CC BY
0праць / наук. ред. Бунчук Б. I. - Чершвщ: Чершве-цький нац. ун.-т, 2012. - Вип.: 585 - 586. - Слов'ян-ська фiлологiя. - С.138-144.
6. Никоненко П., Юрiйчук М. I. Сидiр Вороб-кевич: Життя i творчiсть.- Чернiвцi: Рута, 2003. -208с.
7. Протасова Свплана Вiршування С.Вороб-кевича 60-х рошв XIX столiття / Свiтлана Протасова //Науковий вiсник Чернiвецького нащональ-ного унiверситету iменi Ю. Федьковича: зб. наук. праць / наук. ред. Бунчук Б. I. - Чершвщ: Чершве-цький нац. ун.-т, 2008. - Вип.: 394 - 398. - Слов'ян-ська фшолопя. - С.139-144.
8. Ткаченко А. Мистецтво слова (Вступ до т-тературознавства): пiдручник для гумаштарпв. - К.: Правда Ярославичiв, 1997. - 488с.
9. Франко I Зiбр. творiв: У 50-и т.- К:Наук. думка, 1982. - Т.33. - С. 114.
10. Франко I. Зiбр. творiв: в 50-ти т. - К. : Наук. думка, 1983. - Т. 39: [Штературно-критичш пращ (1911-1914). Лггература i мистецтво]. - 703 с.
11. Шаблювський В. Фольклорш джерела украшомовно! та румуномовно! творчостi С. Воро-бкевича /В. Шаблiовський //Слов'янське лтгерату-рознавство i фольклористика Вип. 14. /редкол.: Г. Д. Вервес, О. I. Дей, В. О. Захаржевська та ш. - К. : Наук. думка, 1984.- С. 62-68.
ДИАЛЕКТИКА ДЕТСТВА И УСИЛЕНИЕ РЕАЛИСТИЧЕСКОГО НАЧАЛА В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ С.ЩИПАЧЕВА
Яхьяева З.И.
к.ф.н., доцент кафедры литературы и методики преподавания Чеченского государственного педагогического университета
THE DIALECTIC OF CHILDHOOD AND BEGINNING TO GAIN A REALISTIC AUTOBIOGRAPHICAL PROSE S.SCHIPACHEVA
Yahyaeva Z.I.
PhD, assistant professor of literature and methods of teaching the Chechen State Pedagogical University
Аннотация
В статье рассматриваются особенности художественного исследования диалектики детства в автобиографической прозе известного русского поэта советского периода С.Щипачева, ставится цель анализа отражения детской психологии. Отмечается зрелость писателя в воссоздании эпохи первых двух десятилетий ХХ века проблемы национального народного характера. В работе проводится характеристика усиления реалистического начала в автобиографической книге С.Щипачева.
Abstract
The article discusses the features of the artistic study of the dialectic of childhood in the autobiographical prose of the famous Russian poet of the Soviet period S.Schipacheva, the aim is the analysis of the reflection of child psychology. Noted writer maturity in recreating the era of the first two decades of the twentieth century, the problem of the national popular character. The work is carried out the gain realistic start in his autobiography S.Schipacheva.
Ключевые слова: автобиографическая, лиро-эпическая проза, реализм, деталь, бытийно-онтологиче-ское, социальное, психологизм.
Keywords: autobiographical, lyrical-epic prose, realism, detail, existentially-ontological, social, psychology.
В наследии известного русского поэта советского периода Степана Щипачева (1899 —1980) занимает непреходящее место его автобиографическая проза - а именно произведение, которое вышло в свет в 1958 году на волне оттепели (книга С.Щипачева «Березовый сок" (Повесть о детстве)». Действие повести происходит в сложный исторический период - на протяжении первых полутора десятилетий XX века, в ней представлено глубоко художественное исследование детской психологии, диалектики детской судьбы. По нашему мнению, автобиографическая проза писателя отличается не меньшей широтой и глубиной бытийно-онтологи-ческого постижения многогранной действительности, чем его поэзия. С.Щипачев глубоко показывает, как при детском доверчивом, открытом, наивном и непосредственном восприятии людей,
явлений и событий в юном автобиографическом герое повести «Березовый сок» постепенно формируются стойкие черты характера, твердые убеждения и принципы.
Социальное взросление десятилетнего героя активно происходит во время его работы батраком (главы "В чужую деревню", "Не пашне", "Хозяйский хлеб"). Неожиданно в безмятежную и светлую картину детства, пусть босоногого и полунищего, но живого, активного, полноценного, врывается тревожная нота. В самом разгаре игры мальчика позвали домой. «Обхватив рукой ведерко, я вбежал в избу, еще не остывший от игры. Хотелось похвастаться, сколько бабок выиграл, но я словно споткнулся, остановился у порога и не знал, что де-лать»[1,330]. Резко замедляется и как бы сникает стремительный ритм прозы: «На лавке сидел хо-
зяин и дымил цигаркой. Упавшим голосом я поздоровался с ним и, роняя бабки, поставил ведерко на пол.
- Собирайся, Степанушко, - печально и ласково сказала мать»[1, 330].
Глубоко и тонко передает автор психологическое состояние героя: «Сердце у меня заныло. Было трудно сразу поверить, что вот сейчас хозяин увезет меня в чужую деревню, что к амбару Ефима играть с ребятами в бабки я не вернусь и в школу завтра Серега и Гришка пойдут без меня» [1, 335]. Особое сожаление у мальчика вызывает расставание со школой, в которой он с искренним интересом и даже восторгом учился уже второй год. Проезжая мимо нее с хозяином, ребенок «с тоской заглядывал в ее голубоватые окна, особенно в то, крайнее, у которого стояла парта, знакомая мне до последней царапинки и чернильного пятнышка. Я даже увидел ее черный краешек, но Гнедко круто повернул налево, и школа осталась за спиной» [1, 336]. Это прощание и с детством, и со школой вызывает у читателя острое и щемящее, но далекое от сентиментального чувство - чувство внимания и жалости к ребенку, у которого насильственно, противоестественно окончилось детство.
В главе "Хозяйский хлеб" дается всестороннее, убедительное и меткое, особенно же интересное тем, что пропущено через восприятие ребенка, раскрытие психологии личности и другого, взрослого, персонажа, незаурядного и сложного характера типичного представителя сословия первоначального накопления капитала. Матвей Казанцев - зажиточный мужик. Он неглуп, неленив, на своем уровне грамотен и даже начитан и вместе с тем еще не полностью оторван от породившей его среды. Его обычная манера - грубоватая ласковость, разговор "на равных" с маленьким батраком - нехитрый метод завоевания полного расположения и доверия простодушного и старательного «борноволока» (именно так назывался род его тяжелой физической работы) Степанко. «Помощничек», «орел» - такие обращения в устах кулака, конечно же, подкупают мальчика-сироту, лишенного отцовской ласки.
Не сразу начинает различать герой подлинную и мнимую доброту, за внешне гуманным, человеческим отношением - хозяйскую безжалостную хватку. Буквально надрываясь, мальчик охотно поначалу выполняет тяжелую и грубую работу, стараясь проявить усердие и ловкость, отвечая добром на крохи внимания, полученные от хозяина. Постепенно герой-подросток начинает правильно разбираться в людях и событиях. Важная роль в формировании его социальных представлений принадлежит подростку Фомке, уже пять лет батрачившему в чужих домах. Тот раскрывает глаза первоначально безоглядно доверчивому мальчику на псевдогуманность хозяина. Степанко не сразу верит этому, полагая, что Фомка наговаривает на кулака из зависти. Но вскоре окончательно убеждается в правоте друга.
Одновременно в главе «На пашне» реалистически глубоко показаны разные стороны бытия: и
поэзия земледельческой работы, и непосильная тяжесть крестьянского труда для мальчика, вызывающая физические страдания и, одновременно, его терпение, стойкость, светлый, пронизанный народным оптимизмом, несмотря ни на что, взгляд на мир: «Весна была холодная. Когда начали сеять, в лесных овражках и под кустами черемухи еще лежали ледяные корки. Обутки на мне давно разбились, работал я в поле босиком. Ноги снова покрылись цыпками, на ладонях и суставах пальцев вскочили нарывы» [1, 346].
Хозяин использовал для работы весь световой день, прихватывал и лунные ночи, безжалостно поднимая смертельно уставшего мальчика, сам же продолжал ненадолго прерванный сон: «Солнце стояло у самой земли; длинные тени от лошадей и от меня доставали до того березового леска, у которого стояла телега. Сидел я на Гнедке, должно быть, еще нахохленный, заспанный, но, когда снова повернул коней к солнцу, сразу стало веселей..."[1, 347]. Далее следует интересное и свидетельство неизбывности жизненных сил и раннего пробуждения в мальчике духа творчества, поэтического чувства, лирического настроения и склада характера. "Пока хозяин спал, я перепел все частушки и песни, какие знал, даже ту, которую придумал зимой на масленице»[1, 348]. Герой-рассказчик трогательно вспоминает историю праздничного общения с соседскими девочками. Отметим, что многие эпизоды, в том числе и этот, вспоминаются автором с заметной улыбкой, с теплым юмором. Но он неизменно серьезен и скуп на выражения чувств в других случаях:
«Еще никогда а не уставал я так, как в этот раз. После того, как распряг лошадей, я прислонился к переднему колесу и сразу заснул. Хозяин уложил меня на разостланное сено, укрыв тем же рваным полушубком, под которым я спал вчера, но ничего этого я не слышал. Укладывал он меня, наверное, с темп же шутками и прибаутками, что и вчера, но поспать как следует не дал, разбудил задолго до рассвета, задумав пахать при месяце, хозяин сдернул с меня полушубок» [1, 349]. Контрастной, как бы зеркально отраженной по отношению к вышеприведенному отрывку, оказывается следующая картина крестьянской жизни, буквально насыщенная родственной сердечной теплотой, поэзией крестьянского быта и крестьянского труда - жатвы вместе с матерью на собственной полоске земли.
Следующий этап социального роста героя-подростка относится к его работе на асбестовых приисках, так называемой "кудельке". Хотя к этому времени он уже стал на год старше, многое испытал, ко многому привык, все поражает его, с одной стороны, своей новизной, непривычностью, с другой - страшной чуждостью, унынием и тоской, присущими капиталистическому производству: «...Сквозь жиденькие голые сосны я увидел однообразные серые постройки, за ними - целые горы щебня и камня». «В глубокой котловине... как муравьи, копошились люди, и вся она звенела и стучала. По проволоке двигался над ней какой-то боль-
шой ящик с камнями. «А вдруг опрокинется и побьет людей?!» - мелькнуло у меня в голове.
"А что, если сесть в него? Вот страшно-то было бы!" - продолжало работать мое воображение" [1, 364]. Как видим, несмотря на то, что герою рано пришлось испытать немало тяжелого, он продолжал оставаться ребенком со своей особой логикой и психологией, с его любознательностью, наивным, по-детски остроумным и непосредственным взглядом на мир: «Очутившись в забое, я сразу спросил, где тут куделька. Фролка усмехнулся и показал рукой каменную породу, иссеченную светлыми прожилками... Твердый и тяжелый асбест походил на обломки зеленовато-серых каменных плиток, а не на кудельку, какою она представлялась мне в детстве. Но я отломил от одной такой плитки небольшой кусочек, растеребил его пальцами, и в руках на самой деле оказались мягкие, пушистые волокна». [1, 336].
Герой остро подмечает приметы нового для него, «фабричного» уклада и быта, во многом противоположного, даже враждебного привычному укладу жизни деревни, земли, природы:
«Проснулся я утром не от петушиного пения, как бывало в деревне, а от побудного гудка, от железного рева, сотрясавшего воздух» [1, 366]. Работа на прииске с его казармами, полицейскими, управляющими остается совершенно чуждой для уроженца деревни Щипачи. Поэтому, «проработав на приисках пять или шесть недель, мы попросили расчет и всей артелью отправились домой: приближался се-нокос»[1, 375]. Дела и заботы земледельцев были очень близки и органичны для взрослеющего героя повести. Автор в диалектическом драматизме отрочества своего автобиографического героя, тем не менее, упорно подчеркивает черты и признаки гармонии, свойственные росту и воспитанию «естественного человека».
Литература
1. Щипачев С. П. Берёзовый сок. Повесть о детстве, М. 1986. 202 с.
References
1. Shchipachev SP Birch juice. The story about childhood, M. 1986. 202 p.
