CC BY
4Долгожданный союз
В преддверии выхода первого номера «Журнала Российского национального комитета по истории и философии науки и техники» главный научный сотрудник ИИЕТ РАН, доктор философских наук Наталия Ивановна Кузнецова побеседовала с академиком РАН Владиславом Александровичем Лекторским на животрепещущую тему союза истории науки и философии науки.
Н.И. Кузнецова: Владислав Александрович, на базе Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова учрежден новый академический журнал. Называется он длинно, но точно выражает суть содержания материалов, которые будут публиковаться: «Журнал Российского Национального Комитета по истории и философии науки и техники». Хотели бы обсудить с Вами необходимость и желательность появления этой новой институции и его перспективы.
Академик РАН В.А. Лекторский и г.н.с. ИИЕТ РАН Н.И. Кузнецова на Пленарном заседании Международной конференции «Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху».
20 июня 2023 г.
Источник: официальный сайт Института философии РАН
Вспомним поначалу историко-культурный и социальный контекст, в котором появился призыв к заключению союза двух дисциплин- истории науки и философии науки. Дело обстояло так. Высокий профессионализм наших историко-научных исследований был признан еще в 1956 году. Прямо на Международном конгрессе, который тогда проходил за рубежом, было принято решение о включении советского сообщества историков
науки и техники в Международный Союз истории и философии науки. Это замечательно: ведь уже начиналась эпоха «холодной войны»! Тем не менее, в СССР учреждается Советское Национальное Объединение истории и философии естествознания и техники. Однако, что надо отметить, в его рамках в конечном счете было открыто два независимых Отделения: 1) Отделение истории естествознания и техники; 2) Отделение логики, методологии и философии науки (это уже 1969 год). Насколько можно судить по прошествии десятилетий, несмотря на поставленную в Положении о Советском Национальном Объединении, задачу о «координации ведущихся исследований», два Отделения даже не пытались установить прочные контакты между участниками и вели работу совершенно независимо друг от друга: философам - философская тематика, а историкам - историческая.
В связи с этим возникает такой вопрос: термин «философия науки» не соответствовал привычной нам терминологии. Советские философы занимались теорией познания, философской гносеологией. Как воспринимался термин «философия науки» в философской среде тех времен? Ведь против такого словоупотребления было высказано немало критических упреков.
В.А. Лекторский: Действительно термин этот был в советские годы под подозрением. Более того, если взять какие-то старые справочные издания по философии, - например, философские словари в 60-е годы -там могло быть написано: «Философия науки - раздел буржуазной философии». Вот так просто и ясно! Хотя реально-то этими вещами у нас занимались и даже неплохо занимались. В Институте философии действовал большой и очень сильный сектор «Философские проблемы естествознания», который возглавлял Иван Васильевич Кузнецов. Это был очень сильный сектор, куда входили физики, позднее биологи. В секторе теории
познания также обсуждались отдельные вопросы, связанные с тематикой философии науки - например, проблемы научного объяснения, структуры теории, соотношения теоретического и эмпирического и т.п. (В.С. Швырёв, Е.П. Никитин, Б.С. Дынин и др.). Иначе говоря, тематика разрабатывалась, но сам термин «философия науки» был признан «нехорошим», «не нашим». Однако в каких-то вещах мы делали даже то, что на Западе не делалось. При этом работы по такой тематике были практически не затронуты идеологией. Поэтому в этих областях у нас установились прекрасные контакты, отличные отношения с зарубежными коллегами, мы участвовали в Между -народных конгрессах и симпозиумах. Они нас признавали, мы - их, понимали друг друга. В те времена это был очень хороший,
очень важный способ взаимодействия с мировой философией в общем смысле слова. И такая совместная работа была очень продуктивной.
Н.И. Кузнецова: Вероятно, это происходило потому, что люди, которые разрабатывали такие проблемы, связанные с осмыслением феномена науки, работали в режиме «свободного мышления». Но как могло происходить и происходило ли сближение сообществ историков науки и философов науки? Когда вообще в сообществе, которое разрабатывало философские проблемы естествознания или теории познания, появилась и была осознана необходимость в сближении с сообществом историков науки и техники? Когда, с Вашей точки зрения, все-таки был заключен этот брак (союз) не на бумаге, а в реальности?
В.А. Лекторский: Думаю, необходимость такого сближения было заложена в самой традиции изучения истории науки и техники. Насколько я помню, у нас в России всё начиналось с Комиссии по истории знания, созданной В.И. Вернадским. Это уже многое значит, ведь Вернадский, несомненно, - и потрясающий естествоиспытатель (натуралист, как он выражался), и философ, и сам много занимался историей естествознания. Я не знаю в подробностях трагическую историю создания и гибели Института истории науки и техники (ИИНТ), который возглавил Н.И. Бухарин, но помню, что Институт истории естествознания и техники в таком примерно виде, как он существует сейчас, возник вскоре после Отечественной войны.
Н.И. Кузнецова: Да, после слияния Института истории естествознания (ИИЕ) с Комиссией по изучению истории техники (КИТ), в 1953 году.
В.А. Лекторский: Насколько я помню, коллектив ИИЕТа к философии имел самое отдаленное отношение; там трудились историки науки и техники, которые, по сути дела, в своей работе философии сторонились и к ней не обращались. Возможно, даже по идеологическим причинам. А вот философы постоянно обращались к истории науки. Например, Иван Васильевич Кузнецов - его классическая работа по анализу принципа соответствия в физике рассматривала большой историко-научный материал. Напомню также, что он вообще был активным, работающим историком науки: одно время был ученым секретарем серии «Классики науки», стал инициатором и издателем двухтомника (потом вышли и четыре тома) «Люди русской науки» (биографические очерки отечественных ученых, включая видных представителей технических наук). Очевидно, что академик Бонифатий Михайлович Кедров был историк и философ науки одновременно. Его общие разработки всегда были связаны с анализом истории науки. Например, он рассматривал историю создания Менделеевым Периодической системы. Кедров работал в архивах, изучал всевозможные документы, а потом на основании этих дан -ных делал какие-то обобщающие выводы: об основных этапах научного открытия, о классификации наук и т.п. Кстати, в ИИЕТ была подготовлена и опубликована такая книга, как «Анализ развивающегося понятия» (А.С. Ар-сеньев, В.С. Библер, Б.М. Кедров), где рассматривалось на базе диалектической логики историческое изменение понятия механического движения. Это тоже пример философского рассмотрения события истории науки. Таким образом, работы, сочетающие философские разработки с
ДИАЛЕКТИКА-ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
\Х 1а' V >А О ТЭТ / Т1>
РАЗВМВуМ^ШО.-Л ОСИ ПОНЯТАЯ
Обложка книги и титульный лист книги А.С. Арсеньева, В.С. Библера, Б.М. Кедрова «Анализ развивающегося понятия»
1967 г.
историко-научным изучением, всегда велись, хотя, быть может, не в таких масштабах, как хотелось. И это только очевидные примеры.
При этом для историков науки и техники советского периода, как я понимаю, стояла «актуальная задача»: установить и доказать приоритет отечественных ученых, их открытий. Надо было, во что бы то ни стало показать приоритет российской науки перед всеми другими. Идеологический заказ такого рода был очевиден. Что касается философов, работавших в Институте философии, то они должны были в свою очередь подтвердить на материалах истории естествознания и техники плодотворность и эвристич-ность идей марксистско-ленинской философии. Тем не менее, даже в таких идеологических рамках люди делали интересные разработки. Когда ситуация стала более свободной, уже в послесталинские годы, то сама мысль о соединении философского анализа науки с историко-научным материалом становилась все более и более естественной.
Допустим, мы хотим понять, что такое наука. Это очень важно. Но не будем же мы всё из головы выдумывать, нужны факты, на которые в своих размышлениях можно опираться. Где же найти такие факты? Это история науки. Наука исторически менялась: следовательно, изучая историю, можно понять, что такое реальная наука, как она работает. Ведь понять необходимо реальную науку, а не наши умозаключения о ней. Поэтому в Институте философии подобные работы велись - я уже упомянул Ивана Васильевича Кузнецова, Бонифатия Михайловича Кедрова, можно
Основоположники разработки философских проблем естествознания в СССР (слева направо): Николай Федорович Овчинников, Иван Васильевич Кузнецов, Бонифатий Михайлович Кедров, Михаил Эразмович Омельяновский.
Середина 1950-х гг.
Источник: Семейный архив Н.И. Кузнецовой
вспомнить Николая Федоровича Овчинникова, Игоря Алексеевича Акчу-рина... у них всех было базовое естественнонаучное образование, а потом они занялись философским анализом науки. Для работы в области философии естествознания зачислялись в первую очередь люди с хорошим естественнонаучным образованием. Это был важный «background». У таких аспирантов был приоритет.
Потом - уже выходя за рамки нашей страны - надо отметить, что за рубежом появился термин «философия науки», появились специалисты в этой области. Это происходило постепенно, но это было неизбежно. С моей точки зрения, сама история философии демонстрировала, что философия с момента своего возникновения тесно контактировала с научным познанием. Уже в Античности философы не могли не интересоваться наукой: уже была развита математика, механика, астрономия... Просто нельзя понять, что Платон имел в виду, когда говорил в своем философском учении об «эйдосах», если не знать античной математики. Известно, что в его Академии висела над входом надпись: «Негеометр да не войдет».
В замечательной, интереснейшей работе Пиамы Павловны Гайденко «Эволюция понятия науки » показано, что существовало две программы развития науки - программа Платона и программа Аристотеля. С моей точки зрения, раз имелись конкурирующие программы, следовательно, можно говорить о философии науки. Наука Нового Времени пыталась
синтезировать эти программы и породила идею экспериментального естествознания. Была предложена новая картина мира. А дальше, как известно, философы того времени сами вели научные исследования: Декарт-крупнейший математик, развивал и учение о рефлексах, рассуждал о метеорологии и метеоритах... Лейбниц, помимо своей философской монадологии, создал, наряду с Ньютоном, дифференциальное исчисление. Примеров таких множество: Даламбер, Дидро и т.д. Как известно, Кант совершил так называемую «коперниканскую революцию» в философии, поставив следующие вопросы: «Как возможна чистая математика? Как возможно чистое естествознание? Как возможна метафизика?» Изучение науки всегда было в центре философских интересов и всегда давало толчок к развитию самой философии.
Позднее уже в XIX веке целая плеяда авторитетных ученых решили сами заняться осмыслением науки, то есть своей собственной работы. К таким людям принадлежал и великий физик Эрнст Мах. Он был и физик, и психолог, и психофизиолог. Он строит общую теорию познания, опираясь на работы в области физиологии и психофизиологии, его главная философская работа называется «Анализ ощущений». Он пытается показать, что с его точки зрения в науке хорошо и что в ней плохо. Он считал, что в науке встречаются всякого рода «метафизические наслоения», от которых надо избавляться. Иначе говоря, его концепция научного познания глубоко связана с общей теоретико-познавательной концепцией. Так возникает философия науки как особая область исследований. Кстати, сам термин «философия науки» изобретен во второй половине XIX века в работе Евгения Дюринга, профессора механики в Берлинском университете, - того самого Дюринга, против которого выступает Энгельс со знаменитой своей работой «Анти-Дюринг». Эта примечательная терминологическая новация, как теперь установлено, появилась в работе Дюринга 1878 года «Логика и философия науки».
Но окончательно узаконен этот термин, как мне кажется, у логических позитивистов, в работах участников Венского кружка. Интересно отметить, что для логических позитивистов философия науки - отнюдь не то же самое, что гносеология, философская теория познания. И уж тем более речь не идет об анализе истории науки! Задача у них другая: подвергнуть язык науки логическому анализу и очистить его от всех «метафизических налётов». В этом и состоит главная задача философии науки. У них другие проблемы: показать, что осмысленно, а что нет, что верифицируемо, а что не подвержено верификации и т.п. Но возникают важнейшие вопросы - как устроена теория? Как работают эмпирические утверждения? Было показано, как строится так называемая гипотетико-дедуктивная система в науке, которая фиксирует обоснованное, достоверное знание. Никогда они не занимались историей науки, не использовали в своей аргументации историко-научных сведений, да это и невозможно, если ты занимаешься анализом языка науки. Что касается теории познания - так этим занимаются, с их точки зрения, психологи. Психологи изучают
восприятие, представление, воображение, мышление... - то, как эти способности действуют в психологии научного творчества. Сферы философии науки и истории науки были строго разделены. Такой философ этого направления, как Ганс Рейхенбах, считал, что существуют «логика открытия» (этим занимаются психологи, историки) и «логика обоснования», которой занимаются философы науки. Именно во втором случае можно говорить о том, как устроен научный вывод, как логически связаны разные уровни высказываний и разные теории. В каком-то смысле такое понимание сохраняется даже у Карла Поппера. Но последний начал рассматривать - в полемике с логическими позитивистами - смену теорий, их динамику, а, следовательно, было необходимо вернуться к изучению истории науки. Его ученик Имре Лакатос начал разработку своей концепции с анализа истории теоремы Эйлера («Доказательства и опровержения»). Но человеком, который действительно соединил в своем лице философию и историю науки, был, конечно, Томас Кун. Он свою концепцию построил на сугубо историко-научном материале - истории научных революций. А Лакатос произнес знаменитую фразу: «История науки без философии науки слепа, философия науки без истории науки - пуста». Это он перефразировал Канта (который когда-то сказал, что чувственность без рассудка слепа, а рассудок без чувственности пуст), но суть дела выразил очень четко и ярко. Теперь фраза Лакатоса стала настоящим манифестом.
Н.И. Кузнецова: Не сомневаюсь, что необходимость союза истории науки и философии науки была провозглашена, но сильно сомневаюсь, что союз все-таки был заключен не на словах, а на деле.
В.А. Лекторский: Я не согласен с таким категорическим заявлением. Как раз в конце 60-х годов в Институте истории естествознания и техники происходили удивительные события. Там появляется целая группа ярких и талантливых философов, но они были так называемыми «подписантами», т.е. подписали письма с протестами против шедших тогда судебных процессов над московскими диссидентами Александром Гинзбургом и Юрием Галансковым. «Подписанты» были исключены из партийных рядов или получили строгий выговор, а потому более не могли работать в философской сфере. Б.М. Кедров, старый большевик и директор ИИЕТ, брал их на работу. Это были разные люди, из разных мест - Пиама Павловна Гайденко, Александр Павлович Огурцов,
Игорь Серафимович Алексеев и другие. На Пиама Павловна Гайденко работу приняли побывавшего в заключении 1952 г. (уже после 1956 года) Эрика Григорьевича
Мераб Константинович Мамардашвили
1950-е гг.
Источник: Иконотека ИИЕТ РАН
Юдина. Появились и другие опальные философы - Мераб Мамардашвили, Николай Федорович Овчинников. Владимир Соломонович Библер тоже был под подозрением, он домашний семинар вел. В общем и целом собралась под одной крышей большая группа талантливых, знающих философию людей, которым были поручены истори-ко-научные плановые темы. В ИИЕТ, как я знаю, работали Борис Семенович Грязнов, Анатолий Федорович Зотов, известные философы. Так своеобразно в наших условиях в конце 60-х-начале 70-х годов оформлялся союз философов и историков науки. В результате появилась целая серия книг, подобных «Эволюции понятия науки» Гайден-ко. Кедров создал сектор «История науки и логика», в котором должна была выясняться на материале истории науки и техники логика развития науки, т.е. была поставлена задача - выявить закономерности развития научного познания. Наступил новый этап как в развитии Института истории естествознания и техники, так и в нашей философии в целом. Когда-то я написал, что в нашей стране в те годы было два главных центра живой философской мысли -Институт философии и ИИЕТ.
Философский факультет МГУ к тому времени совершенно интеллектуально зачах. Факультет очень много потерял, когда из него изгнали таких талантливых молодых философов, как Александр Зиновьев, Эвальд Ильенков, Валентин Корови-ков. Там всё как бы замерло. Я тоже попал в число неугодных. В апреле 1954 года появились тезисы «К вопросу о взаимосвязи философии и знаний о природе и обществе в процессе их исторического развития», авторами которых были Эвальд и Валентин. Прошла дискуссия, где их активно разоблачали как «извращенцев марксизма» и даже как рецидив «меньшевиствующего идеализма». Я выступал в защиту этих тезисов и после этого стал подозрительным как склонный к «гно-сеологизму». Хотя меня уже рекомендовали в аспирантуру, такое обвинение закрыло
туда дорогу. С большим трудом, благодаря Борис Семенович Грязнов всяким просьбам знакомых, меня устроили Источник: Иконотека ИИЕТ РАН
работать на кафедру философии Московского экономического института в качестве лаборанта. Моя задача состояла в том, чтобы писать протоколы кафедральных заседаний. Но эти протоколы надо было еще перепечатать. Мне пришлось научиться печатать на машинке, чтобы я мог делать именно лаборантскую работу. Так продолжалось два года. Слово «гно-сеолог» в те времена было очень бранным. Если и не «враг народа», то, во всяком случае, нехороший человек.
Н.И. Кузнецова: Теперь провокационный вопрос: в своей собственной работе Вам приходилось использовать историко-научные материалы? Какого рода историко-научные результаты могут использовать философы науки? Скажем, в журнале «Философия науки и техники», где Вы являетесь главным редактором, есть статьи, которые удачно сочетают философские исследования с историко-научными?
В.А. Лекторский: Я уверен, что философ обязательно должен опираться на результаты историко-научных исследований. Однако в большинстве случаев в такого рода работах мы встречаем уточнение хронологии событий, можно сказать, летописи важных событий, но не хватает хотя бы первичного осмысления того, что именно произошло. Очень не хватает!
Н.И. Кузнецова: Но ведь философ науки сам может обобщать и осмыслить «исходные данные»?
В.А. Лекторский: Думаю, что все-таки здесь историку науки нужно проделать такую работу. Были ведь удачные примеры: работы Людмилы Михайловны Косаревой, например, - о традициях герметизма, о предпосылках становления экспериментального естествознания Нового Времени. Работа Виктора Павловича Визгина о физике Аристотеля - просто замечательная реконструкция научного мышления Античности («Генезис и структура квалитативизма Аристотеля»). Блестящие работы делал в ИИЕТ Анатолий Валерьянович Ахутин - «Понятие «природа» в античности и Новое время («фюсис» и «натура»)», например. Эти книги опубликованы уже в 80-е годы. Тут никак не скажешь, что авторы ограничились уточнением хронологии событий. Эти работы, как и работы Пиамы Павловны Гайденко, о чем я уже говорил, на меня повлияли очень сильно. Да и на других философов, несомненно, тоже.
В свое время я с интересом размышлял о работе «Анализ развивающегося понятия». Правда, она очень «гегельянская», я во многом был не согласен с тем, что развитие понятия механического движения - это как бы саморазвитие, логическое разворачивание. Думаю, этого совершенно недостаточно, чтобы понять историческую динамику науки. Очень интересна была идея Бориса Семеновича Грязнова о том, что Копернику надо было рассчитывать наступление Пасхи, поэтому и пришлось вводить такое смелое представление, что Земля движется вокруг Солнца. Если принять такую гипотезу, то предсказание даты дня весеннего равноденствия (от которого и зависит установление даты Пасхи, главного христианского праздника) становилось гораздо более точным. Ведь всегда нам
-е
казалось, что переход от геоцентризма к гелиоцентризму - это полный разрыв с прошлым. Оказалось, что мысль развивалась гораздо более сложным путем: решалась достаточно традиционная задача, а пришлось поменять все теоретические представления. У Грязнова была очень изящная реконструкция, она запоминалась. У Михаила Александровича Розова была отличная статья про уравнение Кулона, основанного на использовании «крутильных весов». Именно эти «весы» позволили сформулировать закон взаимодействия электрических зарядов, т.е. установить важнейший для исследований в области электричества «закон Кулона». Мы публиковали статью Розова в журнале «Вопросы философии», она называется «Пути научных открытий». Показано, как ставится одна научная задача, потом она переосмысляется, ее инструментальное решение используется для других целей и ведет к совершенно неожиданным следствиям. Всё было основано на глубоком изучении истории науки, хотя это статья философская. Такие работы были и есть, на меня они производили очень сильное впечатление, оказывали мощное влияние.
Вообще говоря, заниматься философией науки в отрыве от материала -просто бессмысленно. Но, увы, теперь такие работы появляются и публикуются во все в большем и большем масштабе. Впрочем, логики по-своему занимались анализом науки, у них есть свои интересные проблемы, хотя они историей науки, конечно, не занимались и специально не интересовались ею.
Н.И. Кузнецова: Как уже говорилось, Международный союз истории и философии науки включал два совершенно независимых Объединения -для историков науки и техники и для логиков, методологов, философов. Проводились совершенно независимые друг от друга заседания, не было никакого пересечения тематики, не планировалось никаких совместных исследований. Во втором Объединении доминировали логики, в какой-то мере «подминая» проблематику философии науки, точнее, выражая эти проблемы в логически преобразованном виде.
В.А. Лекторский: Тем не менее, общение с логиками также позволяет прояснить некоторые важные теоретико-познавательные вопросы. Расскажу некоторые собственные наблюдения такого общения, которое действительно подталкивало философские поиски.
В 1974 году, летом, в июле проходил очередной Международный симпозиум по логике, методологии и философии науки. Собирались в Финляндии, в небольшом городке Йювяскюля, очень симпатичном. Организатором выступал очень известный логик и философ науки Яакко Хинтикка. Его работы у нас хорошо известны, переводились и печатались его статьи в наших журналах, в том числе в «Вопросах философии». С советской стороны ехала довольно большая группа философов под руководством Кедрова. Как я помню, там были и Борис Грязнов, и Вадим Садовский, кажется, Владимир Кирсанов (все из ИИЕТ), из Института философии - я, Игорь Акчурин, Владимир Смирнов, человек 7-8. Среди западных коллег там были историки науки - например, известный венгерский историк античной математики Арпад Сабо, историк физики Бернард Коэн и другие.
Был Элкана, авторитетный израильский логик и отчасти историк науки. А главное - приехали Томас Кун и Имре Лакатос, делали там доклады. Поппера, правда, не было. Это был удивительно интересный симпозиум! И никаких проблем взаимопонимания там не было.
С Поппером я лично не познакомился, но, уже будучи главным редактором «Вопросов философии», написал ему несколько писем, и он мне отвечал. Зато с Георгом Вригтом, известным финским логиком, у нас установились довольно тесные контакты. Вригт - представитель аналитической традиции, любимый ученик Витгенштейна. Именно он возглавил кафедру философии в Кембридже, когда Витгенштейн заболел. Таково было собственное желание Витгенштейна. Вригт несколько лет работал в Кембридже, потом вернулся в Финляндию, хотя он был швед по национальности. Надо сказать, что в Финляндии два государственных языка -финский и шведский, хотя, кажется, проживает там не более 5-6 процентов шведского населения. Однако все названия улиц, все указатели - на двух языках. Такова традиция. Интересно то, что Вригт хорошо знал русский язык. Я написал ему письмо на английском с просьбой предоставить какую-нибудь статью для публикации в «Вопросах философии». Он ответил по-русски: «можете мне писать по-русски, я читаю по-русски и очень люблю русскую культуру». Надо сказать, что его учитель Витгенштейн был горячим поклонником Льва Толстого и Достоевского. Вригт в ответ на мою просьбу прислал интереснейшую статью о роли логики в развитии философии XX века. Через несколько лет, уже по собственной инициативе Вригт прислал другую статью, которую мы тоже опубликовали, - «Философия техники Николая Бердяева». Это было уже в 80-х годах. Надо добавить, что подобные контакты с представителями аналитической традиции продолжались многие годы: мы устраивали с ними разные симпозиумы, семинары - например, в Грузии были очень интересные обсуждения, иногда и в Москве. Зарубежные коллеги принимали приглашения, охотно к нам приезжали, выступали. В августе 1987 г. в Москве проходил VII Международный конгресс по логике, методологии и философии науки, он был очень сильным по составу участников, по тематике докладов. Институт философии и Институт истории естествознания и техники были самыми активными и важными организаторами этого Конгресса. Работали, что называется, рука об руку. Так что позитивный опыт взаимного сотрудничества все-таки был. Есть на что ориентироваться.
Н.И. Кузнецова: А сейчас Ваши философские интересы как-то связаны с историей науки?
В.А. Лекторский: Я уже говорил, какие работы по истории науки были мне интересны, что я старался не пропускать, что на меня влияло. Вот, скажем, проблема классификации наук, которой так много занимался Кедров. С исторической точки зрения, очевидно, что предлагалось несколько вариантов такой классификации. Почему это вдруг стало актуальным для меня? Я слежу за развитием такой научной дисциплины, как ней-ронаука (изучение мозга), которая играет важную роль в современном
-е
междисциплинарном движении, называемом «когнитивной наукой». Сейчас там идет весьма оживленная дискуссия: что останется от классической психологии? Многие нейроучёные, в том числе те, которых я знаю лично, считают, что психология просто «растворится» в этом комплексе, всё, что она накопила, будет вписано в другие науки. Если мы изучим досконально, как работает мозг, считают они, - то узнаем всё, ответим на все вопросы, традиционно относимые к психологии и даже к философии, включая и вопрос о смысле жизни. Казалось бы, это вопрос о классификации наук, но за ним встает общая методологическая проблема о возможности редукции, сведения одних наук к другим, о допустимых границах редукции, о разных уровнях научных исследований, о многообразии типов научного знания. В конечном счете, это и вопрос о том, в чем различие научных дисциплин, как устанавливаются их границы, о возможности или невозможности эти границы нарушать.
Н.И. Кузнецова: Главное в установлении прочного союза между историками науки и техники и философами науки и техники, как мне кажется, -это не вопрос дефиниций, чем кому заниматься, а вопрос о том, сумеют ли два различных научных сообщества достичь взаимопонимания, которое позволит выстроить планы совместных исследований.
В.А. Лекторский: Конечно! О междисциплинарности много говорят и пишут, но она предполагает взаимопонимание. Изоляция сообществ и бессмысленна, и бесперспективна. Если мы хотим какого-то взаимодействия и сотрудничества, надо научиться понимать друг друга. Несомненно, это так.
Я говорил, что у нас есть отдельные примеры удачного взаимодействия историков и философов науки, есть традиции совместных обсуждений, есть общие проблемы. Надо идти к построению планов совместной работы, совместных исследований. «Журнал Российского национального комитета по истории и философии науки и техники» создает новую коммуникативную площадку для достижения желанной цели. Теперь можно планомерно идти к ее реализации. В новом журнале - искренне вам всем желаю - будет создана, несмотря на все различие историко-научного и философского знания, активная «зона взаимного обмена», которая обогатит наше общее знание о самой природе науке, закономерностях ее развития, о феномене научного творчества и даже об особенностях современной цивилизации, которую академик В.С. Степин совершенно справедливо называл «техногенной», т.е. такой, которая постоянно рождает технические новации.
Союз - такой долгожданный! - истории науки и философии науки должен наконец закрепиться и стать столь же естественным и прочным, как, например, когда-то состоявшийся союз геологии и химии (геохимия) или геологии и физики (геофизика). Перспективы для этого, я думаю, очень хорошие. Желаю новому журналу больших успехов в решении этой важной задачи! Как говорят при спуске нового большого корабля: «Семь футов под килем!».
