CC BY
33
достоинство» [6, р. 76-77].
Однако было бы неверно ассоциировать реализацию принципа мультикультурализма с некоей линией на «универсализацию» и даже «космополитизацию» образования. Опровергая подобные рассуждения, Роджер Пил, генеральный директор 1ВО, утверждал: «Учащийся должен сначала обратиться к своей собственной национальной культуре - языку, литературе, истории и культурному наследию, где бы он ни находился. Кроме этого он должен познакомиться с соответствующими традициями других народов. Не обязательно, что он примет чужую точку зрения, достаточно того, что он с ней соприкоснется и отнесется уважительно. Это будет способствовать формированию поколения молодых людей, способных к терпимости, состраданию и уважению других. В идеале, в результате обучения по программе 1В учащиеся будут лучше понимать себя, уважая право других быть другими» [7, р. 34]. Через изучение опыта развития реальных этнокультурных сообществ, их культурного наследия учащийся моделирует или интерпретирует целостную систему ценностно-мотивационных и мировоззренческих координат, создающих принципиально иную логику мышления и поведения. Важная особенность принципа мультикультурного образования заключается в целенаправленном создании коммуникативной модели межкультурного взаимодействия, которая основывается на оппозиции понятий «свой - другой» (в отличие от деструктивного бинарного противопоставления «свой - чужой»). В ходе такого моделирования иная точка зрения воспринимается как «своя», что не только позволяет выявить предпосылки рассуждений и действий оппонента, но и критически осознать собственную позицию. В. Лекторский очень точно воспроизвел логику подобного подхода: «Взаимодействие с позициями, отличными от моих, сопоставление моей
аргументации с аргументами в пользу иной точки зрения выступает как необходимое условие развития моих собственных взглядов... Я серьезно отношусь к другим взглядам и считаю, что необходимо понять аргументы в пользу иной системы взглядов, как бы мысленно посмотреть на мою позицию с иной точки зрения (не обязательно для того, чтобы отказаться от моей позиции, но для того, чтобы найти ее слабые стороны и укрепить мою позицию, развив ее)» [3, с. 292]. В результате, приобщение к инокультурному опыту, закрепляющее толерантную установку на межэтническое и социальное общение, становится важным методом развития самой личности познающего, его идентификации.
Литература
1. Ахтямова А. С. Мультикультурализм в образовательной политике США конца XX - начала XXI веков. - Дисс. ... канд. культур. наук. - М., 2007.
2. Брайан У. Что такое мультикультурализм. -http://news.bbc.co.uk/go/pr/fr/hi/russian/international/newsid 619 1000/6191261.stm.
3. Лекторский В.А. О толерантности, плюрализме и критицизме // Философия. Наука. Цивилизация. - М., 1999.
4. Мухудаев М.О. Образование: введение в дискурс социальной политики. - СПб., 2005.
5. Тэрборн Й. Мультикультурное общество // Социологическая теория: история, современность, перспектива. - СПб., 2008.
6. Banks J.A. Race and Culture in the Classroom. Teaching and Learning through Multicultural Education, 1999.
7. International Baccalaureate Organization Information booklet. - 1996.
8. Redefer, Frederick L. When is Education International? // The Educational Forum West Lafayette, Indiana. - 1963, March.
УДК 37. 01(09) ББК 74.03
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ПО РЕФОРМИРОВАНИЮ ВЫСШЕГО ДУХОВНОГО
ОБРАЗОВАНИЯ НА ПОРОГЕ ХХ ВЕКА
Н.Ю. Налётова, кандидат педагогических наук, доцент Смоленского филиала МИИТ 8(4812) 39-47-11
В статье исследуется процесс реформирования высшего духовного образования на пороге ХХ века. Идейная борьба, развернувшаяся по поводу целей и задач богословской науки, а также форм административной, образовательной и воспитательной деятельности, стала своеобразным зеркалом, отразившим все многообразие проблем церковной педагогической практики и общественной жизни тех лет.
Ключевые слова: история образования, реформы высшего духовного образования в России.
THE ACTIVITY OF RUSSIAN ORTHODOX CHURCH IN THE FIELD OF REFORMATION OF HIGHER CLERICAL
EDUCATION ON THE VERGE OF THE 20th CENTURY
Nalyotova N.Y.
This paper examines the attempts made on the verge of the20th centuries reform the higher clerical education. In the course of discussions that accompanied those reforms, a wide range of opinions within society was revealed. Sometimes, those opinions were diametrically opposed to each other.
Keywords: the history of education, reforms of the higher clerical education in Russia.
В течение XIX века в области духовного образования было проведено четыре коренные реформы. Выявлено, что изначально каждая отдельная реформа не столько учитывала усовершенствование системы и образовательного процесса духовных школ, сколько являлась отражением господствовавших в данный момент политических воззрений. Реформы никогда не исходили от Святейшего Синода, он только проводил их, действуя под давлением преобладавшего политического направления или государственной власти в лице обер-прокурора.
Либеральная учебная реформа Александра I (1808-1814) была заменена реакционной реформой императора Николая 1
(1839), и та же смена реформ образовательной системы повторилась при переходе от либеральных Уставов (1867-1869) к консервативным (1884).
Проводимые реформы, носившие подчас вид экспериментов, по-разному влияли на духовно-нравственное состояние молодежи, так же как и на дальнейшее развитие богословского образования в России.
Во второй половине XIX столетия уставные положения духовных школ дважды подвергались серьезному пересмотру: в 1869 и в 1884 годах. Два Устава, появившиеся на свет в результате этой работы, представляют собой совершенно противоположные друг другу нормативные документы.
Устав 1869 года, сменивший Устав 1814 года, предполагал широкий круг позитивных преобразований в академической жизни. Его разработка, проходившая при непосредственном участии «авторитетнейшего богослова своего времени и своего рода мецената богословских наук» Макария (Булгакова), ставшего впоследствии Московским митрополитом, велась на основании пожеланий академических «Советов» относительно намеченной образовательной реформы [1, с. 1]. Главным двигателем преобразования академий и инициатором созыва особого реформенного Комитета, который и выработал в 1869 году новый академический Устав, стал обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. А. Толстой. Помимо преосвященного Макария (Булгакова), в Комитет вошли архиепископ Нижегородский Нектарий (Надеждин), который его и возглавил, а также председатель духовно-учебного Комитета протоиерей И.В. Васильев, ректор Московской Духовной Академии профессор протоиерей А. В. Горский, ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиерей И.Л. Янышев, главный священник армии и флота протоиерей М.И. Богословский и сотрудники синодальных учреждений и Учебного Комитета.
С изданием Устава 1869 года, который получил «одобрение в церковно-научных кругах», начался подъем уровня и благосостояния духовных академий, а вместе с ними и уровня богословской науки. Прежде всего, в нем был достаточно ясно выражен научный характер высшей духовной школы.
В числе практических мер по переустройству академий были следующие: для удержания кадров резко повышалось жалование профессоров и преподавателей высшей духовной школы; расширялся перечень преподаваемых в академиях дисциплин; вводилась специализация по трем отделениям -богословскому, церковно-историческому и церковно-педагогическому; открывался доступ в академии лицам любого сословия, если они были православного исповедания и представляли диплом об окончании семинарии или классической гимназии; увеличивалось число казеннокоштных мест и размеры стипендий, что давало возможность обучать и неимущих студентов [2, с. 820].
Схема обучения в академии также претерпевала изменения: все студенты обязывались проходить трехлетнее обучение, после чего лучшие воспитанники получали право продолжить обучение на четвертом курсе, а остальные выпускались со званием действительных студентов и правом принятия сана или служения в учительской должности в духовных семинариях и училищах.
Студенты четвертого курса посещали практические курсы тех дисциплин, по которым им предстояло в дальнейшем проходить испытания и готовить магистерские диссертации.
В дореформенный период ректором академии мог быть только монах. Устав 1869 года открыл доступ к ректорству в академии белому духовенству, и таким образом ликвидировалась привычная для высшей духовной школы гегемония «ученого монашества». Обязательными условиями для ректора являлись: обладание степенью доктора богословия и преподавательская работа в стенах академии.
Далее в соответствии с Уставом 1869 года академии получали право устраивать публичные чтения, основывать ученые общества, а также публиковать научные труды. При этом достаточным признавалось наличие внутренней цензуры самой академии.
Реформа и новый Устав академии 1869 года позитивно влияли на духовную школу, о чем свидетельствуют мемуары церковных историков. О Московской Духовной Академии 1876 года ее воспитанник писал, что «здесь, в академии не
китайщина, не стоячее болото, а жизнь... богатая внутренним содержанием, правильно установленная, ни в коем случае не отрешенная от мира и не закабаленная в безжизненных формах» [3, с. 174]. Владимир Соловьев, русский религиозный философ-мистик, в 1873 году записавшийся слушателем в Московскую академию, как-то заметил, что академия не представляет собой такой абсолютной пустоты, как университет [4, с. 134].
Срочный пересмотр уставных положений 1869 года и введение в действие нового Устава высшей духовной школы были связаны с изменением политического климата в стране и, соответственно, пересмотром направления церковной политики.
В 1881 году на престол вступил Александр III, что означало скорый конец Устава 1869 года. Новый обер-прокурор К.П. Победоносцев разделил недоверчивое отношение императора ко всем преобразованиям его предшественника. Официозный историк Русской Церкви И.К. Смолич называет принятые меры «поправкой уставов» [5, с. 465].
Уже в 1881 году при Святейшем Синоде для разработки нового Устава учреждается Комиссия в составе консервативно настроенного председателя, Кишиневского архиепископа Сергия (Ляпидевского), представителей Академического правления и Учебного Комитета. При этом К.П. Победоносцев старался исключить всякую возможность сопротивления своему авторитарному политическому режиму.
Проект реформирования представлял собой полную противоположность действующему Уставу.
Для рассмотрения предложенного проекта Устава в Синоде было образовано специальное архиерейское совещание. Ход работы совещания подробно описан в дневнике одного из его участников, преосвященного Саввы (Тихомирова), архиепископа Тверского: «Митрополит Московский Иоанникий частным образом пригласил Холмско-Варшавского преосвященного Леонтия (Лебединского) и меня образовать Комиссию для пересмотра проекта Устава Православных духовных академий, составленного в 1883 г. Комитетом, состоявшим под председательством преосвященного Сергия, архиепископа Кишиневского. К нам присоединен был обер-прокурором директор его Канцелярии. Заседания нашей Комиссии проходили на Троицком подворье в покоях митрополита. Они начались 24 января и продолжались до 16 февраля. В продолжение пяти-шести заседаний нами внимательно рассмотрен был проект Устава и в нем сделано было немало изменений и дополнений, но при этом немало было и словопрений. По некоторым вопросам я не был согласен с прочими членами Комиссии и просил мои мысли представить на благоусмотрение Святейшего Синода, но мое заявление оставлено было без внимания. Так-то совершаются у нас столь важные церковно-государственные реформы» [5, с. 446].
В опубликованном и разосланном по академиям тексте нового Устава было сказано, что его цель состоит в упрощении порядка управления академиями, более целесообразном разграничении сфер деятельности органов академического управления и упрочении власти каждого из них. Это «упрощение», «разграничение» и «упрочение» выражалось в резком усилении власти епархиального архиерея над академией и в возвращении ректору, от которого теперь не требовалась докторская степень, прежнего его начальственного положения.
При этом с введением Устава 1884 года, управление академиями постепенно полностью перешло в руки монашествующих, что по-разному оценивалось современниками. Укажем что те преимущественные права, которые новый Устав и
новое администрирование относили к академическому монашеству, были обусловлены постепенным угасанием монашества в высшей духовной школе. В период действия Устава 1869 года монашеские постриги в академиях стали редким явлением. Это вызвало опасение у Синода относительно будущего ученого монашества, которое являлось золотым фондом русского архиерейства. Исходя из этого, и предпринимались шаги по созданию в академиях благоприятных условий для студентов, желающих принести монашеские обеты.
Что касается изменений по образовательной части, в нее были внесены существенные изменения. Специализация на четвертом курсе упразднялась, отменялась и приват-доцентура; отдельные предметы предлагалось просто снять с учебной академической сетки, так, например, преподавание предметов патристического корпуса объявлялось излишним, и, в то же время, желательными для изучения признавались нравственная философия, философия права и естественнонаучная апологетика; отменялась и практика публичных академических диспутов [2, с. 84].
Студенты уже не выбирали себе специальности как основы для будущей научной деятельности, а готовились только к преподаванию в семинарии.
Вместе с этим отменялись и публичные научные диспуты, докторская степень присуждалась теперь без защиты диссертации, а магистерская - с защитой, но не на публичном диспуте, а всего лишь на заседании академического Совета.
О том, как губительно сказывались некоторые положения Устава на жизни духовной школы и на богословской науке, свидетельствует мемуарная литература того времени. Например, профессор Н.Н. Глубоковский, описывая «увядание» Московской Духовной Академии в годы своего студенчества, как раз приходившиеся на начало действия нового Устава (1884-1889 гг.), писал, что это была пора, когда «живой организм превращался в механический агрегат», когда «Академия, как самостоятельное жизненное учреждение, упразднялось и системой, и лицами» [6, с. 13].
Резкое усиление административной власти ректора и инспектора, полная подотчетность школы правящему архиерею, фактическое отстранение профессуры от реального участия в жизни академий, низведение её «до учебно-воспитательного учреждения, до духовного училища, хотя и типа высшей школы» [5, с. 469] - все это не могло не вызывать недовольства и сопротивления академической профессуры, воспитанной в атмосфере Устава 1869 года.
Нередко неприятие новых реалий академической жизни профессорами, а также и студентами вызывало печальные по своим последствиям события. Так, неразумное использование одним из инспекторов Московской Духовной Академии своих расширенных новым Уставом полномочий было ознаменовано «звоном разбитых стекол». Новые требования к научной работе и бесправие академических профессоров привели к уходу из академии таких столпов отечественной богослов-ско-исторической науки, как И.Е. Троицкий, В.В. Болотов, Н. П. Рождественский, Н. Н. Глубоковский, Е. Е. Голубинский и Н.В. Покровский, П.И. Горский-Платонов, который с 1878 по 1888 гг. являлся еще и инспектором академии [6, с. 18].
Сознавая себя интеллектуальной элитой и претендуя на особую учительскую роль в Церкви, академические профессора ощущали свое особое положение как в церковной среде, так и в русском ученом обществе.
Сословная замкнутость, подобная отчужденности духовенства от русского общества, не позволяла профессорам и преподавателям Духовных школ в полной мере ощущать себя равноправной частью русского ученого братства.
Среди преподавателей светских учебных заведений бытовало снисходительное отношение к представителям академической корпорации. Их не включали в «свой» круг, хотя, несомненно, признавали обширные познания и научную эрудицию последних.
Между тем многие профессора Духовных академий, являясь образованнейшей частью русского общества, в полной мере могли претендовать на определенное место и уважение в научном мире. Среди них были специалисты по античной литературе, философии, истории, внесшие свой вклад в науку. Профессор В.В. Болотов, чьи труды по церковной истории не знали себе равных вплоть до середины XX века, свободно владел коптским, сирийским, армянским, грузинским, древ-неэфиопским, арабским и персидским языками, А. А. Дмитриевский оставил после себя многочисленные работы по описанию древних рукописных фондов Востока, которые до сих пор не опубликованы во всей полноте. Многие профессора преподавали параллельно в светских учебных заведениях, являлись профессорами светских университетов. Например, И.С. Бердников был профессором Казанского университета, С.Т. Голубев - профессором Киевского университета Св. Владимира, Н.Н. Глубоковский и И.С. Пальмов - академиками Императорской Академии наук. Академические профессора состояли членами и участниками научных обществ и съездов не только в России, но и за границей.
Отношение в обществе к новому Уставу не было единым: положительным оценкам в консервативных газетах и журналах противостояли отрицательные - насколько это дозволяла цензура - в либеральной прессе. Так, профессор Петербургской Академии В.В. Болотов писал: «Новый устав положил есть тьму, хочет научного бесплодия» [5, с. 469].
Действительно, новый Устав, по сравнению с Уставом 1869 года, отказался от далеких перспектив, ограничившись задачами подготовки политически и конфессионально благонадежного церковно-административного персонала, который должен был поставлять преподавателей для духовно-учебных заведений среднего и низшего звена.
Непоследовательность реформ сказывалась и на духовно-нравственном облике воспитанников академий. Анализ направленных в Синод отчетов духовных Академий показал, что в поведении воспитанников школ замечалось огрубление. Митрополит Евлогий объясняет нравы учащихся беспризорностью и той полной свободой, в которой пребывала молодежь. Он объясняет злоупотребления отсутствием благотворного воспитательного влияния учителей и наставников. Старые педагогические шаблоны для новой эпохи оказались совершенно непригодными. Юноши были предоставлены самим себе, обладая неограниченной свободой, они не знали, как ей правильно пользоваться, поэтому многие погибали. Естественно, что при таких условиях ни для кого академия alma mater быть не могла.
Несколькими годами позже в письме чиновника обер-прокуратуры одному из епископов по поводу беспорядков в академиях можно прочесть следующее: «Причина беспорядков - бестактность инспекции и малоопытность ректоров». В Московской Духовной Академии за последнее десятилетие уволилось 134 инспекторов, из них 7 со скандалом [7, с. 15].
Введенная Уставом 1884 года система воспитания в духе «полицеизма», по мнению академических «Советов», «не отвечала педагогическим задачам и была не способна подготовить молодежь, захваченную веяниями эпохи, к предстоявшему ей священническому служению» [8, л. 11]. Притом сам Синод ограничивался рассылкой циркуляров по мелким вопросам, ничего не предпринимая для преобразования систе-
мы воспитания. В большинстве же духовных школ престрогая дисциплина понималась превратно. В академиях господствовала полицейская система воспитания, не способная закалить молодого человека в смутное время. Поэтому, забегая вперед, скажем, что в революционные дни 1905 и 1917 годов в первых рядах ослепленных борцов-фанатиков за «свободу, равенство, братство» можно было видеть воспитанников духовных школ.
Спорность и явная несогласованность образовательных реформ XIX века вызвала большое недовольство и серьезную критику как со стороны представителей духовных школ, так и со стороны духовенства и епископата Русской Церкви. «Требования новых реформ» в области богословского образования неоднократно поднимались на рубеже XX века, однако попытки оказались безрезультатными [9, л. 2-3].
Таким образом, в ХХ столетие российские духовные академии вступали с Уставом 1884 года и комплексом стремительно растущих и обостряющихся внутренних проблем и противоречий.
Первая серьезная попытка пересмотра действующих уставных положений была предпринята в 1896 году работавшей в то время Комиссией по реформе духовной школы. Однако никаких решений тогда принято не было.
После того как вопрос о реформе был передан в ведение Учебного Комитета, к нему вплоть до бурного 1905 года, ос-
новательно потрясшего академическую жизнь, практически не обращались.
Литература
1. Голубцов С. (протодьяк.) Московская Духовная Академия дореволюционного периода. - М., 1998.
2. Еремеев П. (иеромонах) Проблемы реформирования высшей духовной школы в России в начале ХХ века. - Сергиев Посад, 1999.
3. У Троицы в академии. 1814-1914. Юбилейный Сборник. - Сергиев Посад, 1914.
4. Георгиевский Е. (митрополит) Путь моей жизни. Кн. 3. -М., 1994.
5. Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700-1917. В 2 ч. - Пер. с нем. - М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996-1997.
6. Глубоковский Н.Н. По вопросам Духовной школы (средней и высшей) // Православный собеседник: Издание Казанской Духовной Академии. - 1907. - № 10.
7. Глубоковский Н.Н. За тридцать лет (1884-1914). - М., 1914.
8. РГИА. - Ф. 802. - Оп. 10. - Ед. хр. 21.
9. РГИА. - ф. 802. - Оп. 16. - Ед. хр. 168.
УДК 374 ББК 74.00
СТАНОВЛЕНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННЫХ ДЕТСКИХ ОБЩЕСТВЕННЫХ
ОРГАНИЗАЦИЙ РОССИИ
Л.Н. Куртеева, аспирант кафедры педагогики Московского педагогического государственного университета, (499) 152-69-71, [email protected]
Статья посвящена результатам проведенного исследования по проблемам становления и перспектив развития современных детских общественных организаций. Итогом работы стали выделенные в рамках исследуемого периода этапы становления, типы и перспективные пути развития детских общественных организаций современной России.
Ключевые слова: детские общественные организации, детское движение, общественная инициатива. THE FORMATION AND THE PROSPECTS OF THE DEVELOPMENT OF MODERN CHILDREN'S SOCIAL ORGANIZATIONS
IN RUSSIA
Kurteeva L.N
The article is devoted to the results of the investigation concerning with the formation and the prospects of the development of modern children's social organizations. The researching outcomes became the periods of the formation, the types and the perspective ways of the development of children's social organizations in modern Russia.
Keywords: children's social organizations, children's movement, social initiative.
Современные детские общественные организации России охватывают разнообразный спектр интересов, увлечений и потребностей детей. Рост их количества за последние годы - свидетельство востребованности таких организаций личностью, обществом и государством. Детские общественные организации способствуют социализации и индивидуализации своих членов, удовлетворению потребностей детей и подростков в принадлежности к группе, признанию собственной компетентности в различных видах деятельности, в общении, развитию познавательных интересов детей, их стремлению к самореализации. В силу своего общественного характера они наиболее адекватно реагируют на изменения в жизни общества. Становление активной социальной позиции в подростковом и юношеском возрасте тесно связано с экономической, политической, гражданской грамотностью, формирующейся при участии в деятельности детских общественных организаций. Функционирование детских общественных организаций на базе учреждений дополнительного образования способствует созданию особого воспи-
тательного пространства и является перспективным как в плане развития воспитательного потенциала самих организаций, так и с точки зрения их позитивного влияния на деятельность учреждений дополнительного образования.
Сегодня детские общественные организации представляют собой многоступенчатую, иерархическую и упорядоченную структуру. Можно выделить признаки этой структуры:
• наличие ценностной идеи (цели), ради которой осуществляется совместная деятельность детей и взрослых;
• добровольное вступление в организацию и свободный выход из нее;
• фиксированное членство;
• организационная самостоятельность, самоуправляемость, совместное социальное творчество;
• четко выраженная структура, определяющая положение в организации каждого члена;
• установленные для всех нормы и правила;
• гарантированные для всех членов организации права
