CC BY
81
УДК 1+008.001
ДЕТСТВО В ПРОСТРАНСТВЕ РУССКОЙ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ
© 2009 г. Д.И. Мамычева
Таганрогский государственный педагогический институт, Taganrog State Pedagogical Institute,
347942, г. Таганрог, ул. Инициативная, 48, 347942, Taganrog, Iniciativnaya St., 48,
rector@tgpi. ttn. ru rector@tspi. ttn. ru
Обосновывается востребованность аналитики детства в традиционной русской культуре. Указанный феномен анализируется с точки зрения характерных черт его развития. Вскрывается специфика национального восприятия детства, источников его институционализации, определяющих дальнейшие перспективы указанного феномена.
Ключевые слова: традиционность, генеративные отношения, инкультурация, архетип, социокультурная преемственность, идеальный образ взрослого, культурные паттерны.
The phenomenon indicated is analyzed from the point of view of the characteristic features of its development. Interrelation with the special features of the Russian culture, which assigns the main combustion chambers of childhood, bases of its cultural identity are outlined. Is revealed the specific character of the national perception of childhood, sources of its institutionalization, which determine further prospects for the phenomenon indicated. In all - 16 references.
Keywords: traditionalism, generative relations, archetype, sociocultural succession, the ideal means of adult, cultural patterns.
Одной из наиболее востребованных и актуальных сегодня проблематик в гуманитарных науках предстают процессы социокультурных изменений, что вполне закономерно в контексте трансформаций, протекающих в современной отечественной культуре. В этом ракурсе анализируется состояние транзитивности как нестабильное, обусловливающее изменение смысла и содержания феномена детства, трансформацию его социокультурного статуса. В контексте подобных исследований определяются границы и этапы концептуальных расхождений в трактовке феномена детства. Однако в реализации этих стратегий «выпадает» не менее значимый феномен, такой как «традиционность», связанный в широком смысле с проблематикой воспроизводства и преемственности основных, базовых характеристик института детства в рамках конкретной социокультурной общности. Между тем недооценка традиционных представлений в осмыслении детства, ориентация на модер-низационный вектор его развития, освобождение смыслового содержания от «наследия прошлого» неизбежно приводят к деструктивным последствиям, к «размыванию» социального значения и культурного статуса данного феномена, нарушению процессов социализации, символического порядка смены поколений, идентификации и т.д.
Анализируя культурологические конфигурации детства, необходимо учитывать не только историчность феномена становления и развития ребенка, но и особенности ментальной среды, в которой происходит его самостановление. Представления о детстве не складываются каждый раз заново и не являются чем-то внешним по отношению к культуре, в рамках которой разворачивается его бытие. Характер существования детства есть всецело следствие внутренней организации социальной системы, вплетен в ткань национальной культуры.
Традиционные представления, подвергшись разрушению под воздействием социально-исторических катаклизмов ХХ в., сохраняют свои права в культуре взаимоотношений родителей и детей. По замечанию М.П. Чередниковой, «в новых исторических условиях на бессознательном уровне сохранилась система поведенческих стереотипов в общении родителей с детьми, определяющая традиционные методы воспитания» [1]. Поведение взрослых, их жестовый «язык», предостережения, выраженные в стереотипных вербальных формулах, поэтические образы колыбельных песен и потешек несут в себе опыт традиции, другое дело, что эти культурные тесты в большинстве случаев рудиментарны, лишены того духовного заряда, искони им присущего. Так, до нашего времени традиционные представления дошли, например, в виде фольклорных форм: пословиц, поговорок, загадок, примет и т.п. Русские пословицы и поговорки презентируют в краткой форме типизированные национальные представления о детстве и взаимоотношениях детей и взрос лых.
М.П. Чередникова, проанализировав устные и письменные формы детского творчества, пришла к выводу о наличии в них смыслообразов и программ поведения, восходящих к древнейшим универсальным архетипам (пятно, рука, окно, глаза, ребенок и т.д.). Эти данные служат свидетельством актуализации и экспликации традиционных представлений, включающих в себя системы запретов и предписаний, реализующих такую функцию традиции, как контроль, опирающихся на своеобразную программу социокультурного поведения. Подтверждением востребованности опыта традиционной культуры в детской субкультуре также служат исследования Д.Б. Эльконина, В.Т. Рыбинского, свидетельствующие, что большинство детских считалок, игр восходит к весенне-летним календарным обрядам, архаической мифологии и другим формам традиционной культуры.
Любая традиционная культура «имеет реальные и символические события прошлого, порядок и образы которого являются ядром коллективной идентичности [традиционного общества], определением меры и природы его социальных и культурных изменений» [2]. Традиция в такой культуре выступает стержневым началом, являясь как символом непрерывности, так и определителем пределов инноваций, благодаря чему сохраняется и поддерживается социальная и культурная идентичность этносов. Причина устойчивости в детской субкультуре архаических представлений лежит в функции традиции служить ядром культуры, своеобразной «центральной зоной», благодаря которой воспроизводится идентичность этносов, каковы бы ни были внешние формы выражения этой идентичности. «Как показывает наш собственный исследовательский опыт, - отмечает С.В. Лурье - ряд на первый взгляд крупных изменений в образе мира происходит совершенно безболезненно для этноса, но при этом отдельные черты, может быть, внешне маловажные будут сохраняться при любых метаморфозах этнического образа мира и пробиваться как трава сквозь асфальт» [3]. В содержание этой «центральной зоны» (ядра культуры), как отмечает Э. Шилз [4], входят взаимосвязанная совокупность чрезвычайно устойчивых мифов определенной общности, коллективных идентичностей и стереотипов, этнических констант, представлений о добре и зле и способах борьбы с последним, о целях существования общности и др., вытекающих из многовекового опыта, устной традиции и народной памяти. Центральная зона обладает упорядочивающей и смыслополагающей функцией, она своего рода фон, фундамент и условие всех традиций. Это то качественное состояние культуры (традиционность), которое создает условия для формирования адаптивных социокультурных стратегий, структурирования ценностей и духовно-нравственных оценок повседневности. Таким образом, опыт традиционной культуры по отношению к детству при всех культурных трансформациях составляет сферу бессознательного современности, действующей с неумолимой неизбежностью, а следовательно, нуждающейся в прояснении.
Характеризуя положение ребенка в русской традиционной культуре и его социальный статус, исследователи чаще всего акцентируют внимание на отрицательных сторонах детско-взрослых взаимоотношений, их сугубо репрессивных методах, формировании абсолютной покорности перед авторитетом родителей, отсутствии внимания к детям, их «рабского» положения и невозможности игр в связи с домашней загруженностью и т.п. [5].
В результате подобной исследовательской оптики феномен детства в русской традиционной культуре предстает несколько односторонним и весьма мрачным. Между тем оценка подобных явлений может быть осуществлена только в соответствии с характером внутренней организации русской культуры, где каждое явление имеет свое основание и значение. Тем самым важны не столько оценочные суждения, сколь-
ко понимание взаимосвязи между качественной характеристикой феномена детства и той культурной средой, в контексте которой он обретает смысл и значение. Также необходимо учитывать, что отношение к детям трудно поддается однозначной оценке, везде мы наблюдает амбивалентность, наличие явных и скрытых социальных и культурных практик, поскольку противоречива сама природа взрослого, организующего пространство жизнедеятельности ребенка. В связи с этим главная задача - выявление наиболее характерных, типичных констант феномена детства в русской традиционной культуре, обусловивших его содержательное наполнение, являющихся основанием его культурной идентичности.
Как уже было отмечено, общим положением в оценке места детства в русской культуре считается утверждение о низком социальном статусе ребенка, подчиненном состоянии молодых людей обоего пола, представлении о них как «производных от мира взрослых». Отсюда строгость и требовательность в детско-взрослых взаимоотношениях расценивается как результат отсутствия понимания внутренней природы ребенка и отношения к нему с позиции сугубо внешнего соответствия существовавшим культурным стереотипам. Так, С.Д. Домников замечает: «...традиционный подход к воспитанию подразумевал механическое воспроизводство образцового действия и беспрекословное выполнение родительского решения, исключая таким образом самостоятельное творческое отношение к тому или иному делу» [6]. Между тем подобный взгляд не дает целостного представления о национальной специфике феномена детства, что требует уточнения в историко-культурном контексте.
В течение многих поколений в русской культуре сформировалась определенная система со-жительства, отразившая основные, общие принципы связи народа с окружающим миром и составившая сущность традиционной организации культуры, принципы которой были сформированы с учетом исторического опыта, экономики, ресурсов, возможностей и направлены на безопасность и перспективу дальнейшего развития. Тем самым базовой характеристикой традиционной русской культуры можно считать сохранение и передачу культурно и социально значимой информации из поколения в поколение и как следствие стабильность социокультурных процессов. Контроль и регулирование сферы детства в данном культурном устройстве предстает одним из необходимых смыслозначимых элементов, что объясняется ролью детства в воспроизводстве и продолжении культуры, а также особой восприимчивостью русского культурного сознания к фигуре ребенка, символизирующей все безгрешное, беззащитное, слабое.
Адекватное понимание места детей в русской культуре и вытекающей отсюда системы отношений возможно только при понимании такой особенности русской традиционной культуры, как принцип иерархии в ее организации, который определял положение и роль каждого, диапазон его возможностей и назначение. Другим существенным основанием традиционного
культурного универсума был принцип «взаимосвязи всего со всем», где одно не существует без другого, делавший иерархию организующей все пласты бытия от космоса до семейного быта. Иерархичность имманентна самой культуре, поскольку «культура есть деятельность по установлению различий: классификаций, сегрегаций, проведению границ и тем самым разделению людей на категории, объединенные внутренним сходством и разделенные внешними различиями» [7].
Основание существования возрастной иерархии в традиционной культуре коренится в культурно-биологическом неравенстве, поскольку старшинство возраста связано с наличием знаний и опыта, и соответственно определяющим вкладом в культуру. Стабильность как необходимое условие воспроизводства традиционной культуры имела решающее значение в определении доминирующей роли взрослого в качестве главного носителя культурной информации и опыта. В соответствии со своей социальной и культурной значимостью взрослый обладал привилегиями. Младшее же воспринималось как то, чему еще предстоит «стать», и потому имело низкий статус. Между тем слово «наказание» носило иной смысл, чем сегодня: оно означало наставление, научение [8]. Поэтому такие выражения, как «казни сына своего», «како детей своих во всяком наказании и страсе божии» [8, с. 46] и т.п., в культурных текстах ХУ1-ХУШ вв. следует понимать метафорически.
Иерархичность культурной организации выступила необходимым основанием для существования идеального образа взрослого. Образ «эталонной» личности - неотъемлемый элемент культурной организации, функция которого заключается в трансляции обобщенных представлений, нормативной модели, идеального плана действования в определенных условиях. В культурной общности может быть несколько типов идеальных личностей, соответствующих различным ролям, социальным позициям. Место, роль и функции, которые принадлежат такого рода эталонам в процессе социализации и инкультурации, делают их значимым объектом анализа. По словам Д.Б. Элько-нина, анализ идеальной формы, понятой как образ совершенного взрослого, позволяет увидеть целостную картину детства. Поскольку «идеальная форма, образ взрослости, является центральной категорией, задающей целостность детства. Образ взрослости, образ совершенного (идеального) взрослого является единственным способом и опорой представления детьми их будущего» [9]. Поэтому анализ культурной специфики идеального образа взрослого - необходимое условие целостного представления национальных черт русского детства. Другим важным моментом анализа будет выявление отношения идеальной формы взрослого к реальной его форме, поскольку идеальная форма взрослого - это не только накопленные человечеством знания, образцы, произведения, но и способы ее культурной трансляции, формы явления совершенства и взрослости.
О ключевой, смыслозначимой роли образа взрослого для ребенка в русской культуре могут свидетельствовать следующие строки «Изборника Святослава»
(1076 г.): «Сын мой и чадо, приклони ухо твое, внимая отцу своему, изрекающему тебе спасительное» [8, с. 33], наглядно демонстрирующие направляющую, «спасающую» функцию взрослого по отношению к ребенку. Попечение о детях охватывало все ключевые моменты жизни: взрослый должен был вооружить последнего твердым знанием о добре и зле, научить божьим заповедям, ремеслу, позаботиться о приданом, научить правилам этикета и т.д. В «Домострое», энциклопедии семейной жизни, домашних обычаев, традиций русского хозяйствования, ставшей своеобразным «кодексом морали и поведения» жителей Московского царства XVI в., да и последующего времени [10], мы встречаем следующие строки: «Любить и хранить их, но и страхом спасать, наказывая и поучая», «хранить, и блюсти чистоту телесную и от всякого греха отцам чад своих как зеницу ока и как свою душу» [8, с. 47]. Следующие строки Домостроя демонстрируют основной перечень культурных нравственных императивов: «Следует оберегать душевную чистоту и телесное бесстрастие, имея походку кроткую, голос тихий, слово благочинно, пищу и питье не острые; при старших - молчание, перед мудрейшими - послушание, знатным - повиновение, к равным себе и к младшим -искреннюю любовь; нечестивых, плотских, любострастных людей избегать, поменьше говорить да побольше смекать, не дерзить словами, не засиживаться в беседах, не бесчинствовать смехом, стыдливостью украшаться, с распутными бабами не водиться, опустив очи долу, душу возносить горе, избегать прекословия, не стремиться к высокому сану, и ничего не желать, кроме чести от всех» [8, с. 47].
Подобную культурную деятельность взрослого по трансляции системы ценностей и предпочтительных моделей поведения Д.Б. Эльконин назвал посреднической, а субъекта ее выполняющую - посредником. «Посредник - тот, кто полагает и олицетворяет границу между идеальным и реальным, а также строит и олицетворяет переход между ними» [9, с. 6]. Выполняя важные культурные функции посредничества, взрослый должен быть способен соответствовать тому личностному образцу, который им пропагандировался, своим собственным примером утверждая действенность данного культурного и личностного эталона. Так, например, в уставе Львовской братской школы встречаем следующее требование к взрослому попечителю: «Дидаскал, или учитель сея школы мает быти благочестив, разумен, смиренномудрый, кроток, воздержливый, не пияница, не блудник, не лихоимец, не сребролюбец, не гневлив, не завистник, не смехостроитель, не срамословец, не чародей, не по-собитель ересем, но благочестию поспешитель, образ благих, и всем себе преставляющий не в сицевых добродетелях, да будут и ученицы, яко учитель их» [8, с. 52]. О неформальном характере попечения о детях свидетельствуют строки, об ответе за детей и их воспитание перед Господом: «Детей и домочадцев своих учи страху бо-жию и всяким добрым делам, ибо тебе ведь ответ за них дать в день Страшного суда». Целям спасения души и тела чада служили и телесные наказания, именно по причине детского «неразумия», они воспринимались как
вещь само собою разумеющаяся. Таким образом, поведение взрослого выступало одним из способов явления совершенства и взрослости.
Другим механизмом культурной трансляции образа взрослости выступала трудовая направленность первичной социализации в русской культуре, благодаря чему ребенок являлся активным участником жизненных процессов. К трудовой деятельности его подготавливали с рождения. Так, уже в колыбельных песнях, загадках, сказках и других видах фольклора содержались представления о труде и обязанностях, в них обобщалась информация об окружающей среде, о жизненных явлениях. Игрушки имитировали орудия труда. Помимо прочего, эти тексты несли и обучающую функцию: с детства человек, постигая закодированную ими систему противопоставлений, учился группировать, классифицировать явления, а значит, анализировать мир, выделяя в нем скрытое, невидимое. С раннего возраста, по мере своих сил дети включались в трудовую активность взрослых: «На шестом году девочку называли „нянька". Девочки этого возраста, также как и мальчики, обычно уже пасли телят, овец, гусей, а кроме того, учились прясть и ткать, помогать матери по хозяйству» [11].
Таким образом, следует признать, что в русской традиционной культуре не было разрыва между требованиями к ребенку и их воплощением в деятельности, между транслируемой идеальной формой взрослого и механизмами ее освоения, включенность ребенка в разные сферы взрослой жизни естественно рождала соответствующий уровень зрелости и самостоятельности. Взросление и освоение культуры представляло собой единый процесс. Представления о незыблемости данного социального мироустройства служили упорядочиванию жизни, выстраивали и содержательно наполняли непрерывную цепь бытия, обеспечивая «вписанность» ребенка в пространство культуры.
Постепенность и последовательность перехода от ребенка к взрослому задавала осознание границ и возможностей каждого возраста, формировала понимание того, что такое взрослость, т.е. самостоятельность и ответственность, и каковы их границы. Этим же целям служил такой неотъемлемый элемент воспитания в традиционной культуре, как ритуал инициации или посвящения, символизировавший границу между миром детей и взрослых. Такая функция ритуала обусловлена тем, что «ритуал - это форма задания границы какой-либо деятельности, через которую надо перейти, чтобы ее начать, т.е. первая форма явления ее содержания как отдельного и особенного - форма событийности. Он как бы свидетельствует о том, что "за ним" будет нечто иное, чем то, что было до него» [9, с. 6]. Его прохождение было способом преодоления указанной границы и вместе с тем сохранения взаимосвязи и преемственности детско-взрослого бытия, символом движения, смены менее совершенного, более зрелым и оформившимся. Тем самым в русской культуре система требований и предписаний, регулирующих жизнедеятельность ребенка, обеспечивала существование устойчивой социокультурной границы между жизненным пространством детей и взрослых,
благодаря чему реализовывался символический порядок социальных структур, непрерывность культурного обмена, преемственность поколений.
В соответствии с иерархическим принципом организации культурного пространства, образ взрослого выступал центральной категорией, задающей целостность детства, определяя нормативную модель поведения, диапазон допустимого, являясь «образцом» и примером, законом, власть которого была освящена господом и институционализирована всем устройством культурной жизни. Отсюда становится понятными основания подчиненного статуса детства, основная задача которого заключалась в эффективном усвоении культурных норм с целью дальнейшей самостоятельной социокультурной жизни.
К одному из недостатков традиционной системы детско-взрослых взаимоотношений исследователи относят жесткую заданность допустимых видов деятельности и мыслеформ и как следствие «бедность» форм куль-туросозидательной деятельности. Несоответствие между наличным возрастом и готовностью к нему, по словам Б.Д. Эльконина, воспринималось как «застревание» в детстве, а значит, непригодность для социально-полезной деятельности, тем самым «человеку негде „застрять" в стороне от взросления» [9, с. 6]. На это хочется заметить, что современность с ее, с одной стороны, установкой на плюрализм в восприятии мира, а с другой -прагматико-рационалистическим подходом создает провокационные условия для роста инфантильности, при этом не включая последнюю в одобряемые модели поведения, тем самым обусловливая ситуацию социальной и культурной фрустрации.
Понимание культурных оснований места детства в русской традиции было бы не полным без анализа основного источника первичной социализации и инкульту-рации - семьи, являвшейся, по наблюдению С.Д. Дом-никова, органической микромоделью мира, реализовы-вая все его космические характеристики: органическую целостность, онтологическую завершенность и самодостаточность, способность к воспроизводству и циклическую упорядоченность, пространственную укорененность и т.д. [6]. Следующая метафора позволяет представить организацию космоса русской семьи, где каждому отведена своя роль сообразно его возможностям и назначению: «Итак, отец должен быть как солнце, мать -как луна, тот как светило большее, а та как светило меньшее, чтобы хорошими примерами жизни освещали как светом, звезды своих домов, то есть детей, чтобы они как звезды сияли светом святой жизни» [8, с. 63-64]. Отцовская и материнская линии поведения в русской семье органически соединялись в иерархически выстроенном семейном укладе (установившемся порядке, строе жизни). Традиционный семейный уклад включал в себя несколько компонентов: 1) обычаи (установившиеся, привычные формы поведения); 2) традиции (переходящий из поколения в поколение способ передачи ценностно-значимого содержания культуры, жизни семьи); 3) правила (образ мыслей, нормы поведения, обыкновения, привычки) доброй и благочестивой жизни; 4) отношения: сердечные чувствования и настроения; 5) распорядок дня, недели, года (порядок, установленный в тече-
ние дел в обозначенные промежутки времени). В отечественной православной культуре этот распорядок задавался строем благочестивой жизни христианина, суточным, седмичным и годовым кругом церковных богослужений, сезонными изменениями в быту и труде. Таким образом, семья в русской культуре обеспечивала трансляцию культурных ценностей, была гарантом относительной безопасности и стабильности, благодаря воспроизводству устоявшихся стереотипов поведения, обрядов и ритуалов.
Итак, низкий социальный статус детства в русской культуре не означал игнорирование последнего, а напротив, выступал своеобразной культурной «защитой» детства, гарантом его безопасности, условием социального и личностного взросления в соответствии с возможностями и был обусловлен определенным мироустройством, органичен разворачивающемуся социокультурному контексту, определившему основные национальные стереотипы отечественных детско-взрослых взаимоотношений. Традиционные узы давали ребенку ощущение принадлежности, связи, гарантируя чувство фундаментального единства с окружающим миром, безопасность существования за счет корней в национальной почве. Поэтому для отечественного типа детско-родительских отношений характерна ориентация на взаимную поддержку, согласие наряду с опорой на руководящую роль взрослого, внимание к старшему поколению.
Литература
1. Чередникова М.П. «Голос детства из дальней дали» (игра, магия, миф в детской культуре). М., 2002. С. 83.
2. Eisenstadt S.N. Tradition, Change, and Modernity. New
York; Sydney; Toronto, 1973. P. 51.
3. Лурье С.В. Метаморфозы традиционного сознания. СПб., 1994. С. 43.
4. Shils Е. Tradition and Liberty // Ethic. 1958. Vol. XLVIII, № 3. P. 156, 160.
5. См.: Кошелева О.Е. «Свое детство» в Древней Руси и в России эпохи Просвещения (XVI-XVII в.). М., 2000; Панченко А. Отношение к детям в русской традиционной культуре. Отечественные записки для медленного чтения. URL: http://www.polit.ru/research/ 2004/11/17/panchenko.html (дата обращения: 10.02. 2007).
6. Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество. М., 2002. С. 173.
7. Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 40^11.
8. История педагогики в России. М., 2002.
9. Эльконин Б.Д. Кризис детства и основания проектирования форм детского развития // Вопросы психологии. 1992. № 3^1.
10. См.: ОрловА.С. Домострой. Исследования. М., 1917. Ч. 1.
11. Лаврентьева Л.С. Социализация девочек в русской деревне // «Мир детства» в традиционной культуре народов СССР : сб. науч. тр. Ч. 1. Л., 1998. С. 33.
Поступила в редакцию 1 ноября 2007 г.
