CC BY
73
УДК 94(47). 073.5
ДОРЕВОЛЮЦИОННАЯ КОНЦЕПЦИЯ П.И. ЛЯЩЕНКО ИСТОРИИ ПРЕДРЕФОРМЕННОГО ПОМЕЩИЧЬЕГО ХОЗЯЙСТВА
В РОССИИ
© 2008 Р. Л. Рянский
канд. ист. наук
Статья излагает сущность видения П.И. Лященко кризиса крепостного хозяйства перед отменой крепостного права и ее противоречивость его концепции.
Ключевые слова: помещичье хозяйство, внутренний рынок, внешний рынок, зерновое перепроизводство, пути сообщения, производительность труда
Среди русских ученых, которые до революции довольно обстоятельно исследовали состояние помещичьего хозяйства до отмены крепостного права, можно выделить Петра Ивановича Лященко, автора работ по истории российского сельского хозяйства. В дореволюционный период своей научной деятельности Лященко стоял на позициях марксизма, что прослеживается на материалах его монографии «Очерки аграрной революции России. Том I. Разложение натурального строя и условия образования сельскохозяйственного рынка» (СПб., 1908). В этой работе он представил свое видение состояния крепостного хозяйства России в конце XVIII - первой половине XIX в.
В отличие от трудов его современника П. Б. Струве, работа П. И. Лященко носит в большей степени экономический, чем исторический характер. В ней полностью отсутствует историографический обзор. Касаясь теории экономики сельского хозяйства, подчеркивая ее «необоснованность и неразработанность», он отмечает в то же время, что «не только в России, но и в Зап. Европе интерес и внимание экономической литературы к вопросам экономии сельского хозяйства нисколько не меньший, чем к вопросам экономии обрабатывающий промышленности», аргументируя это спецификой развития капитализма в сельском хозяйстве: в нем преобладает «оборотный капитал, а не постоянный, как в промышленности... в сельском хозяйстве мелкое производство отличается по некоторым специфическим особенностям... гораздо большей устойчивостью перед крупным, сравнительно с промышленностью»1.
Как и многие другие его современники (например, П. Б. Струве), Лященко полностью согласен с А. Гекстегаузеном в определении причин повышенного интереса помещичьего класса к сельскому хозяйству в начале XIX в. Однако, по его мнению, интерес русских помещиков к сельскому хозяйству в первые десятилетия XIX в. быстро прошел, оставив после себя «лишь богатое литературное наследие» (И. И. Самарин, Д. Н. Шелехов, С. И. Гагарин, А. Т. Болотов, Н. Н. Муравьев и др.). С его точки зрения, значение этой попытки заключалось в том, что «это был первый опыт русского сельскохозяйственного предпринимательства в собственном смысле этого слова, первый опыт приложения производительного капитала в земледелии. Раз дворянство стало оседать на землю, то, естественно, оно стало стремиться заменить хотя и более спокойную, но менее доходную крепостную трудовую ренту самостоятельным хозяйством. Отношение к земле и к крепостному крестьянству простого рентьера должно было замениться более сложным отношением предпринимателя»3. И этот первый этап дворянского сельскохозяйственного предпринимательства он связывает с попытками рацио-
нализации старых хозяйственных форм и отношений: во-первых, через поднятие производительности и технологической рационализацией; во-вторых, путем замены оброка барщиной с целью повышения доходности. Однако без изменения хозяйственных отношений эти попытки были обречены на провал.
Из Европы за образец для подражания русские дворяне брали техническую постановку и организационные «рациональные» планы. А русская обрабатывающая промышленность наводила на мысль об отношении к сельскому хозяйству как к рационально поставленному производству, сельскохозяйственной «фабрике». Технические новшества, заимствованные у западноевропейского сельского хозяйства, были представлены прежде всего «плодопеременением» и связанным с ним внедрением посевов сахарной свеклы. Наиболее широкое распространение эти опыты получили на юго-западе и в центре европейской части страны. Популяризацию этих новшеств автор связывает с деятельностью Московского общества сельского хозяйства и его печатным органом «Земледельческим журналом»4. Однако экономические и естественные условия России не благоприятствовали этим нововведениям, а потому подражательное увлечение ими быстро прошло и сменилось разочарованием и возвратом к зерновому производству. «Зерновое хозяйство гораздо более соответствовало низкому уровню техники, традиционным сельскохозяйственным обычаям, наконец, возможности непосредственного увеличения валового дохода путем простого расширения помещичьих запашек, чем более сложная и требующая более разработанных организационных планов плодосменная система полеводства», то есть экстенсификация производства. Этот вывод Лященко иллюстрирует расширением пашни за счет сокращения площади лугов в ряде южных и восточных губерний5.
Под реорганизацией общей экономической структуры Лященко понимает стремление помещиков расширить барщинное хозяйство, «вытесняя крестьянское производство или сокращая его до таких размеров, в каких оно являлось экономической необходимостью», то есть перевод оброчных крестьян на барщину, которое отмечают Тенго-борский и Самарин6. Этот процесс по его мнению должен был сопровождаться и усилением барщинной эксплуатации. Однако, повторяет он вслед за Вилькинсом, «для всякого опытного хозяина было ясно, что помещичье хозяйство, его производительность и доходность зависят всецело от производительности и доходности крестьянского хозяйства, а чрезмерная эксплуатация этого последнего может только привести к разорению и первое». В связи с этим вставал вопрос об усовершенствовании хозяйственной организации, «которая основывалась на производительном употреблении капитала и уравнивала земледельческое хозяйство с «фабрикой», как наиболее типичным образцом капиталистического предприятия»7. Альтернативой ему было убыточное в русских условиях (и прежде всего, в условиях крепостного права) «аглицкое фармерство» (то есть производительное употребление капитала ради коммерческой прибыли, основанное на вольнонаемном труде).
Единственной формой вложения капитала в крепостное производство было вложение в крепостных, повысить производительность которых было, по мысли автора, невозможно. Капиталовложения же были, как правило, связаны с индустриализацией сельхозпроизводства, то есть развитием винокурения, сахароварения и пр., которые «давали, действительно, возможность более широкого и производительного применения капитала, повышения производительности труда, увеличения доходности сельского хозяйства.». Теоретики же и вовсе предлагали в целях оптимизации расходов соединять сельское хозяйство с обрабатывающей промышленностью, чтобы крестьяне, занятые летом на барщине, зимой были заняты в промышленном производстве. Однако, отмечает он, у большинства помещиков не было для этого достаточных капиталов, а производительность принудительного труда на фабриках была невысока8. Поэтому ни
«плодопеременение», ни организационные планы ведения хозяйства, ни соединение земледелия с индустрией для большинства помещичьих хозяйств оказались неприемлемыми.
Особенность русской агрономической мысли заключалась в том, что почти все предложения по повышению производительности и доходности помещичьего хозяйства относились к крепостному труду как данности. Среди двух основных форм крепостнической эксплуатации Лященко отдает предпочтение оброку, который, по его мысли, более производителен лишь потому, что предоставляет большую хозяйственную инициативу крестьянину. Однако современники отмечали недостатки оброка - неисполнение оброчных повинностей и возрастание недоимок. Последние свидетельствовали о «чрезвычайно низкой производительности труда», главную причину которой Лященко связывает со всей общественно-экономической атмосферой крепостничества и с тем, что «оброк определялся в сущности совершенным и безграничным произволом поме-щика»9. Таким образом, неконтролируемый произвол и тяжесть помещичьего оброка, по его мнению, уравновешивали низкую производительность барщинного труда. В связи с этим Лященко замечает, что наиболее выгодной и потому распространенной формой эксплуатации являлось сочетание оброка и барщины, «которые хоть отчасти могли устранить или смягчить недостатки того и другого». Но даже и в этом случае «производительность крепостного труда, по общему отзыву всех современных писателей и хозяев, была чрезвычайно низка и почти совершенно не прогрессировала»10. «Невозможность повышения производительности крепостного труда как при той (оброк -Р.Р.), так и при другой (барщина - Р.Р.) системе или при их комбинациях (смешанная повинность - Р.Р.) и видоизменениях стала, однако, скоро очевидной: ликвидация крепостного хозяйства стала вместе с тем не только естественной, но и необходимой»11.
Рост потребностей мог удовлетворяться лишь путем экстенсивного расширения производства, что вело к абсолютному количественному увеличению доли помещичьего производства, а при условии обязательной реализации земледельческих продуктов -к товарному перепроизводству: «То однообразие зерновой культуры, к которой по необходимости пришло большинство помещичьих хозяйств, по крайней мере в центральных и восточных районах, особенно усилило это неблагоприятное отношение производства к рынку, привело к помещичьему «перепроизводству» и в форме настоящего, хотя и своеобразного кризиса завело крепостное хозяйство в тот тупик, из которого вывести его могла только полная ликвидация всего старого крепостного хозяйственного строя»12.
В качестве неоспоримого доказательства тезиса о «перепроизводстве» помещика-ми-предпринимателями хлеба Лященко использует расчеты статистиков и выводы о том, что «производство хлеба обогнало рынок», о чем свидетельствуют «громадные остатки непроизводительно оставляемого гнить хлеба»13. Начало земледельческого кризиса он связывает с падением хлебных цен на хлеб в первой четверти XIX в. (по причине упомянутого перепроизводства) и относительным сокращением сбыта.
При этом в условиях падения цен хлеб все же оставался слишком дорогим для малоимущих слоев народа, и такое положение вещей сложилось исключительно благодаря существованию крепостнической системы хозяйства.
По мнению Лященко, хлебные цены в первой трети XIX в. не столько имели общую тенденцию к понижению, сколько отличались крайней неравномерностью и неустойчивостью, особенно в житницах, и прежде всего в Центрально-Черноземных губер-
14
ниях, отличавшихся отдаленностью от портов и внешних рынков .
«Это непостоянство цен при часто повторявшихся крайних недостачах хлеба для внутреннего потребления казалось сельским хозяевам столь нелепым и непонятным, что они часто не могли объяснять его иначе как искусственным понижением их врага-
ми - хлеботорговцами»15. В действительности же надо было учитывать, что «в производстве собственно товарных земледельческих продуктов, т.е. в работе на рынок, не только преобладало, но являлось почти исключительным помещичье хозяйство», и это объясняет амплитуду колебаний хлебных цен. В течение первой половины XIX в. происходит расширение барской запашки (и как следствие рост барщинной повинности) с целью получения прибавочного продукта и его реализации на рынке. Лященко утверждает, что крестьянское хозяйство также отчасти работало на рынок, но крайняя эксплуатация крепостного труда отнимала у крепостного крестьянина почти весь прибавочный продукт, оставляя ему лишь крайне необходимое. Причины этого автор видит в «натуральном» строе, который был характерен для крестьянского хозяйства гораздо в большей степени, чем для помещичьего, особенно в районах, отдаленных от рынков сбыта, так как дешевизна принудительного крепостного труда позволяла перекрывать затраты на его транспортировку. В нечерноземных же промышленных районах крестьянин сам мог знать рынок и самостоятельно реализовывать продукты свого труда, выплачивая помещику оброк, что Лященко считает признаком ликвидации «вековых крепостных устоев» (в форме барщины - Р.Р.). В земледельческих же районах, где барщина представлялась единственно возможной формой эксплуатации, а рынки были далеки, производство обогнало спрос, в чем было виновато исключительно помещичье хозяйство, готовое «завоевать рынок не организованностью предложения, а массой» и «продавать хлеб по какой бы то ни было цене». Дальность пути и качество дорог не имели для помещиков значения благодаря «бесплатной» подводной повинности их крепостных. В районах же, производивших хлеб на внешний рынок, крепостной труд не мог конкурировать с вольнонаемным16.
Огромная масса внутренних хлебных перевозок осуществлялась, как уже было сказано, за счет дармового крепостного труда при выполнении очень тяжкой для крестьян подводной повинности. По расчетам Заблоцкого—Десятовского, ежегодная реальная стоимость натуральной подводной повинности (не стоившей помещикам ничего) оценивалась в 54 млн. руб. Если помещик благодаря крепостному праву обладал избыточным количеством прибавочного продукта и толковал о перепроизводстве, то крестьянин, обязанный отдавать громадную часть продуктов своего труда помещику, не мог удовлетворить свою нужду не только в деньгах, но и в продовольствии17. Таким образом, товарное перепроизводство касалось лишь помещичьего хозяйства, в то время как крепостные крестьяне не всегда за счет урожая могли покрыть собственные потребности. Кризис перепроизводства затронул исключительно хозяйство помещиков, так как хлебные цены регулировались тогда не спросом, а предложением. Помещик (которому крепостной труд ничего не стоил) мог продавать свой товар ниже издержек производства. Медленность торгового оборота, неразвитость внутренних путей сообщения и зависимость от торговцев делали хлебные цены еще более неустойчивыми, а товарное зерновое производство невыгодным.
Парадокс ведения помещиками «убыточного» зернового производства Лященко объясняет тем, что «даровой “обязательный” труд был обязателен для обеих сторон», и «ликвидация хозяйства могла последовать только с уничтожением этой “обязательности” - и во многих случаях она действительно и последовала даже раньше общей ликвидации всего крепостного хозяйства, выразившись в сокращении пред освобождением помещичьих запашек»18. Однако автор оговаривается, что «самостоятельное помещичье предпринимательство (под которым он подразумевает барщину. - Р.Р.) представлялось ко времени освобождения крестьян для многих губерний еще выгодным, почему и было весьма распространено»19.
Таким образом, П. И. Лященко в своих дореволюционных работах проводит мысль, что в первой половине XIX в. русское крепостное хозяйство находилось в со-
стоянии кризиса, что выражалось прежде всего в форме товарного перепроизводства хлеба и как следствие - в нестабильности хлебных цен, особенно в районах с традиционным преобладанием барщины. Он отказывает помещичьему хозяйству в потенциях интенсивного развития на крепостной основе, и эту тенденцию, по его мнению, могла переломить лишь отмена крепостного права и переход к вольнонаемному труду. Но русские помещики настолько сжились с крепостническими отношениями, что считали их единственно возможными, а дармовой принудительный крестьянский труд позволял не замечать убыточности барщины. И именно последнее обстоятельство могло объяснить, почему в некоторых районах барщина преобладала над оброком.
Оценивая концепцию состояния помещичьего хозяйства России перед отменой крепостного права, выработанную П.И. Лященко, отметим прежде всего необъективность и тенденциозность автора. Так, например, когда он пишет об отсутствии прогресса в производительности крепостного труда и зерновом производстве помещиков, то приводит только факты, подтверждающие этот вывод. Выводы же по некоторым важным вопросам, например о состоянии промышленного предпринимательства помещиков, Лященко обосновывает не конкретными фактами, а общими соображениями20.
Главным же изъяном концепции П. И. Лященко является ее внутренняя противоречивость С одной стороны, автор пишет об экономической неэффективности помещичьего хозяйства и низкой производительности крепостного труда, с другой - о перепроизводстве помещиками товарного хлеба. Но тогда возникает вопрос о смысле повышения производительности труда крепостных крестьян, если и при существующем ее уровне в помещичьих хозяйствах выращивалось хлеба больше, чем могло быть реализовано на рынке. В сущности, все упиралось в неразвитость инфраструктуры и узость рынка. При сложившейся тогда конъюнктуре в большинстве хлебопроизводящих районов России трудно пришлось бы хозяйствовать любому, даже самому эффективному производителю со сколь угодно высокой производительностью труда. Имеются и другие нестыковки. Так, автор как будто разделяет мнение Вилькинса о том, что производительность и доходность помещичьего хозяйства определяются всецело производительностью и доходностью крестьянского. Однако далее, предельно обобщая, он пишет о «крайней эксплуатации крепостного труда, которая отнимала у крепостного крестьянина почти весь прибавочный продукт, за исключением лишь крайне необходимого для поддержания существования этого крестьянина и его хозяйства»21. Обвинив помещичье хозяйство в перепроизводстве товарного хлеба, П.И. Лященко в главе X своей монографии приводит поразительные факты, свидетельствующие не только об отсутствии товарного, но и нехватке необходимого для продовольствия хлеба в крестьянских хозяйствах в конце XIX в. Приведем лишь один типичный пример: «В Орловском уезде, несмотря на то что производимого в крестьянском хозяйстве хлеба безусловно не может хватить на собственное продовольствие, на рынок поступает масса крестьянского хлеба. Из общего числа крестьянских дворов 84% имеют дефицит для собственного продовольствия и лишь 15% обладают действительными избытками. Крестьянин, который свез осенью свой хлеб в город, весною вновь покупает его.»22. Из этого примера сам собой напрашивается вывод, что крестьянское хозяйство даже через 30 с лишним лет так и не стало полноценной альтернативой высокотоварному помещичьему хозяйству.
Примечания
1. Лященко П.И. Очерки аграрной революции России. Том I. Разложение натурального строя и условия образования сельскохозяйственного рынка. - СПб., 1908. -С.1 - 2.
2. Там же. - С.173.
3. Там же. - С.174.
4. Там же. - С.175 - 176.
5. Там же. - С.178.
6. Там же. - С. 179.
7. Там же. - С.180.
8. Там же. - С.182 - 183.
9. Там же. - С.185 - 186.
10. Там же. - С.188.
11. Там же. - С.212.
12. Там же. - С.189.
13. Там же. - С.192, 193.
14. Там же. - С.196 - 197.
15. Там же. - С.198.
16. Там же. - С.200 - 203.
17. Там же. - С.207 - 208.
18. Там же. - С.210.
19. Там же. - С.214.
20. См. Там же. - С.183 - 184.
21. Там же. - С.180, 199.
22. См. Там же. - С.390 - 398.
