CC BY
59
откровении его, а говорит об интуиции, да еще только художественной интуиции? Позицию С. Л. Франка критик оценивает как «двойственную, нерешительную и, в значительной мере, незавершенную». Упрек относительно неопределенного оно был точен. Если С. Л. Франк живет жизнью металогического бытия, то быть неопределенным оно не может. Оно должно приобрести лик, индивидуальность.
Несомненно, в критических статьях С. Булгакова, Н. Бердяева, Н. Лосского и С. Гессена были вскрыты действительные слабые пункты концепции С. Л. Франка. Развернувшаяся в начале XX в. дискуссия по поводу «Предмета знания» оказалась достаточно плодотворной и помогла Франку прояснить некоторые спорные моменты своей системы в последующих работах.
Таким образом, необходимо сделать вывод, что гносеологическая концепция Франка, изложенная в «Предмете знания», опирается на утверждение о том, что знание всегда направлено на некую неизвестную реальность, в которой отыскивается конкретное содержание, выразимое в понятиях. Но ученые и исследователи обычно не замечают, что всякое познание не только выражает конкретное познанное, но и содержит указание на нечто непознанное, которое представлено в суждении какой-то одной своей стороной. Для правильного познания необходимо замечать такую закономерность и не забывать, что рядом с выявленной и зафиксированной в суждении стороной познаваемого всегда в нем [познаваемом] есть что-то неизвестное, которое бесконечно и неисчерпаемо.
Примечания
1. Франк С. Л. Предмет знания. Душа человека. СПб.: Наука, 1995. С. 563.
2. Там же. С. 593.
3. Франк С. Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 168.
4. Там же. С. 152.
5. Бердяев Н. А. Два типа миросозерцания (С. Л. Франк «Предмет знания») // Бердяев Н. А. Собрание сочинений. Т. 3. Типы религиозной мысли в России / под ред. Н. А. Струве. Париж: УМКА-РИЕББ, 1989. С. 635.
6. Франк С. Л. Предмет знания... С. 173.
7. Там же. С. 269.
8. Там же. С. 192.
9. Там же. С. 204.
10. Там же. С. 309-333.
11. Там же. С. 279-280.
12. Франк С. Л. О философской интуиции // Русская мысль. М., 1912. № 3. С. 32.
13. Там же. С. 31-35.
14. Франк С. Л. Предмет знания... С. 197.
15. Бердяев Н. А. Два типа миросозерцания. С. 635-654.
16. Булгаков С. Н. Новый опыт преодоления гно-сеологизма // Богословский вестник. Сергиев Посад: Императорская Московская Духовная Академия. 1916. № 1. С. 136-154.
17. Лосский Н. О. Рецензия на книгу С. Л. Франка «Предмет знания» // Русская мысль. М., 1915. № 12. С. 5-7; Лосский Н. О. Обзор книг. С. Л. Франк. Предмет знания // Вопросы философии и психологии. 1916. Кн. 132-133. С. 155-178.
18. Гессен С. И. Новый опыт интуитивной философии // Северные записки. Пг.: Издатель С. И. Чац-кин, 1916. № 4-5. С. 222-237.
19. Там же. С. 229-230.
20. Лосский Н. О. Обзор книг. С. 155-178.
21. Гессен С. И. Указ. соч. С. 229.
22. Булгаков С. Н. Указ. соч. С. 152.
23. Там же. С. 153.
УДК 111.1
А. С. Гурьянов
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КОНКРЕТНО-ВСЕОБЩЕГО МЫШЛЕНИЯ
Содержание понятия «конкретно-всеобщее мышление» до сих пор неопределенно. Гегель, введя в употребление этот термин, продемонстрировал действие конкретно-всеобщего мышления. В советской философии оно интерпретировано лишь как генетическое прослеживание явления. Но конкретно-всеобщее мышление - это не только история явления, но главным образом воздействие на явление и тем самым вхождение в историю.
The concept of universal concrete thinking still lacks satisfactory interpretation. Hegel, having introduced this concept, showed the way it acts. In Soviet philosophy it was interpreted only as genetic tracing of a phenomenon. Universal concrete thinking is not just the history of the phenomenon but mostly influence on it and thus entering history.
Ключевые слова: логика, определение, конкретный, всеобщий, спекулятивный, абстрактный, суждение.
Keywords: logic, definition, concrete, universal, speculative, abstract, judgment.
Терминологическая характеристика мышления, заявленная в названии, как кажется, с самого начала задает некоторое ограничение в исследовании существа мышления: очевидно, что речь идет о спекулятивном мышлении и для человека, методологически придерживающегося, скажем, феноменологических или позитивистских позиций, спекулятивные категории не слишком актуальны. У каждого свое мышление: Хайдеггер одних только лекций на тему мышления прочитал на двести страниц, ни разу не прибегнув к обороту «конкретно-всеобщее».
Определение существа конкретно-всеобщего мышления представляет немалые сложности в связи с тем, что, как это ни парадоксально, у Гегеля, применившего диалектический метод и разрабатывавшего спекулятивные категории, оп-
© Гурьянов А. С., 2010
ределение мышления как «всегда уже» конкретно-всеобщего мышления отсутствует. Как известно, Гегель и при чтении лекций не любил пускаться в объяснения, следуя тезису «умный и так поймет, а глупому и объяснения не помогут». Однако кроме этого «педагогического» приема было и более веское обоснование упомянутого отсутствия определения: изложение существа дела может осуществляться только из самого дела. Более того, само дело в своих существенных определениях и есть собственное изложение, и потому какие-либо предварительные расклады в принципе неуместны. В связи с этим суть спекулятивного мышления, оно же по умолчанию конкретно-всеобщее, лишь демонстрируется, что называется, в действии, будь то в нюансах переходов логических категорий или явлении духа самому себе, тогда как вопрос о том, что же такое конкретно-всеобщее как таковое, сознательно или по недоразумению остается без ответа. Ситуация оказывается еще более странной, если вспомнить одно небольшое эссе Гегеля, посвященное как раз существу мышления, -«Кто мыслит абстрактно?», в котором, как следует из названия, рассматривается мышление в той мере, в какой оно мышлением не является, т. е. не в его существенных определениях. Однако определенные выводы по интересующей нас теме из этой работы сделать можно, поскольку абстрактное мышление противоположно спекулятивному.
Рассуждая в этой работе об особенностях абстрактного мышления, Гегель приходит к выводу, согласно которому абстрактное мышление представляет собой оксюморон - мышление может быть лишь конкретным мышлением, а не будучи таковым, является лишь видимостью мышления. Гегель приводит ряд примеров, демонстрирующих низкопробность абстрактного мышления. Так, в среде прусских офицеров было распространено мнение, что солдата положено бить, и уже поэтому он каналья; оно сформировано под влиянием распространенных в среде военщины расхожих представлений. Гегель отмечает, что мыслить абстрактно - значит видеть в человеке только одно абстрактное и «называнием такого качества уничтожать в нем все остальное, что составляет человеческое существо» [1], что и происходит в этом случае.
Но что является формальным основанием для подобных абстрактных суждений? Очевидно, что приведенное суждение, строго говоря, является общеутвердительным суждением «все солдаты канальи». А в рамках формальной логики, как известно, закон исключенного третьего работает под некоторыми ограничениями. Так, под него могут не подпадать контрарные суждения, из числа которых общие могут быть одновременно ложными, а частные - одновременно истинны-
ми. Но и с учетом этих ограничений для человека, который в ладах со здравым смыслом, вполне очевидно, что все грибы не могут быть как съедобными, так и несъедобными. Два общих противоречащих суждения вполне могут быть одновременно ложными. Более того, когда мы пытаемся высказать что-либо о классе предметов, то противоречащие суждения часто оказываются ложными, так как высказать что-то, относящееся ко всем представителям одного класса, сложнее, чем не относящееся к каждому его представителю - субстанциальных признаков всегда неизмеримо меньше, чем акцидентальных. К тому же несущественные признаки всегда лежат на поверхности и в отличие от существенных не требуют для своей констатации умственных усилий. Поэтому когда прусский офицер говорит, что солдат - каналья, то он нарушает формальный принцип построения общих суждений, это суждение, будучи общим, является ложным, поскольку не затрагивает каких-либо видо-образующих или хотя бы собственных признаков солдата, вследствие чего и противоположное ему суждение является в равной мере ложным. Не случайно в связи с другим примером подобного рода абстрактного мышления Гегель указывает на то, что люди, отказывающие человеку во всем человеческом только потому, что он преступник, мыслят столь же абстрактно, сколь и те, что, в противоположность первым, устилают его путь к эшафоту розами, и ошибка формального мышления заключается в том, что некий акцидентальный признак расширяется до размеров видообразующего: солдат не может быть по определению канальей или неканальей, так как «быть канальей» не входит даже в число собственных признаков солдата, а «заслуживает осуждения» или «заслуживает жалости» формально не входят в число существенных признаков преступника, поскольку к каждому отдельному случаю необходимо подходить индивидуально. Акцидентальные признаки таковы, что они в рамках одного класса могут быть совершенно противоположными, не затрагивая сам класс. Но таково лишь формальное объяснение ошибки формального мышления. Очевидно, что примеры с грибами и преступниками - случаи разного порядка: если в примере с грибами ложность двух противоречащих общих суждений очевидна, то в отношении преступника для людей, реагирующих столь противоположным образом, ложность обеих позиций совсем не очевидна. Наоборот, каждая сторона искренне считает себя правой. Очевидно, что дело не только в формальной стороне мышления, иначе ошибка с солдатами была бы столь же очевидной, как и ошибка с грибами.
Человек, вступая в некоторые взаимоотношения с окружающим его миром, застает в своем
бытии-в-мире определенную систему взаимоотношений, некоторое положение дел, сложившееся до него и помимо него. Положение дел в прусской армии, как известно, отличалось жестокой субординацией, беспрекословным выполнением приказов вышестоящих и, как следствие, безусловной формальной правотой офицеров, поэтому солдат как низшее звено в этой цепи выступал крайним элементом и в переносном смысле. Пруссия, как известно, вошла в мировую историю как воплощение милитаризма, а использование военной силы было допустимо при решении каких бы то ни было международных и внутренних проблем, что в известной мере способствовало продвижению Бранденбурга-Пруссии в пятерку крупнейших европейских держав того времени. Ф. Энгельс пишет в своей работе об истории прусской армии, что срок службы в ней в мирное время составлял от года до двух, в зависимости от рода войск. Вследствие краткости срока службы воинские качества прежних солдат вбивались в молодого рекрута при помощи мер крайней строгости: «Прусские младшие офицеры и фельдфебели, будучи не в состоянии выполнить возложенную на них задачу, относятся к своим подчиненным с грубостью и жестокостью, которые вдвойне отвратительны из-за их педантичности» [2]. Не случайно после революции был определен трехлетний срок обучения. Таким образом, мы видим, что жестокое обращение с солдатом было вызвано как исторической необходимостью построения милитаристского государства, что, по словам Энгельса, на 50% повысило эффективность прусской армии и позволило ей войти в число наиболее эффективных в Европе, так и практической необходимостью подтягивания дисциплины и качества обучения в рядах солдат в силу краткости срока службы, вследствие чего применение физического воздействия было санкционировано воинским уставом. Теперь можно сделать вывод о том, что на определенном историческом этапе становления прусской армии тезис «солдат - объект для битья и потому каналья» был объективно истинен, и признак«каналья» входил в существенное определение солдата в определенном месте и времени - в рамках прусской реальности того времени. Рекрут в обязательной форме должен был отбывать воинскую повинность, но в короткие сроки никак не мог усвоить «премудрости» воинской службы, и потому, с точки зрения офицера, вынуждал его применять к себе крайние меры воздействия. Мы видим, что об абстрактности мышления здесь речи быть не может, так как «каналья» здесь есть всеобщая характеристика солдата, не восприимчивого к службе. В данном случае, наоборот, мы имеем дело с конкретно-всеобщим мышлением, выявляющим в опре-
деленной исторической реальности некие взаимосвязи, отражающие логику исторического процесса. Но исторический процесс бесконечен в своем движении, и абстрактность мышления заключается в неспособности следовать его логике, т. е. отмечать для себя его моменты, когда, согласно диалектической закономерности, всеобщее становится особенным и из статуса центрального переходит в положение периферийного, занимая свое место в анналах истории.
Логика исторического процесса не терпит закостенелых форм, и человек в своем здесь-бы-тии, входя в «курс дела» относительно всегда уже имеющего место «положения дел», в конкретном историческом месте и времени, вступает в противоречие с самим духом мышления, если принимает те или иные понятийные формы как непреложные. Ибо по определению момент обучения воинскому делу и обретения дисциплины сменяется становлением солдата в истинном смысле, для которого тяжести становления оказываются залогом дальнейших успехов в военных кампаниях, что, собственно, и произошло с солдатом прусской армии, ставшего образцовым воином. Не случайно именно прусская армия стала ядром германской армии. Теперь конкретность мышления заключалась в том, что определение «каналья» не могло быть применено к солдату в широком смысле, но лишь к отдельным солдатам как исключениям, подтверждающим правило. Вместо этого абстрактно мыслящий офицер, воспринимает данное широко распространенное представление о солдате как каналье некритически как раз и навсегда данное, не утруждая себя собственными наблюдениями и размышлением о сути этого определения, и поэтому не замечает уже изменившейся ситуации. Здесь мы возьмем на себя смелость подкорректировать Гегеля: определения «объект для битья» и «каналья» сами по себе не абстрактны или конкретны, но являются таковыми лишь в рамках определенной исторической реальности. Именно определение статуса данного качества представляет сложность и требует конкретности мышления, ибо одно и то же качество может быть и конкретным, и абстрактным, а мыслящий человек призван разобраться в нюансах определения. На наш взгляд, называние какого-либо одного качества вещи и замещение им всего остального может быть оправдано, если это существенное определение вещи, и недопустимо только тогда, когда акцидентальное качество постулируется как субстанциальное. Другое дело, что грань между существенным и второстепенным может быть выявлена лишь человеком, мыслящим конкретным образом, поскольку субстанциальное меняет в определенный момент свой статус на акциденталь-ный, и наоборот. Сложность лишь в том, чтобы
вовремя заметить это изменение определения. Собственно, пример с грибами потому и прост и не вызывает особых споров, что к нему можно подойти формально-логически, без учета исторического измерения процесса эволюции грибов. И другое дело - исторически активно развивающиеся тотальные процессы, в которых нет раз и навсегда определенных существенных моментов. Конкретная мысль «солдат - каналья» перестает быть таковой и переходит в положение ходячего представления, как только конкретно-историческая реальность меняется и данное суждение перестает отражать существо дела, а человек, по-прежнему судящий о солдате подобным образом, не замечает этой перемены, оставаясь в плену ходячих абстракций.
Абстрактное мышление - это подпадание под давление господствующего общественного мнения, полагание на его авторитетность и отказ от критического переосмысления сложившегося положения дел, что является отказом от мышления, ибо есть нерефлексивное принятие за истинное того, что эту истину уже утратило, тем не менее сохранившись как пережиток в общественном сознании; понятие перестало быть таковым, осталось лишь его вербальное обозначение. Конкретно мыслящий человек мыслит из самого предмета мышления, будучи в состоянии не только заметить изменения, происходящие с предметом, но и выразить их в соответствующих понятиях, отражающих новое состояние дел. Оно способно преодолевать в своем сознании застывшие понятия, ставшие общими представлениями, более не соответствующие предмету, чтобы «идти в ногу» с самим предметом, тем самым оттесняя их на периферию и создавая новые понятия в соответствии с новыми определениями предмета.
Теперь рассмотрим случай. Коротко говоря, Гегель указывает в нем на то, что формальный подход к вопросу о том, чего заслуживает преступник, снисхождения или осуждения, не имеет ответа. Каждый отдельный случай требует отдельного рассмотрения. Предполагается, что судебная система и занимается подобным рассмотрением, изучая биографию человека, состав и мотивы преступления, наличие предыдущих привлечений к ответственности и т. д. Не случайно при определении меры вины и наказания суд учитывает так называемые смягчающие и отягчающие обстоятельства. Изучив все обстоятельства дела, судья в меру своей квалификации и добросовестности выносит решение. И судья, если он квалифицирован и добросовестен, подходит к делу конкретно и мыслит конкретно, приговаривая подсудимого, к примеру, к максимальному наказанию. Для него очевидно, что человек совершил тяжкое преступление из корыстных по-
буждений в составе организованной группы, в которой был руководителем, а предыдущие многочисленные судебные процессы над ним ничему его не научили; надежды на исправление нет. Однако толпа, собравшаяся на площади, чтобы увидеть казнь, ничего об этом не знает.
Здесь мы считаем необходимым еще раз поправить Гегеля. Указывая на то, каковым было бы конкретное мышление в данном случае, он приводит в пример человека из толпы, знатока человеческих душ, способного рассмотреть «ход событий, сформировавших преступника», обнаружить в его жизни обстоятельства, способствовавшие развитию дурных наклонностей и пр. Однако человек из толпы не может ничего знать об этом. О таких вещах предметно может судить лишь судья, взвешивающий все «за» и «против» при вынесении вердикта. Толпе же не нужны эти подробности, ибо ей достаточно доказанности факта преступления, она требует наказания, не вдаваясь в детали процесса. Либо наоборот -сострадания и даже помилования, но опять-таки без знания подробностей дела. Но кто или что может гарантировать беспристрастность, квалифицированность и благонамеренность суда, призванного решать дела по справедливости? Суд в основе своей, несмотря на разработанную систему учета как раз конкретных обстоятельств дела, не может не быть не ангажированным, не обслуживающим интересы определенной категории лиц: в худшем случае - интересы правящей элиты, а в лучшем - интересы охлократического большинства. Всегда есть немалая вероятность того, что судья произвольно или непроизвольно выносит абстрактный приговор, вытекающий не из обстоятельств самого дела, а из посторонних соображений, как это часто и бывает.
«Заслуживает сурового наказания» не является неотъемлемой, существенной характеристикой преступника, если преступника рассматривать абстрактно, формально. Однако в отношении того или иного человека это может явиться его атрибутивным качеством, если речь идет о неисправимом рецидивисте, запятнавшем себя тяжкими преступлениями и исчерпавшем все возможные меры воздействия на себя. Поэтому «заслуживает сурового наказания», изначально ему как человеку не свойственное, с некоторых пор стало его неотъемлемым определением. Данное обстоятельство может заставить судью вынести ему самый суровый приговор. Прослеживание истории жизни этого преступника, на чем настаивает Гегель, необходимо именно потому, что лишь в динамике становления этого человека может выявиться динамика становления преступника и то, какое место эта составляющая его жизни занимает среди прочих. Два человека, совершивших одно и то же преступление, могут
быть преступниками в разной мере, как это ни странно с формальной точки зрения, ибо один мог совершить преступление по молодости, ошибке и в состоянии аффекта, а другой - преднамеренно и из корыстных побуждений. Поэтому для первого «заслуживает сурового наказания» не является отличительной чертой его личности. Толпа же не имеет возможности и желания вникать в детали дела и выяснять, является ли данное определение «заслуживает сурового наказания» существенным определением данного человека, т. е. можно ли этого человека определить как именно закоренелого, неисправимого преступника, и никак иначе; она мыслит формально: раз преступил закон, значит, должен быть наказан. Равно как и толпа, придерживающаяся противоположной позиции, которую можно свести к тезису: раз преступник, значит, заслуживает сострадания.
Мы видим, что в обоих приведенных примерах имеет место некритическое полагание на чье-то мнение. В первом случае - на общественное мнение в среде офицерского состава, как если бы это мнение выражало абсолютную истину, а во втором - на мнение одного отдельного судьи, признавшего человека виновным и приговорившего его к казни, как если бы этот один человек не мог принять неверное решение. Люди, подгоняющие его на эшафот, с одной стороны, и устилающие его путь цветами - с другой, ничем не отличаются друг от друга, так как находятся в равной мере в неведении относительно действительной степени виновности осужденного. Первое могло быть проявлением конкретности мышления только в том случае, если бы всем было известно, что определение «заслуживает сурового наказания» является его существенным определением, а второе - лишь в том случае, если бы было известно, что человек осужден несправедливо.
Таким образом, мыслить конкретно - значит мыслить из существа самого предмета, выявляя те его определения, которые существенны не абстрактно, т. е. вообще, но конкретно, т. е. в заданных обстоятельствах на нынешнем этапе становления этого предмета.
Но этим, с нашей точки зрения, не исчерпывается проблематика конкретности мышления, ибо остается неопределенным различие между конкретным и конкретно-всеобщим мышлением. Различие между этими двумя видами конкретности оставлено без внимания и самим Гегелем.
Терминологически очевидно, что конкретно-всеобщее мышление включает в себя конкретное мышление и само по себе всегда уже есть конкретное мышление, но не наоборот: мыслить конкретно не значит мыслить конкретно-всеобще. Следовательно, приведенное определение конк-
ретности недостаточно для раскрытия существа конкретно-всеобщего мышления и требует какого-то дополнительного признака. С нашей точки зрения, таким дополнительным признаком является, если можно так выразиться, участие в судьбе предмета мышления. Одного лишь мышления недостаточно для того, чтобы спекулятивное мышление соответствовало своему понятию, ибо в таком случае единство бытия и познания, на чем настаивает спекулятивная диалектика, остается лишь декларированным, а не подтвержденным практикой мышления. Недостаточно знания того, что является конкретным определением предмета. В приведенных примерах судья призван не просто разобраться в хитросплетениях дела, выявить меру вины человека и определить, какое место в его жизни занимает его преступная деятельность. Вердикт, выносимый судьей, не есть самоцель, так как в этом случае наказание являлось бы лишь местью за совершенное преступление. Вердикт в идеале должен быть воспитательной мерой, т. е. соблюсти меру между карой и милосердием, ибо призван повлиять на человека, изменить его, если само преступление еще не совершило переворот в его сознании и не привело к раскаянию. Точно так же и в другом случае офицер, определивший в солдате непригодность к строевой службе, в заданных обстоятельствах предпринимает жестокие меры воздействия на него с тем, чтобы в короткие сроки превратить его в образцового солдата.
По сути дела, разобраться в деталях какого-либо дела и не принять участие в его «делании» равносильно какому-либо начинанию, не доведенному до конца. Разбираясь в деле, человек всегда уже намеревается принять участие в нем, что-то предпринять в связи с ним, тогда как разобраться в проблеме и не принять участия в ее решении - значит вступить в противоречие с существом деятельности, вступить в противоречие с самим собой, взявшимся за дело и бросившим его, как только дело переходит в фазу непосредственно «делания», ибо в проблеме разбираются для того, чтобы ее решить, а в деле - чтобы его делать. Конкретное мышление, таким образом, находится в согласии с самим собой тогда, когда оно доведено до своего логического конца в виде конкретно-всеобщего мышления, участвующего в бытии своего предмета.
Если конкретное мышление - это еще отстраненное, резонирующее мышление, пределом для которого является вхождение в курс какого-либо дела через определение конкретного понятия предмета в его нынешней фазе становления, то конкретно-всеобщее мышление является одновременно практической деятельностью, направленной на изменение определений предмета. Данное обстоятельство, с нашей точки зрения, служит
основанием для употребления категории «дело», на «делание» которого направлено конкретно-всеобщее мышление. Но с вмешательством мыслящего человека дело не только приобретает с новыми определениями новый оборот, а через это участие осуществляется единство мышления и вещей, с которыми ему приходится иметь дело. Прежде конкретное понятие хотя и соответствовало предмету, тем не менее возникло в результате реконструкции становления явления в его узловых моментах, т. е. еще лишь в мышлении мыслящего, а сам предмет приобрел свои определения без участия мышления. Теперь же он выходит вовне в гегелевском смысле, сливаясь с предметом через придание ему новых определений. Это и позволяет мышлению быть в согласии не только с самим собой, но и со своим предметом.
Важно отметить, что всеобщая составляющая конкретного мышления проявляется в активности субъекта мышления, всеобщность осуществляется через участие в данном деле как всегда уже всеобщем деле: судья через исправление отдельного преступника нацелен в конечном итоге на дело в более широком плане, только в пределах которого одно частное дело осмыслено, а именно на исправление нравов в обществе, а офицер через воздействие на рекрута всегда уже имеет в виду подготовку боеспособной армии. Если участие в изменении предмета происходит в соответствии с самим предметом, то он обретает определения в соответствии с его понятием, как сказал бы Гегель. В таком случае изменение определений отдельного рекрута, проистекая из конкретного понимания его нынешнего положения, являются изменениями солдата как такового, а в лице отдельного солдата мы имеем всеобщего солдата, если изменения происходят в соответствии с пониманием того, что происходит в армии в настоящее время. Имея конкретное понятие новобранца как такового, офицерский состав имеет возможность произвести работу с ним таким образом, чтобы, с одной стороны, не сломать его, с другой - не настроить против себя же, при этом добившись желаемого результата, т. е создания образцовой армии, на которую равнялись другие, ставя эту в пример. Отдельная особенная армия тем самым воплощает собой типические черты всеобщей армии, к которой как к идеалу стремятся другие. В таком случае и предмет находится в согласии с самим собой, поскольку находится в развитии. Не имея конкретного понятия предмета, человек не имеет возможности сделать с что-то в соответствии с ним самим, как нельзя применить лечение к пациенту, не поставив предварительно диагноз. В противном случае воздействие оказывается бесполезным для самого
предмета, тогда как оно призвано способствовать его становлению.
Таким образом, в случае с конкретно-всеобщим мышлением мы наблюдаем тройное согласование - мышления с самим собой, мышления с вещью, вещи с самой собой. Согласие мышления с самим собой заключено в логическом переходе от «вхождения в курс дела» на стадии конкретного мышления к «решению дела» в фазе конкретно-всеобщего мышления, что одновременно является участием мышления в бытии своего предмета, а эффективно участвовать в бытии предмета оно может только тогда, когда имеет его конкретное понятие - в этом случае участие в бытии сообразно природе предмета, способствуя его прогрессивному изменению.
Примечания
1. Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. М.: Мысль, 1970. Т. 1. С. 392.
2. Энгельс Ф. Прусская армия. URL: www.marxists. org/russkij/marx/1880/mil/eur_pr.htm
УДК 141.332:165
О. С. Еске
ТЕОЛОГИЯ КАК РЕЗУЛЬТАТ ДИАЛОГА МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОГО И ПРАКТИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
В статье автор, используя диалогическую методологию, исследует теологию как результат диалога мировоззренческого и практического познания. При этом религия исследуется как форма реализации догматических установок в духовном опыте.
The author, using dialogical methodology, considers theology as a result of dialogue between world outlook and practical knowledge. Religion is considered as a form of realization of a doctrine in spiritual practice.
Ключевые слова: теология, духовный опыт, диалогическая методология, доктрина, мировоззренческое познание, практическое познание.
Keywords: theology, spiritual experience, dialogical methodology, practical knowledge, doctrine.
В последнее время в области культурной жизни общества наблюдается активный всплеск интереса к религии как форме мировоззренческого познания. На этом фоне активизируется не только миссионерская деятельность представителей различных конфессий, но и традиционная академическая наука. В программы образования вводятся такие предметы, как основы православной культуры, религиоведение, ислам и т. д. Эти предметы входят в подготовку специалистов на всех этапах обучения: школа - вуз - подготовка на© Еске О. С., 2010
