CC BY
55Г.В. Кусов
ДИАГНОСТИКА ОСКОРБЛЕНИЯ: ПОСТАНОВКА НАУЧНОЙ ПРОБЛЕМЫ В ПРАВЕ И ЛИНГВИСТИКЕ
Обращение к ментальной сфере речевой деятельности человека в последнее время стало, с одной стороны, следствием интереса к возросшему социальному статусу личности в обществе, а с другой - продиктовано необходимостью проведения более глубокого анализа прагматических аспектов речи homo loquens.
Ментальная сфера человека - не просто одна из систем, участвующая в описании поведения человека, в том числе и речевого, но она также является системообразующей структурой, объединяющей все остальные жизненно важные системы: восприятие, состояния, реакции, деятельность, желания, эмоции, речь - в одно системное целое [Рябцева, 2000, с. 2]. Составляющие «ментальную» лексику слова могут быть не только опознаны в своем значении через свою семантику, но и «восстановлены» в словах и выражениях, относящихся к субъекту, т.е. человеку, связывающему слова в предложения по правилам, мотивированным социальной сущностью с позиций деонтической модальности: долга, чести, совести, морали, принципов права, закона. Общество не случайно порождает социальные институты контроля, которые служат для его сохранения путем установления правил поведения, смысл которых сводится к тому, чтобы при удовлетворении личных потребностей и желаний не нанести урон интересам социальной группы, интересам отдельного человека, а также и своему социальному «Я». Эти «этические максимы» имеют вес только в условиях наличия «другого» человека и объективируются в межличностных отношениях, т.е. в социальном контексте.
Опыт ведения уголовных и гражданских дел, связанных с оскорблениями и исками по защите чести, достоинства и деловой репутации, а также судебная практика показали, что «здесь много неясного и что органы, осуществляющие правосудие, нередко вынуждены произвольно толковать весь набор необходимых терминов» [Жельвис, 2000, с. 195]. И буквально в каждом деле поднимается вопрос о понятиях, перешедших из обыденного языка в язык юридических документов, спор о содержании
33
которых и становится камнем преткновения в судебных разбирательствах, потому что оппонирующие стороны вкладывают разный смысл в используемую терминологию.
Процессуальная практика по «Уголовному уложению» 1903 г. требовала для признания выражений или действий оскорбительными наличия намерения оскорбить. Но так как оскорбления по вменяемому психическому способу отношения к противоправному деянию делились на безусловно оскорбительные и условно оскорбительные, виновный должен был доказать, что он не имел намерения оскорбить при безусловно квалифицируемом оскорблении, а при условно оскорбительных действиях или словах обиженный должен был доказать, что его хотели оскорбить. Определение коммуникативного намерения в качестве квалифицирующего признака оскорбления законодателем начала XX в. отражает речевую природу этого социального явления, возникшего из древнерусского понимания «обиды» как семасиологического предшественника современного термина «преступление».
Интуитивное признание того, что современная лингвистика трактует как «коммуникативное намерение» в качестве квалифицирующего признака противоправного деяния «оскорбление», отражает состояние развития правовой культуры того времени. Понимание под причинением обиды намерения оскорбить соответствует современному описанию иллокутивного речевого акта «оскорбление», где само «коммуникативное намерение» является признаком совершения противоправного деяния. Это подтверждает правильность понимания законодателем начала XX в. речевой природы оскорбления.
Правовой сдвиг, последовавший после становления гражданского общества, изменил принципы и подходы современного толкования правовой нормы «оскорбление», и поэтому перед специалистом, занимающимся вопросами взаимосвязи языка и языка толкования права, не обладающего специальными юридическими познаниями, стоит задача выбора метода анализа. С точки зрения теории речевых актов, толкование оскорбления с позиций намерений эмитента верно, но оно устарело для современного понимания правовой проблемы «оскорбление», так как нельзя объективно описать правовую и лингвистическую проблему «оскорбление», замкнувшись только в лингвистическом пространстве исследований. Правовой сдвиг
пока прямо не произвел семантического сдвига в языке, но без учета этого сдвига нельзя постичь истинную природу «оскорбления» в современном толковании права.
Возрастание роли государства в регулировании общественной жизни породило «профессиональный» сдвиг в квалификации правовой нормы «оскорбление» по Уголовному кодексу 1996 г. от «речевого намерения» «Уголовного уложения» 1903 г. в сторону признания общественной опасности и противоправности данного деяния.
Научная проблема оскорбления и оскорбительности в языке и праве до сих пор не получила должного освещения по следующим причинам: 1) в научных работах не всегда учитывается влияние естественного права (jus naturale), которое видоизменяет представление об оскорблении как о негативном проявлении вербальной агрессии против личности; 2) различное понимание оскорбления в обыденном и в правовом сознании создает трудности в квалификации правовой нормы «оскорбление»; 3) на практике зафиксирован переход квалификации «оскорбления» из сферы уголовного права (преступление) в сферу гражданского права (деликт); 4) лингвистические способы юридической диагностики оскорбления не систематизированы и не описан их терминологический аппарат.
К решению лингвистических или правовых задач оскорбления обращались многие исследователи, которые проанализировали эту проблему со следующих позиций, представляющих: этнокультурологические особенности формирования и функционирования инвективной лексики в различных лингвокультурах; теорию речевых оценочных жанров - похвалу и порицание; анализ стилистики «нонстандарта» текста; оценку поведения человека с точки зрения эмотивной и экспрессивной лексики языка, описывающую систему «лексических оценок» и другие и анализ «аффективной» речи; анализ шкалы стилистических помет и перспективы создания словаря «инвектированных смыслов» русской лингвокультуры; вербальную агрессию, коммуникативное давление, моральное воздействие; коммуникативный кодекс или аксиологический кодекс языковой личности; анализ языка права, где при решении юридических проблем была сделана попытка раскрытия правовой природы социолингвистических явлений языка права, связанного с
ведением судебных дел по защите чести, достоинства и деловой репутации; анализ этнокультурологических особенностей и фреймовых составляющих концептов «обида», «оскорбление»; анализ стратегий причинения вреда самоуважению при описании концепта «самоуважение».
Специально к теме лингвистики права и теории диагностики оскорбления в конфликтных текстах при проведении судебной лингвистической экспертизы обращались лингвисты, участвующие в работе Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (Москва) и Лаборатории юрислингвистики (Барнаул), которые проанализировали затрагиваемую тему с позиций: использования оскорбительных слов, вовлеченных в широкий языковой контекст языкового коллектива; анализа конфликтного высказывания с точки зрения интерпретатора; исследования «преступного умысла» автора текста и оценки его намерений; исследования наиболее частотных тактических ходов, ведущих к нанесению обиды, издевке и оскорблению; коммуникативного конфликта; суггестивного эффекта референтивных связей; стилистической несовместимости речевых единиц. Вместе с тем, научное обоснование применения методов диагностики оскорбления до сих пор не проводилось.
В общении личность выступает в конкретных социальных ролях как член различных социальных групп и с употреблением отдельных языковых знаков связывает не только свою идентификационную эмоциональную оценку, но и этнический стереотип эмоциональных оценок, сложившийся в общении членов социальных групп и воспринятый личностью в процессе социализации.
В связи с этим возникает вопрос об адекватности и полноте лингвистических методов изучения значения слова, систематически абстрагирующихся от его экспрессивно-смысловой окраски, где как раз и зафиксированы социально -групповые эмоциональные оценки [Тарасов, 1979, с. 83]. В условиях перенесения акцента с описания абстрактной языковой системы на исследование конкретно-онтологической сущности языка [Мельничук, 1980, с. 4] и с учетом важности интегрирования знаний об эмоциональной сфере человека, полученных в рамках ряда смежных наук, все большую популярность приобретает подход, при котором слово выступает как элемент речевой (языковой) способности индивида. Такой методологический
подход оправдан еще и потому, что становление опыта проявления эмоциональных переживаний и способность эмоционального воздействия речи является результатом социализации личности, обладающей универсальным кодом. При диагностике оскорбления выход за рамки «классической» лингвистики необходим и потому, что требуется применение иных методов исследования, чем те, которые пока не дали возможности разносторонне и непротиворечиво описать узуальные характеристики значения слова.
Развиваясь в социуме, индивид получает некоторую часть общественного комплекса знаний о мире, и тем самым он приобщается к миру представлений и понятий, существующих в лингвокультуре этноса. Психическая деятельность человека формируется под влиянием системы коллективных представлений о мире, имеющих в свою очередь этносоциальную обусловленность. Такая социализация сознания объясняется тем, что каждый человек, будучи представителем общества, «носит в себе и проявляет свойственные этому обществу сознание и психический уклад» [Мягкова, 1990, с. 12].
Социальная природа языка, характер воздействия социальных отношений на язык, роль языка в социализации личности, коммуникативное поведение - все это области соприкосновения языка и общества, раскрывающие стандарты, заложенные в групповом контексте оценок и соотносимые с реализацией речевых навыков языковой личности, управляемые упорядоченными социальными признаками. Язык является источником социальной самоидентификации и референтной диверсификации. При формировании своих установок и убеждений или при осуществлении своих действий индивид сравнивает себя с сообществами себе подобных, чьи установки, убеждения и действия воспринимаются им как достойные подражания, или противопоставляет себя воображаемой референтной группе, которая воплощает в себе социальный «антиобразец», подчеркивая различие между собой и другим индивидом: ср., предатель - сотрудничающий с врагами, язычник - вероотступник, педофил - извращенец, нахлебник - лентяй [Волков, 2000, с. 167]. Социальные различия проявляются в потоке коммуникативного взаимодействия.
Адресат может и не принадлежать на самом деле к указанной в речи референтной группе. Но из-за того, что адресат
37
не может быстро доказать при помощи средств логического отрицания принадлежность к социально непривлекательной группе или ксенолекту, у пассивных реципиентов создается негативное мнение об индивиде, который стал объектом вербальной агрессии. Осознание этого факта или его предположение вызывает у адресата чувство утратившего свою социальную значимость в глазах окружающих. Предоставление негативной информации об адресате, не соответствующей действительности, приводит к искажению социального образа личности среди остальных членов общества, т.е. уменьшает ее социальную привлекательность.
Однако не всякая вербальная агрессия может вызвать эффект искажения социального портрета личности в общественном восприятии. Например, инвектива [Жельвис, 1985], произнесенная для выражения своего внутреннего состояния, не может нанести вред социальной значимости другого лица. Но речевая единица, которая в своем прагматическом выражении опирается на систему социальных стереотипов осуждаемого поведения, автоматически включается во взаимодействие социальных субъективных оценок и изменяет сложившийся социальный портрет как адресанта, так и адресата. Адресная негативная информация о лице создает предпосылки образования в сознании окружающих его людей новый образ, который будет отличаться от первоначального своим искаженным или «извращенным» видом (ср., лат. ре^ейо -губить, портить, извращать). Таким образом, при адресной направленности вербальной агрессии и ее способности понизить социальную привлекательность личности можно говорить о том, что лицо подверглось насилию в виде коммуникативной перверсии.
Искажение социального образа личности способно причинить моральный вред чувствам, так как наносит урон имиджу, портит социальный портрет и ведет к утрате предыдущей социальной значимости в глазах коллектива, от которого личность ждет социального признания. Не зря в древних обществах самым суровым наказанием признавалась социальная смерть в виде изгнания провинившегося из общины,
что приводило к физической смерти или попаданию в зависимость от другого рода [Исаев, 1994, с. 14].
Коммуникативная перверсия инициирует протест против навязываемой в речи социальной идентификации с социально непривлекательной группой и порождает убежденность в необходимости восстановить в первоначальном объеме заниженный социальный статус при помощи норм социального контроля. Коммуникативная перверсия имеет два плана определения: 1) искажение персональной информации о лице -социометрический критерий оценки, т.е. прямая негативная оценка качеств человека; 2) пренебрежение коммуникативной нормой -социально-стилистический критерий оценки, т.е. создание условий умаления качеств социальной репрезентативности языковой личности.
Функциональной основой проявления коммуникативной перверсии в лингвокультуре являются признаки социальной дифференциации, которые имеют «внешний и внутренний» планы выражения в языке [Карасик, 2002], состоящие в демонстрации социальной ранговой позиции индивида. Явление коммуникативной перверсии заключается в преднамеренном или неумышленном речевом искажении социального положения оппонента в негативную сторону с точки зрения норм морали. Эффект коммуникативной перверсии реализуется через индексы социальных отношений и приводит к коммуникативному конфликту.
В общении, чтобы выполнить прагматические цели, необходимо следовать речевым стратегиям, гарантирующим успешность коммуникативного поведения. К проблеме описания «коммуникативной компетенции» или «коммуникативных способностей» обращались многие исследователи, однако недостатком отображения в научном познании данного направления языкознания является неразработанность лингвопрагматического механизма технологий причинения вреда социальной значимости языковой личности, так как все предыдущие исследования заканчивались на анализе состояний «переоценки субъектом собственной ценностной шкалы и аксиоматичных выводах, следующих из признанного приоритета общечеловеческих ценностей» [Муравьева, 2002, с. 6].
Рассмотрение проявлений вербальной перверсии с позиций коммуникативного поведения оправдано еще и тем, что
коммуникативные правила не освещаются писаным законом, они вырабатываются в практике общения с учетом факторов результативности и принимаются, признаются на основе общего соглашения. При этом несоблюдение одних правил подвергается более строгому осуждению, а к нарушению других участники общения относятся более терпимо.
По степени участия аппарата логического анализа конфликтного высказывания коммуникативная перверсия выделяется из иллокутивного речевого акта, характеризующего следующие виды речевого поведения: угрозу, совет, шантаж, хамство, недоверие. Без логического анализа высказывания коммуникативная перверсия включена в следующие виды речевого поведения: обижать, оскорблять, позорить, порочить, срамить и др. Таким образом, вербализованный механизм агрессии против личности, приводящей к коммуникативному конфликту в рамках проявления иллокутивных сил концепта «оскорбление», вызывает эффект коммуникативной перверсии, т.е. снижает социальную привлекательность личности.
В судебной практике диагностика оскорбления требует проведения независимой экспертизы, задачами которой являются: определение формы номинации лица, т.е. отнесенность конфликтных высказываний к конкретному лицу; определение формы оценки лица (дана ли негативная оценка или же поставлена под сомнение позитивная характеристика лица); определение формы передачи искажения или перверсивности текста.
В научной литературе о подходах в проведении лингвистической экспертизы по конфликтным высказываниям наметилось три направления: 1) анализ намерений автора, представляющий общенаучный интерес в рамках теории речевого акта, так как данная методика не несет никакой правовой нагрузки, ибо в конечном итоге лингвистическая экспертиза является средством доказывания по уголовным или гражданским делам в рамках ст. 80 УПК РФ или
ст. 79-87 ГПК РФ; 2) анализ приемов и способов, ведущих к оскорблению, анализ «наиболее частотных ходов тактик нанесения обиды, издевки и оскорбления»; 3) анализ сложного корпуса этнических, психологических, моральных и этических составляющих концепта «оскорбление», опирающийся на общую концептуальную модель оскорбления, основанную на нормах
морали, этики, поведения человека в обществе, одним словом, анализ несоответствия поведения личности результатам ее социализации [Жельвис, 2000].
Проблема нарушения правил коммуникативного общения, ведущая к возникновению речевой ситуации, квалифицируемой как «оскорбление», имеет два взгляда [Кусов, 2004, с. 12] -социальный и лингвистический:
1) оскорбление - это сознательное нарушение конвенциональных правил, так как согласно коммуникативному кодексу личность обязана соблюдать коммуникативные обязанности: выполнять обещания, не лгать, выбирать сопоставимые с социальными нормами способы общения, т.е. уважать коммуникативные права остальных участников коммуникации и т.д.;
2) оскорбление - это самостоятельный речевой акт, обладающий конвенциональными правилами особого свойства, где конвенциональность направлена на достижение определенной прагматической цели, т.е. это средства языка, обслуживающие коммуникативные цели и представляющие собой часть языковой компетенции человека, часть его коммуникативных умений и навыков, а квалификация речевого акта как «оскорбление» - это его социальная расшифровка, осуществляемая на основании норм права и морали.
Подобное двойственное понимание оскорбления исходит из самого конфликта индивидуального и общественного в человеке, так как внутри речевого акта «оскорбление» идет иллокутивная борьба нескольких сил - констатативной (использующей конкретную коммуникативную ситуацию), перформативной (убеждающей адресата в соблюдении отправителем норм коммуникативного поведения) и перверсивной (снижающей социальную значимость адресата на самом деле). Поэтому возникает необходимость рассматривать оскорбление через призму коммуникативных прав и коммуникативных обязанностей, которые в совокупности и составляют основу коммуникативного кодекса личности. В коммуникативном кодексе при оскорблении коммуникативные права адресата коррелируют с коммуникативной стратегией речевого акта (достигнуть прагматической цели без нарушения прав адресата), а коммуникативные обязанности адресанта - с коммуникативной тактикой (не выдать своих намерений).
41
Таким образом, речевой акт «оскорбление» - это такой статусно-связанный иллокутивный акт, который приводит к модели поведения, при которой происходит сдвиг сложившегося в процессе социализации гармоничного баланса отношений между максимой социальной репрезентации языковой личности и максимой социальной самоидентификации языковой личности. Речевой дисбаланс статусного значения, выделяемый из сообщения, при статичной функции максимы социальной самоидентификации языковой личности: 1) по восходящему вектору для максимы социальной репрезентации воспринимается в обществе как хвастовство, лесть и мифоподражание (для 1, 2 и 3-го лица соответственно);
2) по нисходящему вектору для максимы социальной репрезентации воспринимается как самоуничижение, оскорбление и клевета (для 1, 2 и 3-го лица соответственно). Попытки изменения дистанции между этими максимами при статичной функции максимы социальной репрезентации по восходящему или нисходящему социальному статусному вектору для занимающего высокий социальный статус лица, т.е. уже достигшего уровня наивысшей социальной привлекательности, в обществе приводят к социальной «смерти» или ее карнавальному, смеховому обыгрыванию.
Литература
Волков Ю.Г. Социология. М., 2000.
Жельвис В.И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия // Юрислингвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии. Барнаул, 2000.
Исаев И.А. История государства и права России. М., 1994.
Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 2002.
Кусов Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2004.
Мельничук А.С. Язык как развивающаяся реальная система // Диалектика развития язык : тез. докл. М., 1980.
Муравьева Н.В. Язык конфликта. М., 2002.
Мягкова Е.Ю. Эмоциональная нагрузка слова: опыт психолингвистического исследования. Воронеж, 1990.
Рябцева Н.К. Этические знания и их «предметное» воплощение // Логический анализ языка: Языки и этики / под ред. Н.Д. Арутюновой. М., 2000.
Тарасов Е.Ф. К построению теории речевой коммуникации // Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М., 1979.
