CC BY
363
УДК 008.001.14 ББК 87.667
Д.И. Мамычева
трансформации категорий «детство» и «взрослость» в современной культуре*
Анализируется изменение содержания категорий «взрослость»/«зрелость» - «детство»/ «инфантильность» в современной постмодернистской культуре. Исследуется расширение толкования «детскости», представленное явлением «новых взрослых», встречной тенденцией становится увеличение «взрослой» составляющей детской жизни. Высказывается предположение о размывании границ детского и взрослого мира.
Ключевые слова:
детство, взрослость, игровое сознание, кризис авторитета, культурный паттерн зрелости, постмодернизм, релятивизм, социокультурные границы детства.
В настоящий момент идея ценности детства как в личностном, так и в культурном аспекте не подлежит сомнению. Научный, развлекательный, повседневный дискурсы репрезентируют неоспоримую (культуротворческую, потребительскую, креативную) востребованость детства. Подготовленный открытиями психоанализа, антропологии, этнографии, философии постмодернистский взгляд фиксирует эту сложность детства на перепутье противодействующих тенденций небывалого культурного «взлета» и «падения» феномена в его классических определенностях.
Современная культура осмысливает себя как «постмодерн». Современное сознание все отчетливее избегает однозначности классических образцов, касается это метаморфоз гендера, критериев зрелости, размывания культурных и информационных границ. Полицентризм реальности ищет нового языка, способного уловить динамику и взаимопроникновение ранее неизменных сущностей. Понимание любого феномена не терпит однозначности, который подобно физическим явлениям дуализма совмещает в себе противоположные свойства. По закону дополнительности в нынешней эпохе уживаются такие крайности, как детоцентризм и сегрегация детства, убеждение в его суверенности и размывание демаркационной границы взрослого и детского миров, инфантили-зация и индивидуализация. Одно совершенно очевидно: это ангажированность, увлеченность детством как на индивидуальном, личностном уровне (легитимация взрослым «внутреннего ребенка»), так и на социальном (социальные проекты защиты и безопасности детства; дети как целевая аудитория сферы услуг и производства), и культурном (междисциплинарная теоре-
тическая рефлексия явления; культурные акции, позиционирующие взгляд на мир глазами ребенка [1]).
Постмодернистское видение отменяет дифференциацию на центр и периферию (как в топологическом, так и в аксиологическом отношении), способствуя существенному переосмыслению универсальных культурных оппозиций (жизнь/смерть, верх/низ, свой/чужой, зрелый/инфантильный и т.п.), что, с одной стороны, вызывает резкую культурную реакцию неприятия постмодерна, с другой - обнаруживает новые пределы человеческой мысли.
Классическая парадигма опиралась на идею прогресса, в соответствии с которой каждая следующая ступень выше предыдущей, вбирает в себя, развивает то положительное, что было достигнуто. Очевидно, что новоевропейская когнитивная ориентация на прогрессивный эволюционизм, как развитие от простого к сложному, движение к более совершенному и прогрессивному, повлияла и на формирование образа детства, которое представлялось простым образованием, имеющим промежуточное, переходное значение, неминуемо преодолимое во взрослом состоянии индивида, столь же второстепенной была и социальная роль детства. В классической парадигме взрослоцентризм определялся ментальными и социальными преимуществами зрелого возраста как периода максимальной реализации человеческих способностей и интегрированности в общественные сферы, что задавало направление и содержание программ социализации (воспитания, образования) молодого поколения и посредническую роль взрослого, как культурного «фильтра», транслирующего наиболее предпочтительные модели социального опыта.
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект 10-03-00874м/Мл. Тема: «Детство в условиях современной российской культуры». Науч. рук. - Д.И. Мамычева.
Общество
Terra Humana
В неклассическом сознании идея простоты детства обернулась пониманием его определенной сложности. Существенную роль в этом сыграл психоанализ, «открыв» в детской природе недетские страсти, и оборотив взгляд взрослого вспять, в период мало осознанный и еще менее осознаваемый. Психологическая многослойность детства была дополнена вариативностью его социального лика и проективными возможностями в формировании облика будущего.
Постмодернистское осмысление разворачивающихся жизненных реалий в дискурсивном оправдании многообразия культурных миров и типов целеполагания как автономных, по словам О.К. Румянцева, дало шанс «становления новой культуры, интегрирующей в себя другое без его подчинения или ассимиляции, и поэтому не нуждающейся для своей универсальности в отрицании иных культур или субкультур в качестве «не- или недокультур» [5, с. 14]. Легитимизация сосуществования разных культурных логик, способов понимания и осуществления мира позволила отстоять значение «варварского» мышления ребенка по отношению к рациональности взрослого не только в научном, но и в повседневном дискурсе и практике, изменив его культурный полюс на прямо противоположный, с маргинального и периферийного на прогрессивный. Подобный рост социального признания детского мировосприятия способствовал существенному расширению толкования «детскости», которое перестало быть локализованным только в одном возрастном периоде и возрастной группе. Философы
О.К. Румянцев и А.Ю. Шеманов проницательно замечают постепенную динамику суверенности детства как субкультуры и этапа жизненного цикла «... Современность в качестве прямого следствия суверенности культур, выявила возрастные субкультуры, которые самодостаточны, несут свои собственные цели и смыслы, что отразилось и на индивидуальном жизненном проживании. Если раньше пройденный в жизни этап, вместе со своей манерой целеполагания, отодвигался на периферию, не вмешиваясь существенно в новый возрастной тип полагания целей, то теперь они соприсутствуют, конкурируя друг с другом на равных» [5, с. 18].
Примером культурных метаморфоз детства эпохи постмодерна стали легитимация и позиционирование «внутреннего ребенка» во взрослом субъекте, послужив основанием возможности сосуществования «детскости» и «взрослости» не только
в межличностном, но и в индивидуальном аспекте. Нельзя сказать, чтобы эта идея была абсолютно незнакома культурному сознанию: психоанализ З. Фрейда и аналитическая психология К. Юнга убедительно иллюстрируют сохранение «детскости» в бессознательном взрослого человека и культуры в целом.
В полном соответствии с медийным обликом современной эпохи именно сфера медиа стала активной средой распространения и обсуждения данного явления, получившего именование «кидалта»1 (слово, произведенное от англ. rnd - «ребенок», и adult - «взрослый») или «новых взрослых», синонимичный ряд может быть продолжен такими определениями, как «инфантильность», «синдром Питера Пена», «синдром Карлсона». Большинством исследователей отличительными чертами данного явления называется стремление людей зрелого возраста (от 20 до 40 лет) в своем образе жизни придерживаться моделей поведения и предпочтений, свойственных такой социальной группе, как дети.
Научный и общественный резонанс данного явления имеет полярный характер. Ряд исследований акцентируют внимание на сугубо негативных его последствиях. Так, например, Роберт Блай утверждает, что данная категория людей - это потенциальная «безотцовщина, открытая трэш-культуре, поощряющая ранние и поверхностные сексуальные связи, уничтожившая понятие “учтивости” и страдающая от экономической нестабильности» [11]. Психолог Алекс Калькут в работе «Задержка развития: поп-культура и эрозия взросления», усматривает в явлении «новых взрослых» тенденцию современного общества в нежелании стареть и умирать. Иной позиции придерживается американский исследователь Кристофер Ноксон, согласно которому, в том, что взрослые любят детские забавы, ничего плохого нет: наоборот, это сближает детей с родителями и просто отражает тот факт, что границы между поколениями и жесткие общественные нормы уже стерты [13]. Для отечественного исследователя Линор Горалик явление «новых взрослых» - свидетельство постепенного изменения всего жизненного цикла, вытекающего из «нового детства» и переходящего в «новую старость», связанных с изменением ценностных установок, образа жизни и ее качества, организацией труда, и в целом имеющего прогрессивный эффект. По мнению Л. Го-ралик, психологическая восприимчивость данного феномена связана с особым европейским опытом детства середины - конца
ХХ в. Указанный временной промежуток, не отягощенный глобальными экономическими, политическими, экологическими катаклизмами, «не стал рубежом, намертво отделяющим детство от зрелости, как нередко случалось с предыдущими поколениями. Детство оказалось не только приятным, - оно оказалось в пределах видимости. Фактически - в пределах досягаемости» [2, с. 276]. Одновременно наблюдался процесс легитимации «детского начала», связанный с распространением идей психоанализа. Вышеуказанные факторы создали предпосылки для психологической «притягательности» детского опыта как особого состояния радости, игры, удовольствия, непринужденности для уже взрослой личности.
Игровая притягательность современного детства служит причиной инфантильности взрослых и в другой объяснительной модели, с той лишь разницей, что в ней акцент делается на неудовлетворенности своим детским опытом и стремлении таким способом наверстать упущенное. Очевидно, феномен «новых взрослых» не поддается однозначному толкованию, объединяя целый ряд нетривиальных явлений, о чем также свидетельствует его разноречивое освещение в научной и публицистической литературе.
Дискуссионным является и ключевой в рамках этой проблемы вопрос о содержании категорий «взрослость» и «зрелость». В «Толковом словаре» С.И. Ожегова значение слова взрослый определяется как «человек, достигший зрелого возраста» [7]. Зрелость как основная отличительная черта взрослого упоминается и в «Толковом словаре» под ред. Д.Н. Ушакова: «человек зрелого возраста, старший (в противоположность детям)» [6]. При учете прочих критериев определения взрослости (экономической независимости, жизненного опыта и т.п.), именно «зрелость», как «высокая степень развития (перен.)» самосознания и организма в целом, оказывается сущностным признаком взрослости [3]. Следовательно, именно эта свойство выступает основанием демаркации «взрослого» от «невзрослого», т.е. детского. Однако, помимо различительных признаков, «зрелость» как образ завершенной взрослости в культурной проекции является категорией, задающей целостность детства, форму его будущности. Тем самым изменение содержания «зрелости» с неизбежностью повлечет и трансформации содержания детства.
По мнению Л. Горалик, явление «новых взрослых» - закономерное следствие «нового детства», достаточно защищенного,
лишенного физических страданий, относительно самостоятельного, претендующего на ряд прав и привилегий. Это чувство комфортности и безопасности естественно транслируется и на отдаленное будущее, внося коррективы в образ жизни и целе-полагание, в соответствии с которыми уже нет острой необходимости в максимально раннем построении карьеры, обзаведении семьей и детьми как гарантами защищенной старости и т.п. В результате критерии зрелости, сформированные опытом предшествующих поколений (семейное положение, линейная карьера, целенаправленное накопление капитала, т.е. свершенность основных выборов на раннем этапе), не встречают прямых аналогов в опыте настоящем. Отсюда закономерным становится образование «новых моделей взросления» с изменением критериев определения «зрелости». Прообразом «нового взрослого» у Л. Горалик выступает Маленький Принц -«существо в высшей степени «взрослое» и вполне трагическое, но сознательно сохраняющее в себе ряд детских черт, позволяющих ему пересекать социальные границы с легкостью, на которую не способен «ни традиционный ребенок», ни «традиционный взрослый» [2].
Необходимо заметить, что приводимые Л. Горалик критерии зрелости (семейное положение, линейная карьера, целенаправленное накопление капитала и т.п.) фиксируют внешние достиженческие факторы и в этом смысле являются выражением западноевропейского паттерна зрелости. В отечественном контексте, особенно современном, эти внешние атрибуты также существенны, но помимо них можно выделить экзистенциальный смысл зрелости, который заключается в способности нести ответственность.
Ряд изменений в содержании образа жизни современных взрослых отмечается Б.Д. Элькониным. Формулируя ситуацию современного детства как кризисную, исследователь усматривает ее предпосылки в изменяющемся характере категорий «взрослость»/«зрелость» в современной культуре. Ряд тенденций в мире взрослых, таких как технологизация трудовых отношений, утрата личностного смысла деятельности, необходимость постоянного повышения профессионализма, приоритет креативности над функционированием, вызывают предположение в появлении «новой взрослой событийности», «нового способа жизни». Однако в настоящее время эта «новая событийность» представлена потерей взрослым определения и образа «сложившегося» индивида. В социологических исследованиях вышеуказанное явление получило назва-
Общество
Terra Humana
ние «диффузной» идентичности [4, с. 360], сопровождающейся неустойчивостью, неопределенностью как некоторой нормой современной жизни. Этот переходный период поиска нового содержания взрослой жизни оборачивается кризисом традиционного значения «взрослости»/«зрелости» как формы явления совершенства и, как следствие, кризисом детства, связанного с несформированностью критериев взросления, где событие взросления традиционно означает некоторый переход из смыслового пространства детства в смысловое пространство взрослости, сопровождаемое определенными ритуалами и обрядами, символическими действиями перевоплощения в новую взрослую сущность. «Переживаемый нами исторический период в развитии детства, - пишет Д.Б. Эльконин, -может быть охарактеризован как кризисный», поскольку нарушена «событийность детско-взрослой жизни» [9, с. 10], то есть взаимосвязь между смысловым пространством детства и взрослости. «Если кризис детства понять как потерю представленности взрослости, то необходимо окажется, что его корни - в потере событийности самой взрослой жизни. В ее разорванности, фрагментарности, потере единения. Сам образ взрослого трансформируется, а вне его «нет авторитета взрослого - опоры его власти; власть становится формальной, ни на чем не основанной, и вырождается в агрессию. Таким образом, взрослые теряют все средства «воздействия» на детей» [9, с. 12]. Однако самое главное то, что детство утрачивает основания своей самотождественности и целостности, погружаясь в бесконечный ход примерки на себя взрослых личин: преуспеваемости, сексапильности, успешности, компетентности, являющих собой симуляции зрелости.
Рост агрессии со стороны детей как следствие разрушения авторитета взрослого и утраты им возможности контроля и дисциплинирования отмечается исследователями как симптоматичная черта постиндустриального общества. Среди сопутствующих агрессии тенденций упоминаются такие, как увеличение информированности детей, уменьшение игровой деятельности, сексуализация и т.п. Американская исследовательница Мари Винн заостряет внимание на наиболее кардинальных трансформациях современного детства, отличающих его от исторически предшествующих воплощений. По предположению М. Винн, современные модификации детства имеют качественный характер, связанный с изменением ряда общественных отношений, культурных
институтов. К основным предпосылкам, способствующим стремительной динамике детства можно отнести:
1. Изменение посреднической роли взрослого, переставшего выполнять функцию культурного «фильтра» в трансляции наиболее предпочтительных моделей социального опыта, что сменилось стремлением как можно полнее информировать об опасностях взрослой жизни, согласно правилу «предупрежден, - значит, вооружен». Встречной тенденцией становится нежелание взрослеть как страх перед содержанием взрослой жизни. «Если прежде детям не терпелось стать взрослыми, то сегодня многие из них преисполнены страха, если не полного ужаса, в ожидании взросления» [15].
2. Прогрессивное движение в защиту прав ребенка, на юридическом уровне зафиксировавшее равноправие детей с другими социальными группами, послужило прецедентом для нивелирования иерархических связей, размывания авторитетов, разрушения границ взрослого и детского мира.
3. Возросшая роль масс-медиа в культивировании образа «взрослого детства», которое, с одной стороны, потребительски эксплуатирует образ псевдо-взрослых, а с другой - выступает источником для копирования и формирования новых моделей поведения.
4. Существенной предпосылкой современных трансформаций детства стало разрушение традиционной иерархической структуры семьи и изменение статуса женщины. «Культ материнства», провозглашавший уникальность и неизменность материнской заботы, служил гарантом защищенности детства. Эмансипация женщин сделала невозможным пребывание детства в прежнем опекаемом состоянии.
5. Либерализация сексуальной морали, становясь из сугубо взрослой - общедоступной, пополняет содержание взрослых сфер детской жизни. Стремительно меняются нормы и критерии развития, где «подавленная» детская сексуальность отныне провозглашается препятствием полноценного развития личности. В результате предпринимается широкая программа сексуального просвещения и развития.
Вывод, к которому приходит М. Винн, заключается в констатации невозможности приостановить начавшиеся процессы, а следовательно, в неизбежном изменении содержания детства как на субкультурном, так и на индивидуальном уровне. Кризис ценностно-духовной сферы, мировоззренческая неопределенность, распростра-
нение плюралистических настроений, а также усиление фрагментации, неоднородности и многообразия, смешивающие привычные границы, отменяющие устоявшиеся нормы, способствуют изменению традиционного понятия детства, понимаемого как подготовительный период духовного и физического созревания, избирательно участвующий во взрослой жизни, синонимами которого выступают наивность, целомудрие, невинность. В сравнении с упомянутым содержанием детства его современная форма все чаще характеризуется как «взрослое детство», «ранее взросление», «исчезновение детства».
Очевидные трансформации феномена детства в современной культуре натолкнули исследователей на ряд предположений. Существенное понижение границы участия детей в ряде «взрослых» вопросов2 приводит М. Винн к мысли о возникновении «взрослого детства». Е.В. Улыбина также свидетельствует о том, что границы территории детства в настоящее время подвергаются серьезным испытаниям [8, с. 31]. Ряд зарубежных ученых, таких как Н. Постман и Х. Хенгст, еще более категоричны в своих выводах, говоря об «исчезновении» детства, в качестве доказательства приводя примеры об увеличении информированности детей по вопросам секса, смерти, болезней, денег и т.д. Социокультурные границы детства, имеющие как зримое, так и символическое воплощение, представляют собой систему норм и предписаний, регулирующих как внешние атрибуты детства (язык, способ поведения, одежду, игры), так и основные виды деятельности, которые зависят от социокультурного и исторического контекстов, определяются конвенцией в отношении основного содержания детства, его задач, ведущей парадигмы его развития, а также опираются на сведения о психо-физиологической конституции ребенка, особенностях его мышления и восприятия. Устойчивость и адекватность границ зависит от уровня развития культуры, а также степени ее стабильности.
Существование границ, разделяющих пространство детского и взрослого мира, реализует следующие задачи:
- защитная (обеспечивает информационную, психологическую, духовную, социальную безопасность детства);
- субъектно-образующая (дает возможность ребенку проявить себя в качестве субъекта культуры и общества);
- межгенерационная (способствует выделению детей как отдельного поколения, участвующего в системе социокультурного
обмена с другими поколениями, и поддержанию культурного разнообразия);
- подчиняющая (поддерживает иерархичность связей и отношений между взрослыми и детьми, базируясь на разделении видов деятельности и социальных функций между ними).
Взрослое сообщество инициировало изменение традиционного содержания детства сразу в нескольких сферах:
- во внутрисемейной (между родителями и детьми установились отношения, основанные не столько на социальных формах долженствования, подчинения и субординации, сколько на чувственной привязанности, эмоциональной впечатлительности, избыточной психологичности. Современный ребенок в своих ответных реакциях перед родителями, прежде всего, мотивирован чувством любви, а не долгом и обязательствами);
- в сфере воспитания (разрушились традиционные практики воспитания, опирающиеся на авторитарные модели подчинения, которые формировали четкие представления о социальной и семейной иерархии. В рамках новых моделей педагогики сотрудничества ребенок провозглашается равноправным субъектом, принимающим активное участие в социокультурном созидании наравне с взрослыми членами общества);
- в сфере обучения (ребенок стал носителем информации повышенной сложности, к восприятию, переработке и хранению которой он не готов как с точки зрения физиологии, так и на уровне развитости психоэмоциональной, когнитивной системы. На фоне увеличивающихся темпов социокультурной динамики взрослые члены общества идут по пути опережающего развития детей, чтобы максимально адаптировать их к стремительным изменениям. Для этого в раннем возрасте ребенку транслируются научные знания, его знакомят с информационными технологиями, учат владению электронными машинами - все это обязывает ребенка аккумулировать получаемые умения, знания и навыки, не подвергая их оценке и анализу, соответствующим лишь возможностям взрослого человека);
- в сфере экономических отношений (специфика современного типа экономической социализации детей определила вектор их ценностных предпочтений, которые нередко измеряются в эквиваленте денег. Подобного рода установка сформирована реальностью взрослого мира, преимущественно состоящего из субъектов производства, иных форм развитых экономических отношений, в которые ребе-
Общество
Terra Humana
нок в силу своего социального положения до определенного возраста не включен. Современные родители выражают с помощью денег свои чувства по отношению к детям, поощряя их хорошие привычки и школьные успехи. Материальная зависимость детей от взрослых вызвала противоречивую ситуацию: с одной стороны, это порождает иждивенчество, трудовую пассивность, с другой - подталкивает детей к легальным и нелегальным способам зарабатывания денег и подрывает веру ребенка в честность, справедливость, добро, порядочность);
- в сфере гендерно-сексуальной ориентации (половая идентификация современного ребенка происходит, прежде всего, на фоне отделения от материнского сознания как родового ума, предшествующего возникновению самосознания ребенка. В связи с тотальной феминизацией общества и повышенным социальным эпатажем
женщины-матери практика различения детского и материнского начала испытала серьезные трансформации. Современный ребенок чрезвычайно долго находится в эмоционально-чувственной зависимости от матери и перенимает от нее типичные гендерные характеристики, что по отношению к мальчикам приводит к их постепенной феминности и нивелированию маскулинных проявлений в характере, поведении, общении. Смешение поло-ролевых отличий привело к распространению инверсионного типа сексуальной социализации детей, повлиявшей на смещение возрастной границы вступления в первые интимные отношения).
Мы не берем на себя риск прогнозирования, но очевидно, что сегодня мы оказываемся участниками и наблюдателями складывания иного образа детства, существенную роль в оформлении которого будет играть постмодернистская рефлексия.
список литературы:
1. Абраменкова В.В. Образ ядерной энергетики в детской картине мира (опыт социогенетического анализа). - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.voppsy.ru
2. Горалик Л. «Маленький Принц и большие ожидания / Новая зрелость в современном обществе» // Теория моды. Одежда. Тело. Культура. - 2008, № 8.
3. Ефремова Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.proslova.ru/word/
4. Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ / уч. пособие. - М.: Флинта: МПСИ, 2005.
5. Теоретическая культурология. - М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга; М.:РИК. - 2005.
6. Толковый словарь / под ред. Д.Н. Ушакова. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.proslova. ru/word/
7. Толковый словарь / под ред. С.И. Ожегова. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.proslova. ru/word /
8. Улыбина Е.В. Инцестуозная реальность детства в современной культуре // Мир психологии. - 2002, № 1.
9. Эльконин Б.Д. Кризис детства и основания проектирования форм детского развития // Вопросы психологии. - 1992, № 3, 4.
10. Arnett J.J. Emerging Adulthood: The Winding Road from Late Teens through the Twenties. - Oxford University Press, 2004.
11. Bly R. The Sibling Society. - Addison-Wesley, 1996.
12.Crawford K. Adult Themes: Rewriting the Rules of Adulthood. - Macmillan, 2006.
13. Noxon Ch. Rejuvenile: Kickball, Cartoons, Cupcakes, and Reinvention of the American Grown-ap. - N.Y., 2006.
14. Postman N. The Disappearance of Childhood. N.Y.: Vintage Books, a division of Random House, Inc., 1994.
15. Winn M. Children without childhood. N.Y., 1983. Рейзин М.В. / Дети без детства. Реф. кн. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://modernproblems.org.ru
1 Данное явление возникло на Западе, где и получило широкое научное обсуждение [10-12]. В российской реальности оно также имеет распространение, однако без большого научного резонанса, к редким работам, посвященным его осмыслению, можно отнести статью Линор Горалик [2], которая также посвящена, преимущественно, западноевропейскому опыту. Вместе с тем, существование единого информационного пространства (интернет, масс-медиа, реклама и т.п.) позволяет рассматривать данное явление как общеевропейское.
2 «Анонс новой книжной серии “Книги для юных взрослых”, - отмечает М. Винн, - определяет юных взрослых как “людей, сталкивающихся с проблемами взрослой жизни”. При этом сами книги, посвященные таким явлениям, как проституция, развод, изнасилование, адресованы тем “людям” в возрасте 10 - 13 лет, которые были известны как дети» [2].
