CC BY
234
Вопросы международного права и сравнительного правоведения
УДК 341.244.8
добросовестность толкования
международных договорных обязательств
как элемент механизма обеспечения
их выполнения
© Симонова Н. С., 2015
Восточно-Сибирский институт МВД России, г. Иркутск
На основе анализа доктринальных источников и международной судебной практики рассматривается текстуальный подход к толкованию международных договоров. Выделяются и подвергаются исследованию основные критерии добросовестности толкования международных договорных обязательств — соответствие толкования обычному значению, а также объекту и цели международного договора.
Ключевые слова: международный договор; толкование; добросовестность; обязательство.
ттля адекватного выполнения дого-/ I ворных обязательств необходимо У I уяснить смысл той или иной нормы международного договора, поскольку договорные формулировки не всегда отличаются четкостью. М. В. Шугуров отмечает, что «задачей толкования... является установление содержания международных норм, .предусматривающих обязательства государств» [1]. По мнению А. Ора-хелашвили, цель толкования состоит в установлении точного значения того, о чем согласились и договорились стороны [2]. Целью настоящей статьи является исследование сущности и критериев добросовестного толкования международных договоров сквозь призму их влияния на механизм обеспечения выполнения договорных обязательств. По верному замечанию И. С. Перетерского, в соответствии с принципом добросовестности государства должны не только добросовестно принимать на себя обязательства, добросовестно их выполнять, но и добросовестно их толковать [3]. С точки зрения К. Фернандэза де Касадеванте Романи, «добросовестность ограничивает свободу усмотрения государств при толковании и сдерживает их произвол» [4]. Согласимся с мнением, согласно которому добросовестное толкование международного договора предупреждает возникновение
межгосударственных споров, в то время как недобросовестное может стать основанием неправомерных действий, например невыполнения принятых обязательств или их ненадлежащего выполнения [5].
Добросовестность толкования международного договора означает, по мнению Ф. Энгелена, что договор должен толковаться честно, четко и разумно и в соответствии с общим смыслом намерений сторон в договоре, вытекающих из его содержания [6]. В этом смысле добросовестность является «стандартом поведения, который применяется ко всему процессу толкования, включая проверку текста договора, его контекста и последующей практики применения», кроме того, «полученный результат должен добросовестно оцениваться, иначе говоря, добросовестность представляет собой объективный критерий применительно к конкретным обстоятельствам, а не абстрактную идею» [7]. По мнению С. Розенна, добросовестность также не является абстрактной категорией [8]. При этом следует иметь в виду, что добросовестность толкования предполагает, прежде всего, добросовестное поведение сторон в договоре, хотя в этом процессе могут участвовать и третьи государства/международные организации, если к ним обратиться с соответствующей просьбой.
Добросовестность лежит в основе текстуального подхода к толкованию международных договоров, отраженного в ст. 31 Венской конвенции 1969 г. Принимая во внимание тот факт, что стороны в договоре пришли к соглашению в письменной форме, сложно не согласиться с мнением, к примеру, Б. Ченга, о том, что «главным образом намерения сторон, предусмотренные в тексте договора, и подлежат выполнению» [9]. Следует считать нечестным, нечетким и неразумным такое поведение, когда одна из сторон будет настаивать на текстуальном выполнении положений договора другой стороной из соображений собственной выгоды, даже если текст содержит явную или иную ошибку. Добросовестность, таким образом, требует рассмотрения действительных намерений сторон в договоре, а не настаивает на точной, буквальной интерпретации положений договора. Данный тезис подтверждается судебной практикой [10]. Кроме того, добросовестность требует, чтобы правило ut res magis valeat quam pereat применялось честно, четко и разумно, а не с целью неправомерно расширить значение международного договора за пределы явно выраженных или необходимо предполагаемых условий договора. В Консультативном заключении по делу о толковании мирных договоров Международный суд ООН отметил: правило ut res magis valeat quam pereat не может оправдать действия Суда, направленные на придание положениям мирных договоров значения, которое не соответствует их «букве» и «духу» [11].
С добросовестностью толкования международного договора тесно связан вопрос о том, отсылает ли ч. 3 ст. 31 Венских конвенций 1969 и 1986 гг. к нормам международного права, применяемым в момент заключения международного договора или в момент его толкования. По мнению Ф. Энгелена, если стороны в договоре применяют его определенные положения в соответствии с их юридическим смыслом, будет честно и разумно допустить, что стороны намеревались придавать такое значение положениям договора, которое соответствует тенденциям развития права. В решении по делу о континентальном шельфе Эгейского моря Международный суд ООН указал, что «если установлено, что выражение «территориальный статус-кво Греции» использовалось самой Грецией в самом
обычном значении, включающем любой вопрос, подпадающий под содержание международно-правовой концепции территориального статуса-кво, необходимо предположить, что значение термина может изменяться в соответствии с развитием права и соответствовать пониманию, придаваемому этому термину международно-правовыми нормами, действующими в тот или иной момент времени» [12]. Кроме того, в Консультативном заключении о юридических последствиях, вытекающих из продолжающегося присутствия ЮАР (Южная Африка) в Намибии (Юго-Западная Африка), нарушающего резолюцию Совета Безопасности ООН 276 (1970 г.), Международный суд ООН пришел к выводу, что «международный акт должен толковаться и применяться в рамках единого правового порядка, существующего в момент толкования» [13].
Принцип добросовестного толкования положений международного договора в соответствии с обычным значением, отраженный в ч. 1 ст. 31 Венских конвенций 1969 и 1986 гг., является главной идеей текстуального подхода к толкованию договора. Идея обычного значения положений международного договора как основы толкования нашла отражение в практике Международного суда ООН и его предшественника — Постоянной палаты международного правосудия. Кроме того, существенное значение «принципа естественного и обычного значения» подчеркивается и в доктрине международного права, к примеру в работе Дж. Фицмориса, выделившего шесть основных принципов толкования международных договоров, включая указанный. В Консультативном заключении о компетенции Генеральной ассамблеи ООН в области принятия нового члена Международный суд ООН отметил, что «основной обязанностью трибунала, призванного толковать и применять положения международного договора, является попытка придать действенность этим положениям посредством естественного и обычного значения, которое следует придавать терминам договора в их контексте» [14]. Контекст договора, таким образом, имеет особое значение. В этой связи Дж. Фицморис выделял принцип единства (англ. principle of integration). В Консультативном заключении Постоянной палаты международного правосудия о компетенции
МОТ регулировать сельскохозяйственный труд указывалось: «Очевидно, что международный договор должен восприниматься целостно, а его смысл не должен определяться только через отдельные фразы, так как будучи вырванными из контекста, они могут иметь двойственное значение» [15]. В Консультативном заключении о создании Комиссии по морской безопасности Международный суд ООН отметил, что какой-либо термин не может быть определен изолированно от его обычного значения. Термин приобретает свое значение в связи с контекстом, в котором используется. Если контекст допускает расширительное толкование термина или, напротив, ограничительное, то формулировки должны быть соответствующими [16].
Следует отметить позицию Международного суда ООН, согласно которой принцип толкования в соответствии с обычным значением термина не подразумевает, что слово или фраза должны толковаться исключительно буквально. Так, в Консультативном заключении о толковании мирных договоров (вторая стадия) суд указал, что текст договора не исключает возможности назначения третьего члена комиссии перед назначением сторонами своих представителей, естественное и обычное значение используемых в тексте договора терминов требует назначения третьего члена комиссии после того, как будут назначены представители сторон [17]. В решении по делу Англо-Иранской нефтяной компании Международный суд ООН также подчеркнул, что недопустимо использовать чисто грамматическое толкование текста договора. Необходимо искать такую интерпретацию, которая будет находиться в гармонии с естественным и разумным способом прочтения текста [18]. Исключительно буквальное толкование положений международного договора было отвергнуто как неприемлемое и в решении по делу о континентальном шельфе Эгейского моря: суд не может основываться исключительно на грамматическом толковании текста договора [19].
Принцип актуальности/текстуальности (англ. principle of actuality/textuality), также сформулированный Дж. Фицмори-сом, был использован в практике Международного суда ООН при вынесении решения по делу Англо-Иранской нефтяной компании. В названном решении Суд указал, что текст договора «должен толковать-
ся как он есть, относительно действительно использованных слов» [20].
Все названные выше доктринальные принципы в концентрированном виде представлены в ч. 1 ст. 31 Венских конвенций 1969 и 1986 гг. При этом особое внимание следует уделять тому обстоятельству, что и здравый смысл, и добросовестность требуют, чтобы обычное значение положений международного договора определялось не изолированно, а в контексте договора и в свете его объекта и цели. Кроме того, обычное значение может быть определено посредством сравнения с формулировками (терминами), часто или обычно используемыми в текстах других договоров для передачи конкретного намерения сторон в договоре. Такая возможность указывалась в решении Международного суда ООН по делу о споре относительно сухопутной, островной и морской границы: разрешая вопрос об обычном значении, которое может быть придано положениям договора, допустимо их сравнение с терминами, часто или обычно используемыми для определения того, что собой представляет делимитация границ. Во всех случаях, когда Суду направлялось специальное соглашение о разрешении спора относительно делимитации границы, из соглашения ясно следовало, что именно должен решить Суд: определить принципы и правила, позволяющие сторонам договориться о делимитации, определить порядок применения этих принципов и правил либо очертить делимита-ционную линию.
Также следует отметить, что в решении по делу об острове Касикили/Седуду Международный суд ООН отметил, что для определения обычного значения положений международного договора суд может учитывать современные научные знания при их отражении в материалах сторон спора, переданного на рассмотрение суду [21]. Однако это не означает, что положения международного договора должны толковаться в соответствии с определенной лингвистической нормой, существующей на момент толкования, а не на момент заключения договора, как это предписывает принцип современности.
Принцип добросовестности предполагает, что международный договор должен толковаться не только исходя из его контекста, но также в свете его объекта и целей. В особом мнении к решению по делу
о споре относительно сухопутной, островной и морской границы Т. Бернардез указал, что «толкование, которое отбрасывает (из любых практических соображений) объект и цель договора, содержащего термины или выражения, подлежащие толкованию, не является толкованием, произведенным в соответствии с существующим общим правилом толкования договоров» [22].
По мнению Комиссии международного права, объект и цель международного договора не могут быть отделены от контекста при толковании договорных положений. В этой связи представитель Уругвая, будучи членом Комиссии и принимая участие в формулировании окончательного варианта проекта статей о толковании международных договоров, высказал позицию, согласно которой Комиссия международного права «намеренно указывает на объект и цель договора как на неотъемлемую часть его контекста, а не как на независимый элемент, так как во втором случае может появиться искаженное толкование, откроется дверь для телеологического метода, который, в свою очередь, может повлечь субъективный и своекорыстный подход к толкованию» [23]. Объект и цель международного договора находятся среди тех элементов, которые должны быть обязательно учтены при определении обычного значения положений договора при его толковании в соответствии с общим правилом, предусмотренным ст. 31 Венских конвенций 1969 и 1986 гг. Практика Международного суда ООН показывает, что при наличии сомнений Суд должен принять такое толкование, которое позволит международному договору действовать в свете его объекта и цели. Так, в решении по делу о нефтяных платформах, толкуя положения Договора о дружбе, экономических отношениях и консульских правах между Ираном и США 1955 г., Международный суд ООН указал, что «статья 1 Договора сформулирована в столь общих выражениях, что не позволяет определить круг конкретных прав и обязанностей. Это, однако, не означает, что названная статья не может быть использована для цели истолкования иных положений договора. Суд не может не принять во внимание, что статья 1 в общем виде формулирует условия, согласно которым между сторонами должны быть установлены прочные и стабильные мирные и дружественные отношения. Дух и намерения сторон, отра-
женные в статье 1, оживляют договор и придают значение его положениям в целом и должны, в случае сомнений, склонять Суд к таким выводам, которые будут созвучны с общей целью достижения дружественных отношений между сторонами в договоре применительно ко всем видам деятельности, предусмотренным договором» [24].
Следует иметь в виду, что объекту и цели договора может быть придано значение в той мере, в какой оно не нарушает реальных положений договора. Следовательно, объект и цель могут действовать настолько, насколько они конкретизированы в действующих положениях договора. По замечанию И. Синклэра, объект и цель договора имеют второстепенное значение при применении общего правила толкования договорных положений. Первостепенную роль играет определение «обычного значения» положений договора исходя из контекста последнего [25]. Такая точка зрения находит подтверждение в практике Международного суда ООН. Так, в решении по делу о территориальном споре между Ливией и Чадом суд, применяя общее правило толкования по ст. 31 Венских конвенций 1969 и 1986 гг., оценивал вывод, сделанный на основе анализа Соглашения о дружбе и добрососедстве между Францией и Ливией 1955 г. в свете объекта и целей Соглашения, и пришел к заключению, что именно объект и цель Соглашения подтверждают сделанный вывод [26]. Кроме того, в решении по делу об острове Касикили/Седуду Суд анализировал, как и до какой степени объект и цель договора способны прояснить значение, придаваемое положениям (терминам) договора [27].
В соответствии с текстуальным подходом к толкованию договора объект и цель договора должны прежде всего, и в большей степени, экстрагироваться из текста договора, а не из иных внешних источников или доказательств намерений сторон в договоре. Объект и цель договора не есть нечто, существующее абстрактно. По замечанию Дж. Фицмориса, высказанному в особом мнении к решению Европейского суда по правам человека по делу о национальном союзе полиции Бельгии, объект и цель договора непосредственно вытекают и тесно связаны с намерениями сторон, выраженными в тексте договора или подразумеваемыми в нем, и являются единственными
источниками (доказательствами) объекта и целей. Кроме того, предполагается, что намерения сторон выражаются, содержатся либо выводятся из текста, который стороны окончательно согласовали, и не могут быть легитимно выведены откуда бы то ни было еще (кроме исключительных случаев) [28].
Следует иметь в виду, что с большей очевидностью указание на объект и цель международного договора содержится в его преамбуле. По замечанию Дж. Фицмориса, «несмотря на то, что объекты договора могут вытекать из действующих положений договора в целом, его преамбула является тем местом, в котором естественным образом выражаются или подразумеваются объект и цели договора. Поскольку они закреплены в преамбуле, постольку отражены и в договоре в целом» [29]. Примечательно, что практика Международного суда ООН подтверждает высказанное мнение. Так, при необходимости толковать положения международного договора в решении по делу о территориальном споре между Ливией и Чадом, Суд обращался именно к преамбуле договора для определения его объекта и цели: «Анализируя Договор о дружбе и добрососедстве между Францией и Ливией 1955 г. в свете его объекта и цели, Суд выявил, что договор заключен, в соответствии с Преамбулой, в духе взаимопонимания и на основе равенства, независимости и свободы. В Преамбуле стороны выразили твердую убежденность, что подписание Договора будет способствовать урегулированию всех вопросов, возникающих между двумя странами в силу их географического положения и интересов в Африке и в районе Средиземного моря, а также, что стороны будут поддерживать и развивать экономические, культурные и добрососедские отношения» [30].
Резюмируя анализ норм международного права и международную судебную практику о толковании международных договоров, следует сделать ряд выводов. Во-первых, толкование международных договоров служит цели уяснения содержания договорных положений для единообразного понимания сторонами в договоре международно-правовых обязательств, вытекающих из него. Во-вторых, толкование договорных положений должно быть подчинено принципу добросовестности, т. е. договор должен толковаться честно, четко и разумно в соответствии с общим смыслом намерений
сторон в договоре во избежание злоупотребления правом толкования. При этом основой толкования международных договорных обязательств выступает текстуальный (контекстуальный), а не телеологический подход. В-третьих, следует иметь в виду, что добросовестное толкование положений международного договора не предполагает точной, буквальной интерпретации, а основывается на правиле ut res magis valeat quam pereat. В-четвертых, основными критериями добросовестности толкования положений международного договора являются требования о соответствии обычному значению термина в контексте договора и о соответствии объекту и цели международного договора. Обычное значение должно определяться исходя из лингвистической нормы, действующей на момент толкования (а не заключения) международного договора и учитывающей тенденции развития права. Объект и цели договора играют «второстепенную» (по сравнению с обычным значением термина) роль и должны определяться исходя из контекста международного договора в целом, а не изолированно от него, во избежание субъективного подхода к толкованию (свойственного телеологическому толкованию). q
1. Шугуров М. В. Межгосударственные споры о толковании и применении конвенций по правам человека : ценностно-нормативный аспект / / Международное публичное и частное право. 2010. № 1. С. 36.
2. Orakhelashvili A. The Interpretation of Acts and Rules in Public International Law. Oxford, 2008. P. 286.
3. Перетерский И. С. Толкование международных договоров. М., 1959. С. 154.
4. Fern6ndez de Casadevante Romani C. Sovereignty and Interpretation of International Norms. Berlin, 2007. P. 14.
5. Шугуров М. В. Указ. соч. С. 37.
6. Engelen F. Interpretation of Tax Treaties under International Law. Amsterdam, 2004. P. 131.
7. Sinclair I. M. The Vienna Convention on the Law of Treaties. 2nd ed. Manchester; Dover, N. H., 1984. P. 120.
8. Rosenne S. Developments in the Law of Treaties 1945—1986 (Cambridge Studies in International and Comparative Law). Cambridge, 1989. P. 174-175.
9. Cheng B. General Principles of Law as applied by International Courts and Tribunals. Cambridge, 1953. P. 116.
10. Решение Постоянной палаты международного правосудия по делу о свободных зонах (Free Zones) // PCIJ.1929. Series A. No. 22. P. 13; Решение Международного суда ООН по делу Англо-Иранской нефтяной компании (Anglo-Iranian Oil Co.) // ICJ Reports 1952. P. 105.
11. ICJ Reports 1950. P. 229.
12. ICJ Reports 1978. P. 31-32.
13. ICJ Reports 1971. P. 31.
14. ICJ Reports 1950. P. 8.
15. PCIJ. 1922. Series B. No. 2, 3. P. 23.
16. ICJ Reports 1960. P. 158.
17. ICJ Reports 1950. P. 227.
18. ICJ Reports 1952. P. 105.
19. ICJ Reports 1978. P. 22-23.
20. ICJ Reports 1952. P. 105.
21. ICJ Reports 1999. P. 1060.
22. ICJ Reports 1992. P. 383, par. 206.
23. UNCLT-I. P. 170. Par. 67.
24. ICJ Reports 1996. P. 820.
25. Sinclair I. Op. cit. P. 130.
26. ICJ Reports 1994. P. 26.
27. ICJ Reports 1999. P. 1072.
28. Цит. по: Engelen F. Op. cit. P. 175-176.
29. Fitzmaurice G. The Law and Procedure of the International Court of Justice. Cambridge, 1996. Vol. 1. P. 362.
30. ICJ Reports 1994. P. 26.
список литературы
Венская конвенция о праве международных договоров от 22 мая 1969 г. // Международное публичное право : сб. документов. — М., 1996. — Т. 1. — С. 67—87; Ведомости Верховного Совета СССР. — 1986. — № 37. — Ст. 772.
Венская конвенция о праве международных договоров между государствами и международными организациями или между международными организациями от 21 марта 1986 г. [Электронный ресурс]. — URL: http://daccess-dds-ny.un.org
Консультативное заключение Постоянной палаты международного правосудия о компетенции МОТ регулировать сельскохозяйственный труд // PCIJ. — 1922. — Series B. — No. 2, 3.
Консультативное заключение Международного суда ООН о толковании мирных договоров (первая и вторая стадии) 1950 г. // ICJ Reports 1950.
Консультативное заключение Международного суда ООН о компетенции Генеральной ассамблеи ООН в области принятия нового члена // ICJ Reports 1950.
Консультативное заключение Международного суда ООН о создании Комиссии по морской безопасности // ICJ Reports 1960.
Консультативное заключение Международного суда ООН о юридических последствиях, вытекающих из продолжающегося присутствия Южной Африки (ЮАР) в Намибии (Юго-Западная Африка), нарушающего резолюцию Совета Безопасности ООН 276 (1970) // ICJ Reports 1971.
Особое мнение судьи Т. Бернардеза к решению Международного суда ООН по делу о споре относительно сухопутной, островной и морской границы // ICJ Reports 1992.
Перетерский И. С. Толкование международных договоров / И. С. Перетерский. — М. : Госюриздат, 1959. — 172 c.
Решение Постоянной палаты международного правосудия по делу о свободных зонах (Free Zones) // PCIJ. — 1929. — Series A. — No. 22. P. 13.
Решение Международного суда ООН по делу Англо-Иранской нефтяной компании (Anglo-Iranian Oil Co.) // ICJ Reports 1952.
Решение Международного суда ООН по делу о континентальном шельфе Эгейского моря // ICJ Reports 1978.
Решение Международного суда ООН по делу о территориальном споре между Ливией и Чадом / / ICJ Reports 1994.
Решение Международного суда ООН по делу о нефтяных платформах // ICJ Reports 1996.
Решение Международного суда ООН по делу об острове Касикили/Седуду // ICJ Reports 1999.
Шугуров М. В. Межгосударственные споры о толковании и применении конвенций по правам человека: ценностно-нормативный аспект // Международное публичное и частное право. — 2010. — № 1. — С. 36-46.
Cheng B. General Principles of Law as applied by International Courts and Tribunals / B. Cheng. — Cambridge, 1953. — 379 p.
Engelen F. Interpretation of Tax Treaties under International Law / F. Engelen. — Amsterdam : Int. bureau of fiscal documentation, 2004. — 590 p.
Fer^ndez de Casadevante Romani C. Sovereignty and Interpretation of International Norms / C. Fer^ndez de Casadevante Romani. — Berlin : Springer, 2007. — 302 p.
Fitzmaurice G. The Law and Procedure of the International Court of Justice / G. Fitzmaurice. — Cambridge : Grotius Publications Limited, 1996. — Vol. 1.
Orakhelashvili A. The Interpretation of Acts and Rules in Public International Law / A. Orakhelashvili. — Oxford : Oxford University Press, 2008. — 594 p.
Rosenne S. Developments in the Law of Treaties 1945—1986. (Cambridge Studies in International and Comparative Law) / S. Rosenne. — Cambridge, 1989. — 576 p.
Sinclair I. M. The Vienna Convention on the Law of Treaties / I. M. Sinclair. — 2nd ed. — Manchester; Dover, N. H. : Manchester University Press, 1984. — 270 p.
Conscientiousness of Interpretation of the Treaty Commitments as an Element of the Mechanism of Ensuring for Their Meeting
© Simonova N., 2015
Being based on the doctrine and case-law analysis an article deals with a textual approach to interpretation of international treaties. It is defined and explored the fundamental criteria of conscientiousness of interpretation of the treaty commitments - accordance with the ordinary meaning to be given to the terms of the treaty in their context and in the light of its object and purpose.
Key words: international treaty; interpretation; conscientiousness; commitment.
