CC BY
27
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
М. Р. Демин
Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. - М.: Российская политическая энциклопедия, 2007. - 511 с.
Тема университетской философии в последнее время привлекает все большее внимание исследователей, ориентированных на культурно-теоретическое и социологическое описание истории философии. Интерес к университетской философии невозможно объяснить только экстенсивной логикой исторической (или историко-философской) работы, то есть необходимостью расширения тематического спектра, введения в научный оборот малоиз-вестных персоналий. Проблематизирова-ние традиционных форм производства и репродукции философского знания свидетельствует о кризисе идентичности профессиональных философов, первый шаг в преодолении которого заключается в осмыслении собственной деятельности. Анализ коммуникативных и репрезентативных стратегий институциональ -ной организации науки, популяризаторских и художественных дискурсов позволяет иначе взглянуть на конструирование философ -ских смыслов.
Обширная (511 страниц) монография профессора Московского педагогического государственного университета Нины Дмитриевой посвящена университетской философии лишь отчасти. В ней рассматривается, как неокантианство, возникшее в недрах немецких университетов, было воспринято в России, получив широкое распространение не только среди профессиональных философов, но и общественных деятелей и представителей искусства.
Исследование «русского Марбурга» автор начинает с описания интеллектуальных ландшафтов Германии и России. Дмитриева анализирует становление неокантианства в Германии в широком культурном контексте, знакомя русскоязычного читателя с результатами работ известных немецких специалистов в этой облас -
ти, среди которых стоит упомянуть Хельмута Хольцхайя (Holzhey), Эрнста Орта (Orth), Клауса Конке (Kohnke). В историко-философском дискурсе снова появляются имена таких университетских философов как Адольф Тренделенбург, Герман Лотце, Фридрих Ланге, Эдуард Целлер. Наследие этих авторов до сих пор известно лишь узкому кругу отечественных специалистов, несмотря на то, что они сыграли важную роль в развитии философии середины - второй половины XIX в. и активно переводились на русский язык.
Описав генезис неокантианской проблематики, Дмитриева переходит к изложению идей «схолархов» марбургской школы: Германа Когена и Пауля Наторпа. Последний параграф первого раздела она посвящает началу рецепции философии Канта и неокан -тианства в России. Автор книги отстаивает тезис об «определенном параллелизме, синхронности, а иногда и о пересечении философских процессов, происходивших в то время в России и Гер -мании». Исследовательница дает широкий обзор идей наиболее видных деятелей двух поколений русских философов, которые после отмены запрета 50-60 гг. на преподавание философии в российских высших школах имели возможность стажироваться в заграничных университетах. Разбор сорокапятилетней рецепции кантианской философии в России, проведенный московским историком философии, показывает широкие перспективы для дальнейшего исследования затронутых в очерке тем.
Как показала Дмитриева, ситуация, сложившаяся в российских академических кругах к началу ХХ века, давала возможность молодому поколению получить начальные сведения о приобретаю -щем в то время мировую известность неокантианстве. Однако увлечение неокантианством поколением, пришедшим получать высшее образование на рубеже веков, не может быть объяснено лишь интересом к философским, то есть внутридисциплинарным основаниям. Его нужно рассматривать как часть интеллектуальной и поведенческой позиции. В этом отношении акцент на реконструкцию интеллектуальных биографий российских студентов, учившихся у Когена и Наторпа, сделанный во втором и третьем разделах книги, представляется очень верным.
Проблемам трансляции и взаимопроникновения интеллектуальных традиций немецкого и русского неокантианства посвящены две главы второго раздела книги: «Русская "университетская философия", религиозная философия и неокантианство во взаимовлияниях и контроверзах» и «На русской почве: к вопросу о программной и функциональной идентичности неокантианских школ в России». Дмитриева анализирует ожесточенные дискуссии, раз-
вернувшиеся в стенах университетов, на заседаниях обществ и страницах журналов, вокруг сторонников неокантианства. Автор книги таким образом описывает сложившуюся диспозицию: «... русские неокантианцы и в общественной жизни оказались "между молотом и наковальней" все усиливающейся критики "слева", со стороны марксистов, что в результате привело к полному отмежеванию русского ортодоксального марксизма от неокантианских теорий, и все возрастающего неприятия - вплоть до полного отрицания и прямых обвинений несостоятельности - "справа", со стороны религиозных мыслителей».
Основной пафос русского неокантианства в изложении Дмитриевой заключается в утверждении философии как научной и вне-религиозной дисциплины, ориентированной на международную кооперацию. Думается, такое понимание русского неокантианства созвучно с пониманием философии самого автора рецензируемой книги. О близости позиции автора к рассматриваемой неокантианской традиции свидетельствует важное место монографии, где Дмитриева формулирует задачи, стоящие перед русским неокантианством, ссылаясь при этом на работу Бориса Яковенко «О задачах философии в России». Такая «ангажированность» автора вовсе не является преградой для адекватного изложения хода дискуссии, однако за рамками исследования в этом случае остаются важные нюансы. Вряд ли остроту и дискурсивную продуктивность данных контроверз можно объяснить спором «правых» с «неправыми».
Русское неокантианство оказалось значительно шире философского течения, и это невозможно объяснить только отсутствием в России того времени развитой университетской философской традиции. Вряд ли можно четко различить мотивации «интеллектуального паломничества» во Фрайбург, Гейдельберг или Мар-бург, вся неокантианская программа в большей или меньшей степени воспринималась эстетически, в духе жизнестроительских настроений начала ХХ века. Этим можно объяснить, что среди учеников «Марбурга» оказались не только будущие философы, но и радикальные политики, деятели искусства. В этом отношении совершенно оправдана попытка Дмитриевой в четвертом разделе книги показать на примере творчества Валерия Брюсова, Андрея Белого и Александра Скрябина связь между неокантианством и художественной практикой русского символизма. В неокантианской программе многие из представителей искусства видели воз -можность соединения (синтеза) различного или даже противоположного рода явлений. Не случайно литературный критик А. К. Топорков, близкий к неокантианцам и какое-то время учив-
шийся в Марбурге, заявляет: «Кантианец может быть и революционером, и реакционером, атеистом и теистом», а Борис Фохт, по словам А. Белого, поднимает бокал, утверждая: «Мы днем бываем кантианцы, а ночью - дионисианцы».
Подводя итог деятельности русских неокантианцев, Дмитриева приходит к выводу, что наиболее устойчивым «оказался "проект" Марбургской неокантианской школы с его установкой на "просветительство" ("воспитание ума") и определенность научной программы». По мере прочтения книги создается впечатление, что такое понимание задач неокантианской программы проецируется автором исследования и на свою работу. Можно даже говорить о существовании «метацели» рецензируемого текста - способствовать формированию академической среды, имеющей четкие институциональные границы, что позволяет, автономно от политической и идеологической конъюнктуры заниматься наукой и развивать философию, свободную от деления философов на «русских» и «работающих в России».
Оценивая данный труд, можно утверждать, что сам факт его появления способствует реализации этой задачи. Дмитриевой, на примере исследования немецкого и русского неокантианства, удалось показать высокий уровень историко-философской работы, объединить (использовать) результаты западных и отечественных исследований на данную тему, продемонстрировать высокий уровень текстологической работы. Символичны, помещенные в книгу в качестве иллюстраций, фотографии из личного архива автора, запечатлевшие "марбургские" места русских студентов-философов. Они свидетельствуют о возможности, которой почти не имело поколение советских философов, а именно свободного профессионального общения с западными коллегами. История никогда не повторяется с точностью, хочется надеяться, что «опыт интеллектуального сопротивления, построенного на уникально трансформированной системе марбургского неокантианства и русской интеллигентский традиции», доставшийся от тоталитарной эпохи, окажется невостребованным.
Монография Н. Дмитриевой представляет собой знаковое исследование русского неокантианства. Большое количество нового материала, введенного автором, и широкий круг малоизвестных имен, с которым знакомит книга, показывает, что сама тема русского неокантианства требует дальнейшего осмысления и разработки. Безусловно, данное исследование станет основополагающим для этого.
