дом... попала бомба: 180 трупов сразу... Помню, был страшный мороз. Дом в плане буквой “П”. Бомба угодила в противоположное от нас крыло. В той части дома находилась плита (одна на всех). Там всегда человек 30 готовили себе скудную пищу. Они все погибли. Погибли и те, кто находился в подвале» [15, с. 139-140].
Первую попытку определить по документам точное количество универсантов, по-
4Из личного архива М. В. Ходякова.
5 В сводке опечатка: наиболее серьезным очагом поражения указан дом № 55 по 6-й линии Васильевского острова. Все прочие источники указывают, однако, что в этот день вражеской бомбардировке подверглось общежитие студентов ЛГУ в доме № 66 по 5-й линии Васильевского острова [3, ф. 7384, оп. 3, д. 27, л. 207].
гибших при бомбежке 26 ноября 1941 г., предпринял известный историк А. В. Карасев. Опираясь на материалы городской комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников, хранящиеся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции Ленинграда (ныне — Центральный государственный архив Санкт-Петербурга), он привел выдержку из акта комиссии за
1945 г. В ней говорилось: «От разорвавшейся бомбы полностью разрушен флигель дома, а из-под обломков извлечено 52 человека убитых и 36 человек тяжело раненых» [16, с. 151]. Правда, в архивном деле, на которое ссылается А. В. Карасев в своей книге [3, ф. 8557. оп. 6, д. 1066, л. 73], этих сведений нет. Видимо, в данном случае мы имеем дело с типографской опечаткой, поскольку указанное исследователем количество погибших в общежитии ЛГУ соответствует цифрам, приводимым в другом архивном деле [3, ф. 8557, оп. 6, д. 1067, л. 14].
Между тем данные о 52 убитых и 36 тяжело раненых, которые активно используются практически всеми авторами, обращающимися к этой теме, нельзя считать исчерпывающими. Определить не только точное количество погибших в результате бомбежки 26 ноября 1941 г., но и выявить ущерб, нанесенный общежитию ЛГУ, позволяют некогда секретные материалы из фондов МПВО Ленинграда. По данным оперативной сводки начальника МПВО Василеостровского района капитана Андреева и начальника штаба лейтенанта Жукова за 26 ноября, очаг поражения и размер разрушений оценивались следующим образом: «Квадрат 163. В.О. 5-я лин. д. 66 во дворовом флигеле общежития студентов ЛГУ. . . Упали две фугасные бомбы по 250 кг. Разрушено 4-х этажное кирпичное здание. Во втором флигеле угол стены дал трещину до основания и грозит обвалом. В остальных флигелях разбиты стекла. . . Время обнаружения 13 час. 35 мин.» [3, ф. 4886, оп. 11, д. 14, л. 160].
Тогда же группой специалистов АПУ Ленгорисполкома был составлен акт экспертизы, в котором указывались вес сброшенных фугасных бомб, время окончания бомбометания и характер разрушений. Вес бомб был оценен не в 250 кг, а в 100-150 кг. Кроме того, отмечалось, что «одна бомба попала вовнутрь флигеля, другая — вне здания в землю у наружной стены того же флигеля, где они и разорвались. На месте взрыва второй бомбы обнаружены выброшенные пласты земли, сама же воронка засыпана обломками обрушения. Взрыв произошел 26.11.41 г. в 15 часов». В акте говорилось, что к лицевому зданию дома № 66 по 5-й линии «примыкали 2 флигеля по границам участка». В результате взрыва бомб обрушилась большая часть наружной стены левого флигеля общежития, что составляло по фасаду около 25 метров. Практически все перекрытия четырехэтажного здания, включая перекрытия подвала, оказались разрушены. Крыша с толевой кровлей обрушилась полностью (см. схему) [3, ф. 4886, оп. 1, д. 26, л. 3-4об.].
Сразу после возникновения очага поражения начались работы по извлечению из-под обломков рухнувшей части здания раненых и погибших. В первый день на разборке уничтоженного флигеля было занято 10 разнообразных команд общей численностью 352 человека. Среди них—«унитарная команда» ЛГУ в количестве 30 бойцов. В течение дня 26 ноября 1941 г. всеми работами в очаге поражения руководил начальник 30-го участка МПВО Буров, а также техники Лазарев и Смирнов. Уже на исходе дня, в 23 час. 40 мин., начальником МПВО Василеостровского района капитаном Андреевым был подписан приказ, в соответствии с которым с 00 час. 27 ноября «по категориальному объекту ЛГУ» назначался новый руководитель очага поражения. Им стал заместитель ректора университета, начальник АХО А. М. Морген. Его помощником по технической части был главный инженер ЛГУ В. В. Пышненко. В их распоряжение вы-
5-я линия
Фасад здания
Места падеш
МбСх^/ ш^1иш
Схематический план поражения участка общежития студентов ЛГУ, составленный группой инженеров 28 ноября 1941 г.
делялись бойцы участковых формирований МПВО. Приказом устанавливался и срок окончания работ по объекту —1 декабря 1941 г. [3, ф. 4886, оп. 1, д. 26, л. 8].
Мысль о необходимости поименного выявления универсантов, погибших в общежитии в результате бомбежки, возникла давно. Однако по разным причинам сделать это не удалось. Известно, что в соответствии с приказом по МПВО Ленинграда от 20 октября 1941 г. в функции МПВО должен был входить учет «количества пострадавших — раненых и убитых — из населения города и списочный состав раненых и убитых из состава жилых домов, с указанием условий, при которых ранен (убит) боец или командир». Таким образом, первоначально в обязанности МПВО, а также медико-санитарной службы (МСС) поименный учет погибших из состава гражданского населения Ленинграда не входил [3, ф. 7384, оп. 3, д. 33, л. 77, 81].
2 декабря 1941 г. штабом МПВО Василеостровского района была подготовлена оперативная сводка (под грифом «совершенно секретно») о результатах артиллерийских обстрелов и воздушных налетов на Ленинград за ноябрь месяц. В ней указывались «наиболее пострадавшие объекты» — общежитие студентов ЛГУ и Трамвайное хозяйство. Среди выводов и предложений руководителей МПВО района значился следующий пункт: «МСС районов ввести учет убитых с добавлением граф: место рождения убитого, где находятся родственники, с тем, чтобы иметь возможность сообщить родственникам о смерти. Особенно это необходимо при разрушении общежитий (пример: разрушение общежития ЛГУ по 5-й линии, д. № 66)» [3, ф. 4886, оп. 11, д. 17, л. 165 об.].
Попытка обнаружения списка погибших универсантов в фондах городского и районного отделов здравоохранения, предпринятая авторами настоящей статьи, результатов не дала, как и поиск соответствующих материалов в фондах штабов МПВО. Приказы и сводки военной поры убеждают нас в том, что до начала декабря 1941 г. работа по составлению поименных списков жителей города, погибших в результате бомбежек и артобстрелов, не проводилась. В последующие месяцы блокады, особенно зимой 1941/1942 гг., выполнение такого рода работ и вовсе стало невозможным. Не случайно
в акте городской комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, составленном 2 июня 1945 г. и содержащем сведения о количестве погибших 26 ноября 1941 г. универсантов, говорится о «неизвестных гражданах», пострадавших в ходе бомбардировки [3, ф. 8557, оп. 6, д. 1067, л. 14].
Тем не менее сегодня определение общего количества погибших в тот день в общежитии ЛГУ вполне возможно. Главный источник информации по этому вопросу — все те же секретные сводки штаба МПВО Василеостровского района, позволяющие воссоздать своеобразную хронику этого трагического события. Из сводок явствует, что 26 ноября с момента начала работ на очаге поражения, т. е. с 13 час. 40 мин. и до 23 час. из-под завалов были извлечены 29 человек, из них 3 погибших и 26 раненых (16 человек тяжело). На второй день работ, 27 ноября, удалось откопать 16 погибших и 32 раненых [3, ф. 4886, оп. 11, д. 14, л. 160 об., 175]. К 30 ноября количество погибших под развалинами общежития составляло 52 человек, а раненых — 36 человек [3, ф. 4886, оп. 11, д. 15, л. 24].
В акте городской комиссии, составленном по этому поводу 17 января 1946 г. на основании заявления очевидца событий, главврача поликлиники № 3 Василеостровского района доктора М. Я. Андреева, сообщалось, что медицинская помощь была оказана 30 тяжело пострадавшим гражданам: «Все они были с раздробленными конечностями или тяжелыми ушибами тела и головы, часть извлеченных оказалась убитыми, которых было... трудно опознать из-за тяжести изуродования» [3, ф. 8557, оп. 6, д. 1068., л. 24]. Случалось, что раненых удавалось найти даже спустя несколько дней после начала работ по разбору завалов. Так, студентка Иванова, по словам доктора М. Я. Андреева, была извлечена из-под руин на третьи сутки. Через проделанное отверстие в грудах кирпича ей передавали медикаменты и пищу.
К 1 декабря 1941 г., когда расчистка завалов должна была быть закончена, общее число погибших в результате бомбежки составляло уже 62 человека [3, ф. 4886, оп. 11, д. 15, л. 43]. Однако и после этого еще в течение нескольких дней поиск людей продолжался. Наконец 4 декабря штаб МПВО Василеостровского района констатировал окончание работ в очаге поражения на 5-й линии: «Место очага для засыпки площадки передано ЛГУ, так как бывшее здание принадлежало им». Общее количество погибших, извлеченных из-под завалов за период с 26 ноября по 4 декабря, составило 69 человек [3, ф. 4886, оп. 11, д. 15, л. 80], раненых около 40 чел. Если учесть, что в конце ноября 1941 г., когда нормы выдачи продовольствия населению в очередной раз сократились и раненому человеку восстановить свое здоровье в осажденном Ленинграде было практически невозможно, станет ясно, что бомбежка 26 ноября унесла жизни около 100 человек, находившихся в общежитии ЛГУ. Среди них студентки Н. А. Балалае-ва и Д. Г. Гуревич (обе — биологический факультет), В. Г. Мехедова (экономический), Н. А. Коренькова (химический).
Неоценимую помощь в установлении факта смерти того или иного студента, аспиранта, преподавателя могут оказать свидетельства участников боев, а также очевидцев событий первой блокадной зимы. Мы и сегодня продолжали бы числить в «пропавших без вести» группу студентов-биологов, принявшую в августе 1941 г. бой с танками противника у дер. Котино, и оставшуюся там навечно, если бы единственный уцелевший участник этого боя не засвидетельствовал позднее их героическую смерть [13, с. 64-65].
Из воспоминаний А. С. Миролюбова мы узнаем об обстоятельствах гибели руководителей партизанских формирований университета — С. И. Максимова и В. И. Дорофеева [17, с. 8-18]. Из книг Н. П. Полетики, М. Б. Рабиновича, А. Н. Болдырева, Л. Л. Эльяшо-вой получаем данные о смерти в блокаду их товарищей, учеников и коллег — студентов,
аспирантов, преподавателей [18, с. 58-59, 109, 354-357; 19, с. 399; 20, с. 153, 180-181; 21, с. 47, 101, 121].
Подводя некоторые итоги, отметим, что усилиями ветеранов, общественных организаций и историков за прошедшие годы проделана значительная работа по установлению людских потерь Ленинградского университета в годы войны и блокады Ленинграда. Но документальные разыскания должны быть продолжены. Это наш долг перед универсантами, защитившими ценой своей жизни Ленинград и университет.
Литература
1. Поляков Ю. А. Основные проблемы изучения людских потерь СССР в Отечественной войне // Людские потери СССР в период Второй мировой войны: Сб. статей. СПб.: ИРИ РАН; БЛИЦ, 1995. С. 7-12.
2. Ленинградский университет за советские годы. 1917-1947: Очерки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1948.
3. Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб).
4. 275 лет. Санкт-Петербургский университет. Летопись. 1724-1999 / Г. Л. Соболев, И. Л. Тихонов, Г. А. Тишкин; под ред. Л. А. Вербицкой. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999.
5. Ежов В. А., Мавродин В. В. Ленинградский университет в годы Великой Отечественной войны. Л.: Изд-во ЛГУ, 1975.
6. История Ленинградского университета. 1819-1969. Очерки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1969. 664 с.
7. Сражались, работали, учились. Вузы Ленинграда в годы войны и блокады / Отв. ред. Б. П. Белозеров. СПб.: Б.и., 1994.
8. Университет в блокадном и осажденном Ленинграде. 1941-1944: Сб. официальных документов, писем, фотографий и другого фактического материала / Под ред. М. А. Шишкина. СПб.: Б.и., 1996.
9. Книга памяти Ленинградского — Санкт-Петербургского университета. 1941-1945. Вып. 2 / Ред. колл. Л. А. Вербицкая, В. А. Кутузов, Н. Д. Колесов и др. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000.
10. Ленинградский университет в Великой Отечественной. Очерки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.
11. Санкт-Петербургский университет. 1993. 12, 19 нояб.
12. Мальский И. Тихая война хранителей знаний // Санкт-Петербургский университет. 1992. 28 янв.
13. Книга памяти Ленинградского — Санкт-Петербургского университета. 1941-1945. Вып. 1 / Ред. колл. Л. А. Вербицкая, В. Ф. Барабанов, Г. Л. Соболев и др. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1995. 352 с.
14. Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Справочник / Отв. ред. В. Д. Андреев; сост. И. С. Лутовинова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1995.
15. Помним. Колпинская Книга Памяти / Пред. ред. колл. О. А. Черезов. СПб.: Изд-во Агат, 1995.
16. Карасев А. В. Ленинградцы в годы блокады. 1941-1943. М., 1959.
17. Миролюбов А. С. Тридцать месяцев за линией фронта. Л., 1971.
18. Болдырев А. Н. Осадная запись (Блокадный дневник). СПб.: Европейский Дом, 1998. 365 с.
19. Полетика Н.П. Виденное и пережитое (Из воспоминаний). Тель-Авив: Алия, 1982. 433 с.
20. Рабинович М. Б. Воспоминания долгой жизни. СПб.: Европейский Дом, 1996. 368 с.
21. Эльяшова Л. Л. Мой блокадный университет. СПб.: Измайловский, 2005.
