CC BY
221
Л. Рудова
ДЕТИ-АУТСАЙДЕРЫ И ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ: РЕАЛЬНОЕ И ФАНТАСТИЧЕСКОЕ В ПОВЕСТИ ЕКАТЕРИНЫ МУРАШОВОЙ ©КЛАСС КОРРЕКЦИИ»
В данной статье на примере повести Екатерины Мурашовой «Класс коррекции» (2005) рассматривается ревизия конструкта героя и героизма в детской литературе, а так же традиционных понятий «нормы» и «нормальности», которых придерживается современное общество. В исследовании показано, как обращение автора повести к жанру фантастики связано с изображением социальной и психологической эволюции героев, как использование специфических художественных приемов, характерных для жанра фэнтези, помогает автору бросить вызов авторитарному и обособленческому менталитету социальных институтов по отношению к детям-аутсайдерам.
Ключевые слова: повесть Екатерины Мурашовой «Класс коррекции», герои-аутсайдеры, формы фантазии, «портал-квест фантазия», социальные проблемы в детской литературе.
Современная детская литература не всегда отражала проблемные аспекты жизни и только в конце двадцатого века в ней начали появляться ранее табуированные или нетрадиционные темы, связанные с возникновением новых политических и социальных дискурсов, ростом влияния медийной среды и новаторским и более открытым подходом писателей к изображению ребенка и детства. Впервые писатели начали разговор о таких трудных темах, как например, гендер, сексуальность, детская преступность, наркомания и алкоголизм. Важная тема в этой новой литературе — герои, живущие на задворках общества, и именно ей посвящена книга английской исследовательницы Кристины Уилки-Стиббс «Ребенок-аутсайдер в книге и в жизни». В центре ее внимания-литературные герои и настоящие дети, для которых их отчуждение в обществе является продуктом социально-экономических и политических условий. Они-не просто «другие», неординарные, а дети, которых общество забросило, «лишило голоса» и сделало «невидимыми». Уилки-Стиббс объединяет их в разные категории отчуждения, отмечая, что эти категории могут зачастую пересекаться друг с другом. К первой
из них относятся ©перемещенные»: иммигранты, беженцы и дети, живущие в диаспоре. Детей с физическими, психологическими или коммуникативными проблемами Уилки-Стиббс называет ©стертыми». Третья группа—это дети ©униженные»: жертвы нищеты, жестокости, насилия или войны. Сироты, бездомные и воспитывающиеся в приемных семьях дети относятся к ©непривязанным». И наконец детей, живущих в условиях колонизации или войны Уилки-Стиббс называет ©колонизованными» [^Ше-бйЬЬв 2008, с. 10]. Как правило, общество признает этих, находящихся вне нормы детей, менее ценными и даже опасными и отдает их под контроль соответствующих институтов власти и идеологии. Политика сегрегирования аутсайдеров и их вытеснения на низшие ступени социальной иерархии основана на бинарной оппозиции ©нормальности» и «ненормальности» и определяется «инсайдерами» — представителями авторитарных структур (школа, полиция, больница, система коррекции), родителями, специалистами и экспертами (педагоги, врачи, психологи, адвокаты), а также ©нормальными» детьми. Все эти вместе взятые группы диктуют поведенческие, физические и интеллектуальные нормы, согласно которым устанавливаются параметры ©нормальности» и меры по исправлению ©ненормальности». В своей борьбе против ©ненормальных» инсайдеры опираются на вокабуляр ©исключения» детей-аутсайдеров из ©нормального» мира, и, как объясняет Уилки-Стиббс, приводят в действие механизм оппозиционирования: <<они»—это <<не мы», потому что они — ©©пограничные существа» или ©люди-монстры» [Там же, с. 5].1 Аналогичная тематика и обращение к проблематизации образов детей-аутсайдеров появляется и в современной серьезной детской литературе России.
Аутсайдеры в русской детской литературе
Дети-©аутсайдеры» — не новое явление в русской детской литературе. Герои-беспризорники и герои-сироты были всегда популярны и особенно хорошо представлены в приключенческом жанре. В советской России, как и в дореволюционное время, детские писатели обращались к теме сиротства и беспризорничества не просто, чтобы развлечь юных читателей, но и для того, чтобы поговорить с ними о трудных, ©неподъемных темах». Среди дореволюционных авторов, которые писали о беспризорниках и сиротах, можно назвать Лидию Чарскую, Михаила Круковского, Леонарда Пирагиса, Алексея Свирского, Константина Станюковича и Лазаря Кармена.
В послереволюционные двадцатые годы беспризорники стали обычным явлением жизни и создали свою собственную субкультуру с характерным для нее языком, ритуалами и отношением к закону.2 Тема беспризорничества захватила воображение советских писателей и читателей, и многие книги о беспризорниках стали классикой советской детской литературы. Такие произведения, как например, ©Шпана. Из жизни беспризорных» (1925) Алексея Кожевникова, ©Республика ШКИД» (1927) Григория Белых и Леонида Пантелеева, ©Педагогическая поэма» (1925-1935) Антона Макаренко, ©На графских развалинах» (1928) Аркадия Гайдара, ©Два капитана» (1940-1945) Вениамина Каверина и «Ночевала тучка золотая» (1988) Анатолия Приставкина до сих пор пользуются популярностью у современных читателей. Советская детская литература о беспризорниках была проникнута духом оптимизма и воспевала положительное, ©перековочное» и жизнеутверждающее влияние советской школы и других социальных институтов на жизнь детей улицы.
Тем не менее, в то время как беспризорники заняли важное место в семье советских литературных героев, другие герои-©аутсайдеры» — дети с ограниченными физическими и умственными способностями в ней заметно отсутствовали. Необходимо заметить, что инвалиды были табуированной темой в СССР, и вакуум в описании их жизненных проблем отразился и в литературе3. В советской детской литературе вспоминается, пожалуй, только один эпизодический герой-инвалид, хромой мальчик Витя, из сказки Валентина Катаева <<Цветик-семицветик» (1940). Хотя Катаев упоминает Витину ногу в ©уродливом башмаке на очень толстой подошве», роль самого Вити в сказке сводится к художественному приему, необходимому для пробуждения морального сознания главной героини Жени, которая использует последний лепесток волшебного цветка для исполнения не своего эгоистического желания, а для исцеления больного мальчика. Еще один пример-это забытая повесть Корнея Чуковского ©©Солнечная» (1933), написанная им о лежачих пациентах детского костно-туберкулезного санатория ©Октябрьский» в Крыму, где лечилась его дочь Мура. Несмотря на обязательную идеологическую окраску, эта повесть проникнута удивительным гуманизмом, оптимизмом и любовью к больным детям.
В последнее десятилетие российские детские писатели начали более смело выходить за рамки традиционных, ©безопасных» тем и обращаться к темам ©неудобным» и провокативным, побуждающих читателей осмысленно и критично воспринимать окружаю-
щий мир4. В отличие от жанровой литературы, герои-аутсайдеры современной литературы представлены не в отрицательном свете для того, чтобы подчеркнуть контраст между «нормальными» и «ненормальными» персонажами, а как раз наоборот: «ненормальные» герои предстают перед читателем на фоне сложного социального контекста и описаны с симпатией, пониманием и надеждой. Эта новая литература подчеркивает, что «ненормальные», девиантные дети — конструкт общества, навязывающего им ярлык «ненормальности» и пытающегося их «перековывать», дисциплинировать и наказывать, вместо того, чтобы дать им надежду и возможность на полноценную жизнь.
В постсоветской жанровой литературе для детей — особенно в детективах — нормативное поведение как правило ассоциируется с ценностями среднего класса: образованием, моральными принципами, культурностью, уважением к семье и взрослым, верой в материальные ценности и материальное процветание, а также ориентацией на профессиональный успех5. Как правило, отрицательные персонажи-аутсайдеры, остаются за пределами нормативного поведения: без образования, моральных принципов и амбиций они становятся обузой для семьи, «лузерами» и угрозой для «нормального» общества. В контексте жанровой литературы карикатурное изображение этих «ненормальных» персонажей способствует стереотипному читательскому представлению об их ничтожности и ненужности и закрепляет «низкий уровень толерантности, в целом характерный для постсоветского общества» [Литовская 2010, с. 32]. Серьезная детская литература пытается переоценить стереотипы детей-аутсайдеров в контексте пост-советского детства и наоборот представить их ранимыми, уязвимыми и нуждающимися в защите социальных структур.
Зачем нужна фантастика
Именно такие дети-аутсайдеры являются главными героями книг писательницы Екатерины Мурашовой. За свою работу в детской литературе она получила две национальные премии «Заветная мечта» в 2006 и 2008 гг., а также номинировалась на престижную международную премию имени Астрид Линдгрен, учрежденную за выдающиеся достижения в детской литературе. К наиболее обсуждаемым произведениям Мурашовой относятся «Класс коррекции» (2005), «Гвардия тревоги» (2007) и «Одно чудо на всю жизнь» (2010). Несмотря на широкое международное признание писательницы, не все российские критики относятся к ее творчеству положительно.
Некоторые из них считают прозу Мурашевой традиционной, старомодной, проникнутой «ненужной педагогичностью» и «притворной патетикой» [Каменецкая 2010], в то время как другие, занимают амбивалентную позицию и, с одной стороны, хвалят автора за раскрытие трудных тем, а с другой — обвиняют ее в подмене жизненных проблем фантастикой и утопией альтернативных миров6. Особенно воинственно настроена критик Ольга Метелкина, которая осуждает Мурашову, во-первых, за «отсутствие авторской позиции» и «молчаливое одобрение происходящего», а во-вторых, за увод читателей из настоящей жизни в параллельные миры. Метелкина считает «Класс коррекции» «опасной» книгой для детского чтения [Метелкина 2011, с. 151]. Она пишет:
Социальный, напряженный конфликт, наболевший, требующий серьезного осмысления, решается в фантастическом ключе. Такой подход не может удовлетворить никого. Ни тех, кто ратует за радикальные меры в области социальных преобразований, ни тех даже, кто «милосердно» попускает мечтать, чтобы отвлечься от проблем, решить которые в реальной жизни все равно никогда не удастся. Мир иллюзий опасен уже тем, что, затуманивая сознание, выбивает и без того нетвердую почву из-под ног [Там же, с. 153].
В своей недооценке художественной и идеологической функции фантастики в прозе Мурашовой критик Метелкина вместе с водой выплескивает и ребенка, ведь именно фантастические элементы создают у Мурашовой мир, позволяющий героям развиваться и психологически и социально. Как подчеркивает Ольга Бухина, проза Мурашовой «шагает поперек, не придерживаясь правил литературного движения» [Бухина 2009]. Фантастические элементы делают прозу Мурашовой особенной: она использует их не просто как прием, на котором строится приключенческий сюжет, а чтобы «остранить» — по Виктору Шкловскому — читательское восприятие реальности и тем обострить свой собственный идеологический посыл. Фантастика у Мурашовой способствует социальной и психологической эволюции героев и помогает автору бросить вызов авторитарному и обособленческому менталитету инсайдеров по отношению к детям-аутсайдерам.
Литературная фантастика—продукт социального контекста, и даже когда она пытается вырваться за его пределы, ее полное освобождение невозможно. Как показывает Розмари Джексон в своем анализе литературной фантастики, форма фантастического текста задается и определяется позицией автора по отношению к историческим, социальным, экономическим, политическим, сексуальным и другим реалиям жизни, а также фантастической традицией в ли-
тературе и рядом других факторов. Так или иначе, ©литературная фантастика никогда не «свободна» от окружающего мира [Jackson 2003, с. 3]. Как «литература желанного» фантастика ищет то, что отсутствует или чего не хватает в жизни и указывает на те жизненные аспекты, которые могут противоречить общепринятой системе ценностей, правил и законов. Фантастика идет по пути «несказанного» и «невиденного», того, что замалчивается и стирается обществом [Там же, с. 4]7. И хотя порой фантастика уводит в беспечный мир желаемого, во многих фантастических произведениях побег героя от действительности—это выражение протеста против ее социальных норм и тирании. Именно на это второе направление установлен идеологический вектор повести «Класс коррекции».
«Ненормальные» герои
Сюжет «Класса коррекции» развивается в реалистическом и фантастическом измерениях, пересекающихся в самые драматические моменты развития действия. В центре повести — группа семиклассников из «класса коррекции «Е», куда администрация школы объединила детей с физическими недостатками, слабым интеллектуальным развитием, синдромом дефицита внимания и другими психологическими и неврологическими заболеваниями и отклонениями. В отличие от других седьмых классов в этой иерархически организованной санкт-петербургской школе у «класса коррекции» нет будущего: классы «А» и «Б» — гимназические, в них учатся либо отличники, либо способные дети из богатых семей-спонсоров; в «В» и «Г» попадают ученики с нормальными способностями из «нормальных семей» среднего класса; класс «Д» — для двоечников, хулиганов и просто запущенных детей, многие из которых находятся на учете в милиции. Администрация прочит им жалкое существование в будущем или криминальную карьеру. Ущербное и безнадежное положение «ешек» становится ясным уже в начале повести, когда учительница, приветствуя ребят, шутливо называет их «мой Гарлем», в то время, как сами «ешки» считают себя «отбросами» и «уродами». Почти все они — из бедных, неполноценных семей, и с раннего детства имеют дело с пьяными, агрессивными, психически неустойчивыми или несчастными родителями, не способными создать положительную ролевую модель для своих детей. Когда к «ешкам» приходит, вернее, въезжает на инвалидной коляске новичок Юра, жизнь в классе резко меняется. У Юры церебральный паралич, и хотя он попадает в разряд «ненормальных», жизнь его
резко отличается от жизни других «ешек»: родители-интеллигенты окружают его заботой и вниманием, и сам он прекрасно образован, развит и уверен в себе. Юра быстро знакомится со всеми ребятами и приглашает их к себе в гости. Как оказывается, для многих из них — это первое приглашение в жизни и путешествие в «нормальную» семью. Юра особенно привязывается к Антону Антонову—главному рассказчику событий, которого он берет с собой в фантастический параллельный мир с земляничной поляной, кабачком «Три ковбоя», заколдованным замком и бесчисленными приключениями. В последующих путешествиях в этот мир к ним присоединяются и другие «ешки».
В центре внимания Мурашовой — Антон, чрезвычайно проницательный и чувствительный подросток, страдающий таинственным неврологическим заболеванием, выражающимся в «ужасных припадках неконтролируемых эмоций». Если бы не болезнь, Антон вполне мог бы преуспевать в гимназическом классе. Только к концу повести мы узнаем из рассказа одного из его учителей, что «Антон — герой, который почему-то отказывается быть героем... Потому что по природе он — безусловный лидер, и к тому же очень умен и образован для своих лет». Оказывается, что Антон — «классический вундеркинд», когда-то совершенно самостоятельно поступивший в гимназический класс, набрав максимальное количество баллов [Мурашова 2010, с. 175]. Но дети и учителя боялись припадков Антона, и по требованию родителей его как «психа» перевели из гимназического класса в класс коррекции.
Антон — типичный «функциональный сирота», с раннего детства знакомый с невзгодами жизни8. Всегда голодный, плохо одетый и постоянно подвергающийся упрекам и ругани матери, он, тем не менее, обладает особым бахтинским «избытком видения», способностью понимать каждого из своих одноклассников и сопереживать им. Его точка зрения открывает для читателя холодный циничный, несправедливый и социально фрагментированный мир, в котором ни семья, ни школа, ни общество не заботятся о детях-аутсайдерах подобных «ешкам» и пытаются «стереть» их из «нормальной» жизни. По отдельности все эти герои-одиночки, но их общий собирательный опыт униженности обостряет в них чувство солидарности и поддержки. Так «дебил» Пашка, наделенный огромной физической силой, берет под свою опеку Юру и не позволяет никому в школе его трогать или высмеивать. Другая героиня—бездомная девочка Витька, вынужденная заниматься проституцией, чтобы прокормить
себя, ухаживает за своим одноклассником Митькой, умственно, физически и социально малоразвитом мальчике — алкоголике. Витька также заботится о Митькиной брошенной матерью шестимесячной сестренке Милке. Еще один полуглухой и полуслепой герой Мишаня самоотверженно отправляется в параллельный мир, чтобы спасти классную красавицу, ©заколдованную принцессу» Стешу, которая постоянно находится в состоянии, похожем на амнезию, и не реагирует на окружающий мир. Герои второго плана тоже живут в состоянии неуверенности и страха, но с сознанием того, что товарищи их не покинут. Так вместо запланированной экскурсии Антон с двумя одноклассниками едет в больницу к Таракану, избитому пьяным отцом за то, что тот заступился за мать. Очевидно, что тяжелое социальное и эмоциональное состояние учеников «класса коррекции» предопределяет их побег в фантастический мир, который временно их исцеляет и помогает сохранить душевное равновесие.
Формы фантастики
В своей книге «Эстетические подходы к изучению детской литературы» Мария Николаева пишет, что фантастика раскрепощает героев, давая им возможность выходить за рамки дозволенного и поэтому по своей природе имеет «подрывной потенциал» [Nikolajeva 2005, с. 89]. Фантастический мир освобождает ребенка от власти и контроля взрослых и действует как метафора взросления, «роста, постоянной перемены и преодоления отрочества» [Mendlesohn 2005, с. 19]. Эту точку зрения на функцию фантастики высказывает исследовательница Фара Мендельсон, которая считает, что «фантастика — прежде всего прием, а не содержание» [Там же, с. xxix]. Безусловно, формы и функции фантастических миров в литературе могут быть разными. У некоторых из них единственная функция — развлечение, уводящее читателя в мир захватывающих приключений, героических поступков и борьбы между силами добра и зла. В этих формах фантастики авторов не интересует ни психология героев, ни стимулы для их эмоционального развития. Но есть и другие, более значимые и морально позиционированные формы фантастики, стимулирующие критическое мышление читателя. Среди них Мендельсон выделяет четыре типа: «портал-квест фэнтези» (portal-quest fantasy или иногда просто quest fantasy), где герой проникает в другой мир через окно, дверь, отверстие, зеркало, стену или какой-то другой портал, как правило, преследуя определенную цель; «фэнтези полного погружения» (immersive fantasy),
где все действие развивается в фантастическом мире и не выходит за его границы в мир реальности; «фэнтези-вторжение» (intrusion fantasy), где фантастический мир вторгается в нормальную жизнь; и «лиминальное фэнтези» (liminal fantasy), где реальный и фантастические миры переплетаются и заставляют и читателя и героев ставить под вопрос и реальность и ирреальность происходящего9. В художественном пространстве Мурашовой «Класс коррекции» — это «квест-фэнтези», «Гвардия тревоги» — «лиминальное фэнтези», а «Одно чудо на всю жизнь» — «фэнтези-вторжение». Во всех трех произведениях фантастическое воображение автора питают социальные проблемы, которые отражаются и в действиях героев, и в их рассуждении об окружающем мире.
«Квест-фэнтези» особенно интересно своей идеологической подоплекой, опирающейся на моральные принципы и оппозицию добра и зла. Его сюжетное построение позволяет герою путешествовать из одного мира в другой и рефлексировать о природе реального и нереального, а также стимулирует «диалогическое и полемическое самоосознание и самоутверждение» (в бахтинском смысле развития личности) и для героя и для размышляющего вместе с ним читателя [Mendlesohn 2005, с. 10-11]. У Мурашовой «квест-фэнтези» всегда направлено на взросление героев, их нравственную эволюцию и формирование социальных навыков, на их «способность делать правильный выбор» [Medlesohn2008, с. 21]. Именно это происходит в «Классе коррекции». Герои возвращаются в реальный мир изменившимися, морально и эмоционально окрепшими и уверенными, что несмотря ни на что, они состоятся в жизни.
Возвращение из фантастического мира
Но всякое ли возвращение героя в реальный мир из мира фантастического способствует его социальному и психологическому взрослению? Всегда ли герой, вернувшись из мира занимательной фантазии, преодолевает страх и неуверенность в себе? Или наоборот: оставленный позади фантастический мир продолжает одолевать его своими искушениями? В каком случае столкновение с фантастическим миром играет положительную роль в социализации героя, а в каком нет? На эти вопросы дает ответ развязка фэнтези. Израильская исследовательница Сара Джилеад показывает, что концовка (closure) романов фэнетзи — возвращение героя в обычный мир — может либо «нейтрализовать социальную критику» пространства героя, либо «разрешить повествовательное
©соперничество между реализмом и фантазией» в пользу последней. Возвращение героя может также разрешить его внутренние конфликты и помочь найти свое ©я» [Gilead 1991, с. 278]. Порой развязка сюжета дает больше вопросов, чем ответов, и оставляет их решение читателю уже за пределами книги. Джилеад рассматривает три варианта развязки в ©портал-квест фэнтези»: первый из них — возвращение как момент взросления и преодоление антисоциальных тенденций, взросление (как, например, в ©Волшебнике страны Оз» Л. -Ф. Баума). Второй вариант — возвращение как отрицание или вытеснение фантастического мира из подсознания героя. Как правило, такая развязка оставляет героя в состоянии замешательства и непонимания цели своего путешествия в фантастический мир, его значения своего взросления, как это происходит, например, с героиней «Приключений Алисы в стране чудес» Льюиса Кэррола. Третий вариант развязки — ©трагическая двусмысленность», где возвращение в мир реального только усиливает разочарование героя в жизни за пределами фантастического пространства и утверждает его страстное желание вернуться в этот волшебный мир, как это происходит с героями книги Джеймса М. Барри ©Питер Пэн» и др. [Там же, с. 278].
Какой же урок получили герои ©Класса коррекции» после своего возвращения из параллельного мира? Критик О. Метелкина утверждает, что развязка ©Класса коррекции» — смерть Юры от прогрессирующей болезни и речь Антона о том, что его другу в параллельном мире лучше, означает одно: ©в этом мире больным детям делать нечего, им нужно поскорее умереть, — только где-то на ©земляничных полянах» они будут по-настоящему счастливы» [Метелкина 2011, с. 34]. На первый взгляд действительно может показаться, что возвращение героев ©трагически двусмысленно», но развязка повести Мурашовой проникнута оптимизмом и свидетельствует о другом: ее фантастический сюжет имеет терапевтический эффект для героев и ведет их психическому, эмоциональному и социальному взрослению. Фантастика Мурашовой является необходимым атрибутом сюжета социализации и нравственного роста.
Сюрпризы параллельного мира
У Мурашовой фантастический мир ©нормализует» ©ненормальных» героев, переворачивает иерархию ценностей вверх ногами и предлагает читателю пересмотреть, кто из героев на самом деле ©ненормален». Фантастика более важна для больных персонажей,
чем для здоровых, потому что кроме преодоления обычной оппозиции — «дети — против взрослых» или «дети — против школы», фантастический жанр дает им возможность чувствовать себя «нормальными»: в этом мире они физически сильны, умственно полноценны и социально адаптированы.10 Однако «исцеление» героев не входит в задачу Мурашовой, так же как не входит в ее планы отправить их в бесцельное волшебное путешествие. Фантастический сюжет в «Классе коррекции» скорее эксплоративный, чем описательный, направленный на накопление героями жизненного опыта. Когда Антон и Юра попадают в параллельный мир, их подсознательное желание мгновенно осуществляется: к Юре возвращается мышечная сила, и он с удовольствием бегает, прыгает и скачет на лошади. Сбывается также и мечта Антона о необычных приключениях и о совершении подвигов. Но путешествие в параллельный мир оказывается не таким простым и сталкивает героев с неожиданными испытаниями. Гуляя по улице в параллельном мире Юра и Антон вдруг замечают, как идущие им навстречу девушки замедляют шаг, с восхищением рассматривая их. Этот простой знак внимания вызывает у Антона прилив злости против себя, и на глазах у него выступают слезы. Чувствуя свою «стертость» в каждодневной жизни, ему трудно сразу переключиться и поверить, что слова девушек, «Какие красивые, серьезные мальчики», — не насмешка [Мурашова 2010, с. 86]. Тем не менее, он осознает, что фантастический мир работает по другим законам, которые необходимо понять, принять и приспособиться к своей новой роли в нем. Вместе с новизной восприятия окружающего мира к героям приходит и переосмысление себя и своего взаимодействия с ним.
По мере развития фантастического сюжета друзья начинают сомневаться в прелестях параллельного мира и чувствуют потенциальный риск от продолжительного пребывания в нем. Чем глубже они уходят в фантастический мир, тем сильнее ощущают иллюзорность и хрупкость окружающей их идиллии. Их даже не радует кажущаяся вседозволенность фантастического мира, а наоборот она вселяет в них дикий страх и тревогу, особенно когда они попадают в необъяснимо-абсурдные приключения. Каждое приключение — это новое испытание, которое требует выдержки, бесстрашия, и риска. На каждом шагу поджидают опасности: Можно ли им вернуться в сумасшедшую таверну «Три ковбоя»? Не попадется ли им по пути дракон, который по слухам обитает поблизости? Смогут ли они жить в странном убогом городке, напоминающем Советский
Союз? Фантастический мир Мурашовой сочетает в себе желаемое с ужасающим и страшным и поэтому не позволяет героям расслабиться и забыться. Скорее наоборот — он их подталкивает вперед к новым приключениям и новым урокам самостоятельной жизни.
Опасные иллюзии
Мурашова искусно связывает тему противоречивости фантастического мира с утопическими мечтаниями и ностальгией по советскому прошлому, еще раз демонстрируя тем самым, что за заманчивым утопическим счастьем скрывается инерция, конформизм, внутренняя несвобода и разочарование. Блуждая по незнакомой местности в параллельном мире, Антон и Юра неожиданно выходят на поляну, в середине которой горит костер, и сидящие вокруг него ©юные» пионеры, пекут картошку и поют странно знакомую ребятам песню:
Я теперь вспоминаю, как песню, Пионерии первый отряд, Вижу снова рабочую Пресню И знакомые лица ребят... 11
Первоначальная радость от встречи с пионерами быстро сменяется беспокойством, когда Антон замечает, что поющие пионеры — вовсе не дети: ©Песня была вроде бы детская, но возраст у собравшихся был самый разный» [Мурашова 2010, с. 78]. Гротескно инфан-тилизованная группа взрослых пионеров как-будто предупреждает об опасности иллюзии, которая ассоциируется с ушедшим миром социализма и ностальгией по советскому прошлому, все еще живому в коллективном российском сознании. Взрослые ©юные» пионеры умирают от старости в бессмысленно-вечном настоящем, которое становится сатирическим отражением их прошлого.
По возвращении из параллельного мира Антон и Юра опять оказываются за гаражами на грязном снегу, усыпанном мусором. Меняется не только эстетика и аура пространства, но и возвращаются болезни: Юра опять беззащитен и беспомощен без своей инвалидной коляски, а Антон — на грани очередного нервного припадка. Как и следует ожидать, первая реакция Антона при этом — немедленно убежать в параллельный мир. Но Мурашова опять не дает своему герою возможность легкого выбора. Волшебные и целительные свойства параллельного мира, щедро задействованные вначале повести, слабеют по мере развития сюжета и полностью исчезают
к его развязке. Когда волшебство выходит из строя, читатель не может не понять, что параллельный мир—это проекция раздвоенного сознания героев. Чтобы преодолеть страх и отвращение к окружающему миру, обрести уверенность в себе, герои должны осознать себя ©нормальными». И в этом процессе самоосознания и роста фантастика играет решающую роль.
Квест
Фара Мендельсон считает, что в фантастической прозе для детей, «квесты», включающие в себя традиционный сюжет поиска меча для совершения героического поступка, прежде всего символизируют осмысление своего собственного «я», своей индивидуальности [МепШевоЬп 2005, с. 19]. Не удивительно, что меч присутствует в повести Мурашовой и имеет ключевое значение для фантастического сюжета12. Уже в начале «Класса коррекции» читатель узнает, что Антон мечтает о геройстве, и во время первого путешествия в параллельный мир Юра дразнит его Конаном-варваром13. Хотя Антон чувствует свое предназначение и уверен, что найдет свой волшебный меч в кабачке «Три ковбоя», где герои многократно, но неудачно пытаются пообедать, страх поражения все-таки заставляет его отказаться не только от меча, но и от любого другого оружия. Меч, между тем, становится метафорой самоутверждения для Антона, проблема лишь в том, в какой реальности герой найдет его. Для Антона мир фантастики — это «комфортабельная такая гостиница с земляникой и фонтаном», но сам он «с этой стороны» фантастики и знает, что его «меч» — в реальном мире: «Мой меч — здесь. Поэтому, когда я оказываюсь там, начинаются... ну, возмущения всякие...». Однако, на вопрос Юры, нашел ли он свой меч, Антон растерянно промолчал: «И ответа у меня на него не было» [Мурашова 2010, с. 135].
Согласно жанровым канонам «портал-квест фэнтези», Антону все равно предрешено найти волшебный меч и доказать, что он герой, способный на самоотверженный поступок. Такая возможность представляется во время его последнего путешествия в параллельный мир, куда он отправляется вместе со своими одноклассниками, чтобы спасти «заколдованную» красавицу Стешу из волшебного замка. Цель Мурашовой — заставить своего героя пройти еще одно, последнее, испытание, подтолкнуть его к окончательному освобождению от сомнений и страха и помочь ему убедиться в собственной силе. Автор мастерски раздваивает
повествовательное пространство и развивает сюжет освобождения Стеши одновременно и в реальном мире, и в мире фантастическом. В реальном мире местные хулиганы Димура и Шакал Табаки ©продали» Стешу детям спонсоров — «нормальным» старшеклассникам из гимназического класса, которые заманили ее в квартиру, чтобы, как выражается Табаки, ее «расколдовать» [Мурашова 2010, с. 153]. Хотя Мурашова избегает слова «изнасилование», иносказательное значение «расколдования принцессы» дает героям представление об опасности, грозящей девочке, которую в школе считают «дурочкой» и «малохольной» [Мурашова 2010, с. 149]. Медлить нельзя, но чтобы решиться на квест, подросткам нужен лидер, способный повести их за собой. Превозмогая свою разыгравшуюся болезнь и очередной приступ страха и неуверенности в себе, Антон все же решается на подвиг и возглавляет кампанию по спасению Стеши. Чувство «меча» мгновенно завладевает им и дает ему недюжинную силу, как только он узнает, что произошло со Стешей: «Я действительно мог в тот момент убить Табаки. Задушить или еще как. Остановил себя буквально на краю. Вот он, меч. Только протяни руку — и уже начинается» [Мурашова 2010, с. 156].
Развязка как взросление
В параллельном мире Стеша—принцесса в заколдованном замке, а Антон — рыцарь со своими верными друзьями, готовыми принять смерть ради ее спасения. Сцена спасения имеет все атрибуты фэнтэзи или традиционной сказки: темный зловещий лес, пещера, летучие мыши, замок, окруженный пропастью, подъемный мост, вражеские конные стражники с арбалетами, луками и горящими факелами, опасность, риск. Казалось бы, что волшебство должно помочь героям совершить ожидаемый подвиг, но оно не срабатывает. Здоровье Юры во время спасения Стеши начинает резко ухудшаться, а не наоборот, как это происходило в его предыдущих вылазках в параллельный мир, и вернувшись домой, он умирает. В особенно драматический момент спасения Стеши полуслепой и полуглухой Мишаня, отважно помогающий ей спускаться вниз по стене замка, вдруг тоже регрессирует и начинает терять способность видеть и слышать. И даже Антон наконец-то готовый защитить своих друзей волшебным мечом, не в силах его достать. Волшебство не просто отступает в критический момент испытания героя, а исчезает вообще, потому что к концу повести автор хочет подвести и героев и читателя к пониманию того, что фантастический мир должен
отступить, если герой хочет стать настоящим героем. Пережив серьезные испытания и выйдя из них победителями, прежние забитые и «стертые» «ешки» наконец-то приходят к самоуважению, и самое главное — к способности действовать и стоять за себя и за других.
Используя фантастику и героев-аутсайдеров в «Классе коррекции», Мурашова озвучивает свою гражданскую позицию: она пересматривает конструкт героя и героизма в детской литературе, и в то же время подвергает сомнению традиционные понятия «нормы» и «нормальности», которых придерживается современное российское общество. В «Классе коррекции» Мурашова также смело апеллирует к болезненным социальные язвам. В неограниченный круг ее тем входят бедность, отчуждение, алкоголизм среди взрослых и детей, бездомность, детская проституция, социальное неравенство и многие другие неудобные темы, лишь изредка поверхностно проскальзывающие в жанровой детской литературе. Авторская позиция является не только проявлением социальной сознательности, но и эстетически эффективна. Структура портал-квест фэнтези приглашает читателя еще раз задуматься о связи «реального» с «нереальным», о противостоянии добра и зла, и эти авторские стратегии в конце концов приводят героев к безусловному принятию реальной жизни.
Примечания
1 Также о конструкте «ненормальных» в социальном дискурсе см.: Foucault M. Abnormal: lectures at the Collège de France, 1974-1975. N. Y.: Picador, 1999. С. 55-57.
2См., напр.: Balina M. 'It's Grand to be an Orphan!': Crafting Happy Citizens in Soviet Children's Literature of the 1920s. Petrified Utopia: Happiness Soviet Style / Balina M. and Dobrenko E (eds). L.: Anthem, 2009. С. 99-114; ДевятоваЕ. В. Беспризорность в контексте российской культуры: автореф. дисс. ... канд. культурологии. Челябинск, 2001. [Электронный ресурс]. URL: http://www.dissercat.com/content/ besprizornost-v-kontekste-rossiiskoi-kultury (дата обращения: 05.03.2014); GorsukhA. Youth in Revolutionary Russia: Enthusiasts, Bohemians, Delinquents. Bloomington, IN: Indiana University Press, 2000.
3 Вопрос инвалидности был больным для советских властей. Например, запрещались организации ветеранов и инвалидов войны или участие в паралимпийских играх на Западе. Приглашение организаторов Паралимпийских игр в Великобритании и Канаде прислать паралимпийскую команду для участия в играх было отклонено лаконичным и категоричным ответом советского правительства, что в СССР нет инвалидов. Например, см. Физелер Б. «Нищие победители»: инвалиды Великой Отечественной войны в Советском Союзе [Электронный ресурс] // Неприкосновенный запас. 2005. № 2-3. URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/fi33.html (дата обращения: 05.03.2014). Также см. интервью с паралимпийской чемпионкой Аленой Кауфман. В Советском Союзе инвалидов прятали [Электронный ресурс] // Лыжный спорт. 2012. 11 мая. URL:http://www.skisport.ru/news/index.php?news=14103 (дата обращения: 05.03.2014).
4 См., напр., комментарий [Курская 2011], см. также [Леонова 2011].
5 См. RudovaL. From Character-Building to Criminal Pursuits: Russian Children's Literature in Transition. Russian Children's Literature and Culture. Balina M. and Rudova L. (Eds.) N. Y.: Routledge, 2008. С. 19-40.
6 См., напр. [Фролова 2011], а также [Трученков Д. 2009; Дубина Н, 2007].
7 О функции фантастики см. также: Todorov T. The Fantastic: a Structural Approach to a Literary Genre. Ithaca, N.Y. : Cornell University Press, 1973.
8 О «функциональных сиротах» см. [Nikolajeva 2005, с. 149].
9 См. [Mendlesohn 2008].
10 Напр., см. [Stemp 2004].
11 См. «Песня о первом пионерском отряде» (1964; муз. А. Долуханяна, сл. С. Рунге).
12 Волшебный меч — популярный предмет в жанре фэнтэзи, а также в традиционных фольклорных формах (например, в сказке или былине) и средневековых европейских легендах. Функция меча — придать герою сверхъестественную силу в борьбе со злыми силами.
13 Конан-варвар — герой-воин фэнтэзи, комиксов, кинофильмов и компьютерных игр, придуманный Робертом Говардом в 1932 г. для pulp журналов. Конан обладает огромной силой и талантом воина. Он также великолепно владеет разными видами оружия. В повести Мурашовой он фигурирует как символ физической силы и лидерства для Антона и Юры. У Юры дома висит киноплакат с изображением Арнольда Шварценеггера в роли Конана-варвара в одноименном фильме.
Источники
Мурашова Е. Класс коррекции. М.: Самокат, 2010. Исследования
ЛеоноваЕ. «Читаем детское» [Электронный ресурс] // OpenSpace.ru. 07.06.2011. URL: http://os.colta.ru/literature/events/details/22945/ (дата обращения: 05.03.2014).
Бухина О. Еще один тревожный: о книге Екатерины Мурашовой «Гвардия тревоги» [Электронный ресурс] // Библиотека в школе. 2009. № 3. URL: http://lib. 1september. ru/viewarticle. php?id=200900311(дата обращения: 05.03.2014).
Дубина H. Особенная сказка для особенных детей [Электронный ресурс] // Книжная ярмарка имени Крупской. 2007. URL: http://www.krupaspb.ru/piterbook/ recenzii.html?nn=382 (дата обращения: 05.03.2014).
КаменецкаяМ. Гимназисты в лесу [Электронный ресурс] // Санкт-Петербургские ведомости. 2010. 13 марта. URL: http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10265796@ SVArticles (дата обращения: 05.03.2014).
Курская Л. Реализм возвращается в современную литературу для подростков [Электронныйресурс] //РИАНовости. 2011 20 дек. URL: http://www.bigbook.ru/smi/ detail.php?ID=12980 (дата обращения: 05.03.2014).
Литовская М. Л. «Время всегда хорошее»: социальная психология для современного подростка // Детская литература сегодня. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2010. С. 25-34.
Метелкина О. О двух повестях Екатерины Мурашовой // Лит. учеба. 2011. № 4. С. 139-155.
Трученков Д. Тревожные миры о всеобщем счастье [Электронный ресурс] // Книжная ярмарка имени Крупской. 2009. URL: http://www.krupaspb.ru/piterbook/ recenzii.html?nn=569 (дата обращения: 05.03.2014).
Фролова Т. Костыли и земляника. Екатерина Мурашова. «Класс коррекции» [Электронный ресурс] // Переплет. 2011. № 1. С. 32-38. URL: http://www.docme.ru/ doc/34673/pereplet.pr (дата обращения: 05.03.2014).
Gilead S. Magic Abjured: Closure in Children's Fantasy Fiction // PMLA. 1991. Vol. 106. < 2. P. 277-293.
JacksonR. Fantasy: The Literature ofSubversion. L.: Routledge, 2003. MendlesohnF. Diana Wynne Jones: Children's Literature and the Fantastic Tradition. N. Y.: Routledge, 2005.
MendlesohnF. Rhetorics of Fantasy. Middletown, Conn.: Wesleyan University Press, 2008.
NikolajevaM. Aesthetic Approaches to Children's Literature: An Introduction. Lanham, Maryland: The Scarecrow Press, 2005.
Stemp J. Devices and Desires: Science Fiction, Fantasy and Disability in Literature for Young People. Disability Studies Quarterly. 2004. Vol. 24 no. 1 [Electronical resource]. URL: http://dsq-sds.org/issue/view/38 (дата обращения: 05.03.2014).
Wilkie-Stibbs Ch. The Outside Child In and Out ofthe Book. N. Y.: Routledge, 2008..
