CC BY
19
Е. А. Зверков, кандидат исторических наук
Н. М. Савицкий, кандидат исторических наук, доцент
ДЕТСКИЕ ДОМА И ПРОФИЛАКТИКА ПОДРОСТКОВОЙ ПРЕСТУПНОСТИ В СССР В СЕРЕДИНЕ 1920-х (ПО МАТЕРИАЛАМ ВОРОНЕЖСКОЙ ГУБЕРНИИ)
ORPHANAGES AND PREVENTION OF JUVENILE DELINQUENCY IN THE USSR IN THE MID-1920s (BASED ON THE MATERIALS OF THE VORONEZH PROVINCE)
Статья посвящена формам профилактики и предупреждения подростковой преступности в среде беспризорных детей в период НЭП.
The article is devoted to the forms of prevention and prevention ofjuvenile delinquency among street children during the NEP period.
После Гражданской войны в Воронежской губернии остались тысячи детей, лишённых родительской опеки. В 1923 г. в детских домах губернии воспитывались порядка 10 000 человек, а уже спустя год официальное число беспризорников перевалило за 12 000. Аналогичная ситуация сложилась и в соседней Курской губернии, где на тот же год числилось около 10 тысяч беспризорников [1. — С. 16]. В Воронежской губернии, по данным Т. М. Смирновой, сложилась наиболее неблагоприятная ситуация. Количество беспризорников в регионе к середине десятилетия достигло 35 257 человек. Для сравнения, в Курской губернии — около 12 тысяч, а всего в РСФСР к концу 1924 г. — более 225 тысяч беспризорных детей [2. — С. 310].
8 марта 1926 г. Декрет ВЦИК и СНК РСФСР утвердил Положение о мероприятиях по борьбе с детской преступностью. Статья 4 Положения предполагала для борьбы с беспризорностью «помещение детей в семьи трудящихся, в случае согласия на то последних, с оказанием этим семьям материальной поддержки и с предоставлением в порядке особых узаконений различных льгот в целях облегчения им содержания помещаемых детей» [2. — С. 313].
Однако ещё задолго до Положения, в 1924 г., Воронежский губисполком учредил институт частного пансионата в сельской местности, распределив по 5 человек в каждую волость [3. — Л. 14 об.]. Решение было обусловлено острой нехваткой денег, помещений и специалистов для охвата хотя бы минимальной опекой беспризорных детей. Эти же причины обусловили «разгрузку» детских домов.
В частности, из Воронежа в Павловск были перевезены 360 детей из 8 детских домов, а также 130 детей из двух детских домов в Задонск [3. — Л. 15].
Известно, что по частному патронату на 1 октября 1925 г. были размещены 1215 человек [4. — Л. 46 об]. На 1926—1927 год было запланировано патронирование 576 детей. Смета предусматривала довольно скромную сумму на реализацию проекта, но даже и она не была утверждена, вследствие чего уездным комиссиям пришлось пользоваться случайными средствами. К примеру, в Острогожском уезде практиковалась выплата пособий в размере 3—5 рублей из числа средств, сэкономленных от «разгрузки» (читай — укрупнения) детских домов. Семьи, согласившиеся взять ребёнка на патронирование, также получали дополнительную нарезку земли.
Программа не дала должного эффекта — пособия выплачивались нерегулярно, а отсутствие наблюдения за жизнью детей в семьях-патронах провоцировало физическую эксплуатацию детей [4. — Л. 16]. Остаётся открытым вопрос адаптации детей в сельской местности, на протяжении последних лет пережившей несколько волн голода вследствие неурожаев и политики партии. Комиссия губернской рабоче-крестьянской инспекции была вынуждена признать также провал инициативы определения беспризорников к кустарям в самом губернском центре [4. — Л. 20].
Кроме патронирования практиковалось помещение детей в детские дома открытого типа, однако их работа оказалась поставленной не на самом высоком уровне, в результате чего наблю-
дались регулярные побеги трудных подростов (до трети воспитанников) [4. — Л. 25].
Губисполком попытался привлечь к работе по профилактике беспризорности широкий массив государственных организаций — губернский отдел народного образования, отдел просвещения, губздрав, административный отдел губисполкома, отдел труда, а также волисполкомы и сельсоветы. Известно, что к 1927 году добиться видимых успехов не удалось — кроме того, что ни одна из организаций не взяла на себя ответственность за руководство общей работой, неясными оставались также их функции и задачи. Не удалось даже установить точного количества беспризорных детей [4. — Л. 2 об.]. Учет в уездах не велся [4. — Л. 8 об.]. Аналогичным образом сложилась работа губернской детской комиссии, которая свелась к распределению средств между соответствующими организациями, а в уездах, по всей видимости, данная работа носила исключительно формальный характер [4. — Л. 3 об.].
Борьба с беспризорностью во многом споткнулась о традиционную проблему — нехватку средств. Из запрошенных в 1927 г. губернским отделом народного образования 166 тысяч рублей удалось получить всего 59 729 рублей [4. — Л. 3].
Скверное состояние финансовой сферы обусловило поиск простых решений — выход в нехватке средств на финансирование детских домов нашли в их «разгрузке», или оптимизации. За пять лет — с 1921 по 1926 гг. — количество детских домов в Воронежской губернии сократилось почти в 7 раз: с 465 до 68. Соответственно, снизилось и число воспитанников: 26 111 — в 1922 г., 11 627 — в 1923 г., 7728 — в 1924 г., 7271 — в 1925 г., 4993 — в 1926 г. [4. — Л. 27]. За счёт сокращения числа детских домов якобы удалось поднять денежное содержание оставшихся.
Сокращение сети детских домов не привело к ожидаемым результатам.
Причиной тому была не только хроническая нехватка средств, но и неумение должным образом наладить финансовую деятельность. Финансирование учреждений планировалось на год вперёд, денежные средства отпускались помесячно. Тотальное планирование и неповоротливость бюрократической машины самым негативным образом отражались на обеспеченности детей едой, т. к. в условиях высокой инфляции цены росли скачкообразно и цены на продукты питания в конце года существенным образом отличались от тех, на которые ориентировались советские чиновники в начале года. Финансовый план не позволял учесть этих колебаний на рынке. В итоге к концу года дети переходили на голодный паек, что представляется совершенно немыслимым в
аграрной губернии. Но даже и эти деньги не всегда выплачивались своевременно. В свою очередь, администрации детских домов не сумели (а в большинстве случаев и не ставили такой задачи) наладить самостоятельную заготовку продуктов. Ни педагогические коллективы детских домов, ни чиновники из органов народного образования не спешили комплексно подойти к решению вопроса.
При укрупнении детдомов не была учтена перегрузка учреждений, а также последовавшие за этим теснота, нехватка одежды, полотенец, посуды и даже еды [4. — Л. 31]. Газеты и журналы были настоящей роскошью. Плохо обстояло дело с медицинским и санитарным обслуживанием детей.
Уже к октябрю 1925 г. были расформированы два детских дома в общей сложности на 55 детей. Вместо них сформировали приёмник для беспризорников и малолетних правонарушителей. Тяжелые условия содержания не прельщали подростков, предпочитавших ему побег и улицу [5. — Л. 12]. Помощник прокурора по городскому участку Фернебок, обследовавший состояние детских учреждений, стал свидетелем их ужасающего состояния — они не только не могли служить делу помощи и воспитания подростков, в том числе склонных к девиантному поведению, но убивали в детях последнюю веру в государственную помощь и только провоцировали новые правонарушения.
В столовой имелись всего два столика. На кухне царили «грязь и мерзость». Не удавалось обеспечить детей даже отдельным спальным местом: спали вповалку — по два-три человека, здоровые — бок о бок с носителями инфекционных заболеваний. Медицинская помощь отсутствовала. Равнодушные воспитатели довершали ужасающую картину государственного бессилия [5. — Л. 13]. Атмосфера безразличия и хаоса усиливала негативные черты характера трудных подростков — хулиганство (например, битьё стёкол в приёмнике), жестокость, половые девиации и проституцию (которым сопутствовали половые болезни), употребление кокаина. Воспитанники «Дома Толстого» терроризировали местное население [5. — Л. 15].
Вследствие недостатка финансирования детдома практиковали «сокращение» количества воспитанников. В марте 1927 г. в Острогожске двое ребят, оказавшихся на улице после очередного «сокращения», были вынуждены обратиться за помощью в губотдел народного образования [4. — Л. 21].
Кроме детских домов подростков размещали в общежитиях и детских городках, которые, согласно материалам комиссии губернской рабоче-крестьянской инспекции, являлись однотипными по своей сути заведениями. Например, Задонский детский городок был обычным детским домом, а
Речицкая трудовая колония «ничего трудового из себя не представляла» [4. — Л. 28 об.].
Не осуществлялось трудового обучения и в детских домах. Средств на оборудование мастерских в детских домах не выделялось, мастерские имелись едва ли в половине учреждений, были слабо оборудованы, не хватало специалистов-ремесленников, способных научить детей трудовым профессиям, с помощью которых можно было бы законно добывать средства к существованию, работа шла вразнобой. И это при том, что ещё в 1923 г. секретарь Воронежского губкома Я. Б. Бы-кин сетовал по поводу отсутствия обучения какому-либо ремеслу, вследствие чего «наши детдома являются поставщиками проституток и воров, хотя в общей постановке детдома производят хорошее очень впечатление» [6. — Л. 31 об.].
Громкие слова, постановления и резолюции партийных органов так и оставались благими намерениями. В марте 1928 г. член губкома ВКП(б) Бирн на II пленуме губкома отмечал: «Ещё один вопрос очень острый — о детских домах. Надо отметить, что эта работа находится в чрезвычайно скверном состоянии. Несмотря на то, что бюджет вырос, несмотря на то, что мы много учреждений привели в порядок, в детских домах творятся безобразия в смысле оборудования, в смысле руководства, в смысле воспитания и т. д.» [7. — Л. 128].
Оставлял желать лучшего принцип комплектования детских учреждений. В детдомах школьного типа, готовящих детей к продолжению образования в техникумах и вузах, имелись умственно отсталые дети, а в трудовые колонии помещали одарённых детей, больных, нетрудового возраста [4. — Л. 28 об]. Более того — не удалось охватить школьным образованием всех детей, в порядке нормы стало объединение в рамках одного класса детей из разных возрастных групп [4. — Л. 36]. Сами педагоги в большинстве случаев не имели необходимого образования. На 1927 год из 98 человек административно-педагогического персонала 12 обследованных детских учреждений 18 человек не имели среднего образования, 9 имели низшее специальное, 27 — среднее, 30 — специальное, 7 — высшее неоконченное, 7 — специальное. Таким образом, почти две трети педагогов не могли вести педагогической работы на профессиональном уровне [4. — Л. 37 об.].
Результатом подобной работы стали массовые девиации детей. В Писаревской трудовой колонии дети постоянно ссорились между собой, рисовали порнорисунки. В Острогожских детских домах наблюдалась половая распущенность, изнасилования, массовый онанизм, половая жизнь между мальчиками и девочками. Распространённость половых болезней вынудила
власти организовать специальный детдом для сифилитиков [4. — Л. 42 об.].
Неудовлетворительное состояние детских домов и приютов — перегрузка, плохое питание и обмундирование — оставалось большой проблемой советской политики в отношении детства и юношества вплоть до предвоенного времени — ещё в 1934 году обо всех перечисленных недостатках сообщалось из Воронежской, Вологодской, Московской областей, Горьковского края [2. — С. 277].
Не менее плачевно складывалась жизнь сирот и детей, оставшихся без опеки, после детских домов. Государство не справлялось с задачей помощи выпускникам в плане материальной помощи или трудоустройства, что имело особое значение с учётом того обстоятельства, что только 1% беспризорников имел обоих родителей. Выпускные пособия также были ниже установленных законом [4. — Л. 21].
Не на высоте была программа поствыпускной адаптации. К примеру, из 1616 выпускников 1926 года — 73,5% — сироты, нуждающиеся в особой поддержке. Вместе с тем 34% выпускников, по признанию госорганов, «неизвестно куда девались», и только 66% подростков попали в более-менее определённые места: 43,8% — к родственникам или родителям, что тоже не являлось гарантией наступления стабильности, с учётом того, что эти родственники допустили пребывание детей в ужасающих условиях детских домов, 8% перевелись в школы, 8,4% (!) на работу, 4,3% — в частный патронат [4. — Л. 47 об.]. Выходное пособие в силу тяжёлых экономических условий выдавалось в размере 50 рублей (тяжесть эта, однако, не распространялась на ответственных партийных работников, которые к середине 20-х годов получали более 200 рублей ежемесячно [8. — Л. 23]), но даже и эти крохи удавалось получить далеко не всем подросткам [4. — Л. 47 об.].
Слабая общеобразовательная подготовка выпускников детских домов, их неуверенность, а местами и внутренняя недисциплинированность практически не оставляли им шансов на «выход в люди» посредством получения средне-технического или высшего образования. Из 1510 человек, заявившихся на вступительные экзамены в техникумы, 47% получили отказ вследствие неудовлетворительной подготовки, а 37% и вовсе не явились на испытания (ещё 4,2% получили отказ в силу отсутствия свободных мест). Вступительный экзамен в Воронежский госуниверситет не смогли выдержать 45% абитуриентов (и 14% на таковые не явились) [4. — Л. 51 об.].
Вполне естественно, что подобного рода «воспитание» не только не могло привить под-
ростку социально-значимые качества, но и ещё более травмировало и деформировало его, морально подготавливая к совершению преступления. Две трети нарушителей не посещали школы. Кратковременные воспитательные беседы не имели на нарушителей никакого воздействия.
Воронежские власти проявили удивительную некомпетентность в сфере защиты детства и юношества. Проблема уличной беспризорности решалась недопустимо медленно. Стремление сэкономить на всём, попытки решить проблему максимально дешёвыми способами обрекали тысячи детей на бездомный образ жизни. В 1925 г. губернские власти признали наличие 13 000 беспризорников. 3000 из них проживали на улице. Половина из них жили в городах, около трети — в сёлах, остальные — на железнодорожных линиях. В 1927 г. только на улицах губернского центра бродяжничали почти 2000 детей [5. — Л. 12].
Неустроенность и бедность беспризорников стали определяющими причинами сравнительно высокой и ранней детской преступности. Только за 1925 г. комиссия губернской рабоче-крестьянской инспекции рассмотрела 235 дел о правонарушениях несовершеннолетних, а в 1926 — 344 дела [4. — Л. 23]. Пятая часть правонарушителей (20,9%) — малолетние дети в возрасте от 8 до 11 лет, 30% — в возрасте 12—13 лет, и почти половина — 49,1% — подростки 14—16 лет. Из общего количества нарушителей (47,4%) — круглые сироты, 27,4% имели только одного родителя, и только 25,2% имели обоих родителей.
Подавляющее большинство преступлений составили кражи — 65,3%, хулиганство — 24,7% и поджоги — 3,9%. Отдельную группу составили дети, занимавшиеся преступной деятельностью на профессиональной основе с соответствующими навыками: воры-карманники, «домушники по тихой», «форточники», «воры-громилы» [4. — Л. 23 об.].
Острогожская комиссия по борьбе с детской преступностью представила следующие данные о преступности несовершеннолетних в 1926 г.: из 92 дел, поступивших в комиссию, большинство составили такие общественно опасные деяния, как кражи (59 дел), хулиганство (11 дел) и поджоги (9 дел). Также зафиксированы преступления против личности — убийства, нанесение увечий, ранения с использованием оружия, изнасилования и т. п. При этом комиссией зафиксированы далеко не все правонарушения. Из учтённых дел рассмотрены всего 26. В свою очередь, ни суд, ни прокуратура не оказывали комиссии никакого содействия [4. — Л. 26]. Равно прокуратура игнорировала и губернскую комиссию. При этом прилежно посещались бесчисленные партийные собрания на уровне губкома партии и губисполкома.
Комиссия по борьбе с несовершеннолетними нарушителями также не оправдала возложенных на неё надежд. В ноябре 1925 г. на совещании правоохранительных ведомств, посвящённом борьбе с преступностью в губернии, работа комиссии была признана неудовлетворительной, а её главными недостатками — отсутствие планирования и связи с уездами [5. — Л. 11]. Комиссия, по сути, существовала для отвода глаз — в штате состояли всего три человека, социальная инспекция отсутствовала, представлялась, как и всё, кроме труда советско-партийных «тружеников», делом общественным, а потому бесплатным, отчего и финансирование на это дело не предполагалось. Кадровую проблему решали прикомандированием случайных людей из числа студентов и комсомольцев — для численности. Аналогичная ситуация тотальной индифферентности господствовала и на уровне уездов [5. — Л. 11 об.]. Проблему неэффективности организации решили традиционным способом — очень надёжным в плане обеспечения впечатления решительности руководящего звена — критикой старого состава комиссии и заменой его новым.
В 1926 г. начальник Острогожского УГРО Лебедев, отмечая проблему беспризорников, заявил, что «подрастает целая армия, которая в ближайшие годы представит из себя квалифицированный кадр уголовных преступников». Комиссии по борьбе с беспризорниками, по его мнению, работали только на бумаге: «Задерживаешь беспризорника, направляешь его в комиссию несовершеннолетних, а его освобождают, потому что колоний нет». Вопрос детских колоний неоднократно поднимался перед Губисполкомом, отвечавшим одно и то же: «Средств нет» [9. — Л. 49 об., 50].
Если говорить о формах судебной профилактики и предупреждения детской преступности, то и здесь наблюдались значительные материальные и организационные пробелы. Отсутствие специализированных учреждений для длительного пребывания несовершеннолетних делало бессмысленной передачу комиссией губернской рабоче-крестьянской инспекции дел в народные суды. Некоторый период в середине 1920-х годов практиковалось заключение несовершеннолетних правонарушителей на короткие сроки в дома заключения для взрослых. Оказавшись под влиянием старших преступников и почувствовав свою принадлежность к определённой группе, которая внешне принимала их на равных, подростки приобретали не только дополнительные преступные навыки, но и устойчивое мировоззрение профессионального преступника.
Рецидиву детской преступности способствовало отсутствие специального приёмника закры-
того типа или же закрытого отделения в детском приёмнике, вследствие чего неблагополучные подростки убегали в тот же день и совершали новые правонарушения.
К 1927 г. в Воронежской губернии начала работу т. н. «трудовая колония», имевшая вполне благородную цель — социализацию детей через общественно-полезный труд. Однако и здесь властям не удалось добиться позитивного воспитательного эффекта — воспитатели или не знали как или не захотели организовать трудовую деятельность подростков, а режим, методы воспитания и общая организация трудовой колонии почти ничем не отличались от обычных детских домов [4. — Л. 25 об.].
Очередной удар по шаткой системе детских учреждений губернии нанесла административная реформа 1928 г. Переброска детских домов в период районирования ухудшила, а в некоторых случаях и дезорганизовала их работу. Усилилась проблема перегрузки детских домов, не хватало ни денег, ни товаров. Журналисты газеты «Коммуна», реагируя на деградацию детской социальной политики, предлагали уже использовавшийся ранее вариант — «расселять детей из детдомов по селам (патронат), по с.-х. коммунам и т. д., где они будут учиться и воспитываться», а руководство беспризорниками в сёлах возложить на учителей и комсомол [10. — С. 3].
Таким образом, для системы предупреждения беспризорности в Воронежской губернии периода НЭП были характерны следующие недостатки:
- отсутствие целостной, продуманной программы действий;
- хаотичность и непоследовательность работы государственных органов;
- нежелание правоохранительных органов, особенно прокуратуры, принимать участие в работе детских комиссий;
- органы народного образования ограничивались обслуживанием сети детских домов детской социальной инспекции;
- не отслеживалось количество патронируемых детей, переданных в крестьянские семьи, и соблюдение установленных для них льгот;
- отсутствие работы по предупреждению беспризорности;
- слабый охват сирот, недостаточный надзор за сохранением имущества детей;
- незащищённость личных прав детей;
- финансирование детских учреждений по остаточному принципу;
- недопустимо низкий уровень медицинского и санитарного обслуживания;
- отсутствие программы социальной помощи выпускникам детских домов.
Подводя итоги, мы не можем не признать — в первое послереволюционное десятилетие советская власть не сумела ликвидировать одно из самых тяжёлых последствий войн — массовую беспризорность детей. Тяжёлые материальные условия деформировали сознание подростков, толкая их на преступления. В свою очередь, обескровленная нищетой, кадровыми чистками и постоянным давлением со стороны органов госбезопасности и прокуратуры милиция осталась в стороне от профилактики детской и подростковой преступности. Формировалась благоприятная почва для роста профессиональной преступности и бытового хулиганства.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ельчанинов П. М. Преступность в советской провинции и борьба с ней в 1921—1928 гг.: на материалах Курской и Воронежской губерний : автореф. дис. ... канд. ист. наук. — Белгород, 2018. — 26 с.
2. Смирнова Т. М. Дети страны Советов: от государственной политики к реалиям повседневной жизни 1917—1940. — М., СПб. : Институт российской истории РАН, 2015. — 384 с.
3. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 986.
4. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 1886
5. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 1979
6. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 706.
7. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 2056
8. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 908.
9. ГАОПИ ВО. — Ф. 1. — Оп. 1. — Д. 1576
10. Съезд по народному образованию // Ком-
муна. — 1929. — № 8 (2747). — 11 янв.
REFERENCES
1. Elchaninov P. M. Prestupnost v sovetskoy provintsii i borba s ney v 1921—1928 gg.: na mate-rialah Kurskoy i Voronezhskoy guberniy : avtoref. dis. ... kand. ist. nauk. — Belgorod, 2018. — 26 s.
2. Smirnova T. M. Deti stranyi Sovetov: ot gosudarstvennoy politiki k realiyam povsednevnoy zhizni 1917—1940. — M., SPb. : Institut rossiyskoy istorii RAN, 2015. — 384 s.
3. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 986.
4. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 1886
5. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 1979
6. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 706.
7. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 2056
8. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 908.
9. GAOPI VO. — F. 1. — Op. 1. — D. 1576
10. S'ezd po narodnomu obrazovaniyu // Kom-muna. — 1929. — # 8 (2747). — 11 yanv.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Зверков Евгений Андреевич. Доцент кафедры социально-гуманитарных, экономических и правовых дисциплин. Кандидат исторических наук. Воронежский институт МВД России. E-mail: ZverkovPhD@yandex.ru
Россия, 394065, г. Воронеж, проспект Патриотов, 53. Тел. (473) 200-53-04.
Савицкий Николай Михайлович. Начальник кафедры социально-гуманитарных, экономических и правовых дисциплин. Кандидат исторических наук, доцент. Воронежский институт МВД России. E-mail: nmsavitskiy@yandex.ru
Россия, 394065, г. Воронеж, проспект Патриотов, 53. Тел. (473) 200-53-01.
Zverkov Evgeny Andreevich. Associate Professor of the chair of Sociohumanitarian, Economic and Law Disciplines. Candidate of Historical Sciences.
Voronezh Institute of the Ministry of the Interior of Russia. E-mail: ZverkovPhD@yandex.ru
Work address: Russia, 394065, Voronezh, Prospect Patriotov, 53. Tel. (473) 200-53-01.
Savitskiy Nikolay Michailovich. Chief of the chair of Sociohumanitarian, Economic and Law Disciplines. Candidate of the Historical Scierces. Associate Professor
Voronezh Institute of the Ministry of the Interior of Russia. E-mail: nmsavitskiy@yandex.ru
Work address: Russia, 394065, Voronezh, Prospect Patriotov, 53. Tel. (473) 200-53-01.
Ключевые слова: СССР, Воронежская губерния, детские дома, подростковая преступность, беспризорность, НЭП.
Key words: USSR, Voronezh province, orphanages, juvenile delinquency, homelessness, NEP. УДК 343.979
