Детство в социокультурном пространстве романа В. Набокова «Дар» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82-3

00! 10.23951/1609-624Х-2020-3-30-44

ДЕТСТВО В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ РОМАНА В. НАБОКОВА «ДАР»

Т. Г. Мастепак, Е. А. Полева

Томский государственный педагогический университет, Томск

Введение. Обращение к исследованию детства в романе В. Набокова аргументировано рядом факторов: историко-культурными изменениями в начале ХХ века, вниманием к феномену детства в гуманитарном знании, значимостью детства в эстетике модернизма. Несмотря на то, что тема детства многократно становилась предметом набоковедческого анализа, оно не рассматривалось как часть социокультурного пространства в романе «Дар». Данная работа посвящена анализу социокультурной семантики этой темы и ее воплощения на уровне художественного пространства.

Цель - исследовать социальные и культурные маркеры, характеризующие пространство становления личности персонажей, определить особенности детства как части социокультурного пространства романа В. Набокова «Дар».

Материал и методы. Исследование проводится на материале романа «Дар». Теоретико-методологическую базу составляют социологические работы П. Сорокина, труды по семиотике художественного пространства Ю. М. Лотмана, Е. Фарино, работы по поэтике модернистской прозы Дж. Олни, Н. В. Морженковой, набоко-ведческие статьи Ю. Левина.

Результаты и обсуждение. Субъектом осмысления детства как особого социокультурного пространства в романе является центральный герой Фёдор Годунов-Чердынцев. Он воссоздает ряд примет (конкретная локация особняка Годуновых в Санкт-Петербурге, описание интерьера усадьбы в Лешино, характеристика игрушек, социальных связей семьи и пр.), позволяющих составить представление об «удавшемся детстве». Образ своего детства вписывается начинающим поэтом в усадебный и петербургский текст русской литературы, а через ассоциацию своей няни с Ариной Родионовной устанавливается духовное родство рода Годуновых с Пушкиным.

Своеобразие социокультурного пространства детства Фёдора - в объемности, полноте существования, обеспеченной включенности рода Годуновых в природный универсум (знание русской природы, «поимка» бабочек), науку (экспедиции и исследования отца, локус домашнего музея), элитарную культуру (локус библиотеки, творчество Пушкина).

По контрасту с собственным детством Фёдор описывает детство «великого шестидесятника» Н. Г. Чернышевского (лучшие игрушки и одежда Годуновых контрастны «нанковым брючкам» Николя, внимательность, зоркость, физическая ловкость Фёдора противопоставлены «близорукости» и неуклюжести Чернышевского и т. п.). Внешние физические и социальные маркеры служат для характеристики внутреннего мира Николая Гавриловича. Социокультурное пространство Годуновых наполнено созиданием, открытием нового, осуществлением, семейно-родовым единением, способностью испытывать счастье самореализации, а Чернышевского -антонимичными характеристиками (разъединения, личностной ограниченности и несвободы, неспособности к реализации своих идей).

Заключение. Проведенный анализ позволяет утверждать, что социокультурный код является значимым средством раскрытия идейно-тематического своеобразия романа «Дар». Социокультурное пространство детства показано как определяющее всю последующую жизнь человека.

Социокультурная семантика детства представителей двух типов интеллигентов (дворянской и разночинной) помогает Набокову оформить свою историософскую концепцию недальновидности выбора пути России, пошедшей за «спасителем новым» - Чернышевским.

Набоков оспаривает представление об аристократах как об оторванных от реальной жизни «барчуках». Он противопоставляет «близорукость» материалиста-разночинца Чернышевского, не знающего ни жизни, ни искусства, ни родной природы, всесторонней просвещенности и приспособленности к жизни в самых разных условиях аристократов Годуновых-Чердынцевых (деда Кирилла Ильича и Фёдора в эмиграции, отца - в экспедициях).

Ключевые слова: Набоков, «Дар», литература русского зарубежья, социокультурное пространство, детство.

Введение

Актуализации в отечественной литературе начала ХХ в. темы детства способствовала историко-культурная ситуация слома эпох. Детство «является социокультурным феноменом, носит конкретно-исторический характер» [1]. Поэтому закономерно

повышение внимания писателей к частной жизни, к периоду становления личности, неразрывно связанному с большой историей и с меняющимися социальными и культурными реалиями. Вспоминая и описывая детство, писатели попутно воссоздавали образ дореволюционной России.

Уже отмечалось, что образ детства существенно разнится в двух потоках русской литературы первой половины ХХ в. - метрополии и диаспоры; складывается, по определению И. Г. Арзамасцевой, «идеалистическое и материалистическое понимание детства» [2]. Для ряда советских писателей детство связано со «свинцовыми мерзостями дикой русской жизни» («Детство» М. Горького) и материалистическим проектом детства как создания «нового человека» (М. Горький, В. Маяковский, А. Макаренко). А в мемуарной, автобиографической и художественной прозе русского зарубежья (И. Бунина, М. Осоргина, И. Шмелёва, В. Набокова и др.) в индивидуальных трактовках детство соединилось с золотым временем жизни на Родине [3].

В культуре начала ХХ в. феномен детства был переосмыслен под влиянием идей З. Фрейда, концепции времени А. Бергсона, повышенного интереса к мифологии и фольклору - временам «младенчества» культуры. И. Г. Арзамасцева заключает: «Русская культурология и русская литература начала XX века развивались вокруг идеи первообраза/архетипа Ребенка» [2].

Детство в модернистской эстетике имеет экзистенциально-онтологическое значение, оно - исток жизни и судьбы, основа персонального мифа художника о себе. Поэтому память о нем и его эстетическое переосмысление, запечатление в творчестве принципиально значимы. При этом, как подчеркнула Н. В. Морженкова (апеллируя к исследованию Дж. Олни [4]), в модернизме сочетаются две модели памяти: пространственная («место», «археологическая площадка») и динамичная (память «метафорически сравнивается с ткачеством, в результате которого из готовых нитей постоянно продуцируются все новые и новые воспоминания») [5]. В «Даре» эти две модели соединены, например, в описании процесса чтения центральным героем Фёдором своих стихов о детстве: «Он, читая, вновь пользовался всеми материалами, уже однажды собранными памятью для извлечения из них данных стихов, и все, все восстанавливал, как возвратившийся путешественник...» [6, с. 10] (Здесь и далее курсив наш. - Т. М., Е. П.).

Материалы и методы

Теоретическую базу данной работы составляет концепция Ю. И. Левина о «двупространственно-сти» художественного мира В. Набокова [7]. Исследователь учитывает модернистскую поэтику романов писателя, в которой значимы не только, условно говоря, реальные пространства сюжетного действия, но и (по определению Е. Фарино) «пространства-представления, которые создаются путем пространственного понимания заведомо не-

пространственных явлений, например ... музыки, души... памяти, подсознания.» [8, с. 376].

В романах В. Набокова русского периода нет хронологически последовательного воссоздания детского периода жизни героев. Детский опыт описан фрагментарно, через призму воспоминаний, как правило, всплывающих в сознании персонажей благодаря ассоциациям чего-либо в эмигрантском настоящем с прошлым. Такая стратегия соединения пространств и времен согласуется с модернистскими представлениями «о человеческой сущности как о чем-то текучем, бесформенном и неуловимом», отсюда «внимание модернистской эстетики к категории памяти., а точнее, к ее про-цессуальности. <...> Образы прошлого начинают осмысляться не как готовые „продукты", извлекаемые из памяти-хранилища, а как заново порождаемые в творящем акте воспоминания» [9].

Набоковеды многократно обращались к изучению «детства», рассматривая его как «потерянный рай» [10], «мир, сохраненный во внутреннем пространстве памяти» [11], «идиллический хронотоп» [12], «лейтмотив в творчестве Набокова» [13]. По версии Б. Аверина, тема детства неразрывно связана с темой «тотального воспоминания»: «Не тоска по утраченному раю детства, а „сладость изгнания", „блаженство духовного одиночества", дар Мнемозины, обретаемый по изгнании, - таковы коррективы, вносимые темой „тотального воспоминания" в восприятие многих набоковских сюжетов» [14]. В целом в набоковедении детство осмысляется как «внутреннее», индивидуальное пространство героя, противопоставленное скудным социальным реалиям эмигрантского настоящего. Согласимся, что в первую очередь детство для Набокова - экзистенциально-онтологический феномен, «детское сознание важно. как первое переживание своего „присутствия - в мире"» [15, с. 95] (в романе «Дар» центральный герой считает, что младенчество дарит «самые ранние, самые близкие к подлиннику из всех воспоминаний» [6, с. 12]; раннее детство - постепенное отдаление от «изначального небытия» [6, с. 12], период интуитивных озарений будущего художника).

Редкость обращения набоковедов к социальным кодам1 в романах писателя объясняется манифестацией им неприемлемости социальной литературы», как и «литературы идей». Но лекции Набокова о русской литературе позволяют сделать вывод, что писатель разводит нарочитую социальность и потенциал литературы непрямо раскрывать социальные стороны жизни. В частности, он включает в свое представление о «гении» Чехова способность, «не заботясь о социальных или этических

1 Работы в этом направлении появились в набоковедении только 2010-х гг. См., например: [16, 17].

построениях», точнее раскрыть реалии «голодной, сбитой с толку, рабской, злосчастной, крестьянской России, чем множество других писателей типа Горького...» [18, с. 330]. Такое мнение Набокова дает, на наш взгляд, ключ к интерпретации его произведений как не игнорирующих социальные стороны жизни, но раскрывающих их опосредованно, неакцентированно.

Культурные коды в пространстве набоковских текстов и в художественном пространстве его романов - тема популярная и более изученная. Особое внимание в этом аспекте привлекает именно роман «Дар»1, центральной героиней которого сам Набоков в предисловии к английской версии романа назвал «русскую литературу» [28]. Но на материале темы детства в романе «Дар» исследований, специально посвященных анализу культурного пространства, обнаружить не удалось.

Данное исследование направлено на выявление в «Даре» (1937-1938), последнем романе «сирин-ского периода», социальных и культурных примет, характеризующих детство, организующих пространство становления личности персонажей.

К методологическим сложностям решения поставленных задач относится отсутствие четкого определения термина «социокультурное пространство» в литературоведении. Это понятие чаще используется в философии, культурологии и социологии. Судя по имеющимся исследованиям, наиболее авторитетной является концепция П. А. Сорокина (1889-1968), описывающая трехаспектную структуру этого понятия: «1) личность как субъект взаимодействия; 2) общество как совокупность взаимодействующих индивидов с его социокультурными отношениями и процессами; 3) культура как совокупность значений, ценностей и норм, которыми владеют взаимодействующие лица, и совокупность носителей, которые объективируют, социализируют и раскрывают эти значения» [29, с. 53]. Важно, что понятие «социокультурное пространство» предполагает не расчленение, а совокупное рассмотрение социального и культурного измерений жизни.

Как видим, «пространство» понято П. Сорокиным метафорично: не как место, обладающее определенными пространственными характеристиками, вещно наполненное, а как область отношений, проявлений ценностей и т. п. Он отметил, что «социокультурные феномены просто не ловятся в сети какой бы то ни было концепции геометрического пространства» [30]. Аргументируя эту мысль, П. Сорокин приводит примеры того, как изменение положения в физическом/географиче-

1 Далеко не полный список исследований этой тематической линии см: [19-27].

ском пространстве не влечет непосредственно смену социального статуса человека или, наоборот, находясь в одном «геометрическом пространстве», человек может утратить свой прежний социальный статус. Также Сорокин иллюстрирует утверждение, что культурные артефакты не привязаны к конкретному месту или носителям определенного социального опыта.

Согласимся, что понятие «социокультурное пространство» - качественная, а не номинальная, не только физически-вещественная категория. Однако очевидно, что «социокультурные феномены» формируют «социокультурное пространство», они семантически привязаны к определенным то-посам, локусам (культурно-географическим2 в том числе). Особенно пространственные характеристики важны для раскрытия социокультурных связей в искусстве, понятом как «вторичная семиотическая система» (Ю. М. Лотман).

Поэтому, учитывая социологическую точку зрения П. Сорокина, в большей степени мы опираемся на семиотический подход к анализу пространства, обоснованный Ю. М. Лотманом: пространство в художественном тексте «метафорически принимает на себя выражение совсем непространственных отношений в моделирующей структуре мира» [32, с. 252], служит выражению разных связей (социальных, культурных, этических и др.). Художе -ственное пространство - «модель мира данного автора, выраженная на языке его пространственных представлений» [32, с. 252-253].

Цель работы заключается в исследовании в романе В. Набокова «Дар» детства как части социокультурного пространства жизни человека. Внимание будет уделено пространственным маркерам детства разных персонажей (прежде всего центрального героя Фёдора Константиновича Годуно-ва-Чердынцева и писателя XIX в. Николая Гавриловича Чернышевского) - локусам, их вещному наполнению, играющему роль социокультурных семиотических маркеров; способам введения в повествование детства как особого социокультурного и экзистенциально-онтологического пространства.

Нас интересует, проявляет ли пространство в набоковском романе социокультурное (взаимодействие, роли, отношения, ценности, традиции) самоощущение и самоопределение персонажа.

2 В понимании географии как части культуры мы опираемся на монографию Д. Н. Замятина: «... любая культура имеет собственные, уникальные пространственные измерения. Эти измерения выражаются не только в конкретных географических условиях, в которых развивается культура, но и в определенных образах пространства (географических образах), порождаемых изучаемой культурой. Определенные географические образы являются существенным компонентом рассматриваемой культуры, а также культуры вообще (взятой в ее абстрактном, высшем смысле)» [31, с. 7].

И наоборот, влияют ли усвоенные в детстве социокультурные ценности и нормы на восприятие им пространства, на положение персонажа в нем.

Результаты и обсуждение

«Дар» - это роман о становлении писателя и ме-тапроза, центральный герой которой, Фёдор Году -нов-Чердынцев, многократно обращается к теме детства, причем в разных жанрово-родовых вариантах (сборник сонетов о детстве «Стихи»; биографическая справка о своем происхождении, как бы сделанная от лица воображаемого, оценившего его сборник критика; биография отца, граничащая с автобиографией, так как отец дан и сквозь призму воспоминания своего детского общения с ним; биография Н. Г. Чернышевского). Годунов-Чердын-цев выступает в ролях писателя/поэта, читателя-критика и автора-мемуариста, который комментирует, насколько творчество о детстве соответствует реальности. То есть в центре романа герой, который проводит отбор социальных, культурных, вещно-пространственных примет для перевода жизненного опыта в творческий.

Кроме этого, позиция Фёдора в наррации романа многопланова: то он персонаж, объект описания концепированным повествователем, то он мета-рефлексирующий1 перволичный герой-рассказчик, что позволяет Набокову достичь «стереоскопического эффекта» в раскрытии его образа2.

Как уже отмечалось в статье Е. А. Полевой, «Дар» можно прочитывать как историю двух родов - дворянской (Годуновых-Чердынцевых) и разночинной (Чернышевских) интеллигенции [38]. Это, в свою очередь, позволяет Набокову укрупнить масштаб изображаемых явлений и сопоставить не только две творческие установки (Н. Г. Чернышевского и Годунова-Чердынцева), но и (глобально) два вектора развития России, а также соотнести «мысль семейную» с «мыслью исторической». Изображение детства героев (Фёдора Годунова-Чердынцева и Николя Чернышевского) принципиально еще и для понимания набоковской историософии3.

Итак, в первой главе романа «Дар» главный герой Фёдор Годунов-Чердынцев, начинающий писатель, декламирует и осмысляет свою первую книгу «Стихи», посвященную «целиком одной теме, -детству» [6, с. 10]. Такой нарративный ход вводит тему детства и раздвигает пространственные (Рос-

1 Под метаповествованием, метарефлексией понимается осмысление писателем процесса творчества, создания художественного текста.

2 Вопрос отношений автора и героя в романе дискуссионный. См., например: [33-37].

3 «Роман „Дар" можно прочитать как роман об истории ХХ века и как роман, выразивший набоковскую философию истории, которая напрямую связана с философией природы, жизни, творчества» [38, с. 58].

сия; особняк в Санкт-Петербурге, усадьба в Леши-но) и временные (начало ХХ в.) границы сюжетного хронотопа (эмигрантский Берлин 1920-х гг.). Причем в композиционной логике романа это расширение будет градационно увеличиваться, так как помимо собственного детства в орбиту рефлексии героя войдут фрагментарные сведения о детстве и юности своего отца (исследователя Азии) и даже деда (на долгие годы эмигрировавшего в Америку), а также «великого шестидесятника» XIX в. Н. Г. Чернышевского.

Соединяя декламацию стихов, воспоминания и метарефлексию, Годунов-Чердынцев раскрывает свою творческую установку: с одной стороны, он «стремился обобщить воспоминания, преимущественно отбирая черты, так или иначе свойственные всякому удавшемуся детству. ; а с другой, он дозволил проникнуть в стихи только тому, что было действительно им (Собственным детством. -Т. М., Е. П.), полностью и без примеси...» [6, с. 10]. Образ «всякого удавшегося детства», «обстановки, крайне благоприятной» [6, с. 13] обретает историко-культурную и социальную конкретику, причем не столько в стихах, сколько в метакоммен-тариях.

Фёдор редко останавливается на описании архитектурных реалий Санкт-Петербурга, как бы ориентируясь на читателя, способного по названиям, намекам опознать культурные маркеры: «ватная шапка» в стихотворении о поездке к дантисту - это «снег, нахлобученный на тумбы, соединенные цепью где-то поблизости памятника Петра» [6, с. 18]; катание на санях, прогулки происходят «в полутропическом каком-то, // полутаврическом саду.», и детское воображение перемещает в Таврический сад из «нашего Александровского» (сада. - Т. М., Е. П.) памятник Н. М. Пржевальскому [6, с. 20].

Через образы пространства Фёдор помещает описание частной жизни в широкий контекст и усадебной культуры («Наш поэт родился двенадцатого июля 1900 года в родовом имении Годуновых-Чердынцевых „Лешино"» [6, с. 13]), и петербургского текста русской литературы. Упомянутый «памятник Петра» (связанный в культурном российском сознании с Пушкиным) проявляет сопричастность Фёдора к русской культуре, причем непосредственно и с самого детства.

Топонимы центральной части Санкт-Петербурга описаны как свое, частное пространство детства и свидетельствуют о высоком социальном статусе семьи автора стихотворений. Его подтверждают и упоминания поездок к дорогим врачам, в магазины, покупок тех вещей, которые не могут быть доступны каждому; придирчивость детей в выборе подарков.

Фёдор точно определяет географическое расположение их дома - «особняк Годуновых-Чердын-цевых на Английской Набережной, существующий и поныне» [6, с. 15]. Это место проживания высшей аристократии, но главное - это место детского счастья. Богатый интерьер особняка и лешинской усадьбы Фёдор описывает как бы мимоходом, так как для ребенка-Фёдора прежде всего это пространство детских игр: «Автору приходилось прятаться (В смысле «играть в прятки». - Т. М., Е. П.) .в портьерах, под столами, за спинными подушками шелковых оттоманок - и в платяном шкафу, . откуда можно было в щель незримо наблюдать за медленно проходившим слугой.» [6, с. 15].

Фёдор многократно описывает трансформацию реального пространства в воображаемое, смещая акцент с внешне-социальной атрибутики места на экзистенциально-ментальную. «Невская ночь», «петербургская весна» [6, с. 23], конкретные локусы спальных комнат или петербургских садов даны как «лифты» в пространство игры, вымысла, фантазии: «... я путешествовал в потемках постели, накидывая на себя простыню и одеяло сводом так, чтобы получилась пещера, <.> и там, в глубине, где отец мой нашел новый вид летучей мыши, я различал скулы идола, высеченного в скале.» [6, с. 17].

В целом пространство в наррации романа мон-тажно-каскадно трансформируется (в одном предложении или абзаце многократно «меняется картина»), так как оно передано в том виде, в каком существует в сознании персонажа. Например, локус детской игры («Вот горка») перетекает в локус «полутаврического» сада, «куда из нашего Александровского, волею горячечной мечты, перекочевывал вместе со своим каменным верблюдом генерал Николай Михайлович Пржевальский, тут же превращающийся в статую моего отца, который в это время находился где-нибудь, скажем, между Кокандом и Ашхабадом.» [6, с. 20]. Или от механизма, пущенного какой-то деталью берлинской улицы (предрождественской «чащей елок», «мокрой хвои»), Фёдор переносится в свое детство, в пространство Лешинской усадьбы: «.но вскоре аллейка (берлинская. - Т. М., Е. П.) расширилась, ударило солнце, и он вышел на площадку сада, где, на мягком красном песке, можно было различить пометки летнего дня1: отпечатки собачьих лап, . данлоповую2 полосу от Таниного велосипеда» [6,

1 Хмурость берлинского зимнего дня контрастна светлому летнему дню в воспоминании / на фотографическом изображении России, детства.

2 Приведенный пример иллюстрирует способ введения Набоко-

вым социальных маркеров в описание пространства: о достатке и благополучии семьи, пользующейся передовыми достижениями научно-технического прогресса, прямо не говорится, но на это указывает марка 0ип1ор, чей основатель Джон Бойд Данлон - автор патента пневматических велосипедных шин [39].

с. 76]. И тут же воспоминание трансформируется в детальное описание фотографии, которая «чудом сбереглась и стала бесценной» [6, с. 77].

Актуализация воспоминаний о детстве через ассоциативные субъективные связи с настоящим, во-первых, раскрывает психологический портрет героя, во-вторых, помогает Набокову выстроить бинарную пространственную модель, в которой социокультурные миры России и эмиграции и разведены и слиты благодаря причудливой работе памяти художника. В таком восприятии пространства проявляется способность творческого сознания соединять конкретные географические, социокультурные локусы с внутренним миром фантазии, одомашнивая таким образом все окружающее и переводя географические и социокультурные реалии в индивидуальные образы ментального пространства. Пространство и время закольцовываются: зимняя берлинская улица - Лешино летом - Фёдор в берлинской комнате накануне католического Рождества, рассматривающий фотографию, которая описана как пространственно организованный ло-кус-артефакт, являющийся при этом своеобразным окном в мир прошлого.

В целом образ кольца и спирали - структурообразующий в «Даре», о чем говорил сам Набоков (характеризуя четвертую главу романа: «змея, кусающая свой хвост» [40, с. 105]). Эта структура свойственна и книге Фёдора о детстве, начинающейся стихотворением «Пропавший мяч», а завершающейся - «О Мяче найденном». Слово «Мяч» написано с заглавной буквы, это выделяет слово и повышает его семантический статус. Кольцевая композиция и метасюжет сборника - утрата и обнаружение мяча - отсылают к солярной и космогонической семантике. Через образ мяча, идеальной сферы3, за детством закрепляется значение особого мира, самодостаточного, наполненного всеми возможностями бытия. Мяч становится в стихах Фёдора метафорой самого детства, некогда потерянного, а затем вновь обретенного посредством творчества.

Проверяя «качество» стихотворения, открывающего сборник, Фёдор выделяет эпитет «трепещущую», характеризующий субъективное ощущение пространства: «Но вот выскакивает сам он // в трепещущую темноту.» [6, с. 11]. Далее Фёдор размышляет: «Почему мне не очень по нутру эпитет «трепещущую»? Или тут колоссальная рука пуп-пенмейстера вдруг появилась на миг среди существ.?» [6, с. 11]. Поэт вдруг понимает, что точ-

3 Мяч, как и другие сферические объекты, - архетипический символ, означающий «совершенство, совокупность всех возможностей в ограниченном мире, изначальная форма, содержащая в себе возможность всех иных форм, Космическое Яйцо, отрицание времени и пространства, вечность.» [41].

нее всего детство передано не через конкретные детали, а через уловление, схватывание состояния мира, детского мировосприятия. Причем самое точное слово как бы подсказано свыше, возникло помимо воли поэта (пуппенмейстер в переводе с немецкого - «кукловод»; в набоковских текстах употребляется для метафорического обозначения надличных сил). Фёдор понимает, что один эпитет, вызывающий его неудовлетворение, точнее, чем предметно-образный ряд, передает пространственные ощущения детства: «А ведь комната действительно трепетала...» [6, с. 11].

Фёдором акцентирована прежде всего онтологическая семантика детства; мелкие бытовые предметы, оформляющие пространство («кочерга кривая», «пуговица», «полсухаря» под няниным комодом; расположение комода и тахты; «увалистая и валкая камышовая ширма»; «мигание, карусельное передвижение теней по стене, когда уносится огонь...» [6, с. 11]) как бы отодвинуты в «тень», незначимы. Но вместе с тем посредством них воссоздается живой образ няниной комнаты - символичного места хранения мяча=детства. Метафорой завершения детства становится обнаружение мяча во время переезда и 'расформирования' няниной комнаты: «. И вот тогда-то, под тахтою, // на обнажившемся полу, // живой, невероятно милый, // он обнаружился в углу» [6, с. 27]. Мяч, как и детство, осталось в опустевшем доме, в далекой (ушедшей в воспоминания, воссоздаваемой в стихах) России.

Лейтмотивом в стихах о детстве являются игрушки, и семантизируются они многопланово. Во-первых, на уровне бытовой конкретики - это то, чем реально наполнено пространство жизни ребенка, во-вторых, на уровне символическом мяч, механические кукла-клоун и «птичка» явно отсылают к фольклорно-литературной традиции; наконец, в описании этих игрушек (кроме них, упоминаются лучшие, по сравнению со всеми другими, сани, велосипеды, рекламный «фаберовский карандаш в полтора аршина длины» с магазинной витрины - то, что могла себе позволить только очень обеспеченная семья) проявляется и семантика социального благополучия. В игрушках Фёдора и его сестры Тани либо подчеркивается техническое совершенство, добротность, либо их необыкновенность. Они являются знаками не только социального статуса, но и персонального отличия семьи Годуновых-Чердынцевых: эти игрушки исключительны как для социальной, так и культурной петербургской среды начала ХХ в. (отмечается их «старинность», нездешнее производство - они привезены отцом из экспедиций).

Отдельные лейтмотивы в характеристике социокультурного пространства детства - это скорость и свобода передвижения. Фёдор вспоминает, что им

с сестрой Таней нравилось на общегородской горке отличаться от других своими санками, самыми лучшими, быстрыми и прочными («увесистые брюшные санки от Сангалли1» [6, с. 19]); летнее время связано с новенькими велосипедами. Выезжая весной в усадьбу Лешино, семья не пользовалась «извозчиками» - Годуновых встречал «пунцовый» автомобиль, и они неслись на полной скорости, с «грохотанием мотора., столь зверским, что задолго до нашего появления мужик на встречной телеге спрыгивал с нее и поворачивал лошадь.» [6, с. 23 -24]. Скорость технического прогресса, доступного аристократии (автомобиль), контрастна неспешности и «темной» реакции мужика, пугающегося звука мотора. Отметим, что способность свободно перемещаться, подчеркнутая в описании детства Фёдора, противоположна передвижениям Н. Г. Чернышевского, в детстве - следующего воле отца, во взрослой жизни - проведшего годы в ссылке, в заключении2.

Еще один значимый не только социальный, но и культурный знак в стихотворениях Фёдора и в воспоминаниях во время работы над биографией отца - наличие няни. Няня не только метафорический хранитель детства, Фёдор «помнил, что няню к ним взяли оттуда же, откуда была Арина Родионовна. и она тоже говорила „эдак певком"» [6, с. 88]. Опосредованно, через сопряженный с детством образ няни, Фёдор устанавливает свое не генетическое, но духовное родство с Пушкиным. Набоков, ни разу не акцентировав сопричастность своего героя в детстве к русскому языку и народной культуре, выражает ее через образ няни, проводя параллели с пушкинской Ариной Родионовной. Подобную функцию культурного маркера выполняет название родовой усадьбы Годуновых-Чер-дынцевых: Лешино отсылает к народной культуре, к ее первооснове - фольклору3.

В сопутствующих чтению стихов воспоминаниях Фёдор многократно упоминает няню, гувернеров, слуг как естественную для него среду обще-

1 Сан-Галли (БапдаШ) Франц Карлович (1824-1908, СПб.), предприниматель, инженер-технолог. В 1853 основал предприятие, постепенно выросшее в крупный завод, сталелитейная продукция с которого поставлялась на строительство императорских и великокняжеских дворцов, банков и т. п. [42].

2 И в своем экзистенциальном самоопределении Чернышевский, по мысли Фёдора, движется, с одной стороны, с ориентиром на судьбу спасителя Христа, но попутно предавая и образец для подражания, и ценности отцов: «Но „Святой Дух" надобно заменить „Здравым Смыслом". Ведь бедность порождает порок; ведь Христу следовало сперва каждого обуть и увенчать цветами, а уж потом проповедовать нравственность. Христос второй прежде всего покончит с нуждой вещественной...» [6, с. 193].

3 О том, что для Набокова Леший - персонификация образа хозяина русского леса да и всего русского мира, свидетельствует ранний рассказ писателя «Нежить». Подробнее об этом см. [43].

ния. Это полиязыковое, многонациональное, разнородное в социальном отношении окружение (ученые, аристократы, гувернеры-учителя, слуги) формировало подлинно свободное сознание и навыки, благодаря которым аристократ оказался способен выжить и заработать себе на хлеб в условиях эмиграции.

Годунов-Чердынцев неоднократно подчеркивает реверсивную перевернутость положения русского дворянина по отношению к иностранцам (немцам, в частности) в детстве и в эмигрантском настоящем. Фёдор указывает в биографии отца, что «любовь к бабочкам» ему привил гувернер-немец; из своего детства он вспоминает гувернантку-немку. И глядя на жителей Берлина 1920-х гг., Фёдор задается вопросом: «. куда девались нынче эти учившие русских детей природе чудаки, <. > где они все, где их скелетики, - или это была особая порода немцев, на русский вывод.?» [6, с. 92]. В эмиграции Фёдор вынужден «торговать остатками дворянского образования», обучать немцев языку, нужному им для выполнения конкретных, прагматичных задач. Годунов-Чердынцев осмысляет драматичное изменение (по сравнению со временем его детства) социокультурного пространства не только России, но и Германии, в которой не найти даже археологических следов («где их скелети-ки»?) немецких интеллигентов («ученый нос, невинные глаза за очками» [6, с. 92]) - философов и натуралистов, способных ценить неутилитарное, метафорой которого является бабочка.

Восстанавливая в памяти и текстах о себе и своем отце естественное для дворянина и для исследователя сосуществование с иностранной социокультурной средой, Годунов-Чердынцев отмечает при этом независимость их национальной идентичности. Фёдору принципиально подчеркнуть, что владение многими языками, окружение иностранцами в детстве не отменяло знание родного языка, культуры, природы. Независимое существование в пространстве большой культуры - признак ментальности русского дворянина: отец «. в отличие от большинства не-русских путешественников . он никогда не менял своей одежды на китайскую, когда странствовал; вообще держался независимо» [6, с. 103]; другой путешественник вспоминает отца так: «. человек в европейском платье, приветствовавший меня по-французски и оказавшийся знаменитым русским путешественником Годуновым» [6, с. 121]. Отец обладал чувством собственного достоинства; независимость, самосознание и постоянное саморазвитие - те личностные качества, которые Фёдор перенял от отца. Для Набокова было принципиальным развенчать миф об аристократии как о «белоручках», не приспособленных к бытовой жизни.

По контрасту со своим Фёдор опишет детство «Николя» Чернышевского. Им нарочито используется европейский вариант произношения имени писателя (так проявляется оценка его личности как чуждой российской культуре1, чьи идеи проросли в ХХ в. в деятельности большевиков, уничтоживших русскую дворянскую интеллигенцию. А также дается ироничная оценка его социального статуса (не аристократа): в семинарии его «прозвали дворянчик» [6, с. 192]. Уменьшительно-ласкательный суффикс здесь семантически нагружен - снижает образ2.

У Николя няни не было (по крайней мере, о ней не упоминается), как не было и других, профессиональных, проводников в мир русской и мировой культуры. Фёдор многократно подчеркивает неразборчивость Чернышевского, стихийно «пожирающего» книги, обучающегося у случайных людей: «. некто Соколовский занимался с ним по-польски, а местный торговец апельсинами преподавал ему персидский язык - и соблазнял табачным курением» [6, с. 192].

Владение языками - особый маркер социокультурного пространства детства в «Даре». И если Фёдор, получая аристократическое воспитание и образование, естественно усваивает разные языки, общаясь в доме с русской няней, «француженкой», специально нанятой для обучения языку, гувернанткой-немкой Ивонной Ивановной и «гувернером-англичанином» Браунингом, то интеллигент-разночинец Николя способен только внешне воспринять культурный опыт; умея прочесть, Чернышевский не способен адекватно воспроизвести прочитанное («довольно знал языки, чтобы читать Байрона, Сю и Гёте», но «до конца дней стесняясь варварского произношения» [6, с. 191]. «Варварское произношение» Чернышевского в биографии, написанной Фёдором, имеет символическое значение - указывает на отсутствие подлинной образованности3.

В целом описанию образования, как собственного, так и персонажа своего произведения Чернышевского, Фёдор уделяет особое внимание. В автобиографических сведениях он подчеркивает домашнее, семейное воспитание (Фёдор примечает, что «в школу. поступил. только двенадцати лет» [6, с. 23]). В условиях постоянного внимания

1 Помимо этого, многократно будет акцентирована чуждость Чернышевского русскому миру через мотивы неспособности оценить гений Пушкина и незнания русской природы.

2 Попутно заметим, что Фёдор всегда назван полным именем, даже когда речь идет о его детстве («маленький Федя» употреблено лишь единожды и приписано «фамильярно-фальшивому голоску» воображаемого рецензента).

3 Здесь мы не говорим подробно о принципиальном противопоставлении Чернышевскому Пушкина (в силу того, что, во-первых, эта тема многократно становилась предметом изучения набоковедов, во-вторых, нам важно выделить только аспекты, касающиеся темы).

к ребенку со стороны прислуги (ему завязывают шапку перед прогулкой, дают уроки в классной комнате и мн. др.) акцентируется роль матери и отца в воспитании. Мать воплощает заботу, любовь (сама ставит болеющему Фёдору градусник, и он подмечает особо, что это «она не доверяла ни дядьке, ни гувернантке») [6, с. 20], а отец закладывает ценностные и культурные ориентиры, жизненные принципы. Образы матери и отца пространственно противопоставлены. Если мама рядом, она хранительница домашнего очага, то отец, за редким исключением, далеко, в экспедициях. Такая дистанция подчеркнута монтажно - в одном предложении: мама, «медленно отряхнув градусник и вкладывая его в футляр, глядит на меня. а отец, задумавшись, едет шагом по весенней, сплошь голубой от ирисов, равнине» [6, с. 21]. Но географическая отдаленность отца нисколько не мешала ему быть подлинным хозяином дома, главой семьи, воспитателем своих детей.

Во-первых, именно отец учит, с одной стороны, толерантному отношению к другим культурам (он селит в доме людей разных национальностей, в том числе киргиза, к которому испытывает благодарность за спасение своей жизни), с другой стороны, не интегрироваться в чужой среде, сохраняя свою культурную идентичность (не менял своей одежды на инокультурную). Во-вторых, с образом отца связаны особые локусы в родовом особняке Годуновых-Чердынцевых - библиотека и музей. Кабинет-музей отца членами семьи воспринимался как «храм» исследователя-натуралиста; «где пахло так, как пахнет должно быть в раю»; музей, а не предметы роскоши «был как бы таинственным срединным очагом, освещавшим снутри весь наш петербургский дом, - и только гул Петропавловской пушки мог вторгаться в его тишину» [6, с. 96]. Локусы библиотеки и музея знаменательны тем, что объединяют науку, искусство, природу и возводят эту триаду в ранг неразрывных, взаимосвязанных ценностей, которые разделяет выросший, ставший самостоятельным сын.

В-третьих, отец воспитывает Фёдора через поведенческие модели («сладость уроков», проводимых отцом на лоне природы; отношение к жене -уважительное, но не раболепное и самоуничижительное, отношение к слугам, крестьянам, с одной стороны, заботливое - его принимают за «знахаря», с другой стороны, требовательное - жестко наказывает управляющего за ошибку). В образе отца Фёдора Набоков дает свою версию «положительно прекрасного человека»: «Он был наделен ровным характером, выдержкой, сильной волей, ярким юмором <.> Причиной его гнева мог быть чей-нибудь промах, просчет управляющего (отец хорошо разбирался в хозяйстве), легкомысленное

суждение о близком ему человеке, политическая пошлость в базарно-патриотическом духе, . и наконец какой-нибудь мой проступок. Он. не мог мне простить лешинского воробья, зря подстреленного из монтекристо1, или шашкой изрубленную мною осинку на берегу пруда. Он не терпел меш-канья, неуверенности, мигающих глаз лжи, не терпел ничего приторного и притворного, - и я уверен, что уличи он меня в физической трусости, то меня бы он проклял» [6, с. 103]; «Мне нравилась. та особая вольная сноровка, которая появлялась у него при обращении с лошадью, с собакой, с ружьем, птицей или крестьянским мальчиком с вершковой занозой в спине.» [6, с. 102].

Важно подчеркнуть, что способность занимать положение «хозяина своей жизни» - не только личностная характеристика отца, но и родовая. В процессе написания книги об отце Фёдор в работе мемуариста А. Н. Сухощёкова «Очерки прошлого», наряду с размышлениями о Пушкине, находит пару страниц о своем деде Кирилле Ильиче. Сухо-щёков «вывел Кирилла Ильича хватом и шалопаем», «пустоголовым удальцом», но Фёдор опровергает эти суждения: «Интересы последнего находились просто в другой плоскости, чем мысленный быт молодого петербургского литератора-дилетанта, каким был тогда наш мемуарист» [6, с. 91]. На деле Кирилл Ильич оказался крепким хозяйственником, «изобрел мимоходом новый сорт яблок, оставил любопытную «Записку» (плод зимних досугов) о «Равенстве перед законом в царстве животных», да предложение остроумной реформы под модным тогда замысловатым заглавием «Сновидения Египетского Бюрократа», а уж стариком принял важный торгово-дипломатический пост в Лондоне» [6, с. 91]. Отец Фёдора, Константин Кириллович, как и дед, мог управлять хозяйством, руководить большими долгосрочными научными экспедициями, был беспрекословным авторитетом, главой семьи. Через образы отца и деда раскрывается идея преемственности поколений: каждый член рода проживает свою, не похожую на других жизнь, но их объединяет личностная зрелость, независимость духа, способность к созиданию, творчеству, которые передаются от отца детям.

Отец учил Фёдора понимать природу, переводить знания о природе в литературу, связывая таким образом науку и искусства (они вместе придумывали небольшие стишки для того, чтобы выучить названия бабочек на латыни). Отец прививал вкус к выбору литературы, отдавая предпочтение Пушкину, поэтому для Фёдора «С голосом Пушкина сливался голос отца» [6, с. 88].

1 В который раз подметим, что Набоков рассеивает по тексту маркеры достатка семьи (ружье «монтекристо» - мечта всех мальчишек начала ХХ в.) и семейного аристократического воспитания.

По контрасту с родом Годуновых-Чердынцевых описан род Чернышевских. Фёдор решается написать биографию писателя и общественного деятеля Н. Г. Чернышевского по просьбе четы знакомых эмигрантов. Если ему было важно установить духовное родство Годуновых-Чердынцевых с Пушкиным, то его знакомым - с «великим шестидесятником»: Александр Яковлевич Чернышевский занимался историей своего рода и установил, что «деда его в царствование Николая Первого крестил, - в Вольске, кажется, - отец знаменитого Чернышевского, толстый, энергичный священник, любивший миссионерствовать среди евреев и в придачу к духовному благу дававший им свою фамилию.» [6, с. 37]. Характерно, что вне России в начале ХХ в. оказались не только либералы-аристократы, но и духовные потомки того, чьи идеи легли в основу Октябрьской революции в России 1917 г. Таким образом, обращение к личности и судьбе Н. Г. Чернышевского - это попытка понять, что послужило трагическим изменениям в России, сказавшимся в исходе из нее не только «либералов-аристократов», но и потомков «радикалов-идеалистов старой России (которым, к слову сказать, суждено было так же ненавидеть большевистскую тиранию.» [6, с. 40]).

В отличие от дворянского рода Годуновых-Чер-дынцевых Чернышевские представляют разночинное сословие. Социальные признаки мира детства Николя даются также через нюансы, мелкие детали. Например, в описании одежды: «. очень миленький в своем домашне-сшитом сюртучке и нанковых брючках» [6, с. 191]. В XIX в. нанка была одной из самых дешевых отечественных тканей [44, с. 396]. Скромность наряда Николя контрастна описанию лучшей одежды детей Годуновых-Чер-дынцевых (подчеркивается высокое качество, фабричное изготовление, обслуживание при выборе и надевании одежды): «. приказчица натягивает тебе невозможно плоскую перчатку»; «щипок крючка, когда тебе, расставившему руки, застегивают меховой воротник» [6, с. 18]. Антонимич-ность деталей призвана не принизить образ будущего «нового Мессии», проповедовавшего революционные идеи, а выразить краеугольную для Набокова мысль о том, что ограниченность соци-

альная, к сожалению, проявляет ограниченность ментальную1. И если дед Фёдора, вначале прокутивший состояние, разорвавший связь с Родиной, затем остепенился, создал семью, смог держать прочное хозяйство и послужить на благо России, то Чернышевский не может преодолеть «унизительную бедность»2.

Пространство жизни Чернышевских определяется отдаленностью от культурной столицы России (Саратов, Вольск). Фёдор в описании детства Ни-коля не называет культурно-географических реалий; храм, в котором служил отец, дан как домашнее, бытовое пространство детских игр, а не как священное или культурно-историческое: «По праздникам он озорничал в Божием храме, смеша невесту, - но напрасно марксистский комментатор видит в этом „здоровую кощунственность". Какие глупости. Сын священника, Николай чувствовал себя в церкви, как дома.» [6, с. 207].

Годунов-Чердынцев отмечает соседство с храмами как примету пространственного размещения Чернышевского: он «жил тогда близ Владимирской церкви (поздние астраханские его адреса тоже определялись близостью к тому или другому храму)» [6, с. 240]. Но географический ориентир, во-первых, контрастен избранным ценностям, во-вторых, подчеркивает расхождение путей отца и сына, отсутствие родовой преемственности в роду Чернышевских, обусловленную и решением отца дать Николе «образование гражданское», и выбором сына, ставшего проводником рационалистических идей западных материалистов, претендовавшего на роль «спасителя второго» [6, с. 193].

Не имея четких, заданных с детства ценностных ориентиров и знания окружающей его действительности, Чернышевский выстраивал, с точки зрения Фёдора, нежизнеспособные схемы. Неумение осваивать пространство, создавать/мастерить что-либо своими руками характеризует и детство, и взрослую жизнь Чернышевского: он «не научился ни плавать, ни лепить воробьев из глины, ни мастерить сетки для ловли малявок» [6, с. 192], не смог (хотя потратил на это пять лет) построить «перпетуум-мобиле», не умел элементарно ухаживать за собой, был неряшлив и нечистоплотен.

1 Заметим, что Набоков устанавливает и еще одну закономерность, выраженную в ремарке Фёдора о детстве немца-бюргера Рудольфа, трусливого и бесчестного соперника в любви трагически ушедшего из жизни Яши Чернышевского: «Сын почтенного дурака-профессора и чиновничьей дочки, он вырос в чудных буржуазных условиях, между храмообразным буфетом и спинами спящих книг» [6, с. 40]. Социокультурное пространство детства Рудольфа здесь дано сверхлаконично, но при этом емко: вместо храма - буфет и невостребованные книги (повернутые «спиной» и «спящие») проявляют ценности - материальные, приземленно-бытовые, поэтому достаток без культуры дает более плачевный результат, вызывает большую критику Набокова, чем «гражданский подвиг» стремящегося достичь всеобщего блага Чернышевского, так и не преодолевшего собственную экзистенциальную малость.

2 Это словосочетание использует Набоков в лекции о Чехове. То, что внук «раба» Чехов смог самостоятельно выйти из «унизительной бедности» - признак подлинной интеллигенции, аристократизма духа, по мысли Набокова [18, с. 319].

Отсутствие способности к созданию чего-либо соединено с близорукостью. Тема близорукости лейтмотивно проходит через описание жизни Чернышевского. Она представлена и как физиологическая особенность Николая Гавриловича, и как ментальная. Давая портрет своего героя, Годунов-Чердынцев обыгрывает фразу «не видеть дальше своего носа»: «Он отроком знал только те лица, которые целовал.» [6, с. 193]. Ментальная близорукость Чернышевского проявляется и в том, что он не знает родной природы, не способен воспринимать красоту ни непосредственно, ни опосредованно (через литературу, искусство): его не трогало «все то русское, путевое, вольное до слез», «...ландшафт... воспетый Гоголем, прошел незамеченным мимо очей восемнадцатилетнего Николая Гавриловича, неторопливо, на долгих1, ехавшего с матерью в Петербург. Всю дорогу он читал книжку» [6, с. 192].

Если Фёдор вырос в Санкт-Петербурге и воспринимал его пространство своим, то Николай попал туда только в восемнадцатилетнем возрасте как чужак. Годунов-Чердынцев описывает наивное восприятие им города, запоздалое открытие архитектуры, плодов технического прогресса: «... какая многоводная столица, как чиста в ней вода (он ею немедленно испортил себе желудок). По утрам, отворив окно, он с набожностью, обостренной еще общей культурностью зрелища, крестился на мерцающий блеск куполов: строящийся Исаакий стоял в лесах, - вот мы и напишем батюшке о вызолоченных через огонь главах, а бабушке - о паровозе... Да, видел воочию поезд.» [6, с. 194].

Отдельно стоит сказать о кардинальных различиях в портретах двух отцов. В отличие от Константина Кирилловича Годунова-Чердынцева, имеющего четкие ценности и принципы, которым он никогда не изменял в меняющихся социокультурных обстоятельствах, отец Чернышевского из переживания обиды (по роковой ошибке батюшка Гавриил записал в метрические книги сына местного помещика в незаконнорожденные, за что был уволен с должности члена консистории) решает не отдавать сына в духовную семинарию.

Серьезные, наполненные смыслом, ценностно важные для Фёдора разговоры с отцом контрастны внешне почтительному отношению Чернышевского к батюшке, которого он считает своим долгом развлекать в письмах: «Благочинному нравились всякие происшествия, забавные или ужасные казусы. Сын аккуратно ими кормил его несколько лет» [6, с. 196]. Внешнее почтение к отцу у Чернышевского оттеняется экзистенциальной потребностью Годунова-Чердынцева постичь тайну отца, воспри-

1 Медленность перемещения, обусловленная тем, что Чернышевские не могут себе позволить дорогой, быстрый экипаж, контрастна описанию скорости движения Годуновых.

ятием его мнения как камертона при принятии важных решений, даже после его исчезновения.

Заключение

Вопреки устоявшемуся мнению о Набокове как писателе, чуждом социальной тематики, проведенный анализ позволяет утверждать, что социокультурный код является значимым средством раскрытия идейно-тематического своеобразия романа «Дар». Отношение человека к жизни, ценностные ориентиры закладываются с младенчества, и социокультурное пространство детства определяет всю последующую жизнь человека.

Социокультурные маркеры мира детства представителей двух типов интеллигентов (дворянской и разночинной) помогают Набокову оформить свою историософскую концепцию. Набоков оспаривает представление об аристократах как об оторванных от реальной жизни «барчуках». Он противопоставляет «близорукость» материалиста-разночинца Чернышевского всесторонней просвещенности и приспособленности к жизни в самых разных условиях аристократов Годуновых-Чердынце-вых (деда Кирилла Ильича и Фёдора в эмиграции, отца - в экспедициях).

История рода Чернышевских - история утраты духовной связи между детьми и родителями, а Го -дунову-Чердынцеву тесная ментальная связь с отцом позволяет всю жизнь из детства «занимать крылья», оставаться верным себе и ценностям отца.

Даже оказавшись в чужой социокультурной среде, представители аристократии сохранили свою самобытность и достоинство. В меняющемся мире трудно следовать социальным привычкам, сформированным в детстве, но важнее и возможнее сохранить экзистенциальное ощущение самодостаточности, сформированное благодаря благоприятным социальным условиям в детстве, а также сберечь культурные ценности. Русская разночинная интеллигенция, следуя ценностям западной культуры, утратила духовную связь с предыдущими поколениями и провозгласила разрушительные для русской культуры идеи утилитаризма.

Материальное благополучие семьи Годуновых-Чердынцевых интерпретируется Набоковым не как только социальная, кем-то подаренная им привилегия, а как признак подлинного (внутреннего) аристократизма, который воспитывается в детстве и затем проявляется в способности к самореализации на самых разных поприщах: общественно-политическом (дед Фёдора), научном (отец Константин Кириллович), творческом (Фёдор). Социальное благополучие интерпретируется Набоковым не как самоценное благо, а как основание для свободы личностного и культурного самоопределения.

Набоков утверждает неразрывное единство чивость существования в разных пространствах,

социальных и культурных ценностей: усвоен- в меняющихся социальных и культурных усло-

ные дворянами с детства, они обеспечивает устой- виях.

Список литературы

1. Большая психологическая энциклопедия. URL: https://psychology.academic.ru/550 (дата обращения: 05.01.2020).

2. Арзамасцева И. Г. Художественная концепция детства в русской литературе 1900-1930-х годов: автореф. ... д-ра филол. наук. М., 2006. URL: https://new-disser.ru/_avtoreferats/01003313206.pdf_(дата обращения: 05.01.2020).

3. Бобина Т. О. Мотив детства как «потерянного рая» в автобиографической прозе русского зарубежья // Вестник Челябинской гос. академии культуры и искусств. 2011. № 1 (25). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/14882350 (дата обращения: 05.01.2020).

4. Olney J. Memory and Narrative: The Weave of Life Writing. Chicago: The University of Chicago Press, 1998.

5. Морженкова Н. В. Модернистская автобиография: жанровые трансформации // Вестник Ленинградского гос. ун-та им. А. С. Пушкина. 2011. № 1. URL: https://cyberleninka.rU/article/n/modernistskaya-avtobiografiya-zhanrovye-transformatsii-1 (дата обращения: 13.01.2020).

6. Набоков В. В. Дар: роман // Собрание соч.: в 3 т. М.: Правда, 1990. Т. 3. С. 5-330.

7. Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. 824 с.

8. Фарино Е. Введение в литературоведение: учеб. пособие. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2004. 639 c.

9. Морженкова Н. В. Модернистская автобиография: жанровые трансформации // Вестник Ленинградского гос. ун-та им. А. С. Пушкина. 2011. № 1. URL: https://cyberleninka.rU/article/n/modernistskaya-avtobiografiya-zhanrovye-transformatsii-1 (дата обращения: 13.01.2020).

10. Ерофеев В. В поисках потерянного рая (Русский метароман В. Набокова) // Вопросы литературы. 1988. № 10. С. 125-160.

11. Погребная Я. В. Локализация мира детства в космосе В. Набокова // Известия Уральского гос. ун-та. Сер. 2: Гуманитарные науки. 2006. № 47. Вып. 12. С. 250-260.

12. Морозов Д. В. Художественное время и пространство в русскоязычных романах В. Набокова 1920-1930 годов: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Кострома: КГУ, 2007. 27 c.

13. Мишина Г. В., Насырова А. Ю. Мотив потерянного рая-детства в произведениях В. Набокова // Художественный текст: проблемы чтения и понимания в современном обществе: материалы Всерос. науч.-практ. конф. с междунар. участием / отв. ред. Э. А. Радь. Стерлитамак: Стерлитамакский филиал ФГБОУ ВО «Башкирский государственный университет», 2018. С. 143-145.

14. Аверин Б. Гений тотального воспоминания. О прозе Набокова // Звезда. 1999. № 4. URL: https://magazines.gorky.media/ zvezda/1999/4/genij-totalnogo-vospominaniya-o-proze-nabokova.html (дата обращения: 05.01.2020).

15. Суханов В. А. Детское сознание и экзистенция в романах В. Набокова «Защита Лужина» и Ю. Трифонова «Исчезновение», «Время и место» // Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог / ред. Т. Л. Рыбальченко. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2000. С. 95.

16. Долгова Н. В. Социокультурные стереотипы в творчестве В. В. Набокова // Рязанский государственный университет имени С. А. Есенина: Вековая история как фундамент дальнейшего развития (100-летнему юбилею РГУ имени С. А. Есенина посвящается): материалы научно-практ. конф. / отв. ред. М. Н. Махмудов. Рязань: Рязанский гос. ун-т им. С. А. Есенина, 2015. С. 724-730.

17. Виноградова О. В., Балановский Р. М. Социальные ритуалы и проблема ассимиляции в романе В. Набокова «Пнин» // CCS&ES. 2018. № 3. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/sotsialnye-ritualy-i-problema-assimilyatsii-v-romane-v-nabokova-pnin (дата обращения: 15.01.2020).

18. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1999. С. 330.

19. Липовецкий М. Эпилог русского модернизма (художественная философия творчества в «Даре» Набокова) // Вопросы литературы. 1994. Вып. III. С. 72-95.

20. Паперно И. Как сделан «Дар» Набокова // Набоков В. В.: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1997. Т. 1.С. 491-513.

21. Старк В. А. С. Пушкин и творчество В. Набокова: дис. в форме научного доклада ... д-ра филол. наук. СПб., 2000. 41 с. URL: http://irbis.gnpbu.ru/Aref_2000/Stark_V_P_2000.pdf (дата обращения: 14.05. 2019).

22. Фатеева Н. А. Пушкин и «Дар» В. Набокова // Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов. М.: КомКнига, 2000. С. 246-259.

23. Долинин А. Набоков, Достоевский и достоевщина // Старое литературное обозрение. 2001. № 1 (277). URL: http:// magazines.russ.ru/slo/2001/1/dol.html (дата обращения: 04.05.2019).

24. Семенова Н. В. «Даль свободного романа» у В. Набокова: цитата и структурирование текста // Набоковский сборник: Искусство как прием. Калининград, 2001. С. 40-52.

25. Бессонова А. С. «Истина Пушкина» в творческом сознании В. В. Набокова: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Коломна: Коломенский гос. пед. институт, 2003. URL: http://cheloveknauka.com/istina-pushkina-v-tvorcheskom-soznanii-v-v-nabokova (дата обращения: 14.05. 2019).

26. Шадурский В. В. Интертекст русской классики в прозе Владимира Набокова. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2004. 95 с.

27. Черемисина-Харрер И. А. Пушкинский мир в романе Владимира Набокова «Дар» // Вест. Томского гос. пед. ун-та (TSPU Bulletin). 2013. Вып. 9 (137). URL: https://cyberleninka.rU/article/n/pushkinskiy-mir-v-romane-vladimira-nabokova-dar (дата обращения: 15.02.2020).

28. Набоков В. Предисловие к английскому переводу романа «Дар» («The Gift») // В. Набоков: PRO ET CONTRA. СПб.: Русский Христианский гуманитарный институт, 1997. С. 49-52.

29. Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. С. 53.

30. Сорокин П. А. Общество, культура и личность: их структура и динамика. Система общей социологии (главы из книги) (перевод). Sorokin P. A. Society, culture and personality: their structure and dynamics. A system of general sociology. N. Y.: Harper & Bros, 1947. Р. 359-364 // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 11, Социология: Реферативный журнал. 2010. № 3. URL: https://cyberleninka.ru/ article/n/2010-03-022-sorokin-p-a-obschestvo-kultura-i-lichnost-ih-struktura-i-dinamika-sistema-obschey-sotsiologii-glavy-iz-knigi-perevod-sorokin-p-a (дата обращения: 19.01.2020).

31. Замятин Д. Н. Культура и пространство. Моделирование географических образов. М.: Знак, 2006. 50 c.

32. Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. 352 c.

33. Давыдов С. «Тексты-матрешки» Владимира Набокова. СПб., 2004.

34. Колотнева Л. И. Герой, автор, текст в романистике В. Набокова: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2006.

35. Беляева И. С. Свой другой: автор и герой в «Даре» В. Набокова (на материале первых эпизодов романа) // Вестник Тверского гос. ун-та. Серия: Филология. 2013. № 3. С. 13-18.

36. Злочевская А. В. Роман Владимира Набокова «Дар»: загадка авторства и парадоксы наррации // Филологические науки. Научные доклады Высшей школы. 2014. № 4. С. 64-77.

37. Осьмухина О. Ю. Набоков vs Чернышевский: специфика осмысления «другого» в «Даре» В. В. Набокова // ART LOGOS. 2018. № 2 (4). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/nabokov-vs-chernyshevskiy-spetsifika-osmysleniya-drugogo-v-dare-v-v-nabokova (дата обращения: 16.01.2020).

38. Полева Е. А. Концепция истории в романе В. Набокова «Дар» // Русская литература в ХХ веке: имена, проблемы, культурный диалог. Вып. 7. Версии истории в русской литературе ХХ века. Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 2005. С. 57-74.

39. Морозов Ю. Джон Бойд Данлоп. Изобретатель колеса // AG. 2009. № 1-2 (55-56). URL: http://ag25.ru/tuning/189/ (дата обращения: 12.01.2019).

40. Набоков В. В. Предисловие к английскому переводу рассказа «Круг» («The Circle») // В. В. Набоков: pro et contra. СПб: РХГИ, 1997. С. 105-106.

41. Купер Дж. Энциклопедия символов. URL: https://bookree.org/reader?file=597378&pg=319 (дата обращения 12.07.2019).

42. Тихомиров Ю. В. Ф. К. Сан-Галли - фабрикант и изобретатель // Предпринимательство и предприниматели России: от истоков до нач. ХХ в. М., 1997. С. 329-341.

43. Каширова А. О., Полева Е. А. Организация смыслового чтения рассказа В. Набокова «Нежить» во внеурочной работе по литературе // Всероссийский фестиваль науки NAUKA 0+ XXII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и образование», 16-20 апреля 2018 г. Т. II: Филология. Ч. 1: Русский язык и литература. Томск: Изд-во ТГПУ, 2018. С. 32 - 38.

44. Соснина Н., Шангина И. Русский традиционный костюм. Иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПБ, 2006.

Мастепак Татьяна Геннадьевна, аспирант, Томский государственный педагогический университет (ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061). E-mail: tanja_mastepak@mail.ru

Полева Елена Александровна, кандидат филологических наук, доцент, Томский государственный педагогический университет (ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061). E-mail: polevaea@sibmail.com

Материал поступил в редакцию 25.02.2020.

DOI 10.23951/1609-624X-2020-30-44

CHILDHOOD IN THE SOCIO-CULTURAL SPACE OF THE NOVEL BY V. NABOKOV "GIFT"/"DAR"

T. G. Mastepak, E. A. Poleva

Tomsk State Pedagogical University, Tomsk, Russian Federation

Introduction. The appeal to the study of childhood in V. Nabokov's novel is argued by a number of factors: historical and cultural changes at the beginning of the 20th century, attention to the phenomenon of childhood in humanitarian knowledge, and the significance of childhood in the aesthetics of modernism. Despite the fact that the topic of childhood has repeatedly become the subject of Nabokov's analysis, it was not considered as part of the socio-cultural space in the novel "Gift" ("Dar").

The purpose of the work is to explore the social and cultural features that describe the space of the formation of the personality of the characters; to determine the features of childhood as part of the socio-cultural space of V. Nabokov's novel "Gift" ("Dar").

Material and methods. The study is based on the material of the novel "Gift" ("Dar"). The theoretical and methodological base of the research is composed of the sociological works of P. Sorokin, his works on the semiotics of the creative space of Y.M. Lotman, E. Farino, Nabokov's studies of Yu. Levin.

Results and discussion. The central character Fyodor Godunov-Cherdyntsev is the subject of understanding childhood as a special socio-cultural space in the novel. He recreates a number of signs (a description of the toys, a specific location of the Godunov mansion in St. Petersburg, a description of the interior of the estate in Leshino, a characteristic of the social relationship of the family, etc.), which make it possible to get an idea of a "successful childhood".

The image of his childhood is fitted by the novice poet into the manor and St. Petersburg's style of Russian literature and through the association of his nanny with Arina Rodionovna, the spiritual relationship of the Godunov clan with Pushkin is established.

The uniqueness of the socio-cultural space of Fyodor's childhood is in the stereoscopic volume, the fullness of existence, ensured by the inclusion of the Godunov's family in the natural universe, science, and elite culture.

The social well-being of the Godunov-Cherdyntsev's family is interpreted by Nabokov not like someone's giving this privilege, but as genuine (internal) aristocracy, which is ensured by internal strength of mind, the ability to fulfill oneself in various fields: social and political (Fyodor's Grandfather), scientific (Father Konstantin Kirillovich), creative (Fyodor).

In contrast to his own childhood, Fyodor describes the childhood of the "great sixties" N. G. Chernyshevsky (Godunov's best toys and clothes are contrasted with Nicolya's "trousers"/"nankov's trousers; Fyodor's attentiveness and vigilance are contrasted with Nicolas's shortsightedness; Godunov-Cherdyntsev's physical dexterity is opposed to Chernyshevsky's clumsiness, etc.).

Finally, the continuity of the views and values of the father by the son in the noble family and the refusal to follow in the footsteps of the father in the family history of the son of the priest, the revolutionary fellow of Chernyshevsky are emphasized.

Conclusion. Contrary to the prevailing opinion about Nabokov as a writer who is alien to social issue, the analysis allows us to state that the socio-cultural code is a significant method of revealing the ideological and thematic originality of the novel "Gift" ("Dar").

The socio-cultural space of childhood turns out to be the determining factor for all subsequent life. The socio-cultural space in Nabokov's novels can be considered in a number of ways: intra-family and clan relations; social and personal status (the question of the correspondence of the inner world of a person to the assumed social role); the relationship of social conditions of existence with education, upbringing, cultural and personal self-determination of a person. Nabokov disputes the idea of aristocrats as people who are afraid of hard physical work and divorced from real life.

On the contrary, he contrasts the "short-sightedness" of materialist-raider Chernyshevsky, who knows neither life, nor art, nor native nature, with comprehensive enlightenment and adaptability to life in the most diverse conditions of the Godunov-Cherdyntsevs (grandfather Kirill Ilyich and Fedor in exile, father - in expeditions). Social well-being is interpreted by Nabokov not as a self-worthy good, but as a basis for the freedom of personal and cultural self-determination.

Keywords: Nabokov, "Gift" ("Dar"), literature of the Russian foreign countries, socio-cultural space, childhood.

References

1. Bol'shayapsikhologicheskaya entsiklopediya [Great psychological encyclopedia] (in Russian). URL: https://psychology.academ-ic.ru/550 (accessed 5 January 2020).

2. Arzamastseva I. G. Khudozhestvennaya kontseptsiya detstva v russkoy literature 1900-1930-kh godov. Avtoref. dis. kand. filol. nauk [Artistic concept of childhood in Russian literature of the 1900s-1930s. Abstract of thesis. cand. philol. Sci.]. Moscow, 2006 (in Russian). URL: https://new-disser.ru/_avtoreferats/01003313206.pdf (accessed 5 January 2020).

3. Bobina T. O. Motiv detstva kak poteryannogo raya v avtobiograficheskoy proze russkogo zarubezhya [Motif of childhood as a lost paradise in autobiographical prose of the Russian abroad]. Vestnik Chelyabinskoy gosudarstvennoy akademii kul 'tury i iskusstv -Herald of the Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts, 2011, no. 1 (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/ article/n/14882350 (accessed 5 January 2020).

4. Olney J. Memory and Narrative: The Weave of Life Writing. Chicago: The University of Chicago Press, 1998.

5. Morzhenkova N. V. Modernistskaya avtobiografiya; zhanrovye transformatsii [Modernist autobiography genre transformations]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A. S. Pushkina - Vestnik of Pushkin Leningrad State University, 2011, no. 1 (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/modernistskaya-avtobiografiya-zhanrovye-transformatsii-1 (accessed 13 January 2020).

6. Nabokov V. V. Dar: roman [Gift]. In: Nabokov V. V. Sobraniye sochineniy: v 4 t. T. 3 [Collected works: in 4 vol. Vol. 3]. Moscow, Pravda Publ., 1990. 480 p. (in Russian).

7. Levin Yu. I. Izbrannye trudy. Poetika. Semiotika [Selected works. Poetics. Semiotics]. Moscow, Yazyki russkoy kul'tury Publ., 1998. 824 p. (in Russian).

8. Forino E. Vvedeniye v literaturovedeniye: uchebnoyeposobiye [Introduction to literary studies: tutorial]. Saint Petersburg, Herzen State Pedagogical University of Russia Publ., 2004. 639 p. (in Russian).

9. Morzhenkova N. V. Modernistskaya avtobiografiya: zhanrovye transformatsii [Modernist autobiography: genre transformations]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A. S. Pushkina - Vestnik of Pushkin Leningrad State University, 2011, no. 1 (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/modernistskaya-avtobiografiya-zhanrovye-transformatsii-1 (accessed 13 January 2020).

10. Erofeyev V. V poiskakh poteryannogo raya (Russkiy metaroman V. Nabokova) [In searching of lost paradise (the Russian meta-novel by Vladimir Nabokov)]. Voprosy literatury, 1988, no. 10, pp. 125-160 (in Russian).

11. Pogrebnaya Ya. V. Lokalizatsiya mira detstva v kosmose V. Nabokova [Localization of the world of childhood in space of V. Nabokov]. Izvestiya Ural'skogo gosudarstvennogo universiteta. Part 2. Gumanitarnye nauki. Izvestiya. Ural Federal University Journal. Series 2. Humanities and Arts, 2006, no. 47, iss. 12, pp. 250-260 (in Russian).

12. Morozov D. V. Khudozhestvennoye vremya iprostranstvo v russko-yazychnykh romanakh V. Nabokova 1920-1930 godov. Avtoref. dis. kand. filol. nauk [Artistic time and space in Nabokov's Russian-language novels of the 1920s and 1930s. Abstract of thesis. cand. philol. sci.]. Kostroma, 2007. 27 p. (in Russian).

13. Mishina G. V., Nasyrova A. Yu. Motiv poteryannogo raya-detstva v proizvedeniyakh V. Nabokova [The motif of a lost paradise-childhood in the works by Vladimir Nabokov]. In: Khudozhestvennyy tekst: problemy chteniya iponimaniya v sovremennom ob-shchestve: materialy Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiyem [Literary text: problems of reading and understanding in modern society: materials of the Russian national scientific and practical conference with international participation]. Executive ed. E. A. Rad. Sterlitamak, Sterlitamak brunch of Bashkir State University Publ., 2018. Pp. 143145 (in Russian).

14. Averin B. Geniy total'nogo vospominaniya. O proze Nabokova [The genius of total recall. About Nabokov's prose]. Zvezda, 1999, no. 4 (in Russian). URL: https://magazines.gorky.media/zvezda/1999/4/genij-totalnogo-vospominaniya-o-proze-nabokova. html (accessed 5 January 2020).

15. Sukhanov V. A. Detskoye soznaniye i ekzistentsiya v romanakh V. Nabokova "Zashchita Luzhina" i Yu. Trifonova "Ischezno-veniye", "Vremya i mesto" [Children's minds and existence in the novels "The Luzhin Defense" by Vladimir Nabokov and "The Disappearance", "The Time and Place" by Yu. Trifonov]. In: Russkaya literatura v XX veke: imena, problemy, kul'turnyy dialog [Russian literature in the XX century: names, problems, and cultural dialogue]. Ed. by T. L. Rybal'chenko. Tomsk, Tomsk University Publ., 2000. P. 95 (in Russian).

16. Dolgova N. V. Sotsiokul'turnye stereotipy v tvorchestve V. V. Nabokova [Sociocultural stereotypes in the works of V. V. Nabokov]. In: Ryazanskiy gosudarstvennyy universitet imeni S. A. Esenina: Vekovaya istoriya kak fundament dal'neyshego razvitiya (100-letnemu yubileyu RGU imeni S. A. Esenina posvyashchayetsya): materialy nauchno-prakticheskoy konferentsii [Ryazan State University named after S. A. Yesenin: a Century-long history as the Foundation for further development (dedicated to the 100th anniversary of RSU named After S. A. Yesenin): materials of the scientific and practical conference]. Executive ed. by M. N. Makhmudov. Ryazan, Ryazan State University named for S. Esenin Publ., 2015. Pp. 724-730 (in Russian).

17. Vinogradova O. V., Balanovskiy R. M. Sotsial'ynye ritualy i problema assimilyatsii v romane V. Nabokova "Pnin" [Social rituals and the problem of assimilation in V. Nabokov's novel "Pnin"]. CCS&ES, 2018, no. 3 (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/ article/n/sotsialnye-ritualy-i-problema-assimilyatsii-v-romane-v-nabokova-pnin (accessed 15 January 2020).

18. Nabokov V. V. Lektsiipo russkoy literature [Lectures on Russian literature]. Moscow, Nezavisimaya gazeta Publ., 1999. 330 p. (in Russian).

19. Lipovetszkiy M. Epilog russkogo modernizma (khudozhestvennaya filosofiya tvorchestva v "Dare" Nabokova) [Epilogue of Russian modernism (artistic philosophy of creativity in Nabokov's "Gift")]. Voprosy literatury, 1994, no. III, pp. 72-95 (in Russian).

20. Paperno I. Kak sdelan "Dar" Nabokova [How Nabokov's "Gift" is made]. In: V. V. Nabokov: Pro et contra. T. 1 [V. V. Nabokov: Pro et contra. Vol. 1]. Saint Petersburg, Russian Christian Humanities Institute Publ., 1997. Pp. 491-513 (in Russian).

21. Stark V. A. S. Pushkin i tvorchestvo V. Nabokova. Dis. dokt. filol. nauk [A. S. Pushkin and the work of V. Nabokov. Dis. of doct. of philol. sci.]. Saint Petersburg, 2000. 41 p. (in Russian). URL: http://irbis.gnpbu.ru/Aref_2000/Stark_V_P_2000.pdf (accessed 14 May 2019).

22. Fateyeva N. A. Pushkin i "Dar" V. Nabokova [Pushkin and V. Nabokov's "Gift"]. Kontrapunkt intertekstual'nosti, ili Intertekst v mire tekstov [The counterpoint of intertextuality, or intertext in the world of texts]. Moscow, KomKniga Publ., 2000. Pp. 246-259 (in Russian).

23. Dolinin A. Nabokov, Dostoyevskiy i dostoyevshchina [Nabokov, Dostoevsky and dostoevschina]. Staroye literaturnoye obozreni-ye, 2001. no. 1 (277) (in Russian). URL: http://magazines.russ.ru/slo/2001/1/dol.html (accessed 4 May 2019).

24. Semenova N. V. "Dal' svobodnogo romana" u V. Nabokova: tsitata i strukturirovaniye teksta ["The distance of a free novel" by V. Nabokov: quotation and text structuring]. Nabokovskiy sbornik: Iskusstvo kakpriyem [Nabokov's collection: Art as a technique]. Kaliningrad, 2001. Pp. 40-52 (in Russian).

25. Bessonova A. S. "Istina Pushkina " v tvorcheskom soznanii V. V. Nabokova. Avtoref. dis. kand. filol. nauk ["The truth of Pushkin" in the creative mind of V. V. Nabokov. Abstract of thesis. cand. philol. sci.]. Kolomna, KGPI Publ., 2003 (in Russian). URL: http:// cheloveknauka.com/istina-pushkina-v-tvorcheskom-soznanii-v-v-nabokova (accessed 14 May 2019).

26. Shadurskiy V. V. Intertekst russkoy klassiki v proze Vladimira Nabokova [The intertext of the Russian classics in the prose of Vladimir Nabokov]. Veliky Novgorod, NovSU Publ., 2004. 95 p. (in Russian).

27. Cheremisina-Kharrer I. A. Pushkinskiy mir v romane Vladimira Nabokova "Dar" [Pushkin's world in Vladimir Nabokov's novel "The Gift"]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta - TSPU Bulletin, 2013, no. 9 (in Russian). URL: https://cyberleninka.rU/article/n/pushkinskiy-mir-v-romane-vladimira-nabokova-dar (accessed 15 February 2020).

28. Nabokov V. Predisloviye k angliyskomu perevodu romana "Dar" ("The Gift") [Preface to the English translation of the novel "The Gift"]. V. Nabokov: PRO ET CONTRA. Saint Petersburg, Russian Christian Humanities Institute Publ., 1997. Pp. 49-52 (in Russian).

29. Sorokin P. A. Chelovek. Tsivilizatsiya. Obshchestvo [Person. Civilization. Society]. Moscow, Politizdat Publ., 1992. 52 p. (in Russian).

30. Sorokin P. A. Obshhestvo, kul'tura i lichnost': ikh struktura i dinamika. Sistema obshchey sotsiologii (glavy iz knigi) [Society, culture and personality: their structure and dynamics. A system of general sociology]. N. Y., Harper & Bros Publ., 1947. 359-364 p. Sotsial'nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaya i zarubezhnaya literatura [Social and human Sciences. Domestic and foreign literature]. Ed. 1. Sotsiologiya: Referativnyy zhurnal, 2010, no. 3 (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/ article/n/2010-03-022-sorokin-p-a-obschestvo-kultura-i-lichnost-ih-struktura-i-dinamika-sistema-obschey-sotsiologii-glavy-iz-knigi-perevod-sorokin-p-a (accessed 19 January 2020).

31. Zamyatin D. N. Kul 'tura iprostranstvo. Modelirovaniye geograficheskikh obrazov [Culture and space. Modeling geographical images]. Moscow, Znak Publ., 2006. 50 p. (in Russian).

32. Lotman Yu. M. Vshkolepoeticheskogo slova: Pushkin. Lermontov. Gogol' [At school of poetic words: Pushkin. Lermontov. Gogol]. Moscow, Prosveshcheniye Publ., 1988. 352 p. (in Russian).

33. Davydov S. "Teksty-matreshki" Vladimira Nabokova ["Matryoshka texts" by Vladimir Nabokov]. Saint Petersburg, 2004 (in Russian). URL: http://nabokov-lit.ru/nabokov/kritika/davydov-teksty-matreshki/dva-plana-parodii.htm (accessed 19 January 2020).

34. Kolotneva L. I. Geroy, avtor, tekst v romanistike V. Nabokova. Avtoref. dis. kand. filol. nauk [Character, author, text in the novel by Vladimir Nabokov. Abstract of thesis. cand. philol. sci.]. Voronezh, 2006 (in Russian).

35. Belyayeva I. S. Svoy drugoy: avtor i geroy v "Dare" V. Nabokova (na materiale pervykh epizodov romana) [His own other: author and hero in The Gift by V. Nabokov (based on the first episodes of the novel)]. Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta, Seriya: Filologiya - Herald of Tver State University. Series: Philology, 2013, no. 3, pp. 13-18 (in Russian).

36. Zlochevskaya A. V. Roman Vladimira Nabokova "Dar": zagadka avtorstva i paradoksy narratsii [Vladimir Nabokov's novel the Gift: the mystery of authorship and the paradoxes of narrative]. Filologicheskiye nauki. Nauchnye doklady Vysshey shkoly - Philological Sciences. Scientific Essays of Higher Education, 2014, no. 4, pp. 64-77 (in Russian).

37. Os'mukhina O. Yu. Nabokov vs Chernyshevskiy: spetsifika osmysleniya "drugogo" v "Dare" V. V. Nabokova [Nabokov vs Cher-nyshevsky: specifics of understanding the "other" in V. V. Nabokov's "Gift"]. ART LOGOS, 2018, no. 2 (4) (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/nabokov-vs-chernyshevskiy-spetsifika-osmysleniya-drugogo-v-dare-v-v-nabokova (accessed 16 January 2020).

38. Poleva E. A. Kontseptsiya istorii v romane V. Nabokova "Dar" [The concept of history in the novel by V. Nabokov "Gift"]. Russkaya literatura v XX veke: imena, problemy, kul'turnyy dialog. Vyp. 7. Versii istorii v russkoy literature XX veka [Russian literature in the twentieth century: names, problems, and cultural dialogue. Part 7. Versions of history in Russian literature of the twentieth century]. Tomsk, TSU Publ., 2005. Pp. 57-74 (in Russian).

39. Morozov Yu. Dzhon Boyd Danlop. Izobretatel' kolesa [John Boyd Dunlop. Inventor of the wheel]. AG, 2009, no. 1-2 (55-56) (in Russian). URL: http://ag25.ru/tuning/189/ (accessed 12 January 2019).

40. Nabokov V. V. Predisloviye k angliyskomu perevodu rasskaza "Krug" [Preface to the English translation of the story "Circle"]. In: V. V. Nabokov: pro et contra [V. V. Nabokov: pro et contra]. Saint Petersburg, RHGA Publ., 1997. Pp. 105-106 (in Russian).

41. Kuper Dzh. Entsiklopediya simvolov [The encyclopedia of symbols]. URL: https://bookree.org/reader?file=597378&pg=319 (accessed 12 July 2019) (in Russian).

42. Tikhomirov Yu. V. F. K. San-Galli - fabrikant i izobretatel' [F. C. San Galli-manufacturer and inventor]. Predprinimatel'stvo i predprinimateli Rossii: ot istokov do nach. XX v. [Entrepreneurship and entrepreneurs in Russia: from the origins to the beginning of the twentieth century]. Moscow, 1997. Pp. 329-341 (in Russian).

43. Kashirova A. O., Poleva E. A. Organizatsiya smyslovogo chteniya rasskaza V. Nabokova "Nezhit'" vo vneurochnoy rabote po literature [Organization of semantic reading Of V. Nabokov's story "Undead" in extracurricular work on literature]. Vserossiyskiy festival' nauki NAUKA 0+ XXII Mezhdunarodnaya konferentsiya studentov, aspirantov i molodykh uchenykh "Nauka i obra-zovaniye", 16-20 aprelya 2018 g. T. II: Filologiya. Chast' 1: Russkiyyazyk i literatura [Russian National science festival NAUKA 0+ XXII international conference of students, postgraduates and young scientists "Science and Education", April 16-20, 2018 Volume II: Philology. Part 1: Russian language and literature]. Tomsk, TSPU Publ., 2018. Pp. 32-38 (in Russian).

44. Sosnina N., Shangina I. Russkiy traditsionnyy kostyum. Illyustrirovannaya entsiklopediya [Russian traditional costume. The illustrated encyclopedia]. Saint Petersburg, Iskusstvo-SPB Publ., 2006 (in Russian).

Mastepak T. G., graduate student, Tomsk State Pedagogical University (ul. Kiyevskaya, 60, Tomsk, Russian Federation, 634061). E-mail: tanja_mastepak@mail.ru

Poleva E. A., candidate ofphilology, associate professor, Tomsk State Pedagogical University (ul. Kiyevskaya, 60, Tomsk, Russian Federation, 634061). E-mail: polevaea@sibmail.com.