CC BY
4
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ LANGUAGE AND CULTURE STUDIES
УДК 811.161 81.374.82 DOI 10.36622/AQMPJ.2022.79.56.015
Институт лингвистических исследований Российской академии наук в г. Санкт-Петербурге канд. филол. наук, научный сотрудник Андрианова Д. В.
Россия, г. Санкт-Петербург, тел. +7 999 205 75 93 e-mail: yakonukdar@yandex.ru
Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена
канд. филол. наук, старший преподаватель кафедры русского языка как иностранного Игнатьева Н. Д.
Россия, Санкт-Петербург, тел. +7 921 409 64 95 e-mail: nataliagasheva@yandex. ru
Д.В. Андрианова, Н.Д. Игнатьева
ДИАДА ГОЛОД-СЫТОСТЬ КАК ОДНА ИЗ АКСИОЛОГИЧЕСКИХ ДОМИНАНТ ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРЫ (НА БАЗЕ ПОСЛОВИЧНОГО ФОНДА)*
*Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект №20-18-00091«Мир восточных славян в паремиологи-ческой интерпретации: аксиологические доминанты и их лингвокультурографическая репрезентация», реализуемый в Санкт-Петербургском государственном университете)
В статье представлен аксиологический статус пословичной диады «голод - сытость» как одной из доминант восточнославянской лингвокультуры на материале русского, белорусского и украинского языков, выявлены общие константы, а также проанализированы особенности репрезентации и оценки этих понятий в пословицах каждого из языков. Актуальность исследования определяется необходимостью объективного лингвоаксио-логического описания и установления истинного соотношения общего и различного в восточнославянском па-ремиологическом пространстве. Новизна исследования видится в обращении к новому, неразработанному материалу картотеки составляемого в настоящий момент под руководством проф. В.М. Мокиенко «Аксиологического словаря русских, белорусских и украинских пословиц». Для семантизации восточнославянских пословиц был использован описательно-аналитический метод, а для учета специфики межэквивалентности паремий родственных славянских языков - сопоставительный метод. На основании анализа паремийного фонда доказано, что, в отличие от лексического значения словарного определения понятия голод, имеющего выраженный негативный характер, аксиологическая градация пословичной диады «голод - сытость» более обширна и многогранна: от отрицательной голод как следствие лени, пьянства и глупости, который доводит до смерти и толкает на преступление, до положительной оценки Голода в значении силы, побуждающей человека к решительным действиям, учащей жизни. В ходе последовательного раскрытия паремийного аксиологического потенциала диады «голод - сытость» удалось также выявить специфику восточнославянских пословиц: грамматическая вариативность вносит новую образность за счёт продуктивной вокативной формы в украинском языке (Дай, голоде, хлiба); лексическое варьирование самых доступных продуктов питания (С голоду и оладьи в честь; Голодному й вiвсяник добрий; Галодны i гншой бульбте рад) иллюстрирует лингвокультурологическую особенность восточнославянских паремий. Сытость же, напротив, вопреки нейтральному словарному толкованию, в пословицах приобретает отрицательную оценку и характеризуется отсутствием эмпатии, жесткосердечностью, скупостью. (Сыт голоду не разумеет; Сытое брюхо к работе туго). Данное исследование показало, что во всех трех языках прослеживается смысловое единство в неоднозначной оценке диады «голод - сытость». В то же время проведенный сопоставительный анализ доказывает проявление частных особенностей в тематических вариантах компонентов общих по модели и значению пословиц каждого из языков. Именно в этих вариантах прослеживается лингвокультурологическая специфика русских, украинских и белорусских паремий. Материалы проекта "Аксиологического словаря русских, белорусских и украинских пословиц» позволили
Institute of Linguistic Studies of the Russian Academy of Sciences in St.-Petersburg PhD Researcher Andrianova D. V.,
Russia, Saint-Petersburg, +7 999 205 75 93 e-mail: yakonukdar@yandex.ru
Herzen State Pedagogical University
PhD Senior lecturer
Ignatyeva N.D.,
Russia, Saint-Petersburg,
+ 7 921 409 64 95
e-mail: nataliagasheva@yandex.ru
© Андрианова Д.В., Игнатьева Н.Д., 2022
представить пословичную диаду «Голод - сытость» во всей полноте ее значений и оценить ее аксиологический статус.
Ключевые слова: восточнославянская паремиология, пословицы, аксиология, голод, сытость.
D.V. Andrianova, N.D. Ignatieva
THE HUNGER-SATIETY DYAD AS ONE OF THE AXIOLOGICAL DOMINANTS OF EAST SLAVIC LINGUOCULTURE (BASED ON THE PROVERBIAL FUND)*
*The study was carried out at the expense of a grant from the Russian Science Foundation (project No. 20-18-00091 "The world of the Eastern Slavs in a paremiological interpretation: axiological dominants and their linguoculturographic representation ", implemented at St. Petersburg State University)
The article presents the axiological status of the proverbial dyad "Hunger - Satiety" as one of the dominants of the East Slavic linguistic culture based on the material of the Russian, Belorussian and Ukrainian languages, reveals common constants, and analyzes the features of the representation and evaluation of these concepts in the proverbs of each language. The relevance of the study is determined by the need for an objective linguo-axiological description and the establishment of a true correlation of the common and different in the East Slavic paremiological space. The novelty of the study is seen in the appeal to the new, undeveloped material of the compiled at the moment under the guidance of prof. V.M. Mokienko "Axiological Dictionary of Russian, Belarusian and Ukrainian Proverbs". The descriptive -analytical method was used to semantize the East Slavic proverbs, and the comparative method was used to take into account the specifics of the inter-equivalence of the proverbs of cognate Slavic languages. Based on the analysis of the proverb's fund, it was proved that, in contrast to the lexical meaning of the dictionary definition of hunger, which has a pronounced negative character, the axiological gradation of the proverbial dyad "Hunger - Satiety" is more extensive and multifaceted: from negative Hunger as a result of laziness, drunkenness and stupidity, which leads to death and pushes to crime, to a positive assessment of the Hunger in the meaning of power, prompting a person to decisive actions, teaching life. In the course of the disclosure of the Hunger - Satiety dyad's proverb's axiological potential, it is also possible to identify the specifics of East Slavic proverbs: grammatical variation introduces a new imagery due to the productive vocative form in the Ukrainian language (Дай, голоде, xni6a); the lexical variation of the most affordable food products (С голоду и оладьи в честь; Голодному й вiвсяник добрий; Галодны i гтлой бульбiне рад) illustrates the linguistic and cultural peculiarity of the East Slavic proverbs. Satiety, on the contrary, inspite of the neutral vocabulary interpretation, in the proverbs gets a negative assessment and is characterized by a lack of empathy, hard-heartedness, unwillingness to help the needy, avarice (Сыт голоду не разумеет; Сытое брюхо к работе туго). This study showed that in all three languages there is a sense of unity in the ambiguous assessment of the dyad "Hunger -Satiety". At the same time, the conducted comparative analysis proves the manifestation of particular features in thematic versions of the components that are common in the model and meaning of the proverbs of each language. It is in these variants that the linguoculturological specificity of the Russian, Ukrainian, and Belarusian proverbs is traced. The materials of the project "Axiological Dictionary of Russian, Belarusian and Ukrainian Proverbs" made it possible to present the proverbial dyad "Hunger - Satiety" in its entirety and to evaluate its axiological status.
Keywords: East Slavic paremiology, Proverbs, axiology, hunger, satiety.
Различные жанры и формы фольклора традиционно считаются кладезем народной мудрости, который аккумулирует опыт поколений, отраженный языком. Особенность пословиц и их задача, как представляется, заключена в их оценочности по отношению к изображаемым ими явлениям. Именно поэтому для определения аксиологического статуса того или иного феномена лингвокультуры пословицы представляют особый интерес.
Общеизвестно, что практически у каждой пословицы есть ее аксиологический антипод [1; с. 1012] (в частности, эта особенность пословиц лежит в основе концепции «Аксиологического фразеологического словаря русского языка» Л.К. Байрамовой). В исследованиях, проведенных на недостаточном количестве материала, эта амбивалентность нередко не позволяет исследователю выйти за рамки субъективных и часто ошибочных гипотез относительно оценки того или иного явления в паремио-логии. Именно поэтому важно привлекать для анализа максимально полный пословичный материал, включающий диалектные единицы, а также единицы ареально близких и родственных языков. Материалом для настоящего исследования послужила картотека составляемого в настоящий момент под руководством проф. В.М. Мокиенко «Аксиологического словаря русских, белорусских и украинских пословиц».
В статье предпринимается попытка оценить аксиологический статус пословичной диады «голод - сытость» как одной из доминант восточнославянской лингвокультуры на материале русского, белорусского и украинского языков, выявить общие константы, а также проанализировать особенности репрезентации и оценки этих понятий в пословицах каждого из языков.
При анализе лингвокультурологической специфики паремий особое внимание будет уделено вариативности пословиц, поскольку, как отмечает Е.И. Селиверстова, компонентная вариативность обусловлена различными культурными кодами конкретных языков, а «вариантные замены во многих паремиологических единицах основываются на национально-культурных ассоциациях» [2; с. 22].
Согласно словарному определению понятия голод (Голод 1. Острое ощущение потребности в пище, сильное желание есть. 2. Отсутствие или крайний недостаток хлеба и вообще продуктов питания как массовое бедствие в результате неурожая, войны и других причин (в отношении страны, края, населенного места и т. п.) [3; с. 226-228]) оба его лексических значения имеют выраженный негативный характер, констатируя отсутствие жизненно необходимого - пищи, и таким образом коррелируют с пределом аксиологической шкалы - смертью. Словарная дефиниция дает объективное, но и одномерное представление об этом понятии. Сытость, противопоставленная понятию голода, напротив, оценивается положительно.
Специфика концептов голод и сытость в общекультурном контексте, согласно определениям «Словаря русской ментальности» [4; т.1, с. 163; т.2, с. 369], заключается в том, что они определяются не только и даже не столько в физическом, сколько в духовном плане. И с этой точки зрения понятия голода и сытости аксиологически меняются местами: духовный голод оценивается в русской лингво-культуре положительно, в то время как сытость, напротив, характеризуется отрицательно. При этом сама аксиологическая одномерность для диады сохраняется. Для нашего исследования такой взгляд на исследуемые понятия особенно значим, поскольку в материале русского, украинского и белорусского языков отсутствуют пословицы, в которых бы голод и сытость рассматривались в аспекте духовной или интеллектуальной жизни. В пословицах речь всегда идет именно о физическом голоде или сытости, хотя и в метафорическом смысле. Возможно, это подтверждает народное отношение к пище и её разновидностям как преимущественно материальному объекту (см. монографию И.С. Лутовиновой «Слово о пище русской» [5], а также «Словарь русской пищевой метафоры» Е.А. Юриной [6, 7]), который сам по себе становится «основой концептуализации мира» и представляет «один из важнейших этнических модулей, посредством которого люди выстраивают свой национально специфический образ мира» [8; с. 211]. В отличие от лексического и культурологического, пословичное отражение голода, рассматриваемое в настоящей статье, многомерно в том числе и ак-сиологически.
Анализируя аксиологическую градацию пословичного голода, логично начать с ее нижнего, отрицательного предела - голода, граничащего с небытием, смертью:
Рус.: Владеет городом, а помирает голодом (Материалом русских пословиц для настоящего исследования послужила картотека нового издания «Большого словаря русских пословиц» [9], над которым в настоящее время ведется работа под руководством проф. В. М. Мокиенко, поэтому в настоящей статье с целью экономии места не указываются многочисленные словарные источники.), В миру голодом не погибнешь, Лучше среди своих с голоду помирать, чем среди чужих золото собирать и др.
Особенно явно мотив смерти от голода прослеживается в пословицах, противопоставляющих богатых и бедных через метафору голода и сытости:
Белорус.: Пакуль сыты ссохне, то худы здохне [10. Т. 1. С. 419], пакуль сыты схуднее, то худы прападзе [10, т. 1, с. 419].
Укр.: Одному аж горлом вертае, а другий з голоду здихае [11; т. 1, с. 305].
Одновременно с констатацией объективной причинно-следственной связи голода и смерти во многих пословицах голод выступает как следствие лени, нерадивости, которая и доводит человека до голодной смерти:
Рус.: Кто потеет на ниве да молится Богу в клети, тот с голоду не умрёт, На ниве потей [в клети молись,] — с голоду не помрёшь, Будешь гулять смолоду - старый умрёшь с голоду, За-рывной да непьющий с голоду не умрёт (Вят. где зарывной - 'задиристый, со своевольным характером), Иван в дудку играет, а семья с голоду умирает, работать не станешь, ноги с голоду протянешь.
Белорус.: Хто працуе, з голаду не умрэ [10; т. 1, с. 165], Хто поле трощь, той хлеб крощь [10; т. 1, с. 124], Хто добра арэ, жне i косщь, той есщ не просщь [10;.т. 1, с. 124], Той галодзен не ходзщь, хто арэ i скародзщь [10, т. 1, с. 119], Хто не лянуецца туптаць, той мае што хруптаць
[10;.т. 1, с. 165].
Укр.: Звикай до дша змолоду, не будеш знати на старкть голоду [11, т, 1. с. 294], Працюй замолоду, аби не згинув з голоду [11; т. 1, с. 284].
Отрицательно заряженной триаде «лень - голод - смерть» в ряде пословиц противопоставляется положительная оценка сытости и достатка как следствия усердного труда:
Рус.: Кто работает, тот сыт, Не работая, сыт не будешь, Работай - сыт будешь, молись -спасёшься, терпи - взмилуются, Работай - сыт будешь, учись - умён будешь, Летом собирать -зимой сыту быть.
Белорус.: Добра паработаеш - добра пасшш i пад'яа [10, т. 1, с. 182], Паноаш мазалёу -паядаеш i хлеба [10, т. 1, с. 166].
Укр.: Труд кормить, а лшь портить [11, т, 1. с. 288], Хоч прко зароблю, але солодко з'Тм [11, т, 1. с. 277], Хто не працюе, той голод чуе [11, т, 1. с. 290], а) Хто не працюе, той не Тсть; б) Хто не робить, той не Тсть [11, т, 1. с. 290].
Еще один аспект голода и сопутствующей ему нищеты, которые отражены и порицаемы в контексте пословиц, - потенциальная готовность голодного человека переступить грани социально дозволенного, даже совершить преступление, поскольку голод оказывается сильнее голоса совести, стыда, нравственных установок и закона:
Рус.: голод и лгёт, и крадёт, Голодный, и владыка (и патриарх) хлеба украдёт, Нужда лиха, да и голод не тётка, а голодный и архиерей украдёт.
Укр.: Голод стиду не знае [11, т, 1. с. 304], Голод не пошануе шякого закона [11, т, 1. с. 303], Голод злим провщником бувае, бо людей до в'язнищ пхае [11, т, 1. с. 302], Голод на добро не на-вчить [11, т, 1. с. 303], Голодному не попадайсь пщ руки [11, т, 1. с. 303], Голод i бреше i краде [11, т, 1. с. 302].
Белорус.: Голад i лжэць i крадзець [10, т. 1, с. 218], Голад i лгар i злодзей [10, т. 1, с. 218], голад крадзе i мусщь [10, т. 1, с. 218], калi юшю не напрэш, ТО i чужыя вароты адапрэш [10, т. 1, с. 221], тагды прышоу стыд, як стау сыт [10, т. 1, с. 426], Стау сыт, дак i узяу стыд [10, т. 1, с. 426], Стау сыт, пазнау стыд [10, т. 1, с. 426], Маючы стыд, не будзеш сыт [10, т. 1, с. 426].
Целый ряд пословиц и их вариантов указывает на связь голода с унизительным положением человека, вынужденного просить о помощи, подаянии, нищенствовать:
Рус.: Будет голод, появится и голос, Голод научит говорить.
Белорус.: Возьме голад - паявщца голас [10. Т. 1. С. 166], Пройме голад - праявщца голас
[10, т. 1, с. 166].
Укр.: В кулак трубити з голоду [11, т, 1. с. 302], Голоде, дай Тсти [11, т, 1. с. 302], Дай, голоде, хлiба [11, т, 1. с. 304]. В последних двух примерах наличие продуктивной вокативной формы в украинском языке дает возможность выразить паремийный смысл по-иному и придать ему новую образность.
Обращает на себя внимание пейоративность в пословицах, связанная с насмешкой, пренебрежительным отношением к голодным. Вне пословичного контекста эта специфическая особенность может быть понята как жестокость, однако при анализе большого паремийного массива становится понятно, что голод в этом случае выступает метонимической репрезентацией бедности как следствия неправильного образа жизни, безделья, пьянства и т.п. Таким образом, через понятие голода высмеиваются социально порицаемые явления:
Рус.: С голодным бараном не бодайся [, с обиженной тещей не спорь], Нем, да своё ем; а речист, да не плечист - голодный сидит, Летом нагуляешься, зимой наголодаешься, Наготы, босоты - изувешаны шесты; холоду, голоду - амбары полны, Модная, зато голодная, Кто надеется на манну небесную, тот ложится спать голодным, День - колобок, да два - голоден ('о людях, которые живут нерасчетливо), Голодный - что бешеный: во все двери суётся, Губа толще - в брюхе тоньше ('о человеке, который дует губы, капризничает и потому остается голодным').
Пословицы о голоде часто носят характер предостережения, обращают внимание на то, что голод - непреклонная, внечеловеческая сила, с которой нельзя сговориться:
Рус.: Голод не тётка, Голод не тётка, душа не сосед, Голод не тётка, а брюхо не лукошко, Голод не тётка, мороз - не свой брат, Голод не тётка: пирогами не кормит, Голод не тетка -блины не поднесет, Голод не тётка: калачика не подложит, Голод не тетка - не прокормит, Голод не тётка - за ворота не выкинешь, Голод не тётка - заставит заговорить, Голод не тётка -заставит работать, Голод не тётка - не терпит.
Белорус.: Голад не цётка [10, т. 1, с. 218], Голад не цётка, з'есць, што папала [10, т. 1, с. 218], Голад не цётка, паглядзяць ды з'ядзяць [10, т. 1, с. 218], Голад не дзядзша, з'яа i крадзена [10, т. 1, с. 218], Голад не свой брат [10, т. 1, с. 218].
Укр.: Голод - не т^ка [11, т, 1. с. 303], Голод - не т^ка, душа - не сусщ [11, т, 1. с. 303], Голод - не т^ка, пирiжка не дасть [11, т, 1. с. 303], Голод - не т^ка, а лютоТ мачухи лютший [11, т, 1. с. 303], Голод - не свш брат [11, т, 1. с. 303], Голод - не брат [11, т, 1. с. 303], Голод - не батько i не мати [11, т, 1. с. 303], Голод - не т^ка, найми - не свш брат [11, т, 1. с. 303].
В данной подгруппе обращает на себя внимание лексическая вариативность, представленная в образе «кормильца» или «кормилицы»: тётки, брата — в русском, а также дяди (дзядз1на) — в белорусском, в украинском языке добавляется еще мать (мати) и отец (батько). В украинском и русском вариантах наряду с родственными персонажами мы находим и неродственного соседа: Голод не тётка, душа не сосед; Голод - не т^ка, душа - не сусщ. Этот ряд примеров иллюстрирует роль украинского и белорусского паремиологических материалов в выявлении или уточнении исходной формы, а также значения пословицы или поговорки. Как отмечает В.М. Мокиенко, мобильный компонентный состав данной паремиологической модели (Голод — не кто) не допускает её возведения к единственному конкретному источнику [12]. К данной основе (Голод — не тётка / цётка/ тгтка) постепенно добавлялись эксплицитные варианты, объясняющие, почему голод - не тётка, не кума, не свой брат, не сват, не батько i не мати, не дзядз1на и не сосед, которые могли бы накормить. По пути развёртывания паремий из меньшей единицы в большую прошли многие славянские фразеологизмы и пословицы [13. С 126-156]. И пословица Голод не тётка - ещё один пример активности процесса эксплицирования в славянской паремиологии.
Вместе с тем пословицы отражают стоическое отношение бедняков к ограниченному количеству пищи как неприятному, но достаточно привычному явлению, которое, если и не является нормой, то не воспринимается как нечто из ряда вон выходящее, о чем свидетельствуют в том числе этнографические данные [см. 14. С 18]:
Рус.: В мужике сызмальства долготерпение сильнее голода, Только мухи живут без голода, Голодом не сижу, голая не хожу, Досыта не наедаемся, а с голоду не умираем, Досыта не накормим, а голодом не уморим, Сыто не едят и голодом не сидят, Сыты не бываем, и с голоду не умираем, Сыты не бываем, и с голоду не умираем, Не миновать - к голоду привыкать. - Привыкнем, как не квыкнем.
Белорус.: . Хоць янотавай шубы не нажывём, дык жа з голаду не памром [10, т. 1, с. 221].
Пословицы обращают внимание на то, что голодный человек становится менее привередливым, довольствуется малым, рад и той пище, которую не стал бы есть в другое время, и тому, что обычно в пищу не употребляется:
Рус.: С голоду и оладьи в честь, С голоду Маланье и оладьи в честь, С голоду Малашке и алашки в честь, С голоду и черный хлеб - пряник, С голоду хлебная корка слаще пирога, Голод проймёт, станешь есть, что Бог даёт, Голод доспеет сырой боб слажен, С голоду - что б ни попало, И недопёкши едят, да сыты бывают.
Белорус.: Галоднаму вауку i заверта па нутру [10, т. 1, с. 220], Галоднаму жывату i пушынка па нутру [10, т. 1, с. 231], Тошчаму жывату i пушынка па нутру [10, т. 1, с. 231], Галоднаму i пушынка (пушншка) - малшка [10, т. 1, с. 231], Галоднаму усё смакуе [10, т. 1, с. 220], На галодны зуб усё смачна [10, т. 1, с. 220], На галодны зуб i гэта харашо [10, т. 1, с. 220], Галодны з'еу бы каня з капытамi [10, т. 1, с. 220], Хоць сабачына, было б вока не бачыла [10, т. 1, с. 220], Галодны прысмакау не пытае [10, т. 1, с. 220], Будзе смачна, як духi падвядзе [10, т. 1, с. 220], З'яа i ккялёвых выжымак, як будзеш галодны [10, т. 1, с. 220], Пячонай рэдзьк з'яа, калi выгаладаешся [10, т. 1, с. 220], Галоднаму Фядоту i шчауе у ахвоту [10, т. 1, с. 220], Галодны i гншой бульбше рад [10, т. 1, с. 220], Галодны француз i вароне рад [10, т. 1, с. 506], Галоднаму асцюльк (асцюю) не колюцца [10, т. 1, с. 232], Галодныя зубы асцюкоу не чуюць [10, т. 1, с. 232], Галоднаму i лустка смашна [10, т. 1, с. 234], У голад i шшчымнае смачна есщ [10, т. 1, с. 243], Таю галодны, што сабаку з'еу бы [10, т. 1, с. 219].
Укр.: Голодному й в1всяник добрий, Голодному i хрущ м'ясо, Голодному й опеньки м'ясо [11, т, 1. с. 304], Хто голодний, тому i в1всяний хлiб смакуе [11, т, 1. с. 306], Голодному здаеться кожен хлiб за булку [11, т, 1. с. 304], Як зголодше, то буде й печену ршу Тсти [11, т, 1. с. 306], Го-лодне Тсть i холодне [11, т, 1. с. 303].
В этом ряду пословиц голод уже не выступает как нечто фатальное, стоящее на границе жизни и смерти. Здесь он, скорее, предстает как некое препятствие, нечто, требующее преодоления, отступления от привычной нормы, то, что делает человека более жизнестойким.
Замена дефицитных или просто повседневных продуктов питания более доступными аналогами иллюстрирует в данном случае лингвокультурологическую специфику восточнославянских паремий. Варьирование некоторых единиц оладьи, алашки, сырой боб (русск.); вивсяник, печена рта (укр.); гтлая бульбiна, юсялёвы выжимок, пячоная рэдзька (белор.) связано с различными способами замены хлеба у русского, украинского и белорусского народов: выпечка тонких блинов, замена ржаной муки овсяной, добавляемой в обычное время лишь в корм скоту; корнеплоды, еще и не всегда свежие; ягодный жмых и другое [14. C. 6].
Несмотря на семантическую удаленность данных варьирующихся компонентов вне пословичного контекста основанием для вхождения этих слов в вариантный ряд являются их определенные коннотации, ассоциативные связи, оформившиеся в общефольклорном пространстве. За счет этого происходит нейтрализация их дифференцирующих признаков, и слова приобретают статус межъязыковых идеографических синонимов [15. C. 118].
Отдельную объемную группу составляют пословицы, изображающие человека, не способного от голода сосредоточиться ни на чем другом, кроме еды:
Белорус.: Сытай куме усё юр на уме [10, т. 2, с. 111], Галоднаму i у галаву шшто не щзе [10, т. 1, с. 219], Галоднаму хлеб на уме [10, т. 1, с. 219], Галоднаму хлеб у галаве [10, т. 1, с. 219], Што каму на уме, а галоднаму хлеб [10, т. 1, с. 219], Каму што, а галоднаму хлеб [10, т. 1, с. 219], Галоднай куме хлеб на уме [10, т. 1, с. 219], Дурной куме усё хлеб на уме [10, т. 1, с. 219], Галоднай куме трап на вуме [10, т. 1, с. 219], Галоднай куме сала на уме [10, т. 1, с. 219], Галоднаму на уме хлеб, а п'янаму хмель [10, т. 1, с. 219], Галоднай курцы зярнятка на думцы [10, т. 1, с. 220], Усё забудзеш, калi хлеба не здабудзеш [10, т. 1, с. 221], Сыты лiчыць зоры у небе, а галодны мае думку аб хлебе [10, т. 1, с. 413].
Укр.: Голодному наука не в головi [11, т, 1. с. 304], Голодному не до танцю [11, т, 1. с. 304], Голодному св^ не милий [11, т, 1. с. 304], Голоднш качщ все зерно на гадщ [11, т, 1. с. 304], Голоднш кумi лиш хлiб на умi [11, т, 1. с. 303], У неголодного на думщ гульня, а в голодного - общ [11, т, 1. с. 305], Циган помер з голоду межи двома хлiбами [11, т, 1. с. 306], Голодному все хлiб сниться, як цигану сало [11, т, 1. с. 304], Голодному цигани сняться [11, т, 1. с. 304].
Нельзя не отметить отразившийся в последних двух пословицах этнический стереотип. Восприятие цыгана, как и любого другого чужеземца, в восточнославянском народном сознании (как и в общеевропейском) «связано с этнокультурными стереотипами, которые формируются фольклорно-мифологическим сознанием и бытуют в системе традиционной культуры, причем в их оценочном компоненте преобладает негативное отношение к представителям иных этносов и конфессий» [2. C. 13].
И, наконец, уместно выделить группу пословиц, в которых голод аксиологически оценивается скорее положительно, чем отрицательно, поскольку выступает как побудительная сила, заставляющая человека взяться за ум, начать действовать:
Рус.: Голод не свой брат: научит калачи есть, Голод не свой брат: уму-разуму научит, Голод научит говорить, Голод не пучит, а легко ходить научит, Голод живота не пучит, а (и) легко ходить научит, Голод учит .
Белорус.: Няма лепшае навую, як голад [10, т. 1, с. 218], Прагаладаешся - хлеба дастаць здагадаешся [10, т. 1, с. 166], Як прагаладаешся, то яду дастаць дагадаешся [10, т. 1, с. 166], Мацей, успацей, калi хлеба захацей [10, т. 1, с. 167]; Голад у свет гонщь [10, т. 1, с. 218].
Укр.: Голод розуму учить [11, т, 1. с. 304], Проголодаешся - хлiба дктати догадаешся [11, т, 1. с. 305], Голод у св^ гонить [11, т, 1. с. 304], Голод за море гонить [11, т, 1. с. 302], Голодний все поле перебiжить [11, т, 1. с. 303].
Отметим также, что состояние сытости в пословичном контексте в большинстве случаев оценивается отрицательно, вопреки лишенному оценочности словарному толкованию "1. Вполне утоливший свой голод»; «3. Перен. Не знающий нужды, живущий в достатке (обычно в противопоставлении бедности, нужде)» [16; с. 682], пословичная сытость характеризуется отсутствием эмпатии, жесткосердечностью, нежеланием помочь нуждающемуся, скупостью:
Рус.: Сыт голоду не разумеет (где Голод - 'голодный человек ), Сытый голодного не поймёт, Поймёт, коли голод проймёт, Сытый голодного, а богатый бедного не знает, Сытый голод-
ному не верит, Сытый по голодному не плачет, Сытый голодного не знает, Был молод - сам знал голод, а отъелся - и позабыл, Сытое брюхо к страданиям глухо.
Белорус.: Сыт голаду не разумеець [10, т. 1, с. 427], Сыты галоднаму не рауня [10, т. 1, с. 427], Сыты галоднаму не кампаня [10, т. 1, с. 427], Сыты галоднаму не верыць [10, т. 1, с. 427], Сыты галоднаму не спагадаець [10, т. 1, с. 427], Сыты галоднага не знаець [10, т. 1, с. 427];
Укр.: Ситий голодного не розумiе [11, т, 1. с. 304], Ситий голодного не розумiе i з нього см^ еться [11, т, 1. с. 304], Ситий голодного не розумiе, а старий молодого [11, т, 1. с. 304], Ситий голодного не питае [11, т, 1. с. 304], Ситий голодному не брат [11, т, 1. с. 304], Ситий голодному не товариш [11, т, 1. с. 304], Ситий з голодним не братаеться [11, т, 1. с. 304], Голодному ситий не товариш [11, т, 1. с. 304], Ситий голодного не розумiе, а багатий - бщного [11, т, 1. с. 306], Ситий голодному не вiрить [11, т, 1. с. 306], Ситий голодному не вiрить, бо його жолудка не мiрить [11, т, 1. с. 306], Ситий голоду не вiрить [11, т, 1. с. 306], Ситий голодного не спогадае [11, т, 1. с. 305], Довго голодний нагинаеться, поки ситий здогадаеться [11, т, 1. с. 305], Ситий голодного не знае [11, т, 1. с. 306].
Кроме того, сытый в пословичном контексте в отличие от голодного не способен к развитию:
Рус.: Сытое брюхо к работе туго, Сытое брюхо к ученью (учению) глухо, Сытое брюхо к ученью туго, Сытое брюхо на ученье глухо, Сытому брюху противны науки.
Вне пословичного контекста в рассказах людей о пережитом голоде как массовом бедствии «голоду как жизненному событию присваивается высокий аксиологический статус: на одну ступень помещаются голод и война, а отсутствие голода становится единственным и достаточным условием для продолжения жизни» [17]. Важно отметить, что в пословичном контексте голод почти всегда следует понимать в первом словарном значении, т.е. как субъективное переживание, личный опыт человека, причем чаще всего, что, по-видимому, характерно для паремики вообще, пословичный голод соотносится не с говорящим, а с неким третьим лицом, посторонним, о чем свидетельствуют синтаксические конструкции с глаголом в форме 2-го или 3-го лица). Предположим, что отчасти поэтому становится возможна более отстраненная оценка голода как периода в жизни человека, позволяющая в том числе и ироничные формулировки, и более свободные аксиологические трактовки объективно трагической ситуации.
В заключение анализа аксиологического потенциала концептов голод и сытость в восточнославянских пословицах отметим, что во всех трех языках прослеживается смысловое единство и общность в неоднозначной оценке этого явления. В то же время при сопоставительном анализе особенно выпукло проявляются частные особенности в тематических вариантах компонентов общих по модели и значению пословиц каждого из языков. Очевидно, именно в этих вариантах прослеживается лин-гвокультурологическая специфика русских, украинских и белорусских паремий. Исследование данной вариативности дает возможность, с одной стороны, расширить представления о восточнославянской культуре, а с другой - провести историко-этимологический анализ и выявить исходную форму той или иной пословицы. Материалы проекта «Аксиологического словаря русских, белорусских и украинских пословиц» позволили представить пословичную диаду «голод - сытость» во всей полноте ее значений, оценить ее аксиологический статус, а также обеспечили выявление культурной специфики содержания пословиц. Все это поможет обогатить наши представления о русских, украинских и белорусских национальных особенностях, а также о лингвокультурологиче-ском потенциале самого паремийного фонда.
Библиографический список
1. Байрамова Л.К. Пословицы в «Аксиологическом фразеологическом словаре русского языка: словаре ценностей и антиценностей» // Вестник Новгородского государственного университета. Новгород. 2014. № 77. С. 10 -12.
2. Селиверстова Е.И. Русская пословица в паремиологическом пространстве: стабильность и вариативность: лингвистический аспект : автореферат дис. ... доктора филологических наук. СПб, 2010. 47 с.
3. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. Т. 3: Г-Е / Под ред. С. Г. Бархударова и др. М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1954.
4. Колесов В.В., Колесова Д.В., Харитонов А.А. Словарь русской ментальности. В 2 т. Т. 1. А-О. СПб: Златоуст, 2014. 592 с. Т. 2. П-Я. СПб: Златоуст. 592 с.
5. Лутовинова И.С. Слово о пище русской . 2-е изд., перераб. СПб.: «Авалон», «Азбука-классика», 2005. 280 с.
6. Юрина Е.А. Словарь русской пищевой метафоры : Блюда и продукты питания. - Т.1.- Томск, 2015. 425 с.
96
7. Юрина Е.А. Словарь русской пищевой метафоры : Гастрономическая деятельность. Т.2. Томск, 2017. 544 с.
8. Юрина Е.А. «Пищевая метафора»: Объем и границы понятия. Вестник Кемеровского государственного университета. Кемерово. 2015. № 3 (63). С. 207-212.
9. Мокиенко В. М., Никитина Т. Г., Николаева Е. К. Большой словарь русских пословиц. М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2010. 1024 с.
10. Грынблат М. Я. Прыказш: Прыказш i прымауш. Кн. 1-2. Мшск, 1976. Кн. 1 559 с.; кн. 2. 616 с.
11. Пазяк М. М. При^в'я та приказки / Упорядник. Т. 1. Природа. Господарська д1яльшсть людини, 1989. -Киев : Наукова думка. 479 с.
12. Мокиенко В. М. Русско-украинские параллели в паремиологических собраниях Петровского времени. Материалы Международной научной конференции «Фразеология в контексте смежных наук», 12 - 14 октября 2020 г. в Ужгородском национальном университете (г. Ужгород,Украина) (в печати).
13. Мокиенко В. М. Славянская фразеология: учеб. пособие / В. М. Мокиенко. М.: Высшая школа, 1989. 286 с.
14. Морозов И.А. Пища «богатая» и «бедная»: пищевые маркеры социокультурных иерархий. Этнографическое обозрение 2012, № 5, с. 13-23.
15. Селиверстова Е.И. Русская пословица в паремиологическом пространстве : стабильность и вариативность : лингвистический аспект : диссертация ... доктора филологических наук. СПб, 2010. 421 с.
16. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н. Ю. Шведовой. 16-е изд. М.: Рус. Яз., 1984. 797 с.
17. Власкина Н.А. Языковой концепт "голод" в донских говорах. URL: http://www.slavakubani.ru/kkv/history/1920-1989-ussr/yazykovoy-kontsept-golod-v-donskikh-govorakh/ (дата обращения 04.07.2020).
References
1. Bayramova L.K. Proverbs in the "Axiological phraseological dictionary of the Russian language: dictionary of values and anti-values" // Bulletin of the Novgorod State University. Novgorod. 2014. No. 77. pp. 10-12.
2. Seliverstova E.I. Russian proverb in the paremiological space: stability and variability: linguistic aspect : abstract of the dissertation. ... Doctor of Philological Sciences. St. Petersburg, 2010. 47 p.
3. Dictionary of Modern Russian literary language: In 17 vols. 3: G-E / Edited by S. G. Barkhudarov et al. M.-L.: Publishing House of the Academy of Sciences of the USSR, 1954.
4. Kolesov V.V., Kolesova D.V., Kharitonov A.A. Dictionary of Russian mentality. In 2 t. t. 1. A-O. St. Petersburg: Zlatoust, 2014. 592 p. T. 2. P-Ya. St. Petersburg: Zlatoust. 592 p
. 5. Lutovinova I.S. The word about Russian food. 2nd ed., reprint of St. Petersburg: "Avalon", "ABC-classics", 2005. 280 p.
6. Yurina E.A. Dictionary of Russian food metaphor: Dishes and food. - Vol.1.- Tomsk, 2015. 425 p.
7. Yurina E.A. Dictionary of Russian food metaphor: Gastronomic activity. Vol.2. Tomsk, 2017. 544 p.
8. Yurina E.A. "Food metaphor": The scope and boundaries of the concept. Bulletin of Kemerovo State University. Kemerovo. 2015. No. 3 (63). pp. 207-212.
9. Mokienko V. M., Nikitina T. G., Nikolaeva E. K. Big dictionary of Russian proverbs. M.: CJSC "OLMA Media Group", 2010. 1024 p.
10. Grynblat M. Ya. Prykazki: Prykazki i prymauki. Books 1-2. Minsk, 1976. Book 1 559 p.; book 2 616 p.
11. Pazyak M. M. Posliv' ya ta orders / Uporyadnik. Vol. 1. Nature. Gospodarska dyalnist ludini, 1989. Kiev : Naukova dumka. 479 p .
12. Mokienko V. M. Russian-Ukrainian parallels in paremiological collections of Peter the Great time. Proceedings of the International Scientific Conference "Phraseology in the context of Related Sciences", October 12-14, 2020 at Uzhhorod National University (Uzhhorod, Ukraine) (in print).
13. Mokienko V. M. Slavic phraseology: textbook. manual / V. M. Mokienko. M.: Higher School, 1989. 286 p.
14. Morozov I.A. Food "rich" and "poor": food markers of socio-cultural hierarchies. Ethnographic Review 2012, No.
5. pp. 13-23.
15. Seliverstova E.I. Russian proverb in the paremiological space : stability and variability : linguistic aspect : dissertation ... Doctor of Philological Sciences. St. Petersburg, 2010. 421 p.
16. Ozhegov S.I. Dictionary of the Russian language / Edited by N. Y. Shvedova. 16th ed. Moscow: Rus. Yaz., 1984. 797 p.
17. Vlaskina N.A. The linguistic concept of "hunger" in the Don dialects. URL: http://www.slavakubani.ru/kkv/history/1920-1989-ussr/yazykovoy-kontsept-golod-v-donskikh-govorakh / (accessed 04.07.2020).
