CC BY
238
А. В. Васильева
ДИССЕНТЕРЫ, ДИССИДЕНТЫ, ПРАВОЗАЩИТНИКИ, ИНАКОМЫСЛЯЩИЕ...:
К ВОПРОСУ О «ДИАЛОГЕ» СОСЕДСТВУЮЩИХ ПОНЯТИЙ В ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУКАХ
ANASTASIA V. VASILYEVA
DISSENTERS, DISSIDENTS, HUMAN RIGHTS ACTIVISTS, INTELLECTUAL DEVIANTS: ON THE "DIALOGUE" OF ADJACENT NOTIONS IN SOCIAL SCIENCES
Анастасия Вячеславовна Васильева
Аспирант кафедры культурологии Санкт-Петербургского государственного университета ► galinav44@mail.ru
Научный руководитель: д-р филос. наук, проф.
Е. Г. Соколов
В данной статье рассматривается вопрос о соотношении близких понятий, которые используются в культурологии, философии, культурной антропологии, политологии, публицистике и др. областях для обозначения контркультурных явлений, типичных для социалистических обществ второй половины ХХ века. В статье анализируются не только общепринятые термины, но и авторские, образные наименования.
Ключевые слова: оппозиционная культура, контркультурные движения, официальная культура, диссентеры, диссиденты, инакомыслящие, правозащитники, оппозиционная интеллигенция, творческая интеллигенция.
The correlation of allied notions used in cultural studies, philosophy, cultural anthropology, political science, journalism and other sciences in order to define countercultural manifestations typical for socialist societies of the second half of the XX century is analyzed. This article refers not only the generally accepted notions but also figurative denominations.
Keywords: oppositional culture, countercultural movement, official culture, dissenters, dissidents, human rights activists, intellectual deviants, oppositional intelligentsia, artistic intelligentsia.
Поскольку любая культура не является монолитным феноменом, а характеризуется сложной морфологией, в каждый момент ее развития можно говорить о существовании различных автономных течений, противопоставленных официальной культуре. Основные особенности контркультурных движений рассматриваются исследователями на примере социалистических государств второй половины ХХ века и, прежде всего, СССР, где в силу различных причин контркультурные тенденции получили наиболее отчетливую форму и достигли наиболее полного развития.
В работах, посвященных данной тематике, обычно идет речь о ряде контркультурных направлений, получающих различные обозначения: свободомыслие, инакомыслие, диссидентство, правозащитное движение, внутренняя эмиграция, «шестидесятники», «подписанты», «крамола», «самиздат», «резистанс» и др. Существенно, что ряд этих терминов используется широко, в то время как другие либо являются авторскими (например, термин «крамола», предложенный В. А. Козловым в работе «Крамола: инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953-1982 годы»; или термин «резистанс», предложенный А. Галичем в качестве альтернативы понятиям «диссиденты» и «инакомыслящие»), либо име-
ют не терминологический, а иронический характер (например, «подписанты») [2: 93]. Однако даже общеупотребительные термины имеют различные истолкования, которые зависят от позиции авторов соответствующих концепций.
Примечательно, что понятия диссидентства и свободомыслия, характеризующие контркультурные тенденции тоталитарных обществ, в своем изначальном смысле использовались по отношению к образованию автономностей в сфере религиозной доктрины. Так, понятие диссиденты в «Новой философской энциклопедии» под ред. В. С. Степина (2001) помещено в словарной статье к понятию «диссентеры» и определяется следующим образом: «Диссентеры (от англ. dissent — разногласие, расхождение во взглядах) — общее обозначение членов религиозных объединений, оппозиционных в отношении к государственной церкви и действующих вне ее пределов. Наряду с понятием „диссентеры" в истории религии существует наименование „диссиденты" (от лат. dissidens — несогласный). Изначально в последнее вкладывается более общий смысл: верующие, не подчиняющиеся церковной дисциплине» [5]. Об этом же пишет А. Крюковских, подчеркивая, что термин диссидент первоначально использовался для обозначения «верующих христиан, не придерживающихся господствующего вероисповедания (в государствах, где государственной религией является католицизм или протестантизм)» [4].
Показательно, что в толковых словарях русского языка советского периода понятие диссидент имело следующее толкование: Устар. Тот, кто отступает от господствующего в стране вероисповедания, вероотступник (Словарь русского языка под ред. А. П. Евгеньевой (1981) [7]. Однако в толковых словарях постсоветского периода лексема диссидент толкуется значительно шире: 1. Человек, выражающий, демонстрирующий несогласие с официальной идеологией, противостояние существующему режиму, правительству и т. п.; инакомыслящий; В советское время: человек, не разделявший коммунистической идеологии, противостоявший существующему режиму и подвергавшийся за это преследованиям и ре-
прессиям. Солженицын поднялся на любви диссидентов. Они шли в тюрьму за его книги. 2. Рел. Верующий, отступающий от официального религиозного учения или не подчиняющийся церковной дисциплине (Толковый словарь русского языка начала XXI века под ред. Г. Н. Скляревской (2006) [8].
Связь понятий диссентерства и диссидентства, а также исходного и вторичного значений лексемы диссидент можно интерпретировать, опираясь на мысль А. Я. Флиера о репрессивной функции культуры и включенности идеологии в сферу репрессивной культуры. А. Я. Флиер относил идеологию к сфере сакрального («политическая, национальная и иная идеология — это уже не более чем вариации на тему сакрального») и проводил аналогию между религиозной и идеологической репрессией [9: 242-250].
Исследователями прослеживаются диахронические изменения в понимании термина диссидент: «В середине 1970-х гг. „диссидентами" или „инакомыслящими", западная, а позже и советская печать стала называть граждан, которые, наблюдая, как внушавшая надежды хрущевская „оттепель" сменяется возвратом к прежней тоталитарной организации общества и государственной идеологии, выступая против конформизма, с утверждением суверенности личности, идеала плюрализма и свободы взглядов. Не формулируя каких-либо конкретных политических программ, они требовали соблюдения на практике Всеобщей декларации прав человека ООН, прекращения преследований за убеждения (в том числе и религиозные» [5].
Таким образом, применительно к контркультурным тенденциям в тоталитарных обществах второй половины XX века данные понятия не претерпели принципиального изменения, лишь тотальность религиозного догмата была заменена тотальностью догмата идеологического. Не только сами понятия, но и многие сущностные характеристики стоящих за ними явлений сохранили общие черты.
Возвращаясь к вопросу об обозначении и соотношении различных контркультурных движений, стоит отметить, что если в «Философской
энциклопедии» ставится знак равенства между инакомыслием и диссидентством, то в других концепциях соотношение этих и других понятий рассматривается иначе. А. Ю. Даниэль, написавший ряд известных работ о диссидентстве в СССР, так определяет место понятия диссидент среди других смежных понятий: «Примерно в этот же период (1969-1972 гг.) возникает термин „правозащитники". Определенная узость данного самоназвания не позволила применять его к более широкому спектру явлений. Бытовавшее же ранее слово „инакомыслящий", наоборот, воспринималось, как что-то чересчур расплывчатое, недостаточное, чтобы выделить „своих". Необходимо было найти нечто среднее, промежуточное. Термин „диссидент", пущенный в ход англоязычными журналистами в начале 1970-х годов, взял на себя эту функцию. Характерно, что попытки как-то перевести его на русский язык отсутствуют — нейтральная семантика, не дающая возможности толкования, оказалась кстати» [1: 122].
Таким образом, можно сказать, что в ряду понятий, связанных с протестным движением в тоталитарных обществах второй половины ХХ века, понятие инакомыслия является наиболее широким, в то время как понятие диссидентства является центральным и наиболее употребительным.
Вопрос о многообразии понятий и разграничении терминов, обозначающих смежные явления, дополняется и усложняется вопросом о структуре важнейшего из данных понятий — диссидентства. Анализируя сущность диссидентства, А. Ю. Даниэль приходит к выводу о том, что оно является не просто движением, а совокупностью движений, разнородных и разнонаправленных по своим целям и задачам, и, соответственно, выделяет основные составляющие советского диссидентства: «национальные движения; религиозные направления; эмиграционные движения; политические движения; литераторы, художники, люди других творческих профессий, отказавшиеся соблюдать в своей работе принятые идеологические ритуалы» и др. [Там же]. Автор подчеркивает, что к этим категориям, составляющим об-
щее диссидентское движение, относится и группа правозащитников, которую он определяет как «небольшую группу людей, чьи интересы сосредоточились на борьбе с нарушениями гражданских прав в СССР независимо от общественно-политических и идеологических мотиваций как правительства, так и его „оппонентов". Эти люди были активистами движения, которое принято называть „правозащитным" и которое часто смешивали (смешивают и сейчас) с диссидентством в целом» [1: 113].
Структурная сложность явления диссидентства и многообразие понятий, связанных с ним, обусловлены и его сложным отношением с феноменами творческой интеллигенции и интеллигенции вообще. Н. Е. Покровский, разработавший социальную типологию поведения российской интеллигенции в советский период, включает в нее шесть парадигм поведения: «исход», эмиграция; катакомбы и внутренняя эмиграция; дистанционное партнерство; умеренное сотрудничество и самозабвенный сервилизм; диссидентство [6], и, таким образом, рассматривает диссидентство в качестве одной из форм поведения интеллигенции. Как уже отмечалось выше, А. Ю. Даниэль также рассматривает настроения творческой интеллигенции в качестве одной из многих составляющих общего диссидентского движения. Однако, например, Л. Н. Митрохин отводит интеллигенции решающую роль в диссидентском движении: «Мировоззренческие установки и ценности диссидентов ярко проявлялись в творчестве писателей, поэтов, историков, публицистов, художников, композиторов, создавших динамичный и, как выяснилось позже, влиятельный компонент тогдашней духовной жизни. Участники диссидентского движения выражали идеи, которые так или иначе разделяло большинство советской интеллигенции» [5]. Ср. также текст словарной статьи из Толкового словаря русского языка начала XXI века: «Как массовое явление диссидентство сформировалось в конце 60-70-х гг. XX в.; оно было характерно преимущественно для творческой интеллигенции. Однако само понятие и его словесное обозначение вошли в обиход только в конце 80-х гг. XX в. с эпохой
гласности. В качестве репрессивных мер для подавления этого движения правительство использовало лечение в психиатрических больницах, высылку за пределы страны или в ее отдаленные регионы и т. п. Многие представители этого движения покидали СССР, становясь политическими эмигрантами, отказывались от участия в общественной жизни, научной и литературной деятельности, спивались и т. п.» [8: 318].
О структурной неоднородности диссидентства свидетельствует и вопрос о диссидентской активности, о степени конфронтации диссидентства с властью и обществом. А. Ю. Даниэль пишет о том, что в отношении активности позиции в диссидентском движении можно выделить две совсем не похожие друг на друга группы: «...условно говоря, „старшие" — люди 1920-х годов рождения, формировавшиеся в военные и послевоенные годы. И столь же условно, — „младшие", родившиеся в 1930-е гг. Зачастую именно „младшие диссиденты" вступали в прямую конфронтацию с властью раньше, чем старшие. Эта группа в целом была значительно более маргина-лизирована, чем „старшие", имевшие как правило к середине 1960-х определенный социальный статус» [1: 117]. О различной степени активности диссидентов пишет и В. А. Козлов, который, обсуждая предложенный А. Галичем термин «резистанс» (сопротивление), отмечает, что поэт говорил и о «молчаливом резистансе», т. е. «о десятках и сотнях тысяч людей, составляющих фон, на котором развертывается деятельность активных диссидентов и без которого инакомыслие просто не могло бы существовать» [2: 93].
Агрессивность социальной среды и власти по отношению к активной инакомыслящей интеллигенции выливалась в различные по жесткости репрессивные меры: «Немногочисленные группы диссидентов развернули активную информационную деятельность, тщательно фиксируя все случаи нарушения прав граждан, постоянно информируя о них советскую и зарубежную общественность, стоически перенося обрушившуюся на них волну преследований и клеветы, не останавливаясь перед действиями, грозившими им арестами, заключением, высылкой из стра-
ны» [5]. А. Ю. Даниэль обозначает последовательность репрессивных мер: «...слежка, гласные и негласные обыски, увольнение с работы или исключение из вуза, вызов на допрос, арест, суд, лагерь или психиатрическая больница» [1: 118]. То обстоятельство, что для многих представителей контркультурного движения открытое выражение протеста в условиях репрессивного тотального общества было невозможно, привело к становлению такого феномена тотального общества, как внутренняя эмиграция интеллигенции. Внутренняя эмиграция определяется С. А. Красильниковым как духовное отделение от государства, уклонение от его политической и общественной жизни, обусловленное внутренним несогласием с господствующей идеологией и заданными ею правилами, а также невозможностью это несогласие выразить [3].
Говоря об общей характеристике неоднородного диссидентского движения, необходимо подчеркнуть, что данное понятие, возникшее в сакральных религиозных сферах, не утратило своего сакрального характера и в условиях тоталитарного общества. Представители диссидентского движения, являясь жертвенными носителями духовных идеалов и высшей, недоступной массовому тотальному сознанию истины, становились не только нравственными ориентирами в своем обществе, но и формировали имидж страны в мировом пространстве, становясь символом ее культуры.
Таким образом, многие из перечисленных смежных явлений и соответствующих им понятий, отражающих общую контркультурную интенцию тотального общества второй половины XX века, находятся в сложных отношениях: одни отражают родовидовую зависимость понятий, другие — диахронические изменения терминологической парадигмы; многие из них теряют терминологическую точность и приобретают авторскую метафорическую образность. Многообразие понятий, отражающих контркультурные интенции, свидетельствует о сложности, комплексности, неоднозначности феномена контркультуры в условиях конкретного тотального общества второй половины XX века.
ЛИТЕРАТУРА
1. Даниэль А. Ю. Диссидентство: культура, ускользающая от определений? М., 1998.
2. Козлов В. Крамола: Инакомыслие в СССР при Xрущеве и Брежневе. 1953-1982 годы // Отечественная история. 2003. № 4.
3. Красильников С. А. Феномен и природа конформизма российской интеллигенции в XX веке. № 8 Проблемы образования, науки и культуры. Вып. 4. XX век в судьбах интеллигенции. 1998.
4. Крюковских А. Словарь исторических терминов. М., 1998.
5. Митрохин Л. Н. Диссентеры // Новая философская энциклопедия: В 4 т. / Под ред. В. С. Стёпина. М., 2001.
6. Покровский Н. Е. Прощай, интеллигенция! // На перепутье (Новые «Вехи»). М., 1999.
7. Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А. П. Ев-геньевой. М., 1981.
8. Толковый словарь русского языка начала XXI в. Актуальная лексика / Под ред. Г. Н. Скляревской. М., 2006.
9. Флиер А. Я. Культура как репрессия. Фундаментальные проблемы культурологии: В 4 т. Т. 1: Теория культуры / Отв. ред. Дм. Спивак. СПб., 2008.
[представляем новые книги. рецензии]
Мокиенко В. М.,Лилич Г. А., Трофимкина О. И. ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ БИБЛЕЙСКИХ ВЫРАЖЕНИЙ И СЛОВ: ок. 2000 единиц. — М.: АСТ : Астрель, 2010. — 639 с.
Библеизмы как объект исследования
Библеизмы — слова, устойчивые выражения и обороты, уходящие своими корнями в тексты Библии, — являются средоточием традиционной книжной и религиозной культуры. Они на протяжении веков сохранялись в русском языке и пережили даже период антирелигиозной политики государства в советское время, когда теологическое толкование, источниковедческая и историко-этимологическая интерпретация би-блеизмов находились под запретом. Значительная часть русских читателей, не приобщенных к чтению непосредственно библейских текстов, принимала за основу библеизмов тексты-посредники и оказалась не в состоянии адекватно интерпретировать библейскую символику, которая отражена в отечественном и зарубежном искусстве. Однако социальные изменения последних десятилетий привели к тому, что употребление библе-измов стало более осознанным, а лексикографическая интерпретация выражений и оборотов Священного Писания теперь является одной из актуальных научных проблем современного языкознания. На сегодняшний день существует уже немало научно-популярных, толковых и энциклопедических словарей библейской фразеологии. Рассмотрим одно из наиболее полных и интересных изданий: «Толковый словарь библейских выражений и слов» (далее — Словарь).
Издание по концепции и охвату лексикографического материала не имеет аналогов в отечественной и зарубежной лексикографии. В нем собрано около 2000 единиц, относящихся к тексту и сюжетам Священного Писания. В библиографический список издания входит 57 словарей, 12 из которых — иностранные, а также литература в количестве 159 источников, 31 из которых — иноязычные материалы.
В Словаре приводится всесторонняя филологическая интерпретация библеизмов: наглядно демонстрируются грамматические варианты и вариативность лексического состава выражений, определяется их эмоциональная и стилистическая окраска, максимально полно отражается прямое и переносное значение выражений и слов, дается развернутое историческое пояснение библейских реалий, приводятся многочисленные примеры использования описываемых единиц в классических и современных художественных и публицистических текстах. Целенаправленно отобранный и творчески обработанный библейский фразеологический материал, а также истолкование динамических процессов русской фразеологии в целом раскрывают перед читателями не только выразительную глубину языка, но и интереснейшую картину социальных, нравственных перемен, произошедших в русском языковом сознании. Рецензируемый Словарь можно назвать подлинно новаторским лексикографическим трудом, замечательным по замыслу и высокопрофессиональным по исполнению.
Структура Словаря
Разноструктурные единицы, входящие в состав Словаря (крылатые слова, устойчивые словосочетания разных типов, паремии в широком смысле), объединяются принадлежностью к тексту Священного Писания, а также стилистической маркированностью — относительной устойчивостью употребления в переносном, символическом значении. В словник включены не только активно употребляемые библе-измы, но и слова и выражения, которые относительно редко встречаются в художественных текстах и публицистике.
(Окончание на с. 114)
