CC BY
125УСТОЙЧИВОСТЬ ПРИРОДНЫХ СИСТЕМ
С. П. Арефьев
ДЕНДРОХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И ДИНАМИКА БИОТЫ В ТАЗОВСКОЙ СУБАРКТИКЕ
Рассмотрены древесно-кольцевые хронологи по ходу внешнего трубопровода Находкинского газоконденсатного месторождения. Проведено сопоставление различных в видовом и ландшафтно-типологическом отношении хронологий деревьев и кустарников. Проанализированы климатические, гидрологические, пирологические факторы динамики древесного прироста и связанной с ним ландшафтно-биотической динамики.
Анализ древесно-кольцевых хронологий позволяет с высокой точностью восстановить и датировать базовые показатели состояния природных комплексов на репрезентативном временном промежутке, что широко используется в экологическом мониторинге [Комин, 1990]. Большой опыт в этом плане накоплен дендроклиматологией; в частности, для Субарктических районов Западной Сибири проведены реконструкции климата на период до 1507 г. по живым деревьям и на предшествовавший период в 10 000 лет по ископаемой древесине [Ваганов и др., 1996]. В географическом плане существенно расширить возможности дендрохронологии позволило использование кольцевых хронологий кустарников, возраст которых в равнинных и горных тундрах достигает 120 и более лет [Арефьев, 2001]. Исследование регистрирующих структур деревьев и кустарников намного сокращает время получения временной мониторинговой информации с выходом на прогноз, часто недоступной другим видам мониторинга или требующей длительных многолетних работ. Нередко дендрохронологические параметры наиболее адекватно характеризуют состояние биоты и ландшафтов, поскольку являются результатом непосредственного влияния на основу экологической пирамиды целого комплекса факторов с учетом их взаимодействия.
Современная дендрохронология располагает широким арсеналом методов [Шиятов, 1973; Горчаковский, Шиятов, 1985; Methods..., 1990; Арефьев, 1997; и др.]. Конкретное содержание дендрохронологичской информации определяется выбором моделей, находящихся в тех или иных условиях среды и испытывающих влияние тех или иных факторов. Особую ценность имеют хронологии из экстремальных метообитаний, где исследуемый фактор является лимитирующим. В условиях Крайнего Севера формирование древесных колец определяется главным образом температурой летнего периода и зависящей от нее глубиной протаивания грунта. По данным Е. А. Ваганова с со-авт. [1996], положительная температурная детерминация прироста деревьев в Субарктике составляет 50-80 % и увеличивается с продвижением на север; очевидно, что очень велика она у тундровых кустарников. Определенное влияние на прирост оказывает также количество летних осадков, усиливающее протаивание грунтов.
В холодные годы с низким приростом деревьев и кустарников в высоких широтах отмечается смещение прохождения циклонов к югу, вследствие чего количество выпадающих осадков уменьшается [Дроздов, Григорьева, 1971; Величко, 1992]. Эти годы соответствуют наибольшей стабильности грунтов и
криогенных ландшафтов, замедлению процессов тепловой и прирусловой эрозии с активизацией ветровой эрозии. При этом ослабляются позиции бо-реальных и гипоарктических элементов биоты, находящихся на северном пределе распространения (в частности, деревьев и тундровых кустарников), арктические элементы биоты сохраняются и при депрессивном состоянии конкурентов усиливают свои позиции. Относительно теплые годы, напротив, характеризуются активизацией наиболее опасных для тундровых ландшафтов процессов тепловой и прирусловой эрозии с уменьшением активности эоловых процессов. В эти годы тундровые экосистемы испытывают пресс более южных географических элементов биоты, а также антропофильных «мусорных» видов, могущих составить конкуренцию аборигенным растениям и животным [Природная среда Ямала, 2000]. Благоприятны они и для распространения патогенов, в частности, на череду теплых лет на Ямале приходятся эпизоотии сибирской язвы у оленей (в 1908-1911 гг., 1920-е гг. и др.), эпи-фитотия ивы на юге Ямала, вызванная листоедами, в конце 1980-х гг. [Богачева, 1994]. Примечательно, что аномально теплые годы нередко следуют один за другим, что усиливает влияние связанных с ними негативных процессов. На протяжении прошедшего столетия в основном теплыми были 1920-е, 1950-е гг., период второй половины 1980-х и первой половины 1990-х гг., ряд других, меньших отрезков времени. Аномально холодные годы обычно были менее агрегированы, но последствия их влияния на биоту и ландшафты сказываются в течение дальнейшего ряда лет. В целом холодными были 1930-е гг., значительное число холодных лет было в 1940-х, на рубеже 1960-х и 1970-х гг., сравнительно холодным является и текущий период, наступивший в 1990-е гг. Именно в эти годы отмечается гибель или усыхание вершин старых деревьев, изреживание кустарниковых массивов, сопровождаемое их гибелью или заменой молодыми вегетативными побегами.
Характеристика древесно-кустарниковой растительности
В настоящей работе анализируются дендрохронологические материалы, собранные в 2003 г. на территории Тазовского п-ва и Гыдана в пределах проектировавшейся трассы коммуникаций Находкинского газоконденсатного месторождения. Фоновая характеристика состояния природной среды в рамках проекта являлась основной целью работы. В методическом плане важной задачей было уяснение некоторых подходов к дендрохронологическому мониторингу, связанных с выявлением аномальных состояний природных комплексов путем сопоставления разного рода древесно-кольцевых хронологий.
Район исследований находится в природной подзоне южных (кустарниковых) тундр Западно-Сибирской равнины, на его территории выделено три основных типа древесно-кустарниковой растительности.
1. Субарктические тундровые кустарники, имеющие наибольшее распространение, произрастают по плакорным и низинным тундрам куртинами или сплошными массивами. В порядке увеличения дренированности местообитания они представлены несколькими видами кустарниковых ив (в основном Salix ¡anata, S. cinerea и др.), карликовой березкой — ерником (Betula nana) и, реже, ольхой кустарниковой — душекией (Dushekia fruticosa). В высоту они обычно не превышают 1,5 м (последний вид — до 2-3 м). В данном районе установленный нами максимальный возраст тундровых кустарников достигает 90 лет, в среднем возраст отдельных стволиков в куртинах составляет 2040 лет.
2. Интразональные пойменные кустарники также весьма типичны для зоны трассы, но имеют меньшее распространение, будучи приурочены к доли-
нам рек. Самые крупные их массивы сосредоточены в низовьях Мессояхи. В отличие от тундрового типа здесь, в силу периодической затопляемости и лучших почвенно-мерзлотных условий, преобладают ольха кустарниковая и ивы, видовой состав которых более богат. В частности, по берегам наиболее крупных рек и проток произрастает ива прутовидная (Salix viminalis), древесные формы которой достигают высоты 5 м и более и образуют приречные ивовые леса.
3. Бореально-гипоарктический элемент в южных тундрах представлен ленточно-островными лесами и редколесьями из лиственницы, приуроченными обычно к высоким, сложенным легким аллювием, пойменным террасам наиболее крупных притоков Обской и Тазовской губ. В районе трассы подобные лиственничники в виде различной по ширине прерывистой ленты произрастают по берегам р. Монгаюрбей. В некоторой степени они испытывают на себе поемный режим, но значительно более мягкий, чем пойменные ивняки и ольшанники низовьев Мессояхи. Их возможные затопления паводковыми водами, если иногда и случаются, то бывают скоротечны по времени. Сомкнутость леса на отдельных участках достигает 0,7; в подлеске обычна ольха кустарниковая. Отдельные деревья лиственницы встречаются в ближайшей к реке тундре на дренированных участках рельефа.
Судя по имеющимся данным [Природа Ямала, 1995], лесной массив Мон-гаюрбея находится на одной широте с лесным массивом в верховьях р. Бай-дараты на Ямале (~68° с. ш.), известном как самый северный в Тюменской области. Таким образом, лиственничники Монгаюрбея, расположенные в зоне трассы (67° 49’ с. ш., 76° 43’ в. д.), принадлежат к числу наиболее ценных лесных участков, произрастающих на крайнем пределе лесной растительности в Западной Сибири. Высота отдельных деревьев достигает 15-18 м. Поскольку все старые деревья поражены центральными гнилями, точно определить их возраст невозможно. Вероятно, он не менее 400-500 лет, по сохранившимся кольцам максимально просчитывается 170 лет (с 1833 г.). Это несколько ограничивает возможности использования обнаруженных лиственниц в дендрохронологических исследованиях, однако и предоставляемая ими кольцевая хронология имеет большую ценность в силу своего предельного географического положения.
Материал и методика
Сбор и обработка материалов осуществлялись по опубликованным методикам [Шиятов, 1986; Methods..., 1990; Арефьев, 1997; Методы..., 2000]. Из лиственницы в долине Монгаюрбея с помощью бурава Пресслера отобраны керновые образцы с 13 моделей (26 радиусов) разного возраста. С кустарников отобраны спилы близ основания ствола. В тундрах отобрано 11 моделей ивы, в пойме Мессояхи — 5 моделей ольхи кустарниковой. В лабораторных условиях после предварительной зачистки и обработки образцов меловой пудрой проведено измерение ширины годичных колец древесины (на спилах по 2-4 радиусам) под микроскопом с помощью окуляр-микрометра под увеличением 7^8. Полученные индивидуальные хронологии подвергнуты процедуре перекрестной датировки; из них по каждому виду деревьев и кустарников составлены обобщенные хронологии на предмет оценки продуктивности и устойчивости соответствующего типа растительности. В частности, определяли средний натуральный прирост (мм), отражающий воздействие всех биотических и абиотических факторов, и нормированный по принципу «коридора» прирост (мм) [Шиятов, 1986], отражающий воздействие биотопических факторов. Последние на Крайнем Севере определяются прежде всего летней
температурой воздуха и связанными с ней факторами (глубина протаивания грунтов, продолжительность солнечного сияния и пр.). Устойчивость определяли как резкость погодичных колебаний прироста [Арефьев, 1997, 1998] расчетом коэффициента чувствительности [Douglass, 1936]. Аномалии прироста, связанные с превышением нормы реакции древесных видов на климатические факторы, пожарами, механическими повреждениями и пр., определяли по скореллированности (по Пирсону) прироста различных обобщенных хронологий за скользящий трехлетний период [Арефьев, 2003]. Снижение коэффициента корреляции свидетельствует об аномальности прироста (при сопоставлении сходных биотопов) или значительной дифференциации условий (при сопоставлении различных биотопов).
Основные показатели состояния древесно-кустарниковой растительности за последний период представлены в табл.
Характеристики роста и состояния древесно-кустарниковой растительности трассы за последние годы
Год Средний прирост, мм*10-2 Нормированный прирост, мм*10-2 Устойчивость (коэф. чувствительности *10-2)
Лц Ол Ив Лц Ол Ив Лц Ол Ив
1980 73 84 24 12 4 1 -27 -8 -47
1981 88 84 42 21 9 18 13 0 30
1982 92 130 58 24 54 34 3 21 16
1983 77 60 43 13 4 17 -9 -37 -19
1984 109 97 50 45 42 25 18 26 6
1985 80 94 33 12 37 2 -16 -3 -24
1986 112 107 44 42 52 12 17 7 18
1987 101 114 47 32 58 15 -4 4 3
1988 79 76 48 9 2 17 -15 -20 0
1989 95 97 39 25 26 11 9 12 -10
1990 103 41 31 27 0 4 4 -40 -15
1991 92 47 27 17 10 5 -7 5 -2
1992 104 44 23 30 9 5 10 -1 -9
1993 85 32 47 9 5 28 -12 -20 32
1994 85 33 51 10 7 32 2 0 3
1995 79 39 42 11 16 24 -6 7 -15
1996 117 42 52 47 21 32 14 -6 17
1997 40 5 16 1 0 1 -54 -76 -66
1998 105 17 39 66 12 27 51 55 57
1999 46 6 18 11 3 7 -45 -66 -52
2000 48 14 40 18 11 29 7 64 44
2001 65 11 36 35 9 25 18 -26 1
2002 64 23 40 26 18 23 -1 42 3
Анализ хронологий
Лиственничные леса и редколесья долины Монгаюрбея Репрезентативная древесно-кольцевая хронология по лиственнице составила 133 года, с 1870 по 2002 г. (рис. 1, 2). Средний абсолютный радиальный прирост этого вида в период 1920-1940-х гг. достигал 2 мм в год (1921 — 1923; 1942-1945 гг.). Однако в конце XIX в. он не превышал 0,5-1 мм в год (что связывается с глобальными последствиями взрыва вулкана Кракатау в 1883 г., вызвавшего похолодание климата). Заметно снизился он и во второй половине XX столетия (в связи с истечением возрастного периода «большого роста»), особенно к началу текущего столетия, когда он составил около 0,5 мм в год (в связи с неблагоприятным прохладно-влажным периодом). Нормирование прироста не устраняет его пики в 1920-1940 гг., которые, очевидно,
являются следствием послепожарного улучшения почвенно-растительных условий (лучшая прогреваемость почвы, лишенной мохово-лишайникового покрова, ее обогащение биогенными элементами). На это время приходится и интенсивный рост новых поколений лиственницы, появившихся от сохранившихся после пожара старых деревьев-семенников. Аналогичные явления могут быть связаны и с паводками, также в итоге (после некоторой начальной депрессии роста) улучшающими почвенно-растительные условия.
2
1,5
га
.о
С
§
I 0,5 3
0
1870 1880 1890 1900 1910 1920 1930 1940 1950 1960 1970 1980 1990 2000
Рис. 1. Средний абсолютный (1) и индексированный (2) прирост лиственницы
в долине р. Монгаюрбей
Рис. 2. Чувствительность прироста лиственницы в долине р. Монгаюрбей
Корреляционный анализ аномальности настоящей хронологии по хронологии лиственницы из близлежащего сходного местообитания в среднем течении р. Хадуттэ [Ваганов и др., 1996], показывает (рис. 3), что ставший при-
1
1
2
чиной названных явлений крупный пожар, вероятно, произошел в период около 1909 г. (±1 год), с ним связано появление наиболее многочисленного поколения современных лиственниц на Монгаюрбее. Старые деревья в этот период получили ожоги, ставшие причиной развития центральных гнилей. Также существенные пожары или иные аномальные явления (например, паводки), влекущие длительные периодические изменения прироста, происходили в 1936, 1951, 1986 гг. Судя по нормированному приросту (рис. 1), прослеживается цикл со средней протяженностью в 21 год. В 1990-х гг. цикл вступил в неблагоприятную для древесной растительности фазу, особенно мал был прирост в 1997 и 1999 гг., отличавшихся холодным влажным летом. На эти же годы приходился один из наиболее критических стрессовых периодов в истории древостоя (рис. 2). Аналогичный по силе физиологический стресс наблюдался только 63 года назад, в 1934 г., а ранее — в 1916, 1912, 1899 гг. Стрессы 1899, 1916, 1934, 1997 гг. были компенсированы восстановлением прироста на следующий год на 76-94 %. Стрессы 1912 и 1999 гг. были компенсированы только на 3-16 %, что показывает их наибольшую опасность. В частности, стресс 1912 г. проходил, очевидно, на фоне послепожар-ной депрессии, предшествующей дальнейшему всплеску роста, а «холодный стресс» 1999 г. последовал вскоре после подобного же стресса 1997 г., когда деревья еще не вполне восстановили свои внутренние ресурсы. В целом можно отметить, что после длительного благоприятного периода во время проведения настоящих работ лиственница в долине Монгаюрбея находилась в неустойчивом состоянии, вызванном природными факторами. Наложение на них дополнительных неблагоприятных антропогенных факторов может вызвать частичную или полную гибель старшего поколения древостоя.
Рис. 3. Скользящая (3 года) скоррелированность прироста лиственницы из долин р. Хадуттэ (хронология СНА — по данным Е. А. Ваганова и соавт. [1996]) и р. Монгаюрбей (показан тренд)
Пойменные кустарники низовьев Мессояхи
Репрезентативная хронология по ольхе кустарниковой из обширной поймы Таза — Мессояхи составила только 33 года (с 1972 г.) (рис. 4, 5). В дренированных тундровых местообитаниях возраст этого кустарника составляет до 80, а в некоторых случаях и до 150 лет (бассейн р. Нурмаяха на Ямале), что показывает стабильность таких тундровых биотопов. Напротив, малый максимальный возраст ольхи, зафиксированный в пойме, свидетельствует о не-
стабильности данного биотопа. Об этом же свидетельствует анализ радиального роста ольхи. Если в отдельные периоды до 1990 г. ее средний натуральный прирост достигал 1-1,5 мм в год, то после этого многоводного года он резко уменьшился и к настоящему времени составляет 0,1-0,2 мм в год. Характерно, что многоводный 1990 г. оказался весьма благоприятным для лиственницы (табл.), произрастающей на высоких дренированных террасах, и критическим для ольхи, в большей степени испытывающей поемный режим. Впоследствии, в холодные влажные 1997 и 1999 гг., ослабленная ольха (как и лиственница) испытала еще более сильные стрессы (рис. 5) с падением показателя нормированного прироста практически до нуля. К моменту исследований значительная часть ольховых зарослей оказалась подтопленной и погибла, выжившая по повышениям рельефа ольха имеет угнетенный вид и при сохранении настоящих климато-гидрологических условий, вероятно, вскоре также погибнет (по крайней мере, ее старшее поколение). Уменьшение закус-таренности поймы, вызванное ее геоморфологической и гидрологической нестабильностью (наложившейся на неблагоприятный погодно-климатический период), привело к резкому уменьшению плотности населения воробьиных птиц, связанных большей частью с кустарниками. Это очевидно из сравнения наших учетов орнитофауны поймы с материалами учетов Е. С. Равкина, проведенных в 1983 г. [Равкин, Чувашов, 1984], когда прирост кустарниковой ольхи в поймах Гыдана превосходил современный в 3-6 раз. При этом численность большинства водоплавающих птиц поймы Мессояхи, напротив, имеет тенденцию к возрастанию.
Рис. 4. Средний абсолютный (1) и индексированный (2) прирост ольхи кустарниковой в пойме Таза — Мессояхи
На аномальность состояния ольхи в пойме указывает и отсутствие корреляции ее прироста с приростом лиственницы в 1990-1992 и 2000-2002 гг. (рис. 6), а также с приростом тундровой ивы за весь период 1990-1995 гг. (рис. 7).
Рис. 5. Чувствительность прироста ольхи кустарниковой в пойме Таза — Мессояхи
Рис. 6. Скоррелированность прироста ольхи кустарниковой из поймы нижнего течения р. Мессояхи с приростом лиственницы (1 — Монгаюрбей; 2 — среднее течение Хадуттэ, по данным Е. А. Ваганова и соавт. [1996])
Тундровые кустарники
Репрезентативная хронология по ивам кустарниковым из тундр Тазовско-го п-ва в зоне трассы составила 63 года (1940-2002 гг.) (рис. 8, 9). Хотя возраст некоторых стволиков был больше (до 90 лет), в ряде случаев он не мог быть установлен из-за развития центральных гнилей. Средний натуральный радиальный прирост ивы в тундрах достигал наибольшего уровня в 1960-е гг. (0,65 мм в год). Глубокая депрессия его, значительно большая, чем у лиственницы, наблюдалась в 1930-1940-х гг. В настоящее время, в связи со старением взятых моделей и неблагоприятным климатическим периодом, он также понижен и составляет 0,2-0,4 мм в год. Нормирование прироста показывает, что с 1940 г. общий фон его достаточно стабилен; наряду с сильными погодичными колебаниями в нем прослеживается около 4 многолетних, продолжительностью 15-17 лет, циклов. Наименьший прирост наблюдался в холодно-влажные годы 1940, 1959, 1969, 1980, 1985, 1997. Обычно на эти же годы приходились наибольшие стрессы роста ивы, чреватые ее выходом из устойчивого состояния (рис. 9). Наибольшими стали стрессы 1997 и 1999 г.,
синхронные со стрессами ольхи и лиственницы. Однако все названные стрессы у ивы были компенсированы приростом следующего года на 64150 %, что свидетельствует о высокой устойчивости тундровых кустарников к погодно-климатическим условиям Субарктики при стабильности биотопа. Из всех обследованных древесно-кустарниковых видов и образуемых ими типов растительности данного района тундровые кустарники оказываются самыми устойчивыми.
Рис. 7. Скоррелированность прироста ивы из тундр района р. Монгаюрбей и ольхи кустарниковой из поймы Мессояхи
1
2
Рис. 8. Средний абсолютный (1) и индексированный (2) прирост ивы шерстистой в кустарниковых тундрах района р. Монгаюрбей
Пошаговая скоррелированность прироста тундровой ивы с приростом лиственницы из долины Монгаюрбея, с одной стороны, и долины Хадуттэ, с другой, оказалась почти синхронной (рис. 10), что указывает на большое сходство различных местообитаний лиственницы на Тазовском п-ве и периодически возникающее закономерное различие ростовых реакций лиственницы и ивы. На многих временных отрезках скоррелированность прироста лиственницы и ивы очень высока (до 1,0). Она резко падает в 1943-1953, 19571960, 1963-1965, 1973-1976, 1986-1994, в меньшей степени — в 2000-2002 гг.
Очевидно, что в эти периоды происходит ослабление действия факторов, лимитирующих рост древесно-кустарниковой растительности (обычно связанное с изменением равновесия арктических и бореальных характеристик в пользу последних), что может быть весьма интересно в плане экологического мониторинга. По всем названным показателям настоящий период, начиная с 1997 г., является для ивы сравнительно неблагоприятным, хотя и достаточно типичным, имеющим аналоги в недавнем прошлом.
Рис. 9. Чувствительность прироста ивы шерстистой в кустарниковых тундрах района р. Монгаюрбей
1
^ 0,5
к
с
ф
а.
о 0 -&
-&
<п
£ -0,5
-1
1940 1950 1960 1970 1980 1990 2000
Рис. 10. Скоррелированность прироста ивы в тундрах с приростом лиственницы из долин рек Монгаюрбей (1) и Хадуттэ (2) [Ваганов и др., 1996]
Заключение
Дендрохронологический анализ показал, что общая картина изменения состояния древесно-кустарниковой растительности Тазовской Субарктики за прошедшее столетие близка для всех основных ее типов: зонального субарктического (тундровых кустарников), экстразонального бореально-гипоаркти-ческого (лиственничных редколесий) и интразонального (пойменных кустар-
ников). Основные многолетние колебания продуктивности и устойчивости древесно-кустарниковой растительности достаточно синхронны и совпадают по фазе в разных биотопах, что свидетельствует о преобладающем воздействии погодно-климатических факторов, жестко задающем направление развития всех эколого-ландшафтных комплексов. В частности, повсюду проявляется современный период ухудшения состояния древесно-кустарниковой растительности и детерминируемых ею природных комплексов, инициированный неблагоприятными (холодно-влажными) условиями вегетационного периода 1997 и 1999 гг. Вместе с тем амплитуда этих колебаний и последствия их влияния на дальнейшее развитие природных комплексов различны.
Наиболее глубокие депрессивные изменения, вплоть до гибели основной части кустарникового покрова, отмечаются в пойме Таза — Мессояхи, где негативное воздействие климатических факторов усиливалось мощными гидрологическими факторами (паводками). Менее глубоки эти изменения в плакор-ных кустарниковых тундрах, также склонных к удержанию избыточной влаги (а также длительному удержанию снегового покрова, мощность которого связана с высотой кустарников); здесь длительное ухудшение состояния или гибель наблюдается в основном у старых побегов, в дальнейшем заменяющихся более молодыми прикорневыми отпрысками. Сравнительно скоротечны депрессии древесной растительности, формирующейся в наиболее дренированных местообитаниях по долинами внутренних рек Тазовского п-ва (Монгаюрбей). На вековом фоне состояние таких лиственничных редколесий, произрастающих на северном пределе своего распространения, видится наиболее устойчивым, что показывает в целом благоприятные для развития древесно-кустарниковой растительности климатические условия в тех случаях, когда они не осложнены застойными гидрологическими явлениями. Вместе с тем в таких местообитаниях наблюдается существенное влияние пирогенного фактора, который (как и паводки) может временно ухудшать состояние древесной растительности (вплоть до ее гибели), но затем способствует ее возобновлению и интенсивному росту.
Таким образом, состояние древесно-кустарниковой растительности в Та-зовской Субарктике испытывает существенные погодичные и многолетние колебания, определяемые в первую очередь естественными климатическими факторами, усиливаемые гидрологическими и пирологическими факторами, имеющими более локальных характер. В частности, для лиственницы выявлен типичный для Севера 21-летний Хэловский цикл, связанный с соответствующим циклом солнечной активности. Для тундровых ив выявлен 15-17летний климатогидрологический цикл, связанный с циркуляционными атмосферными процессами. В текущий период (1997-2003 гг.) древесно-кустарниковая растительность рассматриваемого района испытывала неблагоприятную фазу наложения этих циклов, что привело к ее частичной гибели в Та-зовско-Мессояхинской пойме. Дополнительное воздействие антропогенных факторов освоения газоконденсатных месторождений при сохранении выявленных выше динамических параметров состояния природной среды может усилить негативное влияние гидрологического и пирогенного факторов в подверженных им ландшафтах (подтопления, пожары), что, в частности, может привести к существенному нарушению лиственничников долины Монгаюрбея — самого северного на Западно-Сибирской равнине лесного массива.
Арефьев С. П. Оценка устойчивости кедровых лесов Западно-Сибирской равнины // Экология. 1997. № 3. С. 149-157.
Арефьев С. П. Хронологическая оценка состояния кустарниковых тундр Ямала // Сиб. экол. журн. 1998. № 3-4. С. 237-243.
Арефьев С. П. Оценка устойчивости леса в дендрохронологических рядах // Проблемы взаимодействия человека и природной среды. Тюмень: Изд-во ИПОС СО РАН, 2001. Вып. 2. С. 83-87.
Арефьев С. П. Корреляционный анализ аномальности прироста деревьев и кустарников Тазовского полуострова // Дендрохронология: Достижения и перспективы: Материалы Всерос. совещ. / Ин-т леса им. В. Н. Сукачева СО РАН. Красноярск, 2003. С. 51.
Богачева И. А. Компенсация потерь листвы у ивы в лесотундре в период массового размножения листогрызущих насекомых // Лесоведение. 1994. № 6. С. 62-69.
Ваганов Е. А., Шиятов С. Г., Мазепа В. С. Дендроклиматические исследования в Урало-Сибирской Субарктике. Новосибирск: Наука, 1996. 246 с.
Величко А. А. Зональные и макрорегиональные изменения ландшафтно-климатических условий, вызванных «парниковым эффектом» // Изв. РАН. Сер. геогр. 1992. № 2. С. 89-102.
Горчаковский П. Л., Шиятов С. Г. Фитоиндикация условий среды и природных процессов в высокогорьях. М.: Наука, 1985. 209 с.
Дроздов О. А., Гоигорьева А. С. Многолетние циклические колебания атмосферных осадков на территории СССР. Л.: Гидрометеоиздат, 1971. 326 с.
Комин Г. Е. Применение дендрохронологических методов в экологическом мониторинге лесов // Лесоведение. 1990. № 2. С. 3-11.
Методы дендрохронологии. Ч. 1: Основы дендрохронологии. Сбор и получение древесно-кольцевой информации / С. Г. Шиятов, Е. А. Ваганов, А. В. Кирдянов и др. Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 2000. 80 с.
Природа Ямала / М. А. Магомедова, Л. М. Морозова, Н. И. Андреяшкина и др. Екатеринбург: Наука, 1995. 436 с.
Природная среда Ямала. Т. 3: Биоценозы Ямала в условиях промышленного освоения / С. П. Арефьев, С. Н. Гашев, В. Б. Степанова и др. Тюмень: Изд-во ИПОС СО РАН, 2000. 136 с.
Равкин Е. С., Чувашов Г. И. Водоплавающие птицы Гыдана и антропогенное воздействие на них // Современное состояние ресурсов водоплавающих птиц: Тез. докл. Всесоюз. семинара. М., 1984. С. 134-135.
Шиятов С. Г. Дендрохронология, ее принципы и методы // Зап. Свердл. отд-ния ВБО. Свердловск, 1973. Вып. 6. С. 53-81.
Шиятов С. Г. Дендрохронология верхней границы леса на Урале. М.: Наука, 1986. 136 с.
Douglass A. E. Climatic cycles and tree growth: A study of cycles // Wash.: Carnegie Inst. 1936. Vol. 3. P. 1095-1107.
Methods of Dendrochronology. Applications in the Environmental Sciences / Eds. E. R. Cook, L. A. Kairiukstis. Dordrecht; Boston; London: Kluwer Acad. Publ., 1990. 394 p.
ИПОС СО РАН, г. Тюмень
S. P. Arefyev
DENDROCHRONOLOGICAL INVESTIGATIONS AND BIOTA DYNAMICS IN TAZ SUBARCTIC
The article considers tree-ring chronologies down the route of external pipeline from Nakhodka gas-condensate field. Subject to correlation being tree and shrub chronologies different in specific and landscape-typological respect. The paper investigates climatic, hydrologic, and pyrologic factors of dendro-increment dynamics, and, related therewith, landscape and biotic dynamics.
