CC BY
40
УДК 168.5 Федулов Игорь Николаевич
кандидат философских наук, доцент, докторант кафедры философии Волгоградского государственного университета тел.: (8442) 40-55-22
ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТЬ ПОНИМАНИЯ И МЫШЛЕНИЯ В КОНТЕКСТЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТНОГО ПОДХОДА К ПРОБЛЕМАМ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
Fedulov Igor Nikolaevich
Candidate of Philosophy, associate professor, post-doctoral researcher of the chair of philosophy, Volgograd State University tel.: (8442) 40-55-22
COMPLEMENTARITY OF UNDERSTANDING AND THINKING IN THE CONTEXT OF ACTION APPROACH TO THE PROBLEMS OF THEORETICAL KNOWLEDGE
Аннотация:
В статье с позиций деятельностного подхода анализируется аспект взаимосвязи понимания и мышления, играющий ведущую роль в теоретическом познании. Внимание автора сосредоточено на процессе рекреации идеального образа реальности в сознании исследователя. Автором показано, что в ходе данного процесса мышление и понимание выступают как составляющие акта коммуникации сознания и реальности, являясь комплиментарными и взаимообуславливающими по отношению друг к другу.
Ключевые слова:
деятельность, деятельностный подход, понимание, мышление, теоретическое познание, дополнительность, реальность, сознание.
The summary:
The aspect of interdependence of understanding and thinking is analyzed in the article in the relevance to action approach. The problem plays the leading role in the theory of knowledge. The author concentrates his attention on the recreation of ideal way of reality in the researcher's consciousness. The author points out that in the process the thinking and understanding become the components of the act of communication of consciousness and reality, being complementary and interdependent to each other.
Keywords:
activity, action approach, understanding, thinking, theory of knowledge, complementarity, reality, consciousness.
Современная цивилизация, ее настоящее и будущее неразрывно связаны с наукой и всецело опираются на ее достижения, основанные на систематических теоретических исследованиях. Интенсивное развитие теоретического познания, постоянно расширяющего горизонты познавательного и практического освоения мира человеком, является неотъемлемой чертой современной науки, специфической для ее современного этапа. Как справедливо отмечает В.С. Степин, как и сама наука, теоретическое знание является культурно-историческим феноменом, возникшим в контексте исторического развития цивилизации и культуры, на определенных стадиях этого развития породивших теоретическую науку и ценность научной рациональности [1, с. 13]. Поэтому неудивительно, что для современной философии науки характерны представления о весьма сложной структуре теоретического знания, отражающие сложное внутреннее «устройство» современной науки, далекие от отождествления теории исключительно с выводимым по правилам логики знании, характерное для первой половины прошлого столетия. Исследование теоретического знания в динамике практически сразу же выявляет недостаточность и ущербность такого подхода. Более того, сама эта динамика возможна лишь как следствие существования противоречий, которые необходимо разрешать, и их наличие никак не «стыкуется» с формальной непротиворечивостью, свойственной истинному с точки зрения логики теоретическому знанию. Объяснение феномена динамики теоретического знания возможно только с выходом за рамки формально-логического способа его описания, и с выходом за них обнаруживается «неформализуемый остаток», не сводящийся к выводному знанию.
Однако ответить на главный вопрос - почему теоретическое знание именно таково, каково оно есть, почему в далеких друг от друга естественных и гуманитарных науках при всей их непохожести друг на друга у теорий прослеживается общее в структуре [2] - на наш взгляд, невозможно, не выходя за пределы собственно исследования теории. Поскольку теоретическое знание - результат мыслительной деятельности, то изучение закономерностей его структуры и генезиса неизбежно приведет нас к необходимости исследовать структуру человеческого мышления. То немногое, что о нем действительно известно, позволяет утверждать его сложность и многосторонность. По образному выражению Г.П. Щедровицкого, мышление - системный предмет в подлинном смысле этого слова [3]. Поэтому логично предположить, что системная природа продуктов когнитивной деятельности - следствие системного характера человеческого мышления.
Несмотря на то, что при изучении природы и общества к получаемому знанию предъявляются общие для всех наук требования объективности, достоверности, системности и воспроизводимости результатов, естественные и гуманитарные науки все еще традиционно считаются методологически «разнородным материалом». Еще можно встретить убеждение, что естествознание занимается объяснением природы, а обществознание - пониманием явлений общества и культуры, что в естественных науках нет места единичному и индивидуальному, а в гуманитарных - всеобщему.
При ближайшем рассмотрении проблема сводится к традиционному представлению когнитивных процессов, ответственных за процедуры объяснения и понимания (интерпретации) субъектом как диаметрально противоположных. Еще у Гегеля понимание рассматривалось как процедура, общая для всех наук, характеризующая теоретико-категориальный синтез внутри научного знания. Однако к концу XIX в. понимание все более и более связывается с актами духа, духовной деятельностью самосознания, осуществляющейся в языке и благодаря языку, в психических процессах и в речи, которые становятся предметом специального изучения. Именно этот сдвиг в его интерпретации и привел к кардинальному размежеванию методов
понимания, присущих гуманитарно-историческому знанию, и методов объяснения, свойственных естественным наукам. Понимание отныне нацелено лишь на акт коммуникации субъектов, осуществляемый посредством языка и речи. Мыслящий и понимающий субъекты разделены пространством и временем и тем самым противопоставлены друг другу. Для осуществления акта коммуникации необходимо «опосредующее звено», продукт синтеза материального и идеального, носителя и смысла. Это звено - речь (или текст) и задача понимания как когнитивной процедуры - восприятие смысла речи (текста), адекватное вложенному в нее мыслящим субъектом. Таким образом, мышление в акте коммуникации выступает как операциональнообъектное выделение или созидание содержания и выражение (или фиксация) его в одновременно и параллельно создаваемой знаковой форме. Как справедливо указывает Г.П. Щедровицкий, смысл можно рассматривать в качестве «побочного продукта» процесса мышления: он представляет собой связку из многих сопоставлений и соотнесений объектных и операциональных элементов ситуации друг с другом и с элементами текста, «которую мы можем представить в виде статической структуры из отношений и связей между всеми этими элементами; связь между плоскостями содержания и знаковой формы, возникающая благодаря структуре смысла, рассматривается как объективное, или экстериоризованное, знание» [4, с. 482]. Смысловая организация знаковой формы текста подлежит интерпретации, осуществляющейся в ходе соотнесения элементов текста с объектно-операциональными элементами ситуации. Роль понимания, таким образом, заключается в восстановлении структуры смысла, заложенной в текст процессом мышления, и структурировании плоскости содержания соответственно смысловой структуре текста.
Очевидно, что объяснение законов природы выпадает из контекста коммуникации: наличествует понимающий субъект, однако отсутствует субъект мыслящий, созидающий смысл. Как для рационалистов XVII—XVIII столетий, так и для позитивистов XIX в., природа неодушевленна, она не обладает свободой воли, необходимой для творения смысла, она всего лишь объект приложения познающих и преобразующих ее усилий. «Кроме людей мы не знаем в природе ничего, что можно было бы соединить с собою узами дружбы или какого-нибудь общения, - писал в свое время Б. Спиноза. - А потому соображения нашей пользы не требуют сохранения того, что существует в природе, кроме людей, но учит нас сохранять, разрушать или употреблять это на что нам нужно, сообразно с различной пользой, которую можно отсюда извлечь» [5, с. 38]. Таким образом, между (понимающим) субъектом и природой акт коммуникации невозможен, следовательно, объяснение ее законов и понимание смысла текста - разные, и даже в чем-то противоположные когнитивные процедуры.
Тем не менее, внимательное рассмотрение и критический анализ тех допущений, которые были сделаны при введении определений мышления и понимания, позволяет найти единую основу непротиворечивого описания объясняющих и понимающих процедур. Дело в том, что их противопоставление является следствием предположения о том, что мышление впервые создает содержание, работая только с объектами, а понимание лишь восстанавливает созданное раньше содержание, работая только с текстом. Но это предположение представляется слишком сильным упрощением, игнорирующим реальные механизмы и материал мышления и понимания. Реальный мыслительный процесс, связанный с восстановлением содержания текста и заложенного в него смысла, практически никогда не приводит к тождественному воспроизведению авторского замысла. Поэтому можно предположить, что понимающий субъект воссоздает замысел в своем сознании, выполняя особую работу по преобразованию содержания. Тем самым с точки зрения сделанных выше определений, в процессе понимания он выполняет действия, характерные для мышления. В зависимости от принятого modus operandi понимание способно выявить в одном и том же тексте разные смыслы и соответственно этому выстраивает разные смысловые структуры содержания.
Понимание, таким образом, оказывается вовлечено в значительно более широкий контекст, нежели тот, который задается непосредственно текстом, и для дальнейшего продвижения важно правильно определить природу этого нового контекста. Г.П. Щедровицкий был одним из первых, кто смог поставить и решить данную задачу, «погрузив» процессы мышления и понимания в контекст «воспроизводства деятельности». Ключевым звеном когнитивной деятельности субъекта в данном подходе, получившем в философско-методологической литературе название «деятельностного», является процедура, «извлекающая» структуру содержания из объекта и операций практической деятельности. Коммуникативная трактовка мышления и понимания при таком подходе представляется неоправданно узкой. Переход к анализу связей понимания с деятельностью и механизмов, реализующих процесс понимания, убеждает, что в большинстве случаев понимание неотделимо от мышления и что мышление выступает как процесс, включенный в понимание и подчиненный его общей структуре. Отсюда следует, что понимание осуществляется через посредство мышления. Но тот же вывод можно сделать и в отношении самого мышления, которое никогда не существует как оперирование с чистыми объектами, заданными вне знаний, фиксирующих их свойства, и знаков, замещающих сами эти объекты, а является всегда оперированием внутри определенных «предметов мышления» и с «предметами», а следовательно, включает понимание в свою систему и структуру. Можно констатировать, что мышление осуществляется, среди прочего, в том числе и через посредство понимания.
Представление мышления и понимания в качестве взаимно ассимилирующих друг друга систем явилось, на наш взгляд, важнейшим научным достижением школы Г.П. Щедровицкого. Мы склонны полагать, что способность субъекта извлекать структуру содержания из объекта и «заново творить» смысл, а также единство целей, стоящих перед естественнонаучным и гуманитарным познанием, делает гносеологически несущественным различие между явлениями никем не сотворенной Природы и созданным разумной волей текстом. Открываемые в процессе научного познания законы природы и смыслы текста являются всего лишь отражением уровня понимания объекта познания на данной стадии развития науки. Эти стадии могут как количественно, так и качественно различаться между собой, но в сравнением с бесконечной сложностью и неисчерпаемостью как Природы, так и сознания все они представляются рав-
ными и качественно однородными. Таким образом, можно констатировать, что «в структуре целеполага-ния активная природа деятельности и обеспечивает единство объективного и субъективного» [6, с. 248].
Деятельностный подход к проблемам познания в сочетании с системными представлениями о структуре научной теории позволяет далеко продвинуться в решении задачи поиска «структурных инвариантов», общих как для естественнонаучных, так и для социально-гуманитарных теорий, а также способствовать решению не только когнитивных, но и сложных образовательных задач [7]. Цели, которые ставит перед собой субъект, познавая как природу, так и общество, привносят в структуру теоретического знания аксиологическое содержание [8]. Именно оно и выступает, как это ни парадоксально, тем самым общим основанием, сближающим естественнонаучное и социально-гуманитарное познание. Однако для этого аксиологическое содержание требуется интерпретировать более широко, чем это делается в подавляющем большинстве методологических работ. Мы полагаем, что следует учитывать не только рациональную «составляющую» аксиологического содержания теории, включающую в себя когнитивные и эпистемологические ценности, поскольку оно ими не исчерпывается. Такой подход позволяет также учесть и подчас не осознаваемые, иррациональные по своей природе мотивы деятельности [9]. Для этого сам феномен деятельности нуждается в более глубоком осмыслении. Ее следует понимать не просто как эмпирически очевидную активность субъекта, а как особым образом расчлененную реальность, обладающую сложной структурой и динамикой, в которой понимание и мышления дополняют и обуславливают друг друга. По нашему глубокому убеждению, только так можно эксплицировать зависимость познания от его наличных форм (представленных, в том числе, и теоретическим знанием), а не только от природы изучаемого объекта.
Ссылки и примечания:
References (transliterated):
1. Степин В.С. Теоретическое знание. Структура и историческая эволюция. М, 2000.
2. Юревич А.В. Структура теорий в социогуманитарных науках // Наука глазами гуманитария. М., 2005. С. 202-228.
3. Щедровицкий П.Г. Исторические и логические заметки к программе содержательно-генетической логики и СМД-методологии (Материалы I Методологического конгресса (2021.03.1994 г.). URL: http://www.fondgp.ru/lib/collections/archive/ s1994/1d/utro/1 (дата обращения 1.08.2001).
4. Щедровицкий Г.П. Заметки к определению понятий «мышление» и «понимание» // Избранные труды. М., 1995.
5. Косарева Л.М. Социокультурный генезис науки Нового времени. М., 1989.
6. Юдин Э.Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1997.
7. Худобина О.Ф. Билингвальное образование как междисциплинарный феномен // Известия Волгоградского государственного технического университета. 2005. № 4 (13). С.161-163.
8. Как отмечает Э.Г. Юдин: «Анализ диалектики структуры деятельности показывает, что если ее основанием является сознательно формулируемая цель, то основание самой цели лежит вне деятельности, в сфере идеалов и ценностей человека» [6, с. 265].
9. Федулов И.Н. Аксиологическое измерение естественнонаучной теории // Европейский журнал социальных наук (ESSJ), Рига; М., 2011. № 9. С. 15-23.
1. Stepin V.S. Teoreticheskoe znanie. Struktura i istoricheskaya evolyutsiya. M, 2000.
2. Yurevich A.V. Struktura teoriy v sotsiogumanitarnykh naukakh // Nauka glazami gumanitariya. M., 2005. P. 202-228.
3. Shchedrovitskiy P.G. Istoricheskie i logicheskie zametki k programme soderzhatel'no-geneticheskoy logiki i SMD-metodologii (Materialy I Metodologicheskogo kongressa (20-21.03.1994 g.). URL: http://www.fondgp.ru/lib/collections/archive/ s1994/1d/utro/1 (date of access 1.08.2001).
4. Shchedrovitskiy G.P. Zametki k opredeleniyu ponyatiy “mysh-lenie” i “ponimanie” // Izbrannye trudy. M., 1995.
5. Kosareva L.M. Sotsiokul'turniy genezis nauki Novogo vremeni. M., 1989.
6. Yudin E.G. Metodologiya nauki. Sistemnost'. Deyatel'nost'. M., 1997.
7. Khudobina O.F. Bilingval'noe obrazovanie kak mezhdistsipli-narniy fenomen // Izvestiya Volgogradskogo gosudarstven-nogo tekhnicheskogo universiteta. 2005. No. 4 (13). P.161-163.
8. As E.G. Yudin notes, “The analysis of the dialectic of structure shows that, if its base is consciously formulated purpose, the base is outside the very purpose of the activities in the field of human ideals and values” [6, 265].
9. Fedulov I.N. Aksiologicheskoe izmerenie estestvennonauch-noy teorii // Evropeyskiy zhurnal sotsial'nykh nauk (ESSJ), Riga; M., 2011. No. 9. P. 15-23.
