CC BY
74
Л.В. Алимова
Горно-Алтайск
ДНЕВНИКИ Л.Н. ТОЛСТОГО 1873-1910 ГОДОВ: ЭСТЕТИКА И ПОЭТИКА ПРИРОДЫ
С сентября 1958 г. по апрель 1873 г. (т.е. почти 15 лет) в дневниковых записях Л.Н. Толстого нет описаний природы. После длительного перерыва 17 апреля 1973 года Толстой отмечает в записной книжке: «Травы много, лист зеленеет. Было тепло; захолодало. - Вечер, низкие, темные, не сплошные, разорванные на заре тучи. Тихо, сыро, глухо, пахуче- лиловатый оттенок. ВТОРАЯ ВЕСНА. Лист на березе в весь рост, как платочек мягкий. Голубые пригорки незабудок, желтые поля свергибуса - пчела серо-черная гудит и вьется и впивается. Лопухи крапивы, рожь в трубку лезет по часам. Пимрозы желтые. На острых травках, на кончиках, радуги в росе» [1].
Появившаяся запись во многом напоминает предыдущие («тучи», «лопухи крапивы», «рожь», «пчела») [2]. Мир по-прежнему воспринимается в многообразии ощущений, т.е. зрением, обонянием («пахуче»), осязанием («сыро»), слухом («тихо»). Но изменяется цветовая гамма, из которой почти исчезает красный цвет, символизирующий в ранних дневниках Толстого молодость и яркие эмоции [3]. На смену ему приходят более спокойные цвета: оранжевый и желтый - «ярко желтое поле» (52, 98); «сижу на лавочке и смотрю на кусты и деревья, и мне кажется, что на дереве большие два как бы ярко оранжевые платка; а это на вблизи стоящем кусте два листка» (56, 155). Смена цвета, очевидно, объясняется тем, что желтый цвет у Толстого чаще всего ассоциируется с цветом спеющей нивы и связан с освоенным пространством. Оранжевый цвет возникает со сменой оптического взгляда. На природный план накладывается план предметный, человеческий.
Наиболее притягательным для Толстого является зеленый цвет: «рожь стала ярко зеленой» (53,45), «зеленое море леса» (57,122) и т.п. Зеленый цвет доминирует и в окультуренной, и в дикой природе, что естественно, т.к. это цвет жизни [4]. Этот цвет предопределяет эстетику Льва Толстого [5].
С апреля по ноябрь 1879 г. толстовские записи превращаются в своеобразный дневник наблюдений - наступление весны характеризуется появлением травы, птиц: «12 апреля. Соловьи. Лягушки, головастики гудят. Травы в лесу на два вершка, цветы медунчики и желтые сплошные. Дождь с перемежкой целый день.
Местами тепло, местами холодно, как летом. За несколько дней кукушка пролетает торопливо, махая крыльями» (48,315).
Весна для крестьянина связана с посевом зерновых культур. Толстой параллельно наблюдает за изменениями в природе и за крестьянской работой: «21 апреля. Холодно, пасмурно. Лягушки кричат, соловьи. Баранчики показываются. Черемуха, смородина, береза-лист» (48, 315); «28 апреля. Без облака небо. Трава с желтизной. Рожь-матушка стала отличаться, где вымочки, где нету» (48, 316); «26 мая. Овес завострился» (48, 317); «30 мая. Конопли скрыли землю. В овсах ворона прячется. Полют овсы и рожь» (48, 317).
Эти записи носят протокольный характер. Изменения в природе зафиксированы Толстым с документальной точностью примет времени года [6].
Взглядом наблюдателя, хозяина Толстой оценивает природные явления с крестьянской точки зрения. С прекращением сельскохозяйственных работ записи начинают приобретать лаконичный, тезисный характер [7]. После трехлетнего перерыва Толстой вновь начинает фиксировать свои наблюдения, но протокольность дополняется фиксацией собственных эмоциональных переживаний, содержащих оценку внешнего мира. 3 мая 1879 г. Толстой записывает в дневнике: «Удивительная весна. Сейчас пришел с Козловки, принес кашки и ландыши» (53, 145); 4 мая 1898 г.: «Чудная погода, дружная, жаркая весна. Мне спокойно и хорошо» (53, 194) [8]. Причем сам он отмечает, что в последнее время его часто поражают картины природы: «Уезжая из Бегичевки, меня поразила, как часто теперь поражают картины природы. Утра 5 ч. Мокрые листья блестят вблизи» (5 июля 1892 г., Т. 52, 67).
Наблюдается перемещение точки зрения писателя, взгляд Толстого ориентирован на близкое, он не просто сторонний наблюдатель, а человек рассматривающий. В ранних записях Толстого точка зрения была статичной, однонаправленной, стремящейся передать не все, а только существенное (при фиксации взгляд скользит, выхватывая из окружающего мира лишь некоторые детали). Теперь позиция наблюдателя меняется, мир наполняется множеством деталей, рассматривается «вблизи». Появляется попытка рассмотреть предмет с разных сторон, ракурсов: «Гуляю, сижу на лавочке и смотрю на кусты и деревья, и мне кажется, что на дереве большие два как бы ярко оранжевые платка; а это на вблизи стоящем кусте два листка. Я отношу их к отдаленным деревьям, и это два большие платка, и ярко оранжевые они от того, что я отношу этот цвет к удаленному
предмету. И подумал: весь мир, какой мы знаем, ведь только произведение наших внешних чувств: зрения и осязания... и наших соображений» (56,155). Уравнивается объективный смысл предмета («листочки») и впечатление от него («платочки»), т.е. неуловимое кажущееся. Точность теперь не в передаче сущности, а в изменчивости, в многообразии впечатлений: «Под ногами морозная твердая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело свое чувствую, чувствую боль головы, занят мыслями о Воскресении, а между тем я знаю, чувствую всем существом, что и крепкая морозная земля, и деревья, и небо, и мое тело, и мои мысли -что все это только произведение моих пяти чувств, мое представление
- мир, построенный мной» (55, 211) [9].
Подобное видение стало возможным у Толстого в связи с переосмыслением соотношения человека и природы [10]. Толстой сам творит свой мир, он - подобие творящей природы, он готов раствориться в природе и вобрать ее в себя» (2 января 1899 г.). Природа входит в человека и дыханием и пищей, так что человек не может не чувствовать себя частью ее и ее частью себя»(55, 217).
Это ведет к обобщениям самого широкого порядка: «Дождь поливает поля, леса, степи, и живущие уже на них злаки, деревья, травы имеют вследствие воспринятия влаги радость роста, цветения, плодоношения, но влага, дождь действуют и на голую землю, размягчая ее, приготовляя ее к возможности воспринимать семена и растить их. То же и с людьми - и сознательно участвующими в жизни божеской, и не сознающими Бога и все-таки участвующими, сами не зная того, в Его жизни» (57, 74); «Человечество и каждый человек переходит от одной поры к другой, следующей, от зимы к весне, сначала ручьи, верба, травы, береза и дуб пробрался, а вот цветы, а вот и плод. Как будто чувствую и в себе, и в человечестве созревание плода» (57, 62).
Естественно обозначается отчетливая оппозиция городской природы / естественной: «Чудное осеннее утро, тепло, тихо, зеленя, запах листа. И люди вместо этой чудной природы с полями, лесами, водой, птицами, зверями устраивают себе в городах другую, искусственную природу, с заводскими трубами, дворцами, локомобилями, фонографами... Ужасно, и никак не поправишь...» (10 октября 1906 г., Т. 55,257) [11]. Поэтому так остро воспринимается Толстым на склоне лет все то, что губит красоту: «Думал о том, как я стрелял птиц, зверей, добивал пером в голову птиц и ножом в сердце зайцев без малейшей жалости, делал то, о чем теперь без ужаса не могу подумать» (57, 126); «Я сорвал цветок и бросил. Их так много, что не жалко. Мы не ценим этой неподражаемой красоты живых
существ и губим их...» (53, 224).
Толстой учится у природы и формулирует свои эстетические представления, опираясь на природу: «Эстетическое наслаждение, получаемое от природы, доступно всем. Все различно воспринимают его, но не на всех она действует, так же должно действовать и искусство» (53, 204).
Для раннего Толстого между природой и человеком существовала граница, теперь пределы уничтожаются, он чувствует и ощущает то, чего не мог раньше: «Сознание в нас, - не сознание, а то безвременное, внепротранственное начало жизни, которое мы сознаем,
- неподвижно, внете-лесно, вневременно, внепространственно. Оно одно неизменно есть, и жизнь его состоит в том, что мы все яснее и яснее, полнее и полнее сознаем его. Сознаем же его яснее и полнее потому, что не сознание растет, -°но неизменно, - а скрывающие его пределы уничтожаются. Как бы темная, густая туча, сквозь которую с трудом просвечивает солнце, двигаясь, заслоняет солнце все более и более светлыми частями, и солнце выплывает из нее. То же с нашей жизнью. В этом все движение жизни. Нам кажется, что движемся мы, а это движется то, что скрывает от нас нашу истинную сущность» (55, 48).
По сути дела, Толстой излагает свою философию бытия, вырастающую из философии природы. Уничтожение пределов находит у Толстого выражение в том, что как бы разрушаются границы между его собственным художественным творчеством и жизнью: «Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего кроме черной земли - ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарника (репья), три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит, другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но все еще жив и в середине краснеется. - Напомнил Хаджи-Мурата» (53, 100) [12].
Подобные моменты могут служить свидетельством невысказанной оценки Толстым своих произведений. Он воспринимает свое произведение как живую жизнь.
Неосознанно для Толстого усадебная природа начинает приобретать большую ценность. Он воспроизводит в дневнике ситуации, пробуждающие ассоциативную память: «Нынче обхожу сад и, как всегда, вспоминаю о матери, о «маменьке», которую я совсем не помню, но которая осталась для меня святым идеалом. Никогда дурного о ней не слышал. И идя по березовой аллее, подходя к ореховой, увидел следок по грязи женской ноги, подумал о ней, о ее теле. И представление о ее теле не входило в меня. Телесное все оскверняло бы ее. Какое хорошее к ней чувство» (56, 133).
Лейтмотивом записей 90-х годов становится тема благодарности за
возможность пережить счастье бытия: «До умиления трогает природа: луга, леса - хлеба, пашни, покос. Думаю - не последнее ли доживаю лето. Ну, что ж, и то хорошо. Благодарю за все - бесконечно облагодетельствован я. Как можно всегда благодарить и как радостно» (19 мая 1900 г., Т. 54, 27) [13].
ПРИМЕЧАНИЯ
1.Толстой Л.Н. Поли. собр. соч.: В 90 т. Т. 48. С. 98. Далее ссылки даются по этому изданию с указанием тома и страницы в скобках за текстом.
2. См. дневниковые записи 1847-1858 гг.
3. После 1879 г. красный цвет обнаруживается в дневниках Толстого только дважды: при описании заката и куста татарника (см. ниже).
4. Отсутствие зелени (травы, листьев) воспринимается как нечто мертвое, безжизненное: «Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего кроме черной земли - ни одной зеленой травки» (53, 100).
5. Другие цвета палитры (белый, голубой, синий, черный, лиловый, золотой, серебристый) используются Толстым эпизодически.
6. Приведем несколько записей: «29 июня 1879 г. Вечером ливень. Прошелся. Лист перевернулся низом вверх. Стога сена сильно пахнут»; «17 июля. Хлеб узревает...»; «18 июля. Рожь янтарная, жесткая. Косят... Солома желтей колосьев. Овсянище, как золото» и т.п. (см. Т. 48, 315-322).
7. Характерны записи: «21 сентября. Опалый лист кожаный, рудо-желтый с прозеленью и песочный»; «26 сентября. Мокро, дождь. Лист на деревьях: осины, березы - желтее»; «14 октября. Луна высокая в тучках. -Тихо. Туман в лощинах»; «8 ноября. Чернотоп. Кое-где снег. Морозец» (48, 322).
8. Подобные записи делались Толстым неоднократно: «Запел соловей под окном, до слез радостно» (56, 117); «Перед обедом ходил по лесу и радовался на жизнь» (58,44); см. также Т. 56. С. 181,300; Т. 57. С. 6,122; Т. 58. С. 57 и т.п.
9. Подобный взгляд на мир характерен для импрессионистов, сущность
творчества которых заключалась в ослаблении аналитического восприятия пространства и использовании чистых цветов для передачи впечатления. Импрессионисты «декларировали эстетическую ценность фиксирования всего мимолетного», краткого, «ведь только короткий этюд позволял точно фиксировать отдельные состояния природы» (Цит. по кн.: Власов В.Г. Стили в искусстве. СПб., 1998. С. 228). Исследователями не исключается возможность существования импрессионизма и в литературе (см.: Андреев Л.И. Импрессионизм. М.,
1980. С. 34-45). . '
10.Проблему соотношения человека и природы исследует Козубовская Г.П. в кн.: Козубовская Г.П. Поэзия А. Фета и мифология. Барнаул-Москва, 1991.
11 .Мировоззрение Толстого послеререлома рассматривалось в книгах Ломунова К. Жизнь Льва Толстого (М., 1981), Купреяновой Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого (М.-Л, 1966) и др.
12.Над повестью «Хаджи-Мурат», в которую вошел эпизод с татарником (53,5-6), Толстой работал 1896-1904 гг.
