CC BY
105
О. Ю. Гончарко
ДИАЛОГ И ПСЕВДОДИАЛОГ КАК ФОРМА ИЗЛОЖЕНИЯ АРИСТОТЕЛЕВСКОЙ ЛОГИКИ
В ВИЗАНТИИ
Не только философия, но и в целом образовательная парадигма в Византии находилась под влиянием платоновского философского наследия и Академии. Не избежала этой участи и такая ее часть, как логика. В связи с этим хотелось бы задаться следующим вопросом: как возможно уместить аристотелевскую логику в платоновскую форму преподавания, ведь классическим жанром исследования по логике был, как правило, монологический трактат, в силу необходимой природы логического знания, его общезначимости и даже антидиалектичности? Вопросам жанра диалог (или в некоторых случаях псевдодиалог) в Византийский период развития логики и посвящается эта статья.
И. Б. Романенко, изучая античную и средневековую образовательную парадигмы, следующим образом осмысляет существо платоновского академического наследия, выделяя «два важных вывода, являющихся для Платона ориентиром в его педагогической и теоретической деятельности в Академии: — требование возможно более строгой последовательности и полной систематизации отдельных знаний, позволяющей получить некий образ бытия; — осознание того, что абсолютное и окончательное не может быть достигнуто посредством вышеуказанного способа удостоверения, что и приводит человека в конечном счете к интуитивно-мистическому опыту. Первая из сформулированных установок была адекватно воспринята и реализована в теоретической и педагогической деятельности Аристотеля и в заложенном им рационалистическом направлении развития западноевропейской философии, в то время как вторая была осознана и воспринята неоплатониками, а впоследствии и христианскими византийскими философами»1, что обусловило специфику осмысления и преподавания в том числе и логики в Византии.
Как греческие, так и латинские примеры логических трактатов в Средние века составлялись, по словам С. Эббесена, преимущественно методом вырезания и ко-
1 Романенко И. Б. Платоновская образовательная парадигма и Академия // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. № 2. Серия: Гуманитарные и общественные науки. СПб., 2002. С. 54.
224
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Том 14. Выпуск 3
пирования текстов аристотелевского Органона. Жанр EmTopai (греческий аналог латинских Summulae) не предполагал (в отличие от латинских работ) трактатов по логическим темам, неизвестным Античности, и представлял собой скорее комментированный парафраз, чем самостоятельный комментарий, хотя был достаточно сложно структурирован (вешр1а; npafyq: Xsfyq, p^Tov), и в общих чертах напоминал структуру латинских логических текстов (lemma, divisio, sententia, expositio, ordinatio, quaestiones, dubitationes). Возможно, этот парафраз предназначался для ознакомления, предваряющего чтение аристотелевского текста, такого, что уже сам Органон можно рассматривать как комментарий к парафразу.
Среди «упреков», которые С. Эббесен направляет в адрес византийских логических штудий, можно выделить следующие: 1) в Византии логика в отличие от латиноязычной традиции так и не стала предметом изучения для круга профессиональных филосо-фов-логиков (по той простой причине, что они отсутствовали (логикой и философией зачастую занимались авторы, которые были прежде всего богословами, политиками и проч., поэтому логика для них была лишь инструментом и воспринималась как необходимый «ликбез», а не предметом, достойным самостоятельного изучения); 2) методологически с точки зрения истории средневековой логики корректнее было бы сравнивать логические византийские работы не с университетскими «продуктами» на Западе, а скорее с латинскими логическими «учебниками» для церковно-приходских школ. Эти два положения вполне объясняют, почему С. Эббесен упрекает, например, Влеммида в достаточно примитивной силлогистической игре, которая уже никого бы не впечатлила бы на Западе после 1100 г2.
Конечно, современному историку логики достаточно трудно изучать непредвзято историю логики в Византии через призму технически развитого логического аппарата современности, путь к которому логика в своей истории проделала через алгебру Буля и такие более технически ориентированные логики, как логика стоиков и западные схоластические попытки формализовать различные явления мышления и словоупотреблений в естественных языках. Поэтому в данной статье предлагается осмыслить специфику развития логики в Византии через призму платоновского подхода к знанию, платоновской образовательной парадигмы и жанра платоновского диалога как генетически обусловивших именно такой облик логических штудий в Византии. К тому же и С. Эббесен признает, что, несмотря на общий исток, греческие и латинские средневековые работы по логике настолько сложно сравнивать, что можно усомниться в том, что они преследовали одинаковые цели, хотя и использовали похожие друг на друга средства3.
В рамках более общего исследования целей и задач изучения и преподавания
логики в Византии, которое невозможно уместить в рамках одной статьи, важным и уместным является рассмотрение жанров изложения логических работ, распространенных в Византии, как соответствующих преследуемым ими целям.
I. Жанр парафраза. Вполне возможно, что византийские логики не придавали значения различению жанров комментария и парафраза. Например, Михаил Пселл зачастую именует пересказ не вполне соответствующими этому значению словами avvofiq, Ьпд^уц^а, avyypa^^a, avvTay^a. Например, его Evvofiq mi цетафратс; аафеататц tov WeXXov тцс SiSaaKaXiaq тт nepi sppqveiaq вовсе не комментарий,
2 Ebesen S. Greek and Latin Medieval Logic. Copenhague, 1996. Р. 78.
3 Ibidem. Р. 67.
а пересказ. Тогда как работа МщацХои ТеХХод парафрао^ ек то Пер1 еру,^е1ас„ по мнению К. Иеродиакону, вовсе не парафраз, а комментарий, дополненный изложением собственных идей; несмотря на то что слово парафраок; вынесено в заглавие, сам Пселл нигде не называет ее пересказом, но использует такие слова, как Ьпоруцра, аиуура^^а, аиутау^а. В то время как работа Пер1 тод деитерои вфХ1ои тшу Протерш ауаХитжш не является ни парафразом, ни комментарием, поскольку представляет собой последовательность вырезанных из второй книги Первой Аналитики цитат (переписанных практически без изменения), содержащих проделанное самим Аристотелем краткое предварительное изложение основных тезисов, рассматриваемых и иллюстрируемых в главах второй книги. Единственное, что сделал Пселл, — вырезал аристотелевские примеры, предоставив таким образом краткий реферат этой книги.
II. Жанр энциклопедии. Примером осмысления логики в ряду других наук (физики, философии, богословия) является 'Етто^ц Хоукцс; Никифора Влеммида, которая, с точки зрения С. Эббесена, является наиболее ярким примером изложения логики в ее теоретической (аристотелевской) и практической частях. Однако применительно к богословию логика используется в Византии с трудом (в гораздо меньшей степени, чем на Западе), и практически всегда результаты ее применения имеют плачевные последствия для автора (например, 1085 г., обвинение Иоанна Итала в неправильном применении логики в теологии). В основном богословию нужна логика, но в ином, «несекулярном» виде. Сам Влеммид пытается применить логические идеи к анализу спора об исхождении Духа Святого и Ы^ие.
III. Жанр диалога. Совершенно уникальным жанром для изложения логики в Византии, которому не было аналогов в западной латинской традиции, был «платоновский» диалог. Диалог Феодора Продрома Eеv^дц^оc, — интересный пример применения платоновской формы изложения к аристотелевским и комментаторским логическим трактатам: в нем повествуется о предикабилиях Порфирия. Однако помимо нетипичной для изложения логики формы данный диалог обладает другими признаками «литературности»: автор стилистически подражает Платону, даже пытается воссоздать античную атмосферу, называя Константинополь Византием, а Платона — сыном Аристона. Конечно, на Западе логика не излагалась литературно. Единственный пример изложения логики гекзаметром — поэма Радулфа Нигера, от которой сохранились только две строфы. Сложно подобрать латинские параллели различным приемам, с помощью которых Продром комментирует деятельность современных ему византийских логиков: напрмер, высмеивает некоторого «известного современника», именуемого в диалоге Теоклом, некоего «косноязыкого провинциала из Италии», который имел привычку повторять слоги и слова, излагая идеи Аристотеля, но не по причине психофизического растройства, а по причине того, что думал, что его слова настолько уместны, а речи настолько хорошо сочленены, что слушателям хотелось бы услышать (или прочитать) их дважды. С. Эббесен пишет о том, что «есть большое искушение воспринимать Теокла как собирательный образ Пселла и Итала»4.
IV. Форма псевдодиалога. Стоит сразу отметить, что термин «псевдодиалог» используется в данной статье в качестве рабочего понятия, обозначающего условно не вполне диалоговые жанры изложения логики, но близкие к ним в силу содер-
4 Ebesen S. Greek and Latin Medieval Logic. Р. 82.
жания некоторых элементов диалога. Поэтому псевдодиалоговые формы в разных своих частях могли принимать любые работы по логике, относящиеся в том числе и к перечисленным выше жанрам. Примером псевдодиалоговой формы изложения логики можно считать Пєр'і іррцгеіас Михаила Пселла, где, излагая Аристотеля, Пселл пытается на протяжении всего текста быть самим Аристотелем. Предполагается даже анахронизм: Аристотель отвечает своим более поздним комментаторам Аммонию и Филопону, однако допускаются при этом ошибки (иногда Аристотель упоминается и в третьем лице). Поскольку работа Пселла адресуется не ученым, заинтересованным в прояснении трудных мест Аристотеля, а ученикам с небольшими познаниями в логике, Пселл использует слова, относящиеся к учебному процессу, а также императивы и глаголы во втором лице5 [см.: K. Ierodiakonou]. Тем не менее эта работа не в полной мере является диалогом по форме, т. к. ученик и адресат обращений Пселла безмолвствует, сам Пселл обращается то к ученику, то к комментаторам Аристотеля, то к самому себе, но от лица Аристотеля (разговор от лица Аристотеля ведется даже тогда, когда «Аристотель» излагает взгляды Пселла), при этом прямо не формулируя собственные ответы Аристотелю в диалоговой вопросно-ответной форме. Вот почему несмотря на явный диалогический пафос работы, она представляет собой все-таки псевдодиалог, лишь косвенно напоминающий диалоги Платона. Однако произведение, написанное в форме диалога, с литературной точки зрения не обязательно будет диалогом в платоновском смысле, если в нем не ставится задача поиска определения того, что является предметом диалога: «В основе всех диалогов Платона лежит процесс определения какого-либо предмета или понятия, причем в каждом диалоге предмет обсуждения конкретно обозначен»6. Проиллюстрировать эту форму можно также на примере небольшой заметки М. Пселла Пєр'і тov Sevт^рov /Зі^ши тш Прoт^раv avаXvтlкш, о которой уже говорилось выше, что она представляет собой не вполне идентичный аристотелевскому тексту сокращенный реферат последнего. Интересен характер правок, которые вносит Пселл в аристотелевский текст: это и всевозможные перестановки слов или пропуск/добавление артиклей в целях благозвучия (например, «прос тф iXаттovl уЬцтаі акрш» вместо аристотелевского «у^цтаі прос тф iXаттovl акрш» и проч.), выбрасывание уточняющих фраз и оборотов («каі ini ті fevSovc ova^c тцс пратцс, каі тцс цёу aXydovc тцс Sё iv ріреі fevSovc, каі aрфoт^раv fevS&v» вместо аристотелевского «каі ini ті fevSovc ova^c тцс пратцс тцс S’ ітірас aXydovc, каі тцс цёу aXцвovc тцс S’ iv ріреі fevSovc каі а^фютірш fevSav»), замена аристотелевских названий фигур силлогизма синонимичными им, также встречаемыми у Аристотеля, но не в данных переписываемых предложениях («iv Sё тф Sevт^рa а^цраті паутас їу^оіреї...» вместо аристотелевского «Ev Sё тф ріаа а^цраті пттас їухареї...») также в целях благозвучия (увеличения или уменьшения числа слогов в предложении или фразе), замена более сложных грамматических конструкций более простыми и наоборот. Сложно представить в современных и в западноевропейских средневековых трактатах по логике благозвучие как повод для перестраивания фразы (обычно таким поводом являлось и до сих пор является только требование точности и однозначности формулировки), которое можно охарактеризовать как поиск «поэтики
5 См.: Ierodiakonou K. Psellos’ Paraphrasis on Aristotle’s De interpretatione. New York, 2002.
6 Тоноян Л. Г. Теория определения: античность и современность // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2008. Сер. 6. Вып. 1. С. 138.
фразы» или «поэтическую игру», «опыт алхимического воображения» в логике7 или попытку привнести поэтическое измерение в технический дискурс, но не в его содержание, что подменило бы его предмет, а в форму его изложения. Здесь уместно заметить, что Пселл эту заметку оформляет в виде письма, открывая ее глаголом во втором лице единственного числа и обращением к адресату, спросившему его о целях второй книги Первой Аналитики: «’Нратцоас т1с еотм о окопос тод деитерои вфХ1ои тш Протерш ауаХиткш. окопос оЪу...» Представляется справедливым жанр письма также отнести к псевдодиалоговой форме (т. к. косвенным образом свои ответы Пселл предваряет формулировкой вопроса адресата), но поскольку далее весь текст письма-заметки излагается монологически и задача поиска определения целей логики не ставится и дискуссии на эту тему не предполагаются (осуществляется только перечисление целей второй книги аристотелевского произведения), то платоновской эту форму счесть было бы некорректно.
Тяготение к интуитивному типу познания и тенденция выражаться символами и намеками, свойственные византийским авторам (знаменитое послание рыб Иоанну Цецу, которое он счел чем угодно отрицательным (и обвинением в бессловесности, и в обжорстве, и в бедности), только не подарком, описано в статье Черноглазова Д. А8.), также могли стать как причиной «недоразвитости» логики в Византии, так и объяснением тенденции так риторически «вычурно» оформлять логические работы. Например, заканчивая свое логическое письмо о целях и задачах второй книги Первой Аналитики, Пселл зачем-то в общий ряд перечисленных задач этой главы вставляет цитату про физиогномику, к логике имеющую весьма опосредованное отношение: «то дё фиоюууыроуеы дтатоу ёотщ еI тс д'дшю ара рета/ЗаХХем то ойра ка1 тцу Цги%ц ооа фио1ка ёот1 павцрата», — именно на этом изложение целей аристотелевской книги заканчивается, несмотря на то что для Аристотеля рассмотрение физиогномики вовсе не цель, он ее упоминает в качестве иллюстрирующего рассуждения к теме «Энтимема».
Однако перечисленные примеры форм преподавания и изучения логики в Византии оставляют богатый материал для дальнейшего исследования и внимательного прочтения византийских логических текстов. Рассуждая о византийском этапе истории логики, следует задаваться не только вопросом научного статуса византийских логических штудий, который обычно принято недооценивать, сопоставляя его с западноевропейским, но и вопросом причин, по которым этот статус был именно таким (в частности, К. Иеродиакону отмечает, что, например, Пселл, находясь под влиянием не только Аристотеля, но и греческих грамматистов, считал грамматику более эффективной для развития мышления, чем логику, полагая ее также основой всех других наук9). Осуществляя попытку ответить на вопрос, почему в Византии наличествовало такое творчество и разнообразие в сфере форм изложения логики и такой аскетизм в научных исследовательских штудиях, можно предложить следующую гипотезу: довление платоновской образовательной парадигмы, также, возможно, видение других целей изучения и преподавания логики,
7 Романенко И. Б. Онтологический подход к воображению или воображаемый подход к онтологии // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2003. Сер. 6. Вып. 4. С. 21, 23.
8 Черноглазое Д. А. Пять писем Иоанна Цеца: автопортрет византийского интеллектуала // Византийский временник. 2008. Т. 67. № 67. С. 155.
9 Ierodiakonou K. Psellos’ Paraphrasis on Aristotle’s De interpretatione. Р. 168.
реконструкция и уточнение которых является интересной исследовательской задачей как для византинистики, так и для истории логики.
Стоит также охарактеризовать современную тенденцию в преподавании логики в XXI в. как раз как тяготение к диалоговой форме (см. экспериментальные подходы к преподаванию логики, в частности метод «развивающих заданий в форме индуктивных игр» К. А. Михайлова10, программированное обучение и метод обучающего диалога Б. И. Федорова, в которых диалоговая форма, так же как и у Платона, как раз предполагает совместный обучающе-исследовательский поиск определения изучаемого понятия и анализ различных подходов к нему). Современные тенденции в изучении неклассических логик (модальных, диалоговых, логики игр11 [см.: Нечитайлов Ю. В.], современной теории аргументации) вполне соответствуют направлениям отступления от аристотелевской традиции в Византии в сторону анализа естественного языка, риторических приемов и прагматики средствами логики. Также есть и пересечения с западными средневековыми авторами по вопросам риторики. Например, согласно Боэцию, «задачей логики является не столько правильное рассуждение, сколько практическое искусство убеждения, путем правильного рассуждения... Ведь если существуют предложения необходимые, но не правдоподобные, для убеждения нужен аргумент»12, который был бы убедителен не только в силу одних логических причин, но, в частности, и риторических. Все вышесказанное позволяет утверждать, что опыт византийских логических штудий интересен не только для византиниста, но и для истории и изучения логики, а также высказать сомнение в однозначно негативной оценке научного и педагогического их статуса.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лисанюк Е. Н. Утешение логикой? // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2004. Сер. 6. Вып. 3. С. 35-42.
2. Михайлов К. А. Онтологический смысл фундаментальных знаний, ассоционистская модель культуры и синтетическое образование будущего // Вестник ВГУ Серия: Философия, 2011. С. 88-103.
3. Нечитайлов Ю. В. Проблема формализации концепций параллелизма и ограниченной рациональности средствами динамической логики игр: Диссертация ... кандидата философских наук. СПб., 2003.
4. Романенко И. Б. Платоновская образовательная парадигма и Академия // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. № 2. Серия: Гуманитарные и общественные науки. СПб., 2002. С. 45-58.
10 Михайлов К. А. Онтологический смысл фундаментальных знаний, ассоционистская модель культуры и синтетическое образование будущего // Вестник ВГУ 2011. Серия: Философия. С. 88.
11 См.: Нечитайлов Ю. В. Проблема формализации концепций параллелизма и ограниченной рациональности средствами динамической логики игр: Диссертация ... кандидата философских наук. СПб., 2003.
12 Лисанюк Е. Н. Утешение логикой? // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2004. Сер. 6. Вып. 3. С. 37.
5. Романенко Ю. М. Онтологический подход к воображению, или Воображаемый подход к онтологии // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2003. Сер. 6. Вып. 4. С. 19-24.
6. Тоноян Л. Г Теория определения: античность и современность // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2008. Сер. 6. Вып. 1. С. 137-144.
7. Черноглазое Д. А. Пять писем Иоанна Цеца: автопортрет византийского интеллектуала // Византийский временник. 2008. Т. 67. № 67. С. 152-164.
8. Ebesen S. Greek and Latin Medieval Logic. Copenhague, 1996. Р. 67-95.
9. Ierodiakonou K. Psellos’ Paraphrasis on Aristotle’s De interpretatione. New York, 2002.
