CC BY
91
УДК 316.4.063.6
ДЕСТРУКТИВНЫЙ КУЛЬТ В СОВРЕМЕННОМ МЕДИАПРОСТРАНСТВЕ
У.С. Перцева
Рассматривается феномен деструктивного культа, находящий свою реализацию в современном медиапространстве. Автор приводит различные трактовки терминов «медиа», «медиасреда» и «медиапространство», а также анализирует неоднозначное влияние данных явлений на духовную жизнь современного человека. В работе раскрыты механизмы воздействия деструктивного культа на потребителя информации и описана стратегия социальной мимикрии, с помощью которой решаются поставленные перед культом задачи, реализуемые через цифровые коммуникационные технологии.
Ключевые слова: деструктивный культ, новые религиозные движения, Интернет, медиа, медиафилософия, медиапространство, медиасреда.
Сегодня предметная дискуссия о сущностных характеристиках феномена жизненного мира современного человека немыслима без рассмотрения окружающего его медийно-информационного пространства. Исследовательский авангард фундаментальной и прикладной философии исходит из того, что в настоящее время средства массовой коммуникации и информации уже не просто механизмы, но в большей степени движущие силы социальных изменений и неоднозначных метаморфоз в сфере духовного, что приводит к появлению инновационных научных направлений и коллабораций. В качестве наглядного примера данной тенденции стоит упомянуть медиафилософию, ставящую своей целью «исследовать (почти лабораторным способом) влияние новых медиа на образ жизни, мировоззрение и сознание больших масс людей, становящихся пользователями Интернет и тем самым втягиваемых в медиареальность» [1, с. 186].
Используя термин медиа, мы будем иметь в виду «технические средства создания, записи, копирования, тиражирования, хранения, распространения, восприятия информации и обмена ей между субъектом (автором медиатекста) и объектом (массовой аудиторией)» [2, с. 24]. Добавим, что зачастую эти средства рассматриваются и с точки зрения некой абстрактной модели межличностной коммуникации, где особая роль отведена фигуре посредника между информационными потоками, обусловленными применением конкретных инструментов; более того, медиа также могут быть представлены как системообразующая среда - форма аудиовизуального пространства, без которого массовая медиакоммуникация становится невозможной.
Понятие медиапространства в отечественной науке трактуется весьма широко - оно выступает своеобразной «формой коммуникативного пространства: как среда социального взаимодействия и как средство разворачивания
коммуникации» [3, с. 45]. Однако необходимо помнить, что медийно-информационное пространство одновременно способно играть и роль своеобразного буфера для триады «потребитель-информационно-коммуникационные технологии-средства массовой информации и коммуникации». Научный дискурс рассматриваемого нами явления также зачастую оперирует дефиницей «медиасреда» (или медиасфера), которая, в свою очередь, подразумевает «то, что окружает человека (окружающая среда), а также он сам, включённый в медиасреду» [4, с. 170]. Таким образом, мы считаем целесообразным отождествлять понятия медиапространства и медиасреды и использовать их для обозначения современного медийно-информационного пространства в целом (в том числе к частным компонентам его медиареальности).
Ведя речь о социальных изменениях и тех неоднозначных метаморфозах, которые разворачиваются в рамках современного медий-но-информационного пространства, мы, в первую очередь, имеем в виду опасности, с которыми сталкивается не только отдельно взятая личность, но и общество в целом. Глобализационные процессы затрагивают всё больше сфер человеческой жизни, что постепенно приводит нас к необходимости тщательного анализа хаотичной и несистемной институционализации перманентного взаимодействия на уровне различных мировоззренческих парадигм. Пристальное внимание ко всему этому обусловлено также и тем, что механизмы проникновения малоизученных и потенциально вредоносных движений и идей находятся в постоянном развитии, эффективно адаптируясь под условно безопасные и «привычные» для обывателя механизмы и инструменты социальной коммуникации, тем самым усиливая вероятность создания идеологических рисков и их последствий. Данная ситуация несёт в себе угрозу не только для духовного здоровья индивида, но и для государственных приоритетов в области правового регулирования национальных интересов нашей страны. Например, стратегия национальной безопасности Российской Федерации документально закрепляет необходимость противодействия религиозно-экстремистской идеологии и выступает против разрушения традиционных для России духовно-нравственных ценностей [5].
Под основными источниками опасности для духовного здоровья современной личности мы предполагаем деструктивные культы и секты тоталитарного характера, относящиеся к новым (нетрадиционным) религиозным движениям (далее НРД). Определяя сущность и содержание понятия НРД, укажем, что это «религиозные объединения, которые формируют инновационную модель религиозной жизни, по отношению к действующим в обществе религиозным традициям, и при этом рекрутируют членов данного общества» [6, с. 70].
Маргинализация духовных практик и различных мировоззренческих идей в нашей стране изначально имела исторически опосредованный характер. Однако сегодня данная проблема стоит гораздо острее, чем десятилетия назад. Обусловлено это отставанием научного осмысления процесса информационно-коммуникационной экспансии относительно порождаемых им нежелательных морально-нравственных последствий. Под новыми религиозными движе-
ниями мы также подразумеваем модели духовного мировоззрения, не столько отличающиеся от традиционных (в широком смысле слова), сколько радикально настроенные организации, в том числе - экстремистские, ставящие своей целью разрушение существующего социального строя посредством вовлечения личности в процессы деструктивной социализации, что в последствии приводит к пагубным последствиям для установившегося в обществе этноконфессио-нального баланса.
Феномен деструктивного культа в срезе современного социально-философского знания может выступать не только в роли своеобразной «ниши» для компиляции синкретических учений и культивирования антиобщественных взглядов, но и как катализатор межнациональной напряженности, провокатор религиозно и политически окрашенных конфликтов и столкновений на почве расовой ненависти, этнической атолерантности, в том числе - как фактор риска проявления агрессии со стороны религиозного фундаментализма.
Сама по себе культовая деятельность всегда содержит в себе определённые контркультурные ценности, однако информатизация духовной сферы общественной жизни более не позволяет нам утверждать, что пропагандистская направленность той или иной формы новой религиозности может быть своевременно распознана и нейтрализована по причине существенной деформации самой системы вовлечения неофитов в нетрадиционную религиозную организацию.
Мы исходим из того, что деструктивный культ как основная форма НРД обусловливает свою внутреннюю иерархию «манипулированием, контролем сознания, деструкцией личности и общества, обманом, тоталитарным типом отношений» [7, с. 138]. В дополнение к этому важно сделать акцент на том, что современные культы обладают обширными возможностями для включения в свою систему ранее не вовлечённых в сферу религиозных отношений адептов, среди которых находятся и те, кто изначально обращался к телекоммуникационной сети Интернет как к средству для удовлетворения своих повседневных рекреационных потребностей (пользователи социальных сетей, участники тематических виртуальных сообществ, читатели форумов или онлайн-игроки). Таким образом, мы приходим к пониманию того, что для вербовки новых сторонников организации нетрадиционной религиозности более не прибегают к использованию стратегий прямого контакта или неопосредованного межличностного воздействия на будущих членов культа.
Социальные сети обладают уникальным набором инструментов для повышения доступности медийно-информационной коммуникации и стимуляции её мобильности, так как применяемые ими цифровые алгоритмы и технологии способны не только включить личность в глобальную виртуальную реальность, но и вытеснить из её сознания установившуюся духовно-нравственную парадигму, исказив при этом фундаментальные основания мировоззренческой картины мира.
По причине постоянно возрастающего темпа виртуального общения и его интенсификации, а также ввиду принятой модели коммуникации «24/7» ря-
довой пользователь социальных сетей зачастую становится неспособным применять на практике свои навыки критического мышления и оценивать риски и когнитивно-поведенческие искажения, в той или иной степени сопутствующие процессу общения с иллюзорно знакомым собеседником. Этот пользователь считает данный формат межличностного взаимодействия относительно безопасным (при сравнении его с прямыми социальными контактами, свойственными повседневной жизни).
Далее, для нашего исследования принципиальную значимость имеет тот факт, что специфика социальных сетей заключена в самом формате возникновения и циркуляции контента. Медиатексты интернет-ресурсов такого рода формируются непосредственно пользователями той или иной социальной сети, которые одновременно выступают производителями, посредниками и потребителями информации, что существенным образом определяет характер конвергенции данного вида медиа по отношению к сущности и содержанию цифрового наполнения новой виртуальной реальности. Несмотря на ряд предпринимаемых правоохранительными органами мер, своевременная модерация содержимого медиатекстов в социальных сетях достаточно затруднена, а зачастую принципиально невозможна. Данное обстоятельство может возникнуть, например, в случае трансформации первоначального (со)общения на публичных страницах в формат «анонимной» коммуникации посредством личной переписки.
Мы считаем, что именно по причине своей двойственности (одновременной открытости и закрытости) социальные сети стали наиболее востребованной площадкой для разворачивания экстремистской пропаганды и распространения радикальных взглядов религиозного фундаментализма, превратившись в прикладной медийный инструмент самооправдания терроризма и средство реализации задач поступательной вербовки в деструктивную систему, а также в целом стали использоваться для трансляции нетрадиционных духовных ценностей, представляющих угрозу морально-нравственной целостности и стабильности нашего общества [8].
Сегодня новые медиа всё чаще выносят на повестку дня вопросы, связанные с национальной безопасностью, в том числе с её духовно-нравственными и этико-моральными аспектами. Примером тому могут служить широко распространяемые и активно обсуждаемые в информационной среде сведения о факторах, механизмах и результатах вербовочной деятельности ИГИЛ (террористической организации, запрещённой на территории Российской Федерации). Эксперты в области противодействия терроризму единогласно сходятся во мнении, что «в социальных сетях проще всего расставлять капканы. Молодые люди оставляют много информации о себе - там вербовщику легко начать 'душевный' разговор с потенциальной жертвой» [9].
Соглашаясь с данной точкой зрения, уточним, что в целом механизмы социальной мимикрии террористической вербовки можно разделить на два основных направления, которые дифференцируются друг от друга по признаку отнесения потенциальной жертвы к конкретной половозрастной группе - это
вербовка, нацеленная на молодых людей, а также вовлечение в систему религиозного фундаментализма девушек в возрасте от 16 до 30 лет [10].
Обращаясь к первому направлению террористической вербовочной деятельности, мы укажем на снижение возраста её целевой аудитории, что связано с психофизиологическими особенностями молодёжи как социальной группы в целом. Отечественные специалисты, занятые в сфере прикладной психологии, утверждают, что со стороны членов культовых организаций «интерес к этой возрастной группе обусловлен повышением её уязвимости и неустойчивости к внешним манипулятивным воздействиям» [11, с. 113].
Безусловно, юный возраст жертвы и поверхностный с точки зрения его осмысления социальный опыт привлекательны для развёртывания виктимной манипуляции. В первую очередь это объясняется тем, что у формирующейся личности молодого человека отсутствуют крепкие межперсональные и межгрупповые связи, не развиты навыки эффективного социального взаимодействия с представителями сомнительных движений и идей, а также в силу протекания внутриличностных процессов, направленных на решение проблем самоидентичности и самоидентификации.
Ярким примером успешной террористической вербовки молодых женщин посредством использования социальных сетей является так называемый «синдром Варвары Карауловой», который де-факто выступает как «уже ставший рядовым случай, ведь только вместе с ней границу пытались пересечь ещё тринадцать человек» [12, с. 132]. Для решения задач по организации мировой религиозной революции боевики Исламского государства ведут вербовку на постоянной основе, действуя независимо от обострения либо затухания военных конфликтов, вызванных разночтениями в трактовках Корана и попытками экстремистов ИГИЛ отмежеваться от мирных мусульман. Вовлекая женщин в террористические группировки, радикально настроенные фундаменталисты преследуют несколько целей: во-первых, молодые девушки часто используются ими как персональная прислуга и (или) бесправный «живой товар», удовлетворяющий бытовые, эмоциональные и сексуальные потребности агрессоров; во-вторых, жертвы деструктивной религиозности могут быть вовлечены в систематическое репродуктивное насилие, заключающееся в последующем рождении детей и вынужденном воспитании их в русле джихадистской традиции; и, наконец, зачастую именно женщине отводится роль смертницы, осуществляющей акт террора посредством преднамеренного и осознанного самоубийства.
Возвращаясь к истории Варвары Карауловой, стоит упомянуть об отмеченном правоохранительными органами её социальном портрете как обвинённой в пособничестве терроризму - в целом она характеризуется как молодая девушка из благополучной и финансово обеспеченной семьи, бывшая студентка философского факультета МГУ [13]. Наглядность этого примера несоответствия бытовым представлениям о целевой аудитории террористической пропаганды по отношению к существующим процедурам вовлечения личности в нетрадиционные религиозные движения заключается в типичном проявлении по-
веденческой аддикции потенциальной или реальной жертвы в ситуации её погружения в виктимное медиапространство.
На втором месте по частоте использования и широте инструментального применения в вербовочных целях у представителей НРД мы можем обнаружить целый пласт рекреационной составляющей всемирной интернет-среды, а именно -их экспансивное внедрение в индустрию онлайн-игр, которая с каждым годом охватывает всё большую и большую аудиторию [14].
В целях выстраивания двусторонней медийной коммуникации представители террористического движения (например, боевики Исламского государства) относительно недавно начали применять телекоммуникационную технологию узкоспециализированных чатов виртуальных онлайн-игр в качестве платформы для развёртывания и предметного планирования своих дальнейших действий совместно с сочувствующими экстремистам игроками [15].
Ввиду того, что сама технология обмена информацией между закрытыми игровыми сообществами подразумевает условную анонимность, заранее заданную протяжённость во времени и возможность ограничения доступа посторонних лиц к содержимому транслируемых медиатекстов, мы можем наблюдать увеличение числа опасных цифровых сообществ с такими названиями, как «Халифат», «ИГИЛ», «Джихад» и т.п. Важным уточнением при рассмотрении данной темы будет указание на то, что жанровая принадлежность подобного рода компьютерных игр и сопутствующих им тематических онлайн-ресурсов заключена в кластере разнообразных многопользовательских шутеров, где для опытного рекрутера-боевика не составит труда определить, кто из игроков является подходящей жертвой для последующего оказания на неё психологического давления.
Подводя итоги, отметим, что описанные выше примеры иллюстрируют реальность существования того, что мы называем социальной мимикрией по отношению к деструктивной культовой деятельности. Здесь имеет место выверенная стратегия камуфлирования новым (нетрадиционным) религиозным движением своих целей, задач, методов и внутригрупповой иерархии для повышения эффективности результатов поступательной деформации сознания личности неофита и получения контроля над его психоэмоциональным состоянием, по достижении которого потенциальная жертва мимикрии более не будет способна критически оценивать ситуацию, в которую оказалась вовлеченной. Заметим, что подобная форма существования современных деструктивных культов, разворачивающих свою активную деятельность в отечественном медий-но-информационном пространстве, в настоящее время вытеснила возможность прямого, ничем не опосредованного контакта с представителями распространённых на территории России и стран бывшего СНГ «классических» НРД, технология работы которых заключалась в прямых социальных взаимодействиях и уже осталась в прошлом (в условиях отсутствия мобильной (сотовой) коммуникации и доступности выхода в сеть Интернет широким слоям населения, то есть на рубеже XX и XXI веков).
Основываясь на вышесказанном, мы сначала выделим упрощённую модель социальной мимикрии деструктивных культов. В рамках данной модели первичный контакт пропагандиста определён поиском потенциальных адептов по заранее заданным параметрам, таким, как проявление со стороны интернет-пользователя заинтересованности в мотивационной составляющей радикальных действий членов экстремистских организаций, а также его возможная поддержка этих действий и готовность к их оправданию в процессе межличностного (то есть более приватного) общения. В случае успешного формирования виртуального контакта оба участника коммуникации такого рода чаще всего обнаруживают себя вовлечёнными в активную дискуссию на указанные темы, что может привести к последующей проверке жертвы на лояльность и благонадёжность, то есть перенаправлению её в иные, более закрытые каналы сетевой коммуникации, где сочувствующие идеологии НРД могут получить прямые инструкции по эффективному приобщению к деструктивному культу.
В данном случае сущность социальной мимикрии заключается не столько в желании вербовщика обманным путём вовлечь неофита в тоталитарную иерархию, сколько в изначальном стремлении НРД скрыть истинную сущность своей организации, чтобы таким образом обезопасить себя от правовых последствий, которые наступят вследствие нарушения запрета на пропаганду религиозно-экстремистской идеологии.
Далее обратимся к содержательной стороне расширенной модели социальной мимикрии, заключающейся в намеренной трансляции медиаконтента, наполняющего «теневую сторону» современного коммуникационного пространства. Авторы информационных сообщений, а также технические исполнители и непосредственные разработчики специализированных интернет-ресурсов, посвященных радикальной религиозной идеологии, стремятся ненавязчиво привить как постоянным пользователям, так и случайным посетителям сайтов духовные взгляды и идеи, отличные от социально-приемлемых в данном обществе, в перспективе угрожающие внесением изменения в их мировоззренческую систему путём насаждения ей ложных взглядов и представлений о существующем мироустройстве.
В данной связи немаловажным является тот факт, что подобные информационные ресурсы для неопытного пользователя сети Интернет (а зачастую и для специально обученных сотрудников правоохранительных органов) не выглядят как фактор, угрожающий медийно-информационной безопасности; подобные онлайн-площадки могут быть формально обусловлены темами, напрямую не связанными с террористической деятельностью. Например, многочисленные форумы для общения между профильными специалистами 1Т-индустрии (профессиональными программистами), которые открыто обсуждают потенциальное решение поставленных перед ними задач со стороны анонимного заинтересованного лица, которое, безусловно, не раскрывает истинного непрофессионального смысла возникающих в ходе общения вопросов.
При моделировании подобной ситуации стоит обратить внимание на потенциальный интерес со стороны вербовщика к технологиям взлома персональ-
ных данных или же создания системы информационной безопасности того или иного цифрового ресурса. Исходя из содержания ответов участников узкоспециализированной дискуссии, рекрутер имеет возможность не только получить ценную для террористической организации эмпирическую информацию, но и определить степень своей заинтересованности в конкретном субъекте общения с целью его дальнейшей вербовки либо принудительного привлечения последнего для работы в системе НРД (персональные данные жертвы-специалиста возможно получить посредством приватного доверительного общения между людьми, обладающими потенциально схожими профессиональными интересами). Таким образом, расширенная модель социальной мимикрии деструктивных культов предполагает замкнутый формат их маскировки, обусловливающий принципиальную невозможность своевременного противодействия информационному насилию по отношению к личности.
Социальная мимикрия, маскирующая последовательность вербовочных действий со стороны подготовленного рекрутера НРД, всегда разворачивается одновременно со ставшей классической и хорошо изученной прикладной программой вовлечения неофита в любую культовую деятельность. Рассмотрим данный механизм на примере возможной террористической пропаганды боевика Исламского государства, направленной на его потенциальную жертву. Согласно статистике правоохранительных органов, виктимность будущего сторонника культа определяется его половой принадлежностью, возрастом, уровнем образования, социальной ролью, уровнем дохода либо характером социальных притязаний. Свою жертву вербовщик нередко находит в лице молодой и, как правило, образованной девушки, которая проводит много времени в социальных сетях с целью знакомства с мужчиной, способным избавить её от чувства одиночества и создать с ней семью [16, с. 191].
Онлайн-вербовка в описываемой коммуникативной модели на первоначальном этапе подразумевает вступление рекрутера в виртуальное (а в последующем потенциально реальное) общение с выбранной жертвой в целях формирования у неё образа собеседника как благонадёжного человека, выстраивания ложного чувства психологического комфорта, создания иллюзии безопасности, внушения влюблённости и ожидания дальнейшего межличностного взаимопонимания [17]. Далее, выбранная террористом молодая женщина начинает сталкиваться с ситуацией усугубления психоэмоциональной зависимости от своего манипулятора, осознания иррациональной готовности к оправданию и даже поддержке его нравственных и этноконфессиональных взглядов. Состояние деформированного сознания, постоянно сопровождающее жертву, подвергнутую вербовочной деятельности, зачастую обесценивает её навыки, по критической оценке себя и собеседника нивелирует умение прогнозировать результаты собственного выбора и определяемых им поступков. Мы видим, что для этой модели деструктивной коммуникации свойственен типичный механизм по включению личности в систему экстремистской организации.
Завершая статью, мы считаем целесообразным указать на то, что сегодня в перечне глобальных угроз человечеству вполне обоснованно особое место от-
водится разрушительному воздействию деструктивных культов и иных религиозных организаций тоталитарного характера. Именно они посредством осуществления разнонаправленной экстремистской, в частности - революционной, деятельности не только потенциально способны, но и активно стремятся подорвать духовное здоровье наций, исказить традиционные для них картины мира, нарушить национальные интересы государств, изменив посредством террора сложившееся мироустройство всего человечества.
Список литературы
1. Савчук В.В. Российский домен медиафилософии // Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина. 2010. № 3. С. 181 - 188.
2. Фёдоров А.В. Словарь терминов по медиаобразованию, медиапедаго-гике, медиаграмотности, медиакомпетентности. М.: МОО «Информация для всех», 2014. 64 с.
3. Хайдарова Г.Р. Медиасреда как пространство культурной практики: борьба за воображаемое // Общество. Среда. Развитие (Terra Humana). 2018. №46. С. 45 - 51.
4. Жилавская И.В. Классификация медиа. Проблемы, понятия, критерии // Вестник ВУиТ. 2016. № 4. С. 169 - 175.
5. Указ Президента РФ от 31.12.2015 N 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» [Электронный ресурс] // Справочная правовая система КонсультантПлюс: [сайт]. [2015]. URL: http://www.consultant.ru/document/cons doc LAW 191669 (дата обращения: 23.08.2019).
6. Любимова А.И. Теории религиозной конверсии и новые религиозные движения в России // Вестник РХГА. 2009. № 1. С. 70 - 74.
7. Романов А.В. Причины вовлечения в культовые религиозные группы // Известия УрГЭУ. 2013. № 2 (46). С. 137 - 142.
8. Бесконтактная вербовка: как террористы заманивают молодежь через соцсети [Электронный ресурс] // Сетевое издание РИА Новости [сайт]. [2018]. URL: https://ria.ru/20180228/1515459761.html (дата обращения: 02.09.2019).
9. Приманки и капканы: как работают вербовщики террористических организаций [Электронный ресурс] // Информационное агентство ТАСС: [сайт]. [2016]. URL: https://tass.ru/v-strane/3548615 (дата обращения: 29.08.2019).
10. Террористы всё чаще выбирают женщин и лиц в возрасте 16 - 30 лет для вербовки - ОП РФ [Электронный ресурс] // Российское агентство правовой и судебной информации [сайт]. [2019]. URL: http://rapsinews.ru/human_rights_protection_news/20190130/294387150.html (дата обращения: 29.08.2019).
11. Мухаметзянов И.Ш., Хусаинова С.В. Анализ психофизиологических характеристик подверженности влиянию (вербовке) учащейся молодёжи // Казанский педагогический журнал. 2016. № 3 (116). С. 113 - 119.
12. Фёдорова К.В. Вербовка как искусственное формирование поведенческой аддикции на примере синдрома Варвары Карауловой // Казанский педагогический журнал. 2016. № 3 (116). С. 131 - 135.
13. Варвара Караулова [Электронный ресурс] // Интернет-СМИ Кавказский узел [сайт]. [2019]. URL: https://www.kavkaz-uzel.eu/articles/292173 (дата обращения: 01.09.2019).
14. Террористы начали вербовать сторонников в онлайн-играх [Электронный ресурс] // Портал Игры Mail.ru [сайт]. [2015]. URL: https://games.mail.ru/pc/news/2015-10-22/igil verbuet naemnikov v onlajn igrah (дата обращения: 02.09.2019).
15. Террористов выводят из игры [Электронный ресурс] // Медиахол-динг РБК [сайт]. [2017]. URL: https://www.rbc.ru/newspaper/2017/11/27/5a181275 9a7947098fd6b0b2 (дата обращения: 03.09.2019).
16. Бураева Л.А. О методах вербовки женщин террористическими организациями посредством сети Интернет // Проблемы в российском законодательстве. 2018. № 5. С. 190-193.
17. Калинина С.Б. Психологические методы вербовки молодёжи в террористические организации [Электронный ресурс] // Издание Наука. Общество. Оборона [сайт]. [2018]. URL: https: //www. noo-j ournal. ru/nauka-obshestvo-oboron a/2018-2-15/article-0145 (дата обращения: 08.09.2019).
Перцева Ульяна Станиславовна, аспирант, upochta@,icloud. com, Россия, Оренбург, Оренбургский государственный университет.
DESTRUCTIVE CULT IN THE CONTEMPORARY MEDIASPHERE
U.S. Pertseva
The article deals with the phenomena of destructive cult which finds its realization in the modern mediasphere. The author gives different interpretations of the terms "media", "mediaenvironment" and "mediasphere" as well as analyzes the ambiguous impact of these phenomenas on the spiritual life of modern people. The paper reveals the mechanisms of indirect impact of destructive cult on the consumer of information and describes the strategy of social mimicry which helps to solve the tasks that assigned to the cult, implemented through digital communication technologies.
Key words: destructive cult, new religious movements, Internet, media, mediaphilosophy, mediasphere, mediaenvironment.
Pertseva Ulyana Stanislavovna, postgraduate, [email protected], Russia, Orenburg, Orenburg State University.
