CC BY
223
Р.С. Смищенко
Демократический регионализм А.П. Щапова
Одним из ключевых компонентов научной концепции историка Афанасия Прокопьевича Щапова (1831-1876) была идея регионализации русской истории. Опираясь на неё, он формулировал историческое обоснование самобытного пути развития России. Согласно щаповским воззрениям, русская история «есть по преимуществу история областных масс народа, история постоянного территориального устройства, разнообразной этнографической организации и разнообразного политического положения областей....» [1, с. 648], т.е. подразумевались относительно обособленные региональные сообщества, собирательным именем которых было «земство». Каждая область России имела свой неповторимый облик, поэтому совокупную, интегральную историю России невозможно понять и объяснить без соответствующего изучения местной истории, без вычленения её провинциального разнообразия.
К сожалению, приходится признать, что на сегодняшний день в науке понятия локальной истории остаются методологически непроработанными. Западная регионалистика уже приобрела статус самостоятельной научной дисциплины со своим предметом, методом, с особой системой накопления знаний. У нас же до сих пор процесс формирования регионалисти-ки не завершился, а исследования в этой области ведутся в рамках следующих гуманитарных наук: экономики, географии, этнографии, этнологии и пр.
Регионы как специфические субъекты политической жизни оказались в настоящий момент в центре внимания исследователей. Государство уже не в состоянии с прежней прямолинейной жёсткостью эффективно осуществлять свои управленческие функции на огромных пространствах России, поэтому в контексте отечественной науки местная история должна занимать впол-
не определённую самостоятельную нишу.
Упрощённый «линейный» взгляд не позволяет понять всю многомерность исторического процесса. Следовательно, он грозит' повторением грубых ошибок при разработке перспективной стратегии развития страны.
А.П. Щапов формулировал свою историческую концепцию, отталкиваясь от доктринальной схемы историка «государственной школы» С.М. Соловьёва. Согласно представлениям Соловьёва, типичное для России «однообразие природных форм исключает областные привязанности, а также ведёт всё народонаселение к однообразным занятиям; однородность занятий, в свою очередь, производит однообразие в обычаях, нравах и т.п.» [2, с. 95]. Иначе говоря, для отечественной истории якобы характерен однообразный и монотонный ритм жизни во всех провинциях.
Анализируя отечественную историографическую ситуацию, сложившуюся во второй половине XIX в., Щапов замечал, что историки традиционного, консервативно-охранительного направления по преимуществу уделяют внимание государственному началу, выдвигая на первый план политическую деятельность правительства. Под неё затем подводились все разнообразные факты локальной исторической жизни. «С эпохи утверждения московской централизации, - обосновывает Щапов, - в наших историях всё общее и общее говорится о внутреннем быте провинций, но не раскрываются, например, историко-этнографические, экономические, юридические, бытовые особенности каждой отдельной области или группы однородных территориальных округов, местных общин; не изображаются в над-лежайшей мере местные политические, моральные и физико-географические условия их внутреннего развития» [1, с. 648].
Любая историческая проблема должна рассматриваться в диалектической взаимосвязи общегосударственного и местного аспектов. Регионалистская тенденция была заложена ещё до А.П. Щапова. Весомый вклад в развитие регионалистики внёс известный писатель и учёный-этнограф П.И. Мельников-Печерский, который будучи секретарём Нижегородского статистического комитета в 40-е гг. XIX в. опубликовал свои труды по истории и этнографии родной провинции [3]. Не меньшую роль сыграл в этом и его преемник по должности А.С. Гациский.
Огромную работу по изучению хозяйственной, демографической, а также этнической структуры российской «глубинки» в пореформенный период проделали губернские архивные комиссии. Одна только Нижегородская архивная комиссия за тридцать лет своего существования выпустила восемнадцать томов исследований [4]. Однако приоритет в научной постановке вопроса о русской региональной самобытности принадлежит
Н.И. Костомарову. «Я видел, что государства, - пишет он, - явились везде более случайным плодом завоеваний, чем необходимым последствием географических и этнографических особенностей народной жизни» [5, с. 113].
Россия в этом смысле составила исключение. Само русское государство складывалось из частей, которые прежде жили своей независимой жизнью, что проявлялось «их отличными стремлениями в общем государственном строе» [5, с. 114]. Тем не менее Костомаров акцентировал внимание на этнической специфике того или иного региона. По его мнению, лишь отличительные особенности одного локального этноса от другого «способствовали стремлению удерживать свою областную самобытность» [6, с. 58]. В работах Костомарова сам термин «народ» обозначает прежде всего языковую, а не региональную общность.
Великий писатель Н.В. Гоголь однажды заметил, что в отечественных провинциях «даже имя России не раздаётся на устах» [7, с. 514]. Само понятие исторической
родины как государства Гоголь считал как бы размытым по причине её областного разнообразия. «Я никак не мог, - сетует он, - собрать её (Россию. - Р.С.) в единое целое, дух мой изнемог, поэтому само желание узнать её ослабело» [7, с. 514]. Писатель говорит о России как о целой массе провинций, имеющих свои местные особенности, в пределах которых она только и может быть изучаема.
В отечественной исторической науке были и противники регионалистики. Например, Б.Н. Чичерин в своей магистерской диссертации «Областные учреждения России в XVII в.» утверждал, что образование отдельных регионов, которое было будто бы случайным, а не естественным явлением, «не представляло правильной однообразной системы, а было накоплением разнородных наростов» [8, с. 71]. С его точки зрения, это обстоятельство благоприятствовало усилению тенденции сепаратизма. Областной уклад, считал Чичерин, представлял собой хаотическое образование, которое нуждается в стабилизации. Только введение Петром Великим якобы «правильного» иерархического порядка в сферу управления упразднило различия между государственными и местными потребностями [8, с. 262]. Подобная концепция заслуживала, разумеется, поощрения со стороны имперской бюрократии, удовлетворяя её властные функциональные амбиции.
В противовес апологии централизма А.П. Щапов писал о необходимости локализации истории. Будучи одним из предшественников современной регионалистики, он составил обширную программу «областных» исследований. По мнению историка, предметами научного анализа должны стать следующие явления локальной жизни: региональные особенности сознания, материальной и духовной культуры, политического и социального саморазвития [1, с. 652].
По сути регион - территория, отличающаяся характерным направлением развития экономико-географических, социально-демографических, культурных и политических структур, совпадающая
или несовпадающая с государственным административным делением. Ключевая категория «областность», по мнению Щапова, составляет основу периодизации истории. Являясь «коренным непреходящим началом жизни народа», она обусловила системообразующую специфику русской жизни «изнутри», через своё происхождение на историко-географической основе. Дифференцированность природных условий регионов России стала одним из источников территориального многообразия её истории.
А.П. Щапов различал в жизни областей два периода: «особно-областной» (до середины XVII в.) и «соединённо-областной». При этом он не отрицал существенного значения общин как «областных ассоциаций провинциальных масс народа» [1, с. 648]. В этом и заключался принцип демократического регионализма А.П. Щапова: чтобы изучить и понять подлинную жизнь русского народа, надо прежде всего выяснить, каким способом исторически видоизменялась сама форма «облас-тности».
Согласно концептуальным позициям Щапова, до образования Московского государства заселяемые славяно-русские регионы располагались прежде всего по «географическому очертанию», с учётом особенностей климата и почвы. Например, северные увалы отделяли Полярно-Балтийскую область от Волжско-Камского бассейна [1, с. 655]. Преимущественно по водоразделам речных систем формировались независимые и самобытные государственные образования - земли: Новгородская, Двинская, Пермская, Вятская и др. «Таким образом, - заключал историк в конце одной из своих работ, -все великорусские области представляли собой несколько самостоятельных федеративных групп, образовавшихся в результате колонизационного самоустрой-ства» [1, с. 662-663].
Согласно историософии А.П. Щапова характерными чертами «особно-областно-го» этапа были: первоначальное самоуст-ройство каждой общины по «разделам земли и воды»; стремление к локализа-
ции; местное, по большей части историко-этнографическое образование отдельного регионального сообщества, областных религиозных верований и т.д. Следовательно, все исторически слагавшиеся на русских землях провинциальные сообщества воплощали в себе сочетание местных условий своего развития.
Как полагает Щапов, на динамику развития каждого региона влияли его экономические особенности. «Экономический быт, — указывает историк, - создавался естественным путём промысловой деятельности, сообразно с местными условиями: плотники - новгородцы, рыболовы и звероловы - поморы...» [1, с. 65]. Кроме того, Щапов пишет о региональном своеобразии социальной структуры, об особенностях повседневной жизни дворянства, духовенства, купечества, мещанства и крестьянства каждой провинции.
Следовательно, регион возникает как результат спонтанной самоорганизации специфической деятельности сообщества. Причём «место» (территория) олицетворяет собой систему горизонтальных связей между людьми, объединёнными определённым видом деятельности. Именно к такому выводу Щапов пришёл, изучая разнообразные областные летописи: псковскую, новгородскую, суздальскую, двинскую и т.д. В них каждое социотер-риториальное образование выступает как самостоятельное целое, выражаются его связи с соседними областями.
Региональная специфика проявлялась и в юридической сфере. «Принцип местной областной уставности, — замечает А.П. Щапов, - был обычен в областных общинах периода земской особности» [9, с. 711]. До московской централизации, в период расцвета локальной самобытности, не существовало общенародного законодательства, хотя Потребность в русской федеральной «конституции», безусловно, вызревала и нарастала. Следовательно, складывание местных специфических условий не мешало, по оценке А.П. Щапова, становлению естественного федеративного взаимоотношения областей в едином союзе друг с другом. «Областные
общины, - пишет историк, - полагали начала такой федерации, которая не нарушала бы их... территориальной и этно графической целостности и самобытности, а основана на любви и совете» [1, с. 695].
Таким образом, основной научной целью регионалистики, согласно мнению Щапова, является анализ основных сфер жизнедеятельности каждой провинции. Причём они должны рассматриваться не изолированно, а как неотъемлемые составные части органического процесса генезиса общероссийского социума и, в перспективе, адекватной национальной государственности - федеративного союза всех русских земель.
«Земская самобытность областных общин, - подчёркивает историк, - в конфедеративном союзе всей земли и составляла естественно-исторический зародыш нормального и свободного развития народной жизни» [10, с. 155]. Даже челобитные от регионов, которые общины подавали до второй половины XVII в. московским государям через выборных «во всех местах», изображали во всей полноте «областную правду». А уже в соответствии с их содержанием издавались царские указы и грамоты. «Соединённообластная» форма, исходя из концепции А.П. Щапова, «окончательно совершилась против великой розни областных общин, в результате совокупного решения их в Смутное время на местных земских Советах быть в соединении» [1, с. 649].
Провинциализм как историческая категория в системе взглядов Щапова объективно являлся антитезой идеологии сверхцентрализма, поэтому с явным сожалением историк пишет о повсеместном поглощении независимых регионов со стороны «центра» с его постоянными имперскими претензиями на всевластие. Со второй половины XVII в. имперское сознание развёртывает свою экспансию и начинает постепенно нивелировать местные исторические традиции.
«Московское единодержавие, - отмечает А.П. Щапов, - сглаживало всё разнообразие местных условий, исключало историко-этнографическую основу феде-
рального областного деления, устанавливая для земства... одни общие нормы и регулы» [11, с. 505]. Характерезуя депутатское собрание 1767 г., носившее исключительно проимперский, чиновничье-дворянский оттенок, Щапов видит в его императивных наказах весьма «ненормальные выражения провинциальной народной жизни» [9, с. 750]. Причина тому понятна: данный съезд «народных депутатов» уже не имел полномочий общеземского представительства и не мог исходить из интересов локальных российских сообществ.
В работе «Великорусские области в Смутное время» Щапов обосновывает необходимость возрождения регионализма, выделяя два мотива: собственно социальный и научный. Во-первых, одним из результатов начавшегося по инициативе императора Александра II освободительного реформирования государственной системы в России стала острая необходимость «пробудить провинциальную жизнь и местную самодеятельность» [1, с. 653]. Во-вторых, в самих провинциях начала пробуждаться сызнова потребность в местной самоидентификации. «По крайней мере, - указывает А.П. Щапов, - отрадное явление представляют мало-помалу возникающие в нашей литературе областные сборники, которые могут служить пробуждению в провинциальных массах идеи политического самосознания и саморазвития в составе государственного союза» [1, с. 704].
Собственно радикальная просветительская концепция А.П. Щапова существенно дополняла его земско-федералистскую теорию. Идеи щаповского регионализма не случайно находили сочувствие и широкую поддержку среди представителей сибирского областничества - общественно-политического и культурного движения местной разночинной интеллигенции. Вслед за Щаповым или, лучше сказать, вместе с ним ранние областники выступали за утверждение самобытности своего региона, за его политическое самоопределение в рамках полноценной автономии. Именно сибирская демократическая интеллигенция ввела в широкий научный оборот поня-
тие «область» - отдельная самостоятельная территория, специфическая по своим природно-климатическим, социально-экономическим и этнографическим условиям, а потому имеющая законное право на своё самобытное развитие в составе союзного государства.
Знакомясь с идеями Н.И. Костомарова, А.П. Щапова и других, идейно близких к ним русских историков, а также благодаря самостоятельному творческому поиску в данном направлении, Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев и другие общественные деятели сумели идеологически оформить «местный патриотизм». Смысл данного термина раскрыли лидеры областнического движения. Так, Потанин понимал под этим словосочетанием всесторонне мотивированную идеологию, отстаивающую сохранение специфики региона, который при этом «не терял бы солидарность с другими областями империи, не нуждаясь в отпадении от общего государства» [12, с. 56].
Ещё более исчерпывающую характеристику «местному патриотизму» дал Ядринцев. «Когда человек любит свою национальность, - отмечает он, - человек инстинктивно любит своё племя, ему гораздо ближе любовь к своей местности, к месту рождения» [13, с. 7]. Данные областнические тезисы существенно противоречат совершенно необоснованным и фальшивым, на мой взгляд, утверждениям марксистской историографии насчёт мнимой областнической идеи «сепаратизма». «Главная цель областников, - утверждает, например, М.Г. Сесюнина, -независимость Сибири, у которой от России отличные интересы» [14, с. 37].
Замечу, что центральная власть всегда стремилась опорочить и очернить русский регионализм, ибо эта идеология альтернативна имперскому государственничеству. Между тем, по верной оценке Н.М. Яд-ринцева, нельзя познать историю народа, не уважая специфику его региональной жизни. «Человек не живёт во всём отечестве разом, - указывает Ядринцев, - он живёт в определённой местности, в известной среде, покоится в своих общинных,
местных вопросах и через них выражается его деятельность и участие в народной жизни» [13, с. 3].
Не случайно традиционным проявлением общественной солидарности сибиряков в 50-60-е гг. XIX столетия было создание «земляческих кружков» среди студенческой молодёжи Петербурга и Казани. С ними тесно контактировал уроженец Сибири Щапов. Цель данных кружков, по оценке исследователя М.В. Шиловского, состояла в изучении исторических особенностей развития Сибири, главным образом её общественного быта [15, с. 53]. Но именно историк Щапов первым сформулировал с профессиональных позиций концепцию развития Сибири как особой области, учитывая природно-климатические, этнографические и иные факторы.
У историка вызывала сомнение выдвигавшаяся некоторыми областниками полемическая теория о «сибирской нации». Между тем А.П. Щапов не без оснований относил сибиряков к локальной разновидности русского этноса, на которой в известной степени сказалось влияние местных природных условий, последствия длительной борьбы за освоение региона, а также постоянных контактов с коренным населением. «Местные влияния ландшафтов на характеристику их жителей, - обосновывает Щапов, - на язык и духовное развитие неоспоримо» [16, с. 174]. Таким образом, в творчестве А.П. Щапова концепция регионализма получила научное историографическое оформление.
Вряд ли можно оспорить тот безусловный факт, что многие историки после А.П. Щапова так или иначе были вынуждены высказывать собственные суждения о своеобразии исторической жизни российских провинций, об особого рода «местном процессе», отличающем историю одной области от другой. Тем не менее, как справедливо писал о творчестве историка Щапова Ядринцев, «теория областности выступила у него первый раз новой школой. Ни ранее, ни после не появлялось более даровитого представителя этой идеи, несомненно имеющей будущее в русской жизни» [17, с. 6]. На-
пример, так называемые сибирефилы 6070-х гг. XIX в. поднимали преимущественно вопросы истории своего края.
Интегральная идея регионализма Щапова отличалась от областнической идеологической концепции значительно большим кругозором. Изучение местной народной жизни, как полагал А.П. Щапов, должно стать вкладом в обобщение не только отечественного, великорусского, но и мирового исторического опыта, а не оставаться исследованием замкнутой терри-
тории. Вместе с тем тенденция регионализма как самостоятельный фактор в развитии России не является придатком к общенациональному началу. Любое местное сообщество имеет свою событийную историю, оригинальную хронику жизни, а также систему сложившихся социальных и культурных традиций. Во всём этом многообразии так или иначе самореализуется его плодотворная способность всякий раз заново возрождать свою специфическую деятельность.
Литература
1. Щапов А.П. Великорусские области в Смутное время // Собр. соч. Т. I. Спб., 1906.
2. Соловьёв С.М. Об истории древней России. М., 1992.
3. Кирьянов И.А. О нижегородском краеведении. Нижний Новгород, 1994.
4. Макарихин В.П. Губернские учёные архивные комиссии России. Нижний Новгород, 1991.
5. Костомаров Н.И. Литературное наследие. Автобиография. СПб., 1890.
6. Костомаров Н.И. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. Т. I. СПб., 1863.
7. Гоголь Н.В. Авторская исповедь // Собр. соч. Т. IV. М., 1958.
8. Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII в. М., 1856.
9. Щапов А.П. Земские соборы 1642, 1648-1649 гг. и Собрание депутатов 1767 г. // Собр. соч. Т. I. СПб., 1906.
10. Щапов А.П. Отрывки из «Учёной бе-
седы» // Аристов Н.Я. Афанасий Прокопьевич Щапов. СПб., 1883.
11. Щапов А.П. Земство и раскол // Собр. соч. Т. I. СПб., 1906.
12. Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907.
13. Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 580. Ядринцев. Оп. 1. Д. 3. Ядринцев Н.М. Провинциальные письма.
14. Сесюнина М.Г. Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев - идеологи сибирского областничества. Томск, 1974.
15. Шиловский М.В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х - начале 60-х гг. XIX в. Новосибирск, 1989.
16. Щапов А.П. О влиянии гор и моря на характер поселений // Собр. соч. Т. II. СПб., 1907.
17. Ядринцев Н.М. Жизнь и труды А.П. Щапова. Красноярск, 1919.
к
