CC BY
25
лии Буяндэлгэр, вместе обозначают цвет зимней травы (ввлийн ввсний внгв). Это означает, что слово хоай, как и бвртэ, также является определением. Поскольку зимняя трава обычно бывает беловато-желтоватого цвета, то становится очевидным, что слово хоай, которого нет в современных монгольских языках, с течением времени приняло форму хуа (ухаа), обозначающей этот же цвет и ныне широко распространенной в языке монгольских народов.
Теперь с учетом всех поправок смысл первого параграфа ТИМ надо понимать так: «Предком Чингис-хана был родившийся по велению Верховного Неба Синевато-Сероватый Волк. Супругой его была Беловато-Желтоватая Лань. Они пришли, переплыв Тенгис. Обосновались у истока реки Онон, у Бурхан-Халдуна, потомком их был Бата-Чихан».
В целом предание о Бертэ-Чино и Хоай-Марал глубоко исторично. В супружеском союзе между волком и ланью, которые олицетворяют, с одной стороны, прибывшие к Тенгису (Байкалу) монгольские роды Эргунэ-куна [Подробно об этом см.: 16, с. 48-60], с другой - тюр-ко-телеский этнос около этого озера, в иносказательной и концентрированной форме изложено представление средневековых монголов о своем этногенезе. Этот важный момент еще предстоит осмыслить исследователям.
Литература
1. Sagan Secen. Erdeni-yin tobci (Драгоценное сказание). Monumenta historica. T.1. Fasc.1. - Ulanbator, 1961.
2. Галданова Г.Р. Почитание животных у бурят // Буддизм и традиционные верования народов Центральной
УДК 811.512.156
Азии. - Новосибирск, 1981.
3. Свод этнографических понятий и терминов. Религиозные верования. - М., 1993. Вып. 3.
4. Rachewiltz I. A note on the word Börte in the Secret history of the Mongols // East Asian history, 13/14. 1997.
5. Монголо-русский словарь / сост. К.Ф. Голстунский. -СПб., 1894. Т.2.
6. Монгольско-русско-французский словарь / сост. О. Ковалевский. - Казань, 1846. Т.2.
7. Монгольско-немецко-российский словарь / сост. Я. Шмидт. - СПб., 1835.
8. Монгол хэлний товч тайлбар толь / зохиосон Я. Цэ-вэл. - Улаанбаатар, 1966.
9. Радлов В.В. Образцы народной литературы тюркских племен. 4.IX. - СПб., 1907.
10. Потапов Л.П. Следы тотемистических представлений у алтайцев // Сов. этнография. 1935. № 4.
11. Зориктуев Б.Р. Об этническом составе населения Западного Забайкалья и Предбайкалья во второй половине 1 - первой половине 2 тысячелетия н.э. // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск, 1993.
12. Хангалов М.Н. Собр. соч. Т.1. - Улан-Удэ, 1958.
13. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. - М.;Л., 1941.
14. Юань-Чао Би-Ши (Секретная история монголов). Текст. Издание текста и предисловие Б.И.Панкратова. Т.1. - М. 1962.
15. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.1. Кн.2. -М.;Л., 1952.
16. Зориктуев Б.Р. Эргунэ-кун и начальные этапы монгольской истории // Монгольская империя: этнополитиче-ская история. - Улан-Удэ, 2005.
Зориктуев Булат Раднаевич, главный научный сотрудник ИМБТ СО РАН, доктор исторических наук
Zoriktuev Bulat Radnaevich, doctor of historical science, head scientific researcher of the Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian Branch of Russian Academy of Science.
Tel/Fax: (3012) 433551; e-mail: [email protected]
Ч С Цыбенова
Динамика функционального развития тувинского языка
Статья посвящена проблемам функционального развития тувинского языка, в частности, рассматривается история функционального взаимодействия с монгольским и русским языками и их влияние на его дальнейшее функционирование. Изложены некоторые исторические факты, изменившие функционирование тувинского языка в наши дни.
Ключевые слова: тувинский язык, функциональное развитие, языковое взаимодействие, общественные функции, официальная и неофициальная сферы.
Ch. S. Tsybenova
The dynamics of functional development of the Tuva language
The article deals with the problems of functional rise, development and peculiarities of Tuva language, and the history of its functional interaction with Mongolian and Russian. The influence of these two languages had a great affect on the functional dynamics of Tuva language, that's why some historical facts, which had changed its social functioning in resent days, were expounded in the work.
Key words: Tuva language, functional development, language interaction, social functions, official and non-official spheres.
С точки зрения теории и практики социолингвистики проблема функционального развития языков относится к числу наиболее актуальных. В особенности значимой и сложной является ее
диахронический аспект, необходимость изучения которой обусловлена тем, что он дает ключ к пониманию современных проявлений. Так, языковая ситуация во многих национальных ре-
гионах России сегодня является коммуникативно неравновесной, т.е. наблюдается количественная и качественная неравнозначность общественных функций, выполняемых титульным и русским языками. По мнению Т.П. Бажеевой, это обусловлено тем, что функциональность двух или нескольких языков, обслуживающих один социум, зависит от исторически сложившегося распределения между этими языками различных сфер их применения [1, с. 45]. Функциональная сторона тувинского языка в этом отношении в целом все еще остается недостаточно исследованной и разработанной областью тувиноведения.
Современное состояние языковой ситуации в Республике Тыва показывает, что в становлении и развитии функциональной стороны тувинского языка огромную роль сыграли монгольский и русский языки. Длительные и интенсивные контакты именно с данными языками, преимущественно обусловленные внеязыковыми причинами, привели к значительным внутриязыковым изменениям. По мнению Б.И. Татаринцева, каждый из них функционировал в качестве второго языка тувинцев, с той лишь разницей, что прежде эту функцию выполнял монгольский язык, а в наши дни русский [19, с.9].
Прямых или косвенных лингвистических данных по этноязыковому взаимодействию тувинского языка с монгольским существует немного. Большая часть из них относится к рубежу Х1Х-ХХ вв., когда укрепилась национально-территориальная государственность. Поэтому картину их функционального взаимодействия необходимо воссоздавать в широком культурно-историческом контексте.
Имеющиеся археологические материалы и палеоантропологические данные свидетельствуют, что предки современных тувинцев жили в непосредственном соседстве с носителями древних монгольских диалектов еще в У1-УШ вв. [цит. по 18, с. 3]. Далее с покорением войсками Чингисхана Саяно-Алтайского нагорья в начале Х111 в. влияние монголоязычных племен все более усилилось [10, с. 82]. Тесные этнокультурные связи тувинцев продолжались и после распада монгольской империи, когда территория Тувы оказалась на стыке владений восточных (халха-монголов) и западных монголов (ойра-тов). В конце XV в. она находилась в составе государства Алтын-ханов, а в первой половине XVIII в. была в подчинении Джунгарии. Затем в 1757-1911 гг. тувинцы вместе с монголами находились под властью Маньчжурской (Цинской) династии [10, с. 85].
Таким образом, хозяйственно-бытовые и этнокультурные связи, в том числе и языковые,
предков современных тувинцев с монголоязыч-ными племенами, по существу, являлись непрерывными. Считается, что в этногенезе тувинцев роль монголоязычного компонента более значительна, чем роль других, нетюркских по происхождению этнических групп. Это частично доказывается тем, что тувинцы из всех тюркоя-зычных народов имеют наиболее выраженный монголоидный антропологический тип [10, с. 80]. Что же касается языкового материала, то тувинский язык по количеству монголизмов также занимает первое место среди тюркских языков [5, с. 30]. Эта взаимосвязь была настолько тесной, что языковая принадлежность тувинцев до недавнего времени считалась спорной. Тем не менее большинство тувиноведов склоняются к мнению, что в становлении этнолингвистического и этнокультурного облика тувинцев решающую роль сыграли тюркоязычные компоненты [10, с. 128].
Считается, что образование единого тувинского языка завершилось в 1Х-Х вв. Однако обитавшие в Туве с дотюркского времени иноязычные этнические группы (самодийские, кетские и др.), проникшие в нее в раннемонгольское время (ХШ-ХГУ вв.) монголы и другие племена все еще отличались своими языковыми особенностями от основного тюркоязычного населения. Процесс образования единой языковой общности на основе тюркского корня завершился в XVII - первой половине XVIII в. По мнению М.Х. Маннай-оола, к этому времени основные компоненты тувинского этноса - тюркоязычные племена - полностью ассимилировали все иноязычные этнические группы при естественном сохранении диалектов [10, с. 128-129].
Однозначно ответить на вопрос о языке, обслуживавшем многочисленные межэтнические контакты, в том числе о языке-посреднике между предками тувинцев и монголов, нельзя. Возможно, это был язык доминирующего этноса. По крайней мере, в Туве как когда-то подвластной Монголии территории были найдены археологические находки в виде иероглифических и монгольских надписей на различных предметах, свидетельствующих о том, что в XIII - XIV вв. прототувинцы были знакомы с монгольской письменностью [14, с. 166]. Имеются также сведения, что еще с ХШ в. как личная, так и официальная переписка велась на старописьменном монгольском языке, а отдельные грамотные люди читали монгольскую литературу [8, с. 137]. Историк М.Х. Маннай-оол пишет, что завоевания Чингисхана имели во многом необратимые последствия для исторических судеб народов Саяно-Алтая, в частности Тувы, ведь на протяжении 500 лет с VII в. до начала XIII в. в Саяно-
Алтайском нагорье бытовала енисейская руническая письменность, которая была утрачена [9, с. 72]. Тем не менее монгольский язык на данном этапе не был языком широких масс и носил только светский характер.
Более широкое распространение монгольский язык получил в период господства монгольских феодалов и маньчжуро-китайских захватчиков. В основном он функционировал в качестве языка делопроизводства и обслуживал управленцев, представителей духовенства, зажиточных кочевников [6, с. 123]. Детей тувинцев, принадлежащих к феодальной верхушке, специально отправляли в Монголию, «где они проходили подготовку к делам государственного правления и именно с этой целью изучали монгольский язык и письменность» [18, с. 7]. Вместе с тем языковая ситуация в пограничных с Монголией районах даже в наши дни показывает, что тувинско-монгольский билингвизм был когда-то широко распространенным явлением и среди простых аратов.
Тувинцы со своими соседями монголами имели не только торговые сношения, но и совершали различные поездки. При этом этноязыковая взаимосвязь между ними чаще всего осуществлялась на монгольском языке. Б.И. Тата-ринцев с ссылкой на языковые материалы, собранные Н.Ф. Катановым в 1889 г., приводит отрывок песни, сложенной тувинцами о монголах:
Хандагайты ажар дидир
Моол билбес канчаар ирги?...
«Хандагайты надо проехать говорят.
Но что делать, если не знаешь монгольского языка?...».
По словам очевидца А.В. Адрианова, члена-сотрудника Императорского Русского Географического общества, побывавшего в Туве в 1881 г., привилегированная часть тувинского населения хорошо владела монгольским языком и общалась с ним только по-монгольски [цит. по 18, с. 6-7].
Кроме того, среди тувинцев была распространена светская и духовная литература в виде рукописей и ксилографов на старописьменном монгольском языке, ныне хранящихся в различных архивах и фондах Тувы. На основании данных материалов А. А. Самдан считает, что в Туве были собраны все литературные произведения, изданные ксилографическим способом, а также рукописные сутры. Вместе с тем длительное бытование старомонгольской письменности и постепенное накопление знаний не могли не привести к созданию своих литературных произведений. В частности, сегодня известно около десяти тувинских исторических хроник и летописей, написанных этим письмом и датируемых рубежом XIX - XX вв. [14, с. 166-172].
Следует полагать, что официальное провоз-
глашение буддийской веры как государственной также способствовало распространению монгольского языка, потому что духовное образование представляло собой своеобразную систему: на начальном этапе молодые ламы отправлялись сначала на учебу в Монголию, а затем наиболее способные, успешно прошедшие испытательный срок «для продолжения образования ездили учиться в Тибет» [13, с. 8]. В самой Туве единственными очагами просвещения на тот момент являлись буддийские монастыри, в которых изучались не только тибетский язык, алхимия, но и основы поэтики, ботаники, фармакологии, анатомии, медицины, философии [4, с. 243]. Общий уровень грамотности коренного населения был низким, что было обусловлено объективными причинами: образование было доступно только зажиточным тувинцам, поэтому для основной массы населения того периода, которые в целом имели низкий уровень жизни, оно было недоступно.
Таким образом, к моменту образования Тувинской Народной Республики (ТНР) в 1921 г. монгольский язык уже широко применялся в качестве языка делопроизводства, межэтнического контакта, культурных запросов и обучения. Вследствие отсутствия собственной национальной письменности тувинский язык в данный период в основном развивался и функционировал как язык устного общения, фольклора и проведения отдельных мероприятий, например, культовых и обрядовых праздников [11, с. 222]. Функцию письменного языка выполнял старописьменный монгольский язык, использовавшийся для делопроизводства, выпуска газет, журналов и печатных книг [11, с. 38].
Своеобразным пиком функционирования монгольского языка в Туве стали начальные годы существования ТНР (1921- 1930 гг.), когда значительно расширились его общественные функции. Он официально стал языком обучения, так как проблема образования стала приобретать все более острый и общенациональный характер. В связи с этим в декабре 1924 г. Центральный Комитет Тувинской народной революционной партии (ЦК ТНРП) принимает решение обучать аратов на монгольском языке независимо от пола и возраста. Появились первые светские школы, которые охватывали небольшое количество детей. На начальном этапе, по мере усвоения учащимися навыков чтения и письма, планировалось обучение и русской грамоте. Так, по постановлению ЦК ТНРП от 6 июля 1924 г. намечалось обучить 15 человек. Конечной целью всего процесса обучения было разъяснение политики партии для молодых членов ТНРП. Однако школы охватывали не все население,
поэтому обучение ограничивалось лишь ликвидацией неграмотности. Систематизированных знаний учащиеся не получали [4, с. 244].
Вместе с тем правительство молодой республики ставило перед собой задачу формирования инфраструктуры духовной культуры на основе сочетания уже существовавшей сети монастырей и новых школ. Однако на деле эти меры реа-лизовывались слабо. Поэтому с 1927 г. был поставлен вопрос об отделении религии от образования и создании тувинской национальной письменности [4, с. 243-246]. С этого момента картина функционального взаимодействия тувинского и монгольского языков кардинально изменилась: функции последнего стали постепенно сворачиваться, а с введением в 1930 г. тувинской письменности на основе латинизированного новотюркского алфавита его значимость вовсе утрачивается.
Введение национальной письменности послужило мощным толчком для дальнейшего функционального развития и совершенствования тувинского языка. Он стал официальным языком ТНР и широко применялся на собраниях, митингах, партийных съездах, при проведении различных массово- политических мероприятий и культурно-просветительской работы среди трудового аратства, был языком преподавания и изучения, театра, радио, прессы и т.д. Все это происходило параллельно с развитием национальной культуры [11, с. 39-40]. Период 30-е - начало 40-х гг. ХХ в. фактически стал кульминационным в истории функционального развития тувинского языка. Он обслуживал исключительно все сферы коммуникации: и официальные, и неофициальные. Применительно к тому периоду можно сказать, что тувинский язык был единственным коммуникативно и функционально мощным в языковом пространстве Тувы. Важнейшую роль сыграла тувинская письменность на латинизированной основе, при помощи которой власти в корне изменили проблему неграмотности и малограмотности основной массы коренного населения.
Но такое положение дел продолжалось до середины 1940-х гг., до вхождения Тувы в состав Советского Союза, когда постепенно начали усиливаться позиции русского языка. Некогда бурно развивавшийся в функциональном отношении тувинский язык стал использоваться ограниченно. В частности, централизация в управлении привела к его ограниченному функционированию в официальной сфере, что наблюдается и в наши дни. Состав функционирующих языков сменился: монгольский язык постепенно заменяется русским.
Что касается русского языка, то первые эт-
ноязыковые контакты тувинцев и русских датируются еще началом XVII в. в связи с установлением торговых отношений России с территориями Сибири и Дальнего Востока и проникновением русскоязычного населения на территорию Тувы [16, с. 145-147]. Преобладание тувинского языкового окружения обусловило необходимость знания большинством русскоязычных переселенцев тувинского языка, который служил основным средством общения. Особенно знание тувинского языка было распространено среди купцов, «большинство которых составляли выходцы из соседнего с Тувой Минусинского округа» [19, с. 7]. Эту функцию языка межнационального общения тувинский язык сохранял вплоть до 1944 г. Русским языком владели лишь те тувинцы, которые имели регулярные контакты с русским населением. При этом довольно неопределенное и неустойчивое в правовом отношении положение русских переселенцев способствовало только меновой торговле с тувинцами [19, с.6], поэтому «...в старой Туве не было объективных предпосылок для овладения русским языком <...> в массовом масштабе» [12, с. 5].
Кроме того, по мнению Б.И. Татаринцева своеобразным барьером на пути проникновения русского языкового влияния в Туву служил монгольский язык [19, с. 7]. Прежде всего, это было связано с традиционно сильными монголофиль-скими предпочтениями национальной элиты ТНР, так как Монголия была ближе тувинцам по культуре и религии [6, с. 123]. Поэтому реальные возможности для укрепления позиций русского языка и расширения его общественных функций появились лишь в последние годы существования ТНР (начало 40-х гг. ХХ в.). В этот период русским владела лишь часть населения, в основном представители интеллигенции. Однако уровень их знания был удовлетворительным, что было обусловлено нехваткой учителей, слабым материально-техническим оснащением, отсутствием помещений, однородностью национального состава населения [12, с. 6-7].
Функциональная нагрузка взаимодействующих языков, как было упомянуто выше, изменилась в связи с вхождением Тувы в состав Советского Союза. С этого времени по мере изменения национального состава населения и распространения тувинско-русского билингвизма функции русского языка постепенно расширялись и укреплялись. Переход тувинской письменности с латинизированного на русский алфавит с 1941 по 1943 г. также способствовал скорейшей культурной и политической интеграции Тувы в систему Советского Союза. Скорее всего, этот процесс имел политические установки.
Так, в докладной записке Министерства народного просвещения, адресованной в ЦК ТНРП с ссылкой на резолюцию XII внеочередного съезда ТНРП, сообщается, что «в целях дальнейшего развития революционной культуры и приближения ее к социалистической культуре народов СССР, поднятия тувинской письменности и литературного языка на новую высокую ступень и лучшего вооружения трудящихся масс знаниями марксизма-ленинизма перевести тувинскую письменность с латинизированного алфавита на русский алфавит». В связи с чем Министерство приняло решение в 1943/44 уч. г. «охватить всех детей школьного возраста обязательным начальным обучением <...> учебные программы школам составлять в соответствии и необходимостью воспитанию учащихся в духе марксизма-ленинизма. Включить в программу школ изучение русского языка» [20, с. 10-11].
Тем не менее в советский период своего развития тувинский язык оставался основным средством коммуникации среди тувинцев. Результаты первого социолингвистического опроса, проведенного в 1967 г. сотрудниками Института истории, филологии и философии СО АН СССР, показали, что он доминирует во всех сферах личной и общественной жизни тувинцев-сельчан. Так, в семейном кругу на родном языке общались с дошкольниками 99,8% и со школьниками 100% родителей. В процессе трудовой деятельности 99,5% работающего населения предпочитало общаться на тувинском языке. Также 88,2% респондентам было понятнее читать литературу, слушать лекции и смотреть театральные постановки на родном языке [17, с. 83-86]. Поэтому основным средством общения на селе являлся тувинский язык.
Однако использование того или иного языка в основном зависело от национального состава организации и типа населенного пункта [17, с. 83]. «Партийные конференции в Кызыле и районных центрах, на предприятиях и в организациях, где работают представители разных наций, как правило, проводятся на русском языке». Документы партийных и советских органов публиковались на русском и тувинском языках [15, с. 59]. Следовательно, отличительной чертой тувинского и русского языков с середины 1940-х до конца 1960-х гг. было их софункцио-нирование в различных общественных сферах.
В 70-х годах ХХ в. в связи с идеей объединения всех народов СССР в новую историческую общность - «советский народ с общим языком межнационального общения» и единой «советской интернациональной культурой» - увеличилась роль русского языка [3, с. 35]. Доминирующее положение русского языка обусловило
переход дел в Туве на русский язык, рост влияния его литературной формы, что привело к ослаблению функционального развития тувинского языка.
В частности, с дальнейшим развитием билингвизма сократились некоторые частные функции тувинского литературного языка. Многие тувинцы стали читать художественные произведения, труды классиков марксизма-ленинизма, научные труды на языке оригинала, т.е на русском языке, что снизило потребность в переводах. Как и сегодня, русский язык являлся ключом для получения высшего образования, поэтому родители предпочитали обучать детей на русском языке. Вследствие этого функция тувинского языка в качестве языка обучения в дальнейшем все более сужается. Начиная с этого периода, соответственно, отпала также необходимость в переводе на тувинский язык различных школьных учебников [15, с. 64]
Картина функционального развития не только тувинского, но и других национальных языков России, несомненно, меняется с распадом СССР в начале 90-х. Новый период в истории функционирования тувинского языка начинается с юридических вопросов о статусе языков, которые разрешились не сразу.
В декабре 1990 г. на фоне бурного нарастания идей суверенизации республики и определенного пика национального самоутверждения принимается закон «О языках в Тувинской АССР», где тувинский язык однозначно провозглашен государственным языком на территории Тувы (ст. 1), а русский язык определен как «официальный язык в СССР, язык межнационального общения» (ст. 2). Закон ставил целью создать необходимые условия для свободного развития и расширения общественных функций тувинского языка и особо выделял, что «признание тувинского языка государственным не должно привести к языковой дискриминации, каким-либо привилегиям и ограничениям в пользовании другими языками» [2, с. 109].
В 1993 г. государственный статус тувинского языка был подтвержден Конституцией Республики Тыва, в 33-й статье которой написано, что «государственным языком Республики устанавливается тувинский язык. Русский язык на территории Республики Тыва действует как общефедеральный государственный язык. Тувинский и русский языки равноправно употребляются во всех сферах общения, регламентируемых законодательством, в том числе на всех предприятиях, учреждениях и организациях, а также органами власти и управления ...». И, наконец, в 2001 г. в результате принятия мер по приведению Конституции республики в соответствие с
Основным законом Российской Федерации тувинский и русский языки были признаны государственными языками Республики Тыва [7, с.4]. Однако придание государственного статуса не привело к полноценному развитию и расширению общественных функций тувинского языка, в том числе в силу несовершенства и неразработанности вопросов государственной языковой политики.
На современном этапе своего развития тувинский язык остается основным средством коммуникации тувинцев. Более интенсивно он функционирует в неофициальных сферах, а сфера официальной коммуникации принадлежит русскому. Такое функциональное соотношение между ними может быть объяснено тем, что изначально сфера официального общения обслуживалась монгольским языком, а затем русским. За короткий десятилетний срок (с 1930 по 1940 г.) тувинский язык не успел достаточно обогатить и расширить собственный функциональный ресурс в данной сфере. Тем не менее функционирование языков в республике во многом сегодня зависит от типа поселения, национального состава организации и профессиональной специализации самих учреждений. Можно сказать, использование языков зависит от характера той или иной сферы: чем она традиционнее, тем интенсивнее функционирование тувинского языка.
Таким образом, тувинский язык прошел в своем функциональном развитии несколько статусов: от доминирующего языка до дополняющего и вспомогательного. Официальное признание государственного статуса укрепило его позиции, способствовало интенсивности применения в различных коммуникативных сферах. Мы полагаем, что необходимость владения русским языком, все большее усиление его социальной потребности притормаживает дальнейшее функциональное развитие тувинского языка. Поэтому вопрос расширения и развития его функционального поля, а также распределения социальных функций русского и тувинского языков, как и в других национальных регионах России, остается открытым.
Литература
1. Бажеева Т.П. Функциональная дистрибуция государственных языков в Бурятии // Актуальные проблемы монголоведения. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2006. -175 с.
2. Балакина Г.Ф., Анайбан З.В. Современная Тува: социокультурные и этнические процессы. - Новосибирск: Наука, 1995. - 134 с.
3. Баскаков А.Н., Насырова О.Д. Языковые ситуации в тюркоязычных республиках Российской Федерации (краткий социолингвистический очерк) // Языки Российской Федерации и нового зарубежья: статус и функции. М.: Эдиториал УРСС, 2000. - С. 34-129.
4. История Тувы: в 3 т. / под общ. ред. В.А. Ламина. -Новосибирск: Наука, 2007. - Т. II - 430 с.
5. Исхаков В.Г., Пальмбах А.А. Грамматика тувинского языка. Фонетика и морфология. - М.: Изд-во восточ. лит., 1961. - 472 с.
6. Кан В.С. Возникновение и развитие газетной прессы на старомонгольском языке в Туве (1925-1929 гг.) // Новые исследования Тувы. Электр. журнал. № 4. URL: http://www.tuva.asia/journal/issue 4/918-kan.html (дата обращения: 01.04.2010).
7. Конституция Республики Тыва. - Кызыл, 2001.
8. Маадыр М.С. Журналы Тувы // Новые исследования Тувы. Электр. журнал. №4 // URL: http://www.tuva.asia/journal/issue 4/931-maadyr.html (дата обращения: 01.04.2010).
9. Маннай-оол М.Х. Письменные традиции тувинского народа // Башкы. - 2001. - №1 - С. 71-74.
10. Маннай-оол М.Х. Тувинцы: Происхождение и формирование этноса. - Новосибирск: Наука, 2004. - 166 с.
11. Монгуш Д.А. Тувинский язык и письменность. Избранные труды. - Кызыл: Тываполиграф, 2009. - 248 с.
12. Монгуш Д.А., Татаринцев Б.И. Проблемы изучения функционирования русского языка в Туве // Русский язык в Туве. - Кызыл, 1985. - С. 3-15.
13. Монгуш З.М. Просвещение и образование тувинцев в период Цинской империи // Тувинская правда. - 2007. - 4 окт.
14. Самдан А.А. Тувинские летописи как исторический источник // Гуманитарные исследования в Туве: сб. науч. тр. - М., 2001. - 336 с.
15. Сат Ш.Ч. Формирование и развитие тувинского национального литературного языка. - Кызыл: Тувкнигоиз-дат, 1973. - 193 с.
16. Сердобов Н.А. История формирования тувинской нации. - Кызыл: Тувкнигоиздат, 1971. - 482 с.
17. Сердобов Н. А. К вопросу о некоторых социолого-лингвистических процессах в национальной консолидации тувинцев // Ученые записки. - Кызыл: Тувинский НИИЯ-ЛИ, 1968. - Вып. XIII. - 358 с.
18. Татаринцев Б.И. Монгольское языковое влияние на тувинскую лексику. - Кызыл: Тувкнигоиздат, 1976. - 132 с.
19. Татаринцев Б.И. Влияние лексики русского и монгольского языка на развитие лексической системы современного тувинского литературного языка: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Новосибирск, 1968 - 26 с.
20. ЦГА РТ. Ф. 79. Оп. 1. Д. 181. Л. 10-11.
Цыбенова Чечек Сергеевна, аспирант Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН г.Улан-Удэ
Tsybenova Chechek Sergeevna, post-graduate of the Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian Branch of Russian Academy of Sciences.
Tel: 8 (3012) 22-64-56, 8-914-058-2418; e-mail: [email protected]
