CC BY
158
В.В. Терехин
Терехин Владимир Вячеславович — докторант кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД России
E-mail: [email protected]
Допустимость доказательств на начальном этапе исторического развития советского уголовно-процессуального законодательства
В статье рассматривается процесс возникновения и развития позитивных представлений о допустимости доказательств в первых нормативных актах советской власти. Нормативно закрепленные в декретах о суде, УПК РСФСР 1922 года и УПК РСФСР 1923 года разновидности производств по уголовным делам (в народном суде, в дежурной камере народного суда и в революционном трибунале) выражали принципиально различные подходы к понятию и содержанию института допустимости доказательств.
The paper considers the process of establishment and development of positive perceptions concerning the admissibility of evidence in the first normative acts issued within Soviet system. Being secured as norms in decrees on court, RSFSR CPC of 1922, and RSFSR CPC of 1923, variations of proceedings in criminal cases (in people’s court, in people’s court duty cell, and in revolutionary tribunal) demonstrated basically different approaches to the concept and the content of the admissibility of evidence institution.
Судопроизводство (в том числе уголовное) является одним из важнейших государственных механизмов, без которого немыслимо эффективное функционирование общественных, государственных институтов и регулирование отношений в социуме. Не случайно любая смена общественно-политической формации в государстве сопровождается реформированием (заменой) важнейших институтов уголовного судопроизводства, взаимно детерминированных с вектором проводимой властью уголовной политики. Своеобразной квинтэссенцией уголовно-процессуальной формы является совокупность нормативных правил, определяющих режим законности в доказывании, как известно, составляющей основное содержание уголовного процесса. Нельзя отрицать тот факт, что любое более-менее существенное изменение процессуальной формы доказывания неизбежно отражается на институте допустимости доказательств. И наоборот: нормативное изменение правил доказывания, определяющих допустимость доказательств, корректирует форму судопроизводства по уголовным делам. Как известно, свойство допустимости доказательств обусловлено легальностью (и отчасти легитимностью) способов доказывания, источниками доказательственной информации, процессуальной формы, в которой происходит фиксация доказательств.
Действующий уголовный процесс в досудебной его части в значительной мере унаследовал черты советского судопроизводства. Используемое до настоящего времени понятие допустимости доказательств, разработанное еще в советский период развития науки уголовного процесса, очевидно, не соответствует в полной мере современному уголовному судопроизводству и вполне обоснованно подвергается критике ряда специалистов. Отсут-
ствие до настоящего времени в нормах уголовнопроцессуального закона внятной дефиниции допустимости уголовно-процессуальных доказательств создает дополнительные неудобства в деле формирования единообразной судебной практики. Доминирующее в уголовно-процессуальной научной парадигме понятие допустимости, выработанное в советский период развития уголовного процесса, не может быть вполне адекватным в судопроизводстве состязательного типа, которому соответствует судебная часть современного российского уголовного процесса. Настало ли время пересмотреть формально-юридическое понятие допустимости доказательств, ослабить запрет на использование «показаний с чужих слов (или свидетельств по слуху)», расширить возможности использования результатов оперативно-разыскной деятельности в уголовном процессе (например, качество доказательств) и т. д.? Полагаем, что удовлетворительный ответ на подобные вопросы не может быть дан без исследования генезиса советского уголовно-процессуального законодательства, на фоне которого сформировалось то понимание сущности и содержания допустимости доказательств, которое до настоящего времени признается большей частью специалистов по уголовному судопроизводству.
Ключевым моментом для понимания самой природы советского уголовного процесса и представлений о допустимости доказательств является начальный период формирования позитивного уголовно-процессуального права. Отправной точкой возникновения и дальнейшего развития советского уголовно-процессуального законодательства стал первый декрет Совета народных комиссаров (СНК) РСФСР от 24 ноября 1917 года «О суде», в котором новая власть постановила: «Упразднить доныне существующ1я общ1я судебныя
Терехин В.В. Допустимость доказательств на начальном этапе исторического развития советского уголовно-процессуального законодательства
Терехин В.В. Допустимость доказательств на начальном этапе исторического развития советского уголовно-процессуального законодательства
установления, как-то: окружные суды, судебныя палаты и правительствующм сенатъ со всеми департаментами, военные и морсюе суды всехъ наименована, а также коммерчесюе суды, заменяя все эти установлеыя судами, образуемыми на основами демократическихъ выборовъ»1. Этим же декретом ставилась задача преобразования всего порядка уголовного судопроизводства.
Весьма заметные, существенные изменения внес в порядок уголовного судопроизводства второй декрет «О суде» от 7 марта 1918 года, принятый Всероссийским центральным исполнительным комитетом (ВЦИК) в развитие и дополнение первого декрета. В статьях 8 и 14 декрета № 2 сообщалось, что судопроизводство по уголовным делам происходит по правилам судебных уставов 1864 года в той части, в которой они не отменены декретами ЦИК и СНК и не противоречат социалистическому правосознанию трудящихся классов2. При этом особо подчеркивалась полная свобода внутреннего убеждения суда, обладающего правом неприменения устарелых или буржуазных законов, но обязанного в этом случае указать мотивы такого решения в приговоре. Важнейшее значение для проверки и оценки допустимости доказательств в новом уголовном процессе, создаваемом советской властью, имела статья 14 упомянутого декрета, в которой утверждалось, что «...в отношении доказательств суд не стеснен никакими формальными соображениями и от него зависит, по обстоятельствам дела, допустить те или иные доказательства»3. В этой же статье говорилось о том, что свидетели дают показания с предварением ответственности за ложное показание; отменяется принесение присяги; отменяется тайна купеческих и прочих книг, которые по усмотрению суда могут быть приравнены к письменным доказательствам. В статье 36 декрета «О суде» № 2 особо подчеркивалось, что суду надлежит руководствоваться соображениями справедливости при разрешении дела и не ограничиваться формальными предписаниями законов4.
Следует напомнить, что по Уставу уголовного судопроизводства (УУС) 1864 года, принципиально отказавшемуся от идеи формальной оценки доказательств в пользу оценки доказательств на основе свободы внутреннего судейского убеждения, тем не менее, существовало немало формальных ограничений к использованию в судопроизводстве отдельных источников (в том числе свидетельских показаний по мотивам национальной, религиозной, сословной принадлежности). Так, в соответствии со статьями 93—96 не могли быть допущены к свидетельству, в том числе к свидетельству под присягой, в ходе производства по делам, подсудным мировым судьям:
— духовные лица (в отношении к признанию, сделанному на исповеди);
— отлученные от церкви по приговору духовного суда;
— малолетние, не достигшие 14 лет;
— лишенные всех прав состояния или всех особенных прав лично и по состоянию им присвоенных;
— евреи, принявшие христианскую веру, по делам бывших их единоверцев;
— раскольники по делам лиц, обратившихся из раскола в православие5.
Отметим, что присяга играла важнейшую роль формального условия допустимости свидетельских показаний на предварительном этапе судопроизводства. Принесение присяги происходило с участием священника. В случае отсутствия священника мировой судья имел право допросить свидетелей без присяги (отобрав подписку об обязательстве сообщить все известное «по чистой совести»), но только при условии их готовности подтвердить свои показания под присягой. Исключением из этого общего правила являлись священнослужители и монашествующие лица (только христианского вероисповедания: православные, католики, протестанты), которых приводить к присяге не требовалось. Исповедующие иные культы и члены легальных сект освобождались от присяги под обещание показать «всю правду по чистой совести»6.
Следует признать, что предоставление декретами суду полной свободы в принятии решения о допустимости таких доказательств на основе своего внутреннего убеждения в целом имело прогрессивное значение для доказывания с точки зрения обеспечения всесторонности, полноты и объективности познания обстоятельств совершенного преступления. Положение об отсутствии каких-либо формальных ограничений неоднократно подчеркивалось в различных нормативных правовых актах советской власти, регулировавших судопроизводство, например, в статье 24 положения «О Народном Суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», утвержденного декретом ВЦИК от 21 октября 1920 года7, в первых уголовно-процессуальных кодексах РСФСР и т. д. Содержание первого положения «О Народном Суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», утвержденного декретом ВЦИК от 30 ноября 1918 года, свидетельствует о том, что процедура расследования и рассмотрения уголовных дел, подсудных народным судам, была не лишена ряда важнейших демократических начал. Так, предусматривались выборность судей и народных заседателей, обязательное участие защитника (если по делу участвовал обвинитель), обязательность отводов заинтересованных участников судопроизводства, отстаивающих публичные интересы, судебный порядок задержания и заключения под стражу лиц, состязательный характер рассмотрения дела, возможность кассационного обжалования приговора до его вступления в законную силу и т. д. При этом участие защитника в процессе могло быть ограничено, если ставилась в опасность возможность установления истины по делу. Развитие судопроизводственных начал не могло не испытывать на себе влияние политических, экономических, социальных проблем, стоявших
перед советской властью. Наилучшее представление о первоочередных задачах на тот исторический период, в достижении которых уголовный процесс был призван сыграть весьма важную роль, дает первая Конституция РСФСР. В принятом на V Всероссийском съезде Советов в заседании от 10 июля 1918 года Основном законе Республики говорилось: «Основная задача рассчитанной на настоящий переходный момент Конституции Российской Социалистической Федеративной Советской Республики заключается в установлении диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти в целях полного подавления буржуазии, уничтожения эксплуатации человека человеком и водворения социализма.»8. Именно для подавления «.контрреволюционных сил и защиты завоеваний революции, а равно для борьбы с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и пр. лиц»9 и были учреждены первым декретом «О суде» рабочие и крестьянские революционные трибуналы. Предваряя дальнейшее освещение развития представлений о допустимости доказательств в советском позитивном уголовнопроцессуальном законодательстве, отметим, что именно производство по уголовным делам, подсудным военным трибуналам, существенно отличалось от норм и правил, определяющих допустимость в обычном порядке, по делам, подсудным народным судам. Фактически сложились две формы судопроизводства по уголовным делам: обычная и «трибунальная». Подтверждение этому имеется в декрете СНК РСФСР «О революционных трибуналах» от 4 мая 1918 года. В пункте 3 данного акта предписывалось «изъять из ведения Революционного Трибунала все дела общеуголовного характера и передать таковые в судебные учреждения»10. Впрочем, данное разделение не могло в полной мере обеспечить автономность этих форм судопроизводства в достаточной мере в силу исповедуемого правоприменителями революционного, социалистического правосознания, а также происходившими изменениями подследственности и подсудности. Так, тем же декретом в ведение трибуналов передавались уголовные дела о взяточничестве, о подлогах, хулиганстве, неправомерном использовании советских документов и т. д. Тем не менее, различия в установленных порядках судо производств и, соответственно, в критериях допустимости доказательств были весьма существенны.
Начало полноценному советскому кодифицированному доказательственному праву положил первый Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1922 года. В отличие от уставов уголовного судопроизводства в Кодексе доказательствам была посвящена отдельная глава. Перечень допускаемых источников доказательств исчерпывающий: показания свидетелей, заключения экспертов, вещественные доказательства, протоколы осмотров, иные письменные документы, личные объяснения обвиня-
емого. Но каких-либо формальных ограничений их допустимости Кодекс не содержал. В статье 61 особо подчеркивалось отсутствие каких-либо формальных доказательств и право суда допустить те или иные доказательства по обстоятельствам дела. Эта же норма не допускала применение в качестве доказательства присяги. Свидетельский иммунитет предусматривался статьей 65 только для двух категорий: 1) для защитника обвиняемого, но только по делу, по которому он выполняет свои обязанности; 2) для лиц, которые ввиду своих физических и психических недостатков не способны правильно воспринимать явления и события, имеющие значение по делу, и давать о них правильные показания11.
В соответствии со статьей 82 в ходе предварительного расследования обязательным было составление протоколов при проведении пяти предусмотренных законом следственных действий: допросов, обысков, выемок, осмотров и освидетельствований. В протоколах вполне допускались оговорки, исправления и даже подчистки, но при обязательном отражении их в тексте, до итогового подписания протокола участвующими лицами.
Важное представление о допустимости доказательств дают нормы, регулирующие производство дознания органами милиции и уголовного розыска, назначением которого было сохранение следов преступления и непредоставление подозреваемому возможности скрыться. Дознание могло иметь место и в случаях, когда предварительное следствие необязательно. Дознание состояло в проведении опросов подозреваемых лиц и свидетелей, проведении выемок, обысков, осмотров и освидетельствований (санкционированных прокурором или судом). Допускалось в ходе дознания и задержание (арест) подозреваемого в случаях, оговоренных законом. При этом правила проведения следственных действий и оформления протоколов были едиными и для лиц, проводивших дознание, и для следователей, ведших предварительное следствие, и на оценку допустимости доказательств не влияло, кем из уполномоченных субъектов произведено следственное действие: следователем, сотрудником милиции или уголовного розыска. Важнейшее, принципиальное значение для понимания свойства допустимости доказательств по УПК РСФСР 1922 года имела норма статьи 323, согласно которой суд основывает свой приговор исключительно на имеющихся в деле данных, рассмотренных в судебном заседании. Только оглашенные в судебном заседании доказательства имели юридическое значение. Доказательства, которые не были оглашены, не могли приниматься во внимание судом в ходе совещания и постановки приговора. Не следует отождествлять оглашение доказательств в судебном заседании с их процессуальной проверкой на основе состязательности и равноправия сторон. Традиционное для англосаксонского права правило о допустимости только показаний, проверенных в ходе перекрестного допроса в суде, не было свойственно уголовному процессу по УПК
Терехин В.В. Допустимость доказательств на начальном этапе исторического развития советского уголовно-процессуального законодательства
Терехин В.В. Допустимость доказательств на начальном этапе исторического развития советского уголовно-процессуального законодательства
РСФСР 1922 года. Но некоторый баланс прав обвиняемого и потерпевшего обеспечивался нормой статьи 117, предусматривавшей право этих участников присутствовать при осмотрах, допросах и других следственных действиях, а также задавать вопросы свидетелям и экспертам. Отказать в реализации этого права потерпевшему и обвиняемому суду, прокурору, следователю разрешалось только по основанию осложнения раскрытия истины или необходимости сохранения в тайне сведений.
В данном контексте критериями допустимости доказательств по УПК РСФСР 1922 года следует считать предусмотренные законом источники и способы собирания доказательств, а также установленная законом форма их фиксации — протоколирование в соответствии с требованиями Кодекса. Отсутствие явно выраженной связи между достоверностью доказательств и допустимостью их использования в судопроизводстве (что характерно для англосаксонского типа судопроизводства) отражало преимущественно формальноюридическое толкование условий допустимости доказательств. Это подтверждает и закрепленное в статье 359 УПК РСФСР 1922 года, в числе прочих, такое основание отмены приговора судом кассационной инстанции, как существенное нарушение форм судопроизводства. Под существенными законодатель понимал такие нарушения прав сторон, которые помешали суду всесторонне разобрать дело и повлияли на вынесение правильного приговора.
Производство по делам, находившимся в ведении трибуналов, регулировали нормы отдела 4 УПК РСФСР 1922 года. Несмотря на то, что в трибунал направлялись уголовные дела о наиболее опасных преступлениях, наличие обвинения и защиты не было обязательным условием ведения процесса. В тех же случаях, когда обвинитель присутствовал в процессе, что делало необходимым и участие защитника, у трибунала оставалось право, предусмотренное статьей 416, недопустить к участию в защите «...любое из формально правомочных на то лиц, если признает данное лицо несоответствующим для выступления по данному делу в зависимости от существа особого характера дела»12. Производство предварительного следствия, по общему правилу, являлось обязательным. Однако следователи, состоявшие при ревтрибуналах, были вправе (при ясности дела или в случае признания вины преступником) направить имеющиеся материалы в трибунал без производства расследования, либо ограничиться проведением отдельных следственных действий. В ходе подготовки к судебному заседанию, изучив материалы уголовного дела, ревтрибунал определял список лиц, подлежащих вызову в судебное заседание. Те свидетели, показания которых не вызывали сомнений в их достоверности, могли не присутствовать в судебном заседании, их показания просто оглашались. В ходе судебного следствия трибунал был вправе прервать, прекратить допрос свидетеля в любой момент, как только
сочтет установленными интересующие его обстоятельства. Например, по уголовному делу левых эсеров свидетелем обвинения являлся председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Ф.Э. Дзержинский. В процессе судебного разбирательства обвинитель Н.В. Крыленко заявил, что показания Дзержинского имеются в деле и потому подвергать его допросу нет надобности13. Также в числе полномочий трибунала было право приобщения и оглашения любых документов, ранее отсутствовавших в деле. При постановлении приговора трибунал имел законное право обосновывать свое решение любыми предметами, документами, показаниями, как озвученными в судебном заседании, так и «не прозвучавшими». Даже в тех случаях, когда в судебном разбирательстве участвовали обвинение и защита, вопрос о проведении прений между сторонами решался усмотрением трибунала, который, признав, что все обстоятельства дела установлены, вправе был отменить прения. Признав доказательства недостаточными и не видя возможностей получить недостающие в ходе судебного заседания, ревтрибунал мог возвратить уголовное дело на доследование. Наличие нарушений установленного порядка производства по делу имело место только в том случае, если нарушения были отражены в протоколе судебного заседания. Отсутствие соответствующих «отметок» в протоколе означало отсутствие нарушений. На обжалование сторонами приговора трибунала в кассационном порядке закон отводил 48 часов, при этом осужденному копия предоставлялась в течение 24 часов.
Такая конструкция судопроизводства в ревтрибунале скорее подходит под определение расправы. Очевидно, что обеспечение справедливого рассмотрения дел в трибуналах изначально не являлось задачей тех, кто разрабатывал и утверждал эти нормы. Закрепленные в них представления о допустимости совершенно не соответствуют ни нормам, регулировавшим производство в народных судах, ни нормам Устава уголовного судопроизводства 1864 года. Следует сказать, что весьма эффективно боролись с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией и иными опасными для советской власти преступлениями, осуществляя внесудебные репрессии, вплоть до применения высшей меры социальной защиты, особые коллегии местной ЧК и ВЧК.
В лучшую (от произвола) сторону положение начало изменяться уже к 1923 году, году вступления в действие нового Уголовно-процессуального кодекса. УПК РСФСР 1923 года также декларировал право суда не ограничиваться формальными доказательствами и решать по обстоятельствам дела, допускать ли те или иные доказательства. Подтверждался запрет на использование присяги в качестве доказательства, назывались те же, что в предыдущем Кодексе, источники доказательств и т. п.14 В целом был сохранен прежний «обычный» процессуальный порядок судопроизводства, но имелись и достаточно важные новшества. Напри-
мер, производство по несложным, невысокой степени общественной опасности уголовным делам осуществлялось в дежурных камерах народного суда. При этом в дежурные камеры направлялись все дела о задержанных (обвиняемых), которые, по мнению органов, осуществивших задержание, не требуют какого-либо расследования ввиду ясности дела или признания вины обвиняемым. Одновременно с делом в дежурную камеру доставлялись сам обвиняемый, свидетели, вещественные доказательства по делу15. Такой упрощенный вариант судопроизводства, весьма близкий к американской разновидности производства по делам о преступлениях невысокой степени общественной опасности, обусловливал высокий уровень свободы оценки доказательств на основе внутреннего убеждения.
Одной из причин подвижек в нормативном регулировании уголовно-процессуального доказывания явилась Генуэзская конференция. Так назывался Международный форум по экономическим и финансовым вопросам, состоявшийся в Генуе (Италия) 10 апреля — 19 мая 1922 года при участии представителей 29 государств и 5 британских доминионов. Участие в форуме было жизненно необходимым для Советской России, пребывавшей на тот момент фактически в международной изоляции. Среди условий участия России в конференции, которые выдвинули страны Запада, упоминалась модернизация судопроизводства, явно несоответствующего западным стандартам и не позволявшего обеспечивать защиту прав физических лиц, организаций, учреждений, в том числе зарубежных.
Характерным признаком обновления уголовно-процессуального законодательства стало и постепенное сворачивание внесудебных репрессий, прекращение деятельности ВЧК, отказ от политики военного коммунизма и разворачивание новой экономической политики (НЭП). Однако негативные черты «особого» судопроизводства в революционных трибуналах, деформировавшие представления о допустимости доказательств, надолго сохранились и в позитивном праве, и в практике уголовного судопроизводства. Очевидно, желанием преодолеть эти негативные последствия и объясняется
дальнейшее последовательное усложнение процессуальной формы доказывания и, соответственно, увеличение формально-юридических требований к допустимости доказательств в советском уголовном судопроизводстве.
Примечания
1. О суде: декрет Совета народных комиссаров РСФСР от 22 ноября 1917 года. URL: http://www.law.edu.ru/norm/ norm.asp?normID=1119194
2. О суде: декрет ВЦИК от 7 марта 191В года № 2. URL: http://base.consultant.ru/ cons/cgi/online. cgi? req=card;pa ge=splus;ts=8019536A31FEFA72DB630A32A2C3D900
3. Там же.
4. См. там же.
5. Устав уголовного судопроизводства от 20 ноября 1В64 года. URL: http://constitution.garant.ru/ history/ act1600-191 В/3137/
6. Там же.
7. URL: http://base.consultant.ru/cons/cgi/online.
cgi?req=doc; base=ESU;n=18782
В. Конституция (Основной закон) РСФСР от 10 июля 191В года. URL: http://www.hist.msu.ru /ER ^text/cns^^. htm#1
9. О суде: декрет СНК РСФСР от 24 ноября 1917 года. URL: http://base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi? req=doc; base=ESU;n=4029
10. Декрет о революционных трибуналах от 4 мая 191В года. URL: http://rusarchives.ru/statehood/0B-21-dekret-revtribunal-1918.shtml
11. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. Принят Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом Советов 25 мая 1922 года. URL: http://constitutions.ru/ archives/5339
12. Там же.
13. См.: Кутафин O.E. Судебная власть в России: история, документы: в 6 т. М., 2003. Т. 5: Советское государство. С. 130.
14. УПК РСФСР 1923 года. URL: http://www.law.edu.ru/ book/book.asp?bookID=26358
15. См.: Якушева T.В. Дифференциация судопроизводства по первым советским кодексам (УПК РСФСР 1922, 1923 гг.). URL: http://aeli.altai.ru/nauka/sbornik/2010/ st21.htm
Терехин В.В. Допустимость доказательств на начальном этапе исторического развития советского уголовно-процессуального законодательства
