CC BY
18
цу. Алексеев тут же сделал это. Больница была построена. Это к вопросу о служении.
Бурышкин приводит ту часть завещания своего отца, где речь идет о назначении денежных выплат всем его служащим. Сумма была очень значительная. Чтобы не трогать деньги, пущенные в дело, пришлось продать некоторые из семейных имений. Автор замечает, что завещание было не единственным в своем роде, хотя и довольно редким. Об этом «много говорили». Судя по тому, как стремительно развивалась карьера самого Бурышкина, тогда еще очень молодого человека, поступок отца вызвал уважение. Как свидетельствует сам автор, его везде представляли как «сына своего отца». Видимо, еще и потому, что ему и в голову не пришло оспорить эту часть завещания или бесконечно «волокитить» дело. Это к вопросу о должном поведении.
Социальное доверие различных общностей друг к другу — необходимый капитал для
динамичных преобразований в социальной системе. В отсутствие его самые благие преобразования будут пробуксовывать. Восстановление капитала социального доверия возможно при достижении ценностно-нормативного консенсуса в обществе. Но в ситуации резкой поляризации статусных групп по показателям дохода, власти, престижа в российском социуме, слабости среднего класса, необоснованно привилегированном положении чиновничества по отношению к рядовым гражданам достижение этого консенсуса выглядит весьма проблематичным. Возможно, возрождение общественного движения в России вокруг идей честных, справедливых выборов, т. е. честной и справедливой общественной жизни, станет той аттрактивной структурой, которая притянет к себе вектор развития системы и будет способствовать восстановлению утраченных нравственных богатств.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Coleman, J. Social Capital in the Creation of Human Capital [Text] / J. Coleman // American J. of Sociology. - 1988. - № 94. - P. 95-121.
2. Фрумкина, Р.М. Аномия [Текст] / Р.М. Фрум-кина // Знание - сила. - 1996. - № 8. - С. 69-79.
3. Электронный ресурс. Левада-центр. - Режим доступа: http://www.levada.ru/.
4. Бердяев, Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания YMCA-PRESS, 1955 г. [Электронный ресурс] / Н.А. Бердяев. - М.: Наука, 1990. - 224 с. - Режим доступа: http://www.vehi.net/berdyaev/istoki/.
5. Федотова, В.Г. Хорошее общество [Текст] / В.Г Федотова. — М.: Прогресс-Традиция, 2005. — 544 с.
6. Касьянова, К. О русском национальном характере [Текст] / К. Касьянова. — М.: Академ. проект, 2003. - 560 с.
7. Покровский, Н.Е. Транзит российских ценностей: нереализованная альтернатива, аномия, глобализация [Электронный ресурс] / Н.Е. Покровский. — Режим доступа: www.sociology.ru/forum/00-3-4pokrovski.
8. Бурышкин, П.А. Москва купеческая [Текст]: мемуары / П.А. Бурышкин. — М.: Высш. шк., 1991. — 352 с.
УДК 1(091)
С.А. Прикладовский
ДЕТЕРМИНАЦИЯ СВОБОДЫ В УСЛОВИЯХ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ
Исследование современных детерминант свободы представляется весьма актуальным, поскольку связано с такими важными проблемами, как прогресс, стабильность, безопасность, власть и ее легитимность и другими подобными. Оно является актуальным еще и потому, что объектом исследования выступает
социальная реальность, которая трактуется сегодня по-разному, что оказывается предметом философских дискуссий.
Современную социальную реальность многие исследователи связывают с возрастающей информатизацией. Наиболее известны в наши дни трактовки социальной реальности, связан-
ные с результатами научно-технической революции и представленные в терминах «постиндустриализма». Так, Э. Тоффлер утверждает, что «происходящее сегодня — это не просто технологическая революция, а приближение совершенно новой цивилизации в полном смысле слова» [8, с. 556]. Кроме терминов «постиндустриальное общество», «информационное общество», со второй половины XX века используются такие концепты, как «просвещенное общество» (К. Флекснер), «общество риска» (У. Бек), «посткапиталистическое общество» (П. Друккер), «открытое общество» (К. Поппер, Дж. Сорос) и др. В качестве существенного признака современной социальной реальности так или иначе выделяется коммуникация и такое ее свойство, как информация, а современное общество чаще всего характеризуется как «информационное».
Мы исходим из положения, признающего за социальной реальностью статус реальности объективной: «социальная реальность есть совокупность стохастически взаимодействующих субъектов (как социальных общностей, так и индивидов) — носителей собственно человеческих отношений, которые складываются в конкретных исторических условиях спорадически, стихийно, но имеют устойчивую тенденцию к институализации и формированию больших систем» [9, с. 28]. Из данного определения следует, что социальная реальность есть объективные отношения и связи людей, стохастически складывающиеся в деятельности социальных субъектов. Однако какая именно социальная субстанция выступает в качестве действительных социальных субъектов, а также их реальные отношения и связи могут осознаваться или не осознаваться; представления об этом могут быть адекватны или не адекватны, искажены, более того, они могут намеренно искажаться в интересах тех или иных социальных групп.
При этом в сетевом информационном поле может происходить процесс, получивший название виртуализации. Английский термин «virtual» означает одновременно «фактический», «действительный», «являющийся» и «возможный», «предполагаемый», «мнимый». Под виртуальной социальной реальностью мы понимаем такую реальность, которая формируется в поле общественного сознания как игра симулякров и тем самым исключает адекватное
отражение. Процесс виртуализации — это замещение реального объекта мнимым, придание последнему черт объективной реальности, а затем и подмена реального объекта мнимым, виртуальным. Сам термин укоренился во второй половине XX столетия в нескольких сферах науки и техники: физике, кибернетике, компьютерной технике, эргономике, психологии. В результате агрессивной рекламной кампании по продвижению компьютеров на рынок термин «виртуальная реальность» стал в обыденном сознании ассоциироваться исключительно с компьютерами. Но для такой тесной связи виртуализации и компьютеризации была и более серьезная — гносеологическая — предпосылка, требующая философского анализа. В рамках такого крайне формального, «кибернетического» подхода к пониманию общества игнорируется тот факт, что специфическим способом существования информации в социальных системах становится знание как социальный феномен, т. е. явление, рождающееся только в социальных отношениях в поле культуры, в то время как информация может существовать и вне социума — как в живой, так и в неживой природе. Функционируя же в социуме, информация сама по себе смыслов лишена. Такая подмена понятия «знание» термином «информация» является первым шагом к виртуализации общественного сознания, которая явилась неожиданным негативным следствием научно-технической революции XX столетия и результатом широкого распространения влияния СМИ. Последние же в условиях современной социальной реальности выражают узкогрупповые интересы. Не случайно в конце XX века стали популярны мыслители, поставившие цель переосмыслить и «перелицевать» все то, что служило опорой человечеству. Ложными были объявлены такие понятия, как «разум», «наука», «культура», «народ», «семья», «нация», «классы», «государство».
Суть виртуализации социальной реальности состоит, конечно, не в самом внедрении информационных цифровых технологий, а в превращении информации в фетиш путем культивирования «информационного сознания», «виртуальной философии» и «виртуальной психологии». Обобщая, можно сказать, что виртуализация социальной реальности видимым образом предстает перед нами как производство и
навязывание форм массового сознания атоми-зированному населению (народу, превращенному в население), обладающему обыденным мировоззрением, основанным лишь на здравом смысле. Это в конечном итоге и ведет к духовному отчуждению и утрате свободы. Различные гуманитарные теории «виртуальных миров» опираются при этом на естественно-научные теории «параллельных миров», коэволюции, упуская из виду, что ученые вовсе не утверждают одновременное существование нескольких противоречащих по устройству объективных реальностей, а рассматривают свои теории только как различные модели или сценарии. Гуманитарные же постмодернистские теории часто осознанно отказываются от понятия объективной реальности, утверждая абсолютный релятивизм и субъективизм в познании.
Мы же исходим из того, что информация сама по себе не может быть определяющим фактором и детерминантой социальной реальности, поскольку информация — это лишь свойство отражения как атрибута материи в целом. Следовательно, наличие информационных процессов в обществе вообще не является существенным признаком социальной реальности, а является ее акциденцией, т. е. второстепенным признаком — одним из многих других. Мы согласны с утверждением, что «информационное общество» есть «социальный миф, возникший в канун вступления человечества в третье тысячелетие нашей эры», в рамках которого «Для одних „информационное общество" — неотвратимое будущее, для других — плохо обоснованная утопия, для третьих — очередной тур языковой игры» [5, с. 354]. В рамках концепции «информационного общества» информации приписывается статус детерминанты социально-исторического процесса, т. е. фактически статус субъекта, в то время как действительным субъектом является та или иная социальная группа или социальный институт, владеющие информацией и формирующие информационные потоки через СМИ и мировые сети.
Такая фетишизация информации является важнейшей детерминантой виртуализации социальной реальности, превращая общественное сознание в массовое, в котором доминирует обыденное сознание. З. Бжезинский представляет массовую культуру, «магнетизм», «соблазнительность», «притяжение» которой «стало
частью виртуальной реальности, смутно ассоциируемой с Америкой», как неизбежное и желаемое будущее [3, с. 232].
Духовное производство в таком случае нацелено на воспроизводство не общественного сознания, а его антипода — массового сознания, что в перспективе может породить элиминацию философии, морали, политического сознания, науки, искусства, религии как таковых, как форм общественного сознания в их институализированном виде, а далее — создать тенденцию их замены на гиперсимулякры. На эту тенденцию указал Ж. Бодрийар, характеризуя современное общество как «оргию свободы, безразличия, отрыва, выставления напоказ», когда «жизнь — это кино» [4, с. 166]. Современные отечественные исследователи отмечают у нас ту же тенденцию, которую называют «плеб-сизацией», «клиповым сознанием». Плебси-зация «выступает как спутница глобализации, вестернизации, экономического либерализма, вытеснения классической, „элитарной" культуры культурой стандартизированной, обращенной в товар, способной удовлетворять низшие, неразвитые потребности плебса. В условиях плебсизации индивидуумы взаимно обособляются друг от друга, оказываются социально распыленными и вместе с тем открытыми для коммерческого и политического манипулирования со стороны господствующих элитарных групп и кланов» [6, с. 17—18]. В результате массы оказываются все более чувствительными к мани-пулятивному воздействию, а манипуляция как искусное технологичное воздействие на сознание, истинная цель и действительные результаты которого скрыты от объекта воздействия, перманентно становится атрибутом современного способа существования социума.
Следствие такого положения дел — замена диалектики соответствия объективной и субъективной социальной реальности, всегда являвшейся предметом рефлексии философской мысли, на некую новую виртуальную реальность, которая формируется и контролируется уже не философией и не наукой как частями суперсистемы «общество», а некими квазисистемными политическими властными силами, представляющими свой узкий, а не общественный интерес. В конечном счете от человека отчуждается не только его социальная сущность, но даже знание, в результате чего современная
виртуализированная социальная реальность становится детерминантой не столько свободы, сколько несвободы.
Поскольку предметом нашего рассмотрения выступают свобода и ее социальная детерминация, нужно уточнить, что под этим следует понимать. В онтологическом аспекте свобода — это способность и возможность социального субъекта в конкретных исторических условиях быть самим собой, т. е. проявлять свою сущность. Лучше всего это выражено в аристотелевском неологизме «энтелехия»: «„деятельность" (епеще!а)... нацелена на „осуществленность" (enteleheia)» [2, с. 246]. Таким образом, в онтологическом плане свобода — это и есть способность и возможность субъекта двигаться в своей деятельности к состоянию энтелехии, которое, очевидно, никогда не достигается абсолютно. Субъект в этом случае должен также обладать сознанием и понимать свою сущность. В противном случае у нас нет оснований считать субъект свободным. Это мы называем гносеологическим аспектом свободы, который отражен в известном положении Энгельса «свобода — это осознанная необходимость». В нем подчеркивается тот факт, что свободой может обладать только субъект, обладающий сознанием и способный понять необходимость как детерминанту (ограничение) его деятельности.
По нашему мнению, экзистенциализм как философия свободы, вопреки существующему стереотипу, вовсе не противоречит этому положению. Пафос работы Ж.-П. Сартра «Бытие и ничто» — не в утверждении социального инфантилизма, выраженного в призыве «Делай, что хочешь», а в призыве отказаться от догматизированного знания, мировоззренческих и социальных стереотипов («бытие»), мешающих адекватно понять действительность, с тем, чтобы эту действительность творчески двинуть вперед («ничто»): «.мертвое прошлое неотступно преследует настоящее в обличии знания» [7, с. 460]. Современность, с точки зрения Сартра, уже так засорена догмами и стереотипами, что нет никакой возможности охватить ее теоретическим умом. Остается только одно — действовать. Но как? Действие Сартра — это вовсе не постмодернистское произвольное проектирование. Мир как объективная реальность для Сартра существует не меньше, чем для Гегеля: «.мир дает советы,
если его спрашивают, а мир может быть вопрошаем только через хорошо определенную цель» [Там же. С. 459].
Общефилософское определение свободы как способности человека «действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на познание объективной необходимости» [1, с. 59] может быть применено как в социальной психологии, так и в социальной философии. Социально-психологическое исследование предполагает анализ индивидуального сознания и диалектики индивидуальной свободы и общества, индивидуального блага и блага общественного. Тогда из этого определения следует, что свободный человек — это разумный индивид, правильно понимающий как свои интересы и цели, так и объективную необходимость в виде «социальных и экономических отношений», т. е. объективные законы и тенденции развития, существующие в социальной реальности. Отсюда определение свободы как способности человека «...принимать решения со знанием дела» [10, с. 116].
Социально-философское исследование предполагает анализ деятельности совсем другого субъекта — общества в виде синтеза его различных структур: социальных институтов, социальных групп, общественного сознания. Свобода в этом случае трактуется как овладение объективными силами природы и общества самим же обществом. Но в этом случае более свободным в целом становится и индивид. В этом же русле лежат, на наш взгляд, и рассуждения Энгельса об историческом развитии свободы как родового признака человека как такового: «каждый шаг вперед по пути культуры был шагом к свободе». А в обществе будущего «объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» [Там же. С. 295]. Иначе говоря, продвижение по пути культуры есть движение ко все более верному, всестороннему, сущностному пониманию действительности человеком как родом, т. е. обществом.
Между тем именно наше адекватное понимание действительности и, более того, сама наша способность истинно отражать действительность в мысли ставятся в наши дни под сомнение. Утверждается, что социальный мир сегодня есть хаос, неопределенность, постоянно меняющаяся реальность, в которой не сущуствует никаких закономерностей. А потому адекватного отражения социальной реальности в общественном сознании якобы нет и быть не может.
Все более популярными становятся в наше время всевозможные конспирологические теории. Утверждается, что сегодняшняя социальная реальность достаточно просчитана неким латентным властным субъектом, обладающим истинным знанием о действительности. В качестве такого субъекта, владеющего не только полной информацией о мире, но и другими ре-
сурсами, в том числе знанием, позволяющим эту информацию использовать в своих целях, называют политические элиты, «мировое правительство» в разной конфигурации, ТНК, финансовый капитал и др. Мировой управляемый хаос в этом случае — это и есть конструируемая этим субъектом социальная реальность.
Полагаем, что постмодернистское понимание современной социальной реальности как конструируемого хаоса и различные конспи-рологические теории оказываются двумя сторонами одной медали, а вопросы действительной детерминации свободы как возможности и способности человека проявлять в конкретно-истрической социальной реальности свою человеческую сущность, «действовать со знанием дела» и самостоятельно творить свою историю оказываются до сих пор не раскрытыми.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Араб-Оглы, Э.А. Свобода [Текст] / Э.А. Араб-Оглы // Филос. энцикл. словарь. — М., 1983.
2. Аристотель. Метафизика [Текст] / Аристотель // Соч. В 4 т. Т. I. - М., 1976.
3. Бжезинский, З. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство [Текст] / З. Бжезинский. - М., 2007.
4. Бодрийар, Ж. Америка [Текст] / Ж. Бод-рийар. - СПб., 2000.
5. Иванов, В.Г. Горизонты науки XXI века [Текст] / В.Г. Иванов, М.Л. Лезгина. - М., 2007.
6. Он же. Мировоззрение, менталитет, кредо [Текст] / В.Г. Иванов, М.Л. Лезгина // Менталитет,
мировоззрение, credo в педагогике ненасилия. — СПб., 2007.
7. Сартр, Ж.-П. Бытие и ничто [Текст] / Ж.-П. Сартр. - М., 2004.
8. Тоффлер, Э. Третья волна [Текст] / Э. Тоф-флер. - М., 1999.
9. Фомин, А.П. Педагогическое сознание в условиях виртуализации социальной реальности [Текст]: автореф. дис. ... д-ра филос. наук по спец. 09.00.11 / А.П. Фомин. - СПб., 2009.
10. Энгельс, Ф. Анти-Дюринг [Текст] / Ф. Энгельс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. В 50 т. Т. 20. -Л., 1975.
УДК 101.1:316+21:172.3+141.82
М.В. Иванов
СОЦИАЛЬНЫМ МИФ В КОНЦЕПЦИИ БОГОСТРОИТЕЛЬСТВА
В советской литературе богостроительство рассматривалось как недоразумение. Бог и религия, даже в свойственном этому течению фейер-баховском понимании, есть не более чем родимые пятна «мелкобуржуазности», давшие знать о себе в эпоху реакции 1907-1911 годов у части примкнувших к партии интеллигентов, - такой взгляд мы находим в советской литературе. Тот факт, что лидеры богостроительтва А.В. Луна-
чарский и М. Горький в последующие десятилетия отказались от «ереси», придавал советской оценке определенный вес, особенно с учетом того, что в сталинский период обе эти фигуры вошли в пантеон советских героев как «правильный» революционный писатель и «правильный» нарком просвещения и литературный критик. В исследованиях их «еретического» прошлого эта «правильность» постоянно всплывает как
