CC BY
0Гуманитарные исследования. История и филология. 2024. № 13. С. 17-26. Humanitarian Studies. History and Philology. 2024. No. 13. P. 17-26.
Научная статья УДК 94(470.53)
doi: 10.24412/2713-0231-2024-13-17-26
ДЕПУТАТ КАГАНОВИЧСКОГО РАЙСОВЕТА Л. А. КОРКИЯ:
ДЕЛО ПЕРМСКОГО ВРАЧА
Глеб Евгеньевич Константинов
Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, Пермь, Россия, glkonst@rambler.ru
Аннотация. В статье рассмотрен и проанализирован комплекс архивных документов, относящихся к судьбе депутата Кагановичского райсовета и главврача железнодорожной больницы г. Перми Л. А. Коркия в 1937-1939 гг. После смерти одного из пациентов в январе 1937 г. Л. А. Коркия был обвинен в развале трудовой дисциплины и халатности президиумом райсовета, затем на общем собрании работников больницы прозвучали как другие обвинения, так и голоса в поддержку главврача. По определенным причинам следственное дело по статье № 58 п. 7, 10 и 11 в его отношении было возбуждено только в январе 1938 г., а закончено в феврале 1939 г. - весь процесс продолжался дольше, чем период «большого террора». В статье исследуются особенности механизма наделения статусом «враг народа» на уровне районной власти, степень участия в чистке и массовых репрессиях партийных и советских деятелей районного уровня. Вводятся в научный оборот архивные дела Государственного архива Пермского края и Пермского архива социально-политической истории - архивно-следственное дело Л. А. Коркия и дела из фондов райкома и райсовета Кагановичского района. Выделяются общие и отличные моменты в следствии над Л. А. Коркия и другими делами периода «большого террора». Рассматриваемое дело отличает то, что оно и не полностью сфабриковано, и не полностью реально. С одной стороны архивно-следственное дело Л. А. Коркия - часть большого террора, с другой, совершенно не типичный его представитель, так как достаточная часть обвинений и свидетельских показаний действительно были реальными. Отдельно выделяются моменты, относящиеся к позиции других депутатов райсовета и представителей партии по отношению к Л. А. Коркия, уровень критики в его сторону и участие в обвинении и следствии.
Ключевые слова: массовые репрессии, большой террор, Л. А. Коркия, Кагановичский райсовет, архивно-следственное дело, депутаты райсовета.
Для цитирования: Константинов Г. Е. Депутат Кагановичского райсовета Л. А. Коркия: дело пермского врача // Гуманитарные исследования. История и филология. 2024. № 13. С. 17-26. https://doi.org/10.24412/2713-0231-2024-13-17-26
Original article
MEMBER OF KAGANOVICHISKY DISTRICT COUNCIL L. A. KORKIYA:
THE CASE OF THE DOCTOR OF PERM
© Константинов Г. Е., 2024
Gleb E. Konstantinov
Perm State Humanitarian Pedagogical University, Perm, Russia, glkonst@rambler.ru
Abstract. The article analyzes and analyzes a complex of archival documents relating to the fate of the deputy of the Kaganovichi district council and the head physician of the Perm railway hospital L. A. Korkiya in 1937-1939 As a result of the death of one of the patients in January 1937, L. A. Korkiya was accused of the collapse of labor discipline and negligence by the presidium of the district council, then, at the general meeting of hospital workers, other accusations as will as supportive words for the head physisian were heard. For certain reasons, the investigative case under Article No. 58, paragraphs 7, 10 and 11 against him was opened only in January 1938, and was completed in February 1939 - the whole process lasted longer than the period of the "Great Terror". The article examines the features of the mechanism for granting the status of "enemy of the people" at the level of district authorities, the degree of participation in the purge and mass repressions of party and Soviet leaders at the district level. The archival files of the State Archive of the Perm Region and the Perm Archive of Socio-Political History are being introduced into scientific circulation - archival investigative file of L. A. Korkiya and files from the funds of the district committee and district council of the Kaganovichi district. Common and distinct points are highlighted in the investigation of L. A. Korkiya and other cases of the period of the "Great Terror" - the case in question is neither completely fabricated nor completely real, which makes it an interesting case. On the one hand, the archival investigative file of L. A. Korkiya is part of the great terror, on the other hand, it is not at all a typical representative of it, since a sufficient part of both the accusations and testimony were indeed real. Separately, points are highlighted regarding the position of other deputies of the district council and party representatives in relation to L. A. Korkiya -the level of criticism towards him and participation in the accusation and investigation.
Keywords: mass repressions, great terror, L. A. Korkiya, Kaganovichisky district council, archival and investigative file, members of the district council.
For citation: Konstantinov G. E. Member of Kaganovichisky district council L. A. Korkiya: the case of the doctor of Perm. Humanitarian Studies. History and Philology. 2024;13:17-26. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2713-0231-2024-13-17-26
Введение
2 января 1937 г. в железнодорожной больнице Кагановичского района г. Перми произошла смерть одной из пациенток, которая вызвала в дальнейшем сильный общественный резонанс [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 71].
Главврач и персонал признавал свою долю вины в случившемся, но злой умысел отрицал. При этом в ходе собраний в их сторону звучали как обвинения со стороны партии и руководства райсовета, так и различные по оттенкам мнения рядовых работников здравоохранения и руководителей отрасли, а также обвинения со стороны контролирующих органов из Свердловска.
Для главврача Л. А. Коркия, который к тому же являлся депутатом Кагановического райсовета, данная история закончилась уголовным делом по статье № 58 п. 7, 10 и 11. Однако, произошло это только через год после самого происшествия, а следствие заняло ещё один год, что в итоге и определило его результат: период массовых репрессий уже успел закончится.
Основная часть
Рассмотрим хронологию и основные моменты произошедших событий. 16 января 1937 г. на заседании президиума райсовета Кагановичского района был рассмотрен вопрос о халатном отношении персонала железнодорожной больницы к пациентам. На заседании
присутствовали председатель райсовета Горбунцов, 7 других членов президиума, Коркия -главврач железнодорожной больницы, Беляева - депутат райсовета и главврач поликлиники Пермь-2, и Панфилов - депутат райсовета от железной дороги [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 1об]. В ходе обсуждения вопроса выступали Беляева, Коркия и два члена президиума -Смолин и Черняев, сами выступления не протоколировались, есть только постановление президиума.
В постановлении отмечается, что в больнице: «дело лечение и ухода поставлено недостаточно, преступно-халатное отношение к больным, семейственность, круговая порука, скрытие фактов недостатков работы от общественности. В 12 часов дня 2-го января 1937 г., при наличии в это время всех врачей и руководителей больницы, Палкиной не было оказано должной медпомощи, в результате ребенок и сама Палкина умерли, а факт рождения ребенка в уборной был всеми скрыт и только после смерти Палкиной главврач Коркия по настоянию родителей Палкиной 7 января 1937 г. принимает меры и ограничивается только выговором младшему персоналу больницы» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 71].
На заседании Беляева сообщила, что материалы переданы прокурору транспорта, президиум в свою очередь «просит прокурора ускорить следствие и организовать показательный суд над виновниками» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 71]. «Главврач Коркия допустил в его практике развал трудовой дисциплины, безответственность, грубость, очереди на прием назначенных на коечное лечение больных. Сам Коркия заявлял, что Палкина умерла бы и так, в то время как Палкиной, кроме полоскания рта никакой помощи оказано не было. В связи с чем президиум Райсовета просит Здравотдел снять с работы Коркия и собрать граждан поселка, чтобы обсудить поведение Коркия как депутата Райсовета» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 71-72].
Президиум назначил на 18 января собрание работников больницы, на котором поручил членам президиума Харитонову и Черняеву, а также депутату Беляевой, обсудить вопросы укрепления дисциплины среди медперсонала и ответственности за лечение больных. Общее настроение членов президиума достаточно очевидно: на момент собрания у них есть желание устроить показательный процесс над главврачом. Их мотивация происходит из общих настроений в обществе - поиска и борьбы с вредителями.
Один пункт из постановления при этом выбивается из общей линии: «в связи с тем, что родильное отделение больницы не имеет изолятора для инфекционных больных, а также само отделение по количеству мест мало ... просить Здравотдел о строительстве родильного дома на 60 коек» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 71].
Таким образом на заседании президиума появляется упоминание и более объективных причин смерти. В этот же день, 16 января, в отраслевой газете железнодорожников «Сигнал» вышла заметка о произошедшем, которая, судя по заголовку «Бесчеловечность», имела схожее с постановлением президиума содержание.
Основной объем информации о произошедшем дает протокол общего производственного совещания сотрудников Пермской ж/д больницы от 18 января 1937 г. Выступления на заседании протоколировались, что дает возможность составить достаточно полную картину события. На совещании присутствовало 110 сотрудников ж/д больницы и 31 сотрудник других медучреждений города. Представителем партии на заседании являлся партгрупорг станции Пермь-П - Позиев, а представителями райсовета - депутаты Беляева и
Черняев. Для начала выделим ключевые моменты совещания. Открыл совещание Позиев. Далее мы увидим его критику в адрес руководства больницы, однако начинает заседание он словами о том, что: «отзывы о больнице работников железнодорожников, с которыми ему приходилось общаться, были хорошие». Также он отмечает, что «случай был проработан на заседании парткома» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 72].
Далее выступает Коркия. Он указывает на то, что «этот случай был проработан по всем отделениям больницы и тяжело переносится не только виновниками этого дела, но и всем коллективом, случай возмутительный, но злого умысла ни с чьей стороны здесь не было» [там же].
Далее выступают два доктора и две медсестры, которые рассказывают, что у Палкиной, находившейся в родовом отделении, появились признаки инфекционного заболевания, поэтому её перевели в хирургическое отделение, где были инфекционные палаты. Однако в хирургическом отделении произошли преждевременные роды, к чему персонал отделения не был готов. Больной было запрещено покидать палату, но она нарушила запрет, что и привело к трагедии: «винить персонал нельзя, так как больная сама была непослушная, ей было сказано лежать, а она ходила» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 74].
Все выступающие признают ошибки в своей работе - то, что они «недоглядели» за больной, но как говорит одна из медсестер: «зла больной не хотела делать ... вредителем никогда не была и не собираюсь им быть» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 73]. Ещё двое врачей из других учреждений в целом поддерживают позицию несчастного случая и говорят о том, что нужно сделать, чтобы улучшить работу.
Позиев снова берет слово, пытаясь перевести совещание в иное русло: «выступления принимают неправильное направление, все выступающие стараются оправдаться, а нужно указать, что к этому случаю привело недостаточное отношение к делу. На этом может сыграть враг. Такое отношение в Советском Союзе к живому человеку недопустимо, оно может иметь место только в капиталистических государствах» [там же]. После этого он, в отличии от своего первого выступления, также призывает прокуратуру устроить показательный процесс над виновниками.
После него слово берет Меньшиков - работник больницы из административного персонала, возглавляющий стахановское движение в больнице. Он отмечает, что у главврача «нет заботы о живом человеке, к нему сотрудники боятся подойти». Более того, звучат у Меньшикова и намеки на финансовые нарушения и игнорирование проверок: «выгнал ревизора из больницы» [там же]. Упомянутый ревизор, Машкауцан, также выступает на совещании. Он рассказывает о том, что во время ревизии больницы, Коркия угрожал ему увольнением и угрозу исполнил, добившись у начальника Машкуацана его увольнения. «Когда т. Машкауцан делал ревизию в больнице, его д-р Коркия выгнал, сказав, что мало ли бы ещё Политотдел послал ему для ревизии какую-то Маньку-Таньку. Д-р Коркия с первого дня ревизии все время нервничал, есть случаи расхищения, самоснабжения и пр.» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 71-3-73об]. Однако, когда сотрудники больницы задают ему вопрос, в чем выражалось расхищение, он говорит, что «я сказал, что есть самоснабжение, про расхищения это вам послышалось» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 73об].
После критического, и даже обвинительного выступления финансового ревизора, критики начальства работником-стахановцем и второго выступления Позиева высказываются ещё 15 работников больницы. Условно можно разбить их на три группы.
Трое из них частично признают обвинения Позиева или считают необходимым судебное расследование. «В данном случае у больной случай желтухи у роженицы, он должен был вызвать опасения - случай этот редкий. Если бы мы, врачи, не работали штамповано, то никогда бы этого не произошло. Нужно изжить этот подход к больному» [там же]. Например, председатель собрания Кузнецова, вероятно тоже из администрации больницы: «заметка в газете верна по сути . тов. Позиев прав, что виновников данного дела нужно привлечь к ответственности» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 75].
Доктор из другой больницы, присутствующий на совещании, отмечает: «сейчас ещё на скамье подсудимых никого нет. У работников есть много хорошего в прошлом. В частности, у доктора Шипицина не мало учеников, работающих самостоятельно. За прошлое вам в пояс поклонимся, как говориться, а за проступки, не взыщите, будем спрашивать» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 75об]. Отметим, что никто из упоминаемого в ходе происшествия персонала больницы, кроме доктора Коркия, обвинен не был.
Ещё четверо критикуют Позиева, Меньшикова или Машкауцана, обвиняя их в необъективности или некомпетентности, защищая таким образом Коркия. «Тов. Позиев указывает, что первый виновник в развале труддисциплины тов. Коркия, нужно ему ответить, что ... говорить о недостаточности труддисциплины не приходиться» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 74]. Медсестра Зуева говоря о том, что «преступления-диверсии, как указывает тов. Позиев нет», также добавляет, что «партийные организации должны усилить массово-воспитательную работу с больными, не желающими выполнять врачебных распоряжений, тогда и казусов таких, как с Палкиной, не будет» [там же]. Доктор Митрофанов отвечает Машкауцану: «. выступившему не по существу, а явившегося свести счеты, безнаказанно бросившему оскорбление целому коллективу больницы, такие выступления не нужно допускать» [там же]. Его поддерживает медсестра Софронова: «тов. Машкауцана нужно привлечь к ответственности, а доктор Коркия исправился в своих ошибках» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 75об].
Остальные занимают позицию того, что случай возмутительный, но преступления здесь нет и поддерживают Коркия: «забота, внимание о человеке со стороны Коркия есть», «доктор Коркия очень доступен и с ним можно поговорить обо всем [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 74об]. Интересно, что один из врачей больницы, доктор Шубин, связывает произошедший случай с изменениями в законодательстве: «В связи с постановлением правительства об отмене абортов к весне 1937 г. наше родильное отделение совершенно не сможет справляться в данных условиях с работой. Мы уже сейчас имеем в хирургическом отделении 5-6 человек рожениц. В родильном отделении имеется 17 чистых коек и сейчас мы вынуждены лавировать этими койками» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 73об].
Интересно, что представители райсовета слово на совещании не берут, а его итоги подводит не Позиев, а сам Коркия: «Факт вещь упрямая. Факт возмутительный. Задача, учтя этот случай, -сделать выводы. Тов. Машкауцан мною был изгнан, так как вел себя недостойно. Тов. Меньшикову - вам со мной расправиться не удастся, ваше выступление неправильно, я на вас управу найду. В отношении дисциплины - дисциплина есть. Этот факт нарушения труддисциплины не есть нарушение дисциплины во всем коллективе» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 75об].
По итогам совещания принят ряд решений о совершенствовании работы больницы -запросе дополнительного финансирования, расширения штатов и т. п., но также и обращение: «просить прокуратуру ускорить следствие по делу и, если будет суд, чтобы провести его в показательном порядке» [ГАПК. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1. Л. 76].
Анализируя стенограмму совещания, можно сделать несколько выводов.
Во-первых, в больнице явно присутствуют люди недовольные работой Коркия и считающие, что он должен понести наказание: выделим среди них председателя Кузнецову и одного из работников больницы Глухову.
Во-вторых, их скорее меньшинство: большая часть работников занимает либо нейтральную позицию, либо выступают в поддержку Коркия. В-третьих, на момент заседания президиума райсовета у его членов явно прослеживалось желание устроить показательный процесс, однако на данном совещании они вообще не выступают.
Интересно, что обращение участников заседания к прокуратуре вызвало какую-либо реакцию правоохранительных органов только в начале 1938 г. 2 января 1938 г. постановлением дорожно-транспортного отдела главного управления государственной безопасности НКВД г. Перми Коркия был привлечен в качестве обвиняемого по статьям 58-7, 58-10 и 58-11 и помещен под стражу в Пермскую тюрьму [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 2].
Обвинялся Коркия в том, что «работая старшим врачом ж/д больницы ст. Пермь 2-я активно проводит вредительско-диверсионную деятельность, распространяет к/р агитацию, направленную против ВКП/б/ и Совправительства, а также имел близкие связи с врагами народа Каменевым Л. Б.» [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 2].
28 сентября 1938 г. оперуполномоченный ОДТОГУГБ НКВД ж-д Перми отказал Коркия в его просьбах о допросе дежурных врачей по поводу некоторых обвинений и в повторных очных ставках с свидетелями [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 5].
29 сентября 1938 г. рассмотрение дела в Перми было закончено, и оно отправилось в вышестоящую инстанцию в Свердловск. 10 октября начальник Ш-го отделения дорожно-транспортного отдела НКВД ж/д. им. Кагановича, рассмотрев следственное дело Коркия, «принимая во внимание, что материалами следствия (свидетельскими показаниями, актом экспертной комиссии) виновность Коркия Л. А. по предъявленному ему обвинению по ст. 58 п. 7,10 и 11 доказана» [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 7]. 15 октября копия дела была отправлена транспортному прокурору ж/д. им. Кагановича, Коркия на тот момент всё ещё содержался в Пермской тюрьме [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 8]. 1 ноября транспортная прокуратура направила дело на рассмотрение линейного суда в Свердловске.
29 ноября 1938 г. начальник ОДТО НКВД ст. Пермь II получил сообщение от своего коллеги из Свердловска, в котором сообщалось, что «следствие по делу Коркия по ст. 58 п. 11 за недоказанностью прекратить, дополнительно произвести следующие действия: дать Коркия очную ставку со свидетелем Глуховой по вопросу - старая царская армия превратилась в банду, то есть революция была толчком для превращения в банду, дать Коркия очную ставку со свидетелем Шубиным по вопросу затруднения питания больных и выражения Коркия «чем хуже, тем лучше», также дать очные ставки со свидетелями по вопросу дачи Коркия установки персоналу «больных свыше 50 летнего возраста в больницу не принимать. После чего следствие закончить по ст. 58 п. 7 и 10 и направить нам» [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 10].
Отметим, что Шубин на совещании работников больницы основной причиной произошедшего называл недостаток финансирования, в целом находясь на стороне Коркия. Однако кажется достаточно правдоподобным ситуация, когда на допросе в НКВД он действительно вспомнил некоторые неоднозначные высказывания Коркия: таким образом, все показания свидетелей выглядят реальными.
Материалов самого суда нет, не очень понятно был ли он вообще, или решение о прекращении дела по 58-11 и повторному рассмотрению по двум другим пунктам было принято в самом отделе НКВД Свердловской железной дороги. Так или иначе обвинения по статье 58-11 были отклонены, а по статьям 58-7 и 58-10 Пермскому отделу было указано на сомнительные моменты в обвинении и дано распоряжение их перепроверить. Пермский отдел НКВД так и поступил и 22 декабря 1938 г. отправил в Свердловск протокол законченного следственного дела [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 14].
26 января 1939 г. Коркия доставили в Свердловск [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 15]. 4 февраля начальник Ш-го отделения ДТО НКВД ж/д. им. Кагановича в Свердловске постановил, что «в процессе расследования принадлежность Коркия к антисоветской организации не доказана, а вредительскую деятельность подтвердить документально не представляется возможным, вследствие чего и оснований для предания Коркия суду недостаточно» [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 17]. Последняя фраза намекает на то, что дело до суда так и не дошло и было прекращено самим НКВД. В тот же день Коркия дал подписку о неразглашении и был освобожден [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 17об].
Картину проведенного Пермским отделом НКВД ж/д следствия помогают восстановить два обвинительных заключения, находящиеся в деле, одно из них первоначальное и датируется сентябрем 1938 г., а второе составлено 19 декабря, после ответа из Свердловска. Они практически полностью совпадают и в части обвинений, и в части их доказательств, и в части заключения, которое выносят пермские работники ОДТО НКВД - Коркия виновен и дело подлежит рассмотрению Свердловской тройки УНКВД. Из них мы также узнаем интересную деталь биографии Коркия - в 1928 году он был осужден на три года за мошенничество и отбыл наказание.
Во втором случае шире список свидетелей по делу - к четырем фамилиям осужденных, показаниями которых изобличается Коркия, добавляется ещё несколько и некоторые из них идентифицируются. Среди работников больницы, изобличающих Коркия, трое выступали на собрании работников больницы 18 января 1937 г. - уже упомянутые Кузнецова, Глухова и Шубин. На том же собрании выступал работник контролирующих органов из Свердловска Машкауцан - его фамилия тоже есть в списке свидетелей. Четыре неизвестные фамилии осужденных, вероятно, другие члены «антиправительственного заговора», в котором участвовал Коркия, что типично для подобных дел [Хлевнюк 1996: 190].
Ещё три фамилии свидетелей идентифицировать не удалось, возможно это работники больницы, не выступавшие на собрании. Отметим также, что ни членов райсовета, ни членов райкома партии среди свидетелей нет, во всяком случае неизвестные фамилии не совпадают с находящимися в фондах Кагановичского райсовета и райкома. Утверждается, что Коркия «полностью изобличается показаниями этих обвиняемых и свидетелей» [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 12-13]. В обоих случаях виновным себя Коркия не признает.
Обвиняется Коркия во многом, все обвинения основаны на показаниях других осужденных или свидетелей по делу. Многие из них стандартны для данного периода [Хлевнюк 1996: 192], поэтому приведем только те, которые относятся к работе больницы. Это «неприем тяжелобольных в больницу на коечное лечение», ответ на сообщение о безобразной работе больницы, что «чем хуже она работает, тем лучше», способствование увеличению заболеваемости дизентерии среди населения «сокращением коечного лечения», «поручал лечение тяжело больных врачам не по специальности», «умышленно производил ухудшение питания больных за счет отсутствия в пище витаминов», приобретал путем хищения для контрреволюционной организации ядовитые и отравляющие вещества: синильную кислоту, цианистый калий и др.» [ПЕРМГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 6241. Л. 1113]. Последний пункт, после отклонения обвинений по статье 58-11 из второго заключения пропадает.
Заключение
Частичное снятие обвинений в конце ноября 1938 г. в точности совпадает с принятой датой окончания массовых репрессий и несомненно является его проявлением [Хлевнюк 2021: 287]. Начало дела, спустя год после произошедшего, тоже подтверждает это: до середины 1937 г. репрессии были достаточно точечными [там же: 282].
Однако, необходимо учитывать, что дело начато в январе 1938 г., за десять месяцев до изменения ситуации в стране, многие уголовные дела по статьям, по которым обвинялся Коркия, рассматривались гораздо быстрее. Была ли задержка чисто бюрократической, или столь долгий срок рассмотрения дела был вызван иными причинами?
Вернемся к сравнению выступлений работников больницы на общем собрании в январе 1937 г. с информацией о показаниях свидетелей материалов архивно-следственного дела НКВД. Трое из четверых действительно обвиняли Коркия как минимум в развале дисциплины. Кажется вероятным, что расследование дела было реальным, поэтому и заняло столько времени. Интересно также отношение к делу райсовета и райкома. Инициировав его в начале января 1937 г., представители власти затем, как кажется, перестали настаивать на наказании Коркия.
На совещании 18 января представители райсовета слова не берут, а представитель райкома Позиев достаточно сдержан. То, что с января 1937 г. до января 1938 г. никаких действий прокуратура и НКВД не предпринимали, также свидетельствует о том, что районная власть как минимум об этом правоохранительные структуры не просила. Таким образом райсовет и представители партии провели свое расследование инцидента, но дальше двигать его не хотели, делать Коркия врагом народа у них желания не было.
Следственные процедуры начались, вероятно лишь в связи с внутренними процессами в НКВД в период большого террора, появления потребности в нахождении и наказании врагов народа. Случай в больнице под эту потребность хорошо подошел. Однако реальность событий вызвала необходимость реального расследования, что могло затянуть следствие, и само дело, начавшись до периода массовых репрессий, закончилось уже после него, что вероятно спасло Коркия от высшей меры наказания.
Список источников и литературы
1. Арнаутов Н. Б. Образ «врага народа» в системе советской социальной мобилизации: идеолого-пропагандистский аспект: декабрь 1934 г. — ноябрь 1938 г. : автореф. ... канд. ист. наук. Томск, 2010. 21 с.
2. Государственный архив Пермского края. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 1.
3. Государственный архив Пермского края. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д. 3.
4. Государственный архив Пермского края. Ф. Р-1078. Оп. 1. Д .4.
5. Кропачев С. А. Отечественная историография масштабов и форм репрессий и демографических потерь СССР в 1937-1945 годах : автореф. ... д-р. ист. наук. Майкоп, 2011. 54 с.
6. Пермский государственный архив социально-политической истории. Ф. 641/1. Оп. 1. Д.6241.
7. Пермский государственный архив социально-политической истории. Ф. 106. Оп. 1. Д. 11.
8. Пермский государственный архив социально-политической истории. Ф. 106. Оп. 1. Д. 21.
9. Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М. : РОССПЭН, 1996. 304 с.
10. Хлевнюк О. В. Сталинское Политбюро в 30-е годы. Документы советской истории. М. : АИРО — ХХ, 1995. 340 с.
11. Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М. : РОССПЭН, 2021. 479 с.
References
1. Arnautov N. B. Obraz «vraga naroda» v sisteme sovetskoy sotsial'noy mobilizatsii: ideologo-propagandistskiy aspekt: dekabr' 1934 g. - noyabr' 1938 g. [The image of the "enemy of the people" in the system of Soviet social mobilization: ideological and propaganda aspect: December 1934 - November 1938.]. PhD dissertation abstract, Tomsk, 2010, 21 p. (In Russ.).
2. Gosudarstvennyy arkhiv Permskogo kraya [State Archive of the Perm Territory]. F. R-1078. Op. 1. D. 1. (In Russ).
3. Gosudarstvennyy arkhiv Permskogo kraya [State Archive of the Perm Territory]. F. R-1078. Op. 1. D. 3. (In Russ).
4. Gosudarstvennyy arkhiv Permskogo kraya [State Archive of the Perm Territory]. F. R-1078. Op. 1. D .4. (In Russ).
5. Kropachev S. A. Otechestvennaya istoriografiya masshtabov i form repressiy i demograficheskikh poter' SSSR v 1937-1945 godakh [Domestic historiography of the scale and forms of repression and demographic losses of the USSR in 1937-1945]. Doctoral dissertation abstract, Maykop, 2011, 54 p. (In Russ.).
6. Permskiy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-politicheskoy istorii [Perm State Archive of SocioPolitical History]. F. 641/1. Op. 1. D. 6241. (In Russ.).
7. Permskiy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-politicheskoy istorii [Perm State Archive of SocioPolitical History]. F. 106. Op. 1. D. 11. (In Russ.).
8. Permskiy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-politicheskoy istorii [Perm State Archive of SocioPolitical History]. F. 106. Op. 1. D. 21. (In Russ.).
9. Khlevnyuk O. V. Politbyuro. Mekhanizmy politicheskoy vlasti v 30-e gody [Politburo. Mechanisms of political power in the 30s]. Moscow, ROSSPEN Publ., 1996, 304 p. (In Russ.).
10. Khlevnyuk O. V. Stalinskoe Politbyuro v 30-e gody. Dokumenty sovetskoy istorii [Stalin's Politburo in the 30s. Documents of Soviet history]. Moscow, AIRO - KhKh Publ., 1995, 340 p. (In Russ.).
11. Khlevnyuk O. V. Khozyain. Stalin i utverzhdenie stalinskoy diktatury [Stalin and the establishment of the Stalinist dictatorship]. Moscow, ROSSPEN Publ., 2021, 479 p. (In Russ.).
Информация об авторе Г. Е. Константинов — ассистент, кафедра Отечественной и всеобщей истории, археологии, Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет.
Information about the author G. E. Konstantinov - Assistant, Department of National and Universal History, Archeology, Perm State Humanitarian Pedagogical University.
Статья поступила в редакцию 11.11.2023 одобрена после рецензирования 25.11.2023; принята к публикации 10.01.2024.
The article was submitted 11.11.2023; approved after reviewing 25.11.2023; accepted for publication 10.01.2024.
