ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ: ПРЕЗИДЕНТСКАЯ КАМПАНИЯ В США 2008 ГОДА (Продолжение. начало в № 3 2008 г) Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

СОЦИОЛОГИЯ

Джефри С. Александер*

ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ: ПРЕЗИДЕНТСКАЯ КАМПАНИЯ В США 2008 ГОДА (ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО В № 3 2008 Г.)

III. СОЗДАВАЯ РАЗЛИЧЕНИЕ

Культурное конструирование избирателей

Избиратели, как таковые, физически неактивны в этой мощной борьбе, которая направляется слаженно организованным персоналом кампаний, осуществляется при посредничестве более или менее гражданских ассоциаций и подпитывается огромными денежными потоками. И все же, если избиратели физически не соприсутствуют, то они воображаемо находятся в центре кампаний. Сообразно кодификациям, нарра-тивам, риторическим планам, избиратели являются центральными аудиториями политических кампаний. Они полагаются рациональными, независимыми и способными принимать чрезвычайно мудрые решения. Они - святая святых. Согласно демократическому мифу, такие просвещенные граждане просто не ошибаются. В любой конкретный период кампании избиратели могут быть сконструированы разгневанными, подавленными, довольными статусом кво или волнующимися за будущее. Но этот накал страстей необходим, чтобы выражать их просвещенную автономию, твердое, как скала, осознание общественного интереса, на чем покоится американская демократия. Иногда, конечно, избиратели поддерживают демагогов и лжецов, но является универсальной истиной, что они поступили так не потому, что сами слабы или нечестны. Скорее, они были намеренно и безответственно введены в заблуждение, и, что характерно, - «другой стороной». Получив ложную или неадекватную информацию,

* Материалы лекции, прочитанной в МГИМО (У) 23 октября 2008 года, публикуются с сокращениями. Подготовка публикации и перевод д.ф.н., профессора С.А. Кравченко. Вспомогательную работу провели: аспирант Ольга Леденева, студенты Социологического отделения - Ксения Шаманова, Анастасия Перова, Вера Иванцова, Никита Заикин, Илья Ерастов.

избиратели были не способны действовать в соответствии со своими лучшими врожденными способностями и рациональными интересами.

Те, кто борются за власть в гражданской сфере, должны всегда вести себя подчеркнуто почтительно к избирателям. Кандидат никогда не может выглядеть оскорбляющим или нисходящим до них. Вести себя так в первом случае означает проявление аристократического высокомерия, а во втором - угодничества. Аристократическое высокомерие и угодничество - это качества, которые дисквалифицируют кандидата, делают его недостойным представлять гражданскую сферу. За избирателями остается последнее слово в борьбе за политическую власть. В день голосования тайные индивидуальные голоса заинтересованных граждан «волшебным образом», что обычно скрыто из поля зрения, преобразуются в публично выраженную общую волю. Благотворительная сила гражданской солидарности возрождается, чтобы успокоить страсти и интересы потенциально разделяющей партийной борьбы.1

Те, кто не могут победить на выборах, впоследствии представляются как заслужившие свою судьбу. Их репутация, кампания и видение проблем были отвергнуты рядовым американцем. Не имеют значения их первые, предвыборные дни почета и славы; теперь они дискредитированы, ибо оказались на неподобающей стороне в водоразделе гражданственность и антигражданственность.

Культуральное конструирование кандидатов

В гражданском обществе для того, чтобы стать героем, протагонист2 должен быть помещен в центр американского демократического мифа. Фабула политического протагониста - это выражение бинарного дискурса гражданского общества. Барак выступает великим эмансипатором. Спокойный и разумный, он - черный Авраам Линкольн, обещающий более основательную и широкую солидарность. Мак-кейн - получил ранения и был в плену на войне - ломает хребет рабству и взывает к борьбе с коррупцией, к новой альтруистической жизни. Он выступает против социального давления и материальных посулов, чтобы делать то, что считает моральным и правильным.

Главный срежиссированный вызов появляется в объявлении Обамы о том, что он откажется от государственного финансирования - главная попытка пост-уотергейтского гражданского восстановления - энергичная, если не весьма эффективная попытка денежного контроля над борьбой за гражданскую власть. Символизируя демократический подход к борьбе за власть, Обама всегда публично касался системы фондов, что делал и Маккейн. Помощники Обамы признают, что этот отказ «может бросить тень» на него. Обама обозначил свои сомнения в необходимости государственного финансирования еще с тех пор, когда его способность работать с фондами, осуществляя сбор денег в онлайновом режиме, стала очевидной, но он обещал не отказываться от этого. Здесь его честность и этические принципы явно поставлены под угрозу, а это основополагающие качества кандидата-демократа. Отказ от государственного финансирования кажется угрозой для демократического контроля над борьбой за власть. Это «вероятно, изменит картину президентских выборов, вливая сотни миллионов» частных денег в то, что должно быть гражданским процессом.

Обама действует мгновенно для защиты своего решения, которое, как он говорит, вопреки интуиции, фактически еще ближе включает его в стан демократов. Он не сдержал свое обещание, чтобы лучше ЗАЩИТИТЬ гражданское общество от скрытного и манипулятивного соперничества и агрессии! Он также настаивает на том, что онлайновый сбор денег через фонды - это наиболее гражданский способ финансирования из всех когда-либо разработанных, что он намного справедливее по сравнению со всеми другими способами, против которых и была создана система государственного финансирования. Обама утверждает, что, по сути, ему необходимо максимизировать частные пожертвования, чтобы он мог тщательно защитить себя от антигражданских тактик республиканцев. Его республиканские противники - «мастера в играх с системой и потратят миллионы, клевеща» на него. Маккейн обвиняет Обаму во лжи и перевертывании: он круто изменил свою позицию, отойдя от своих обязательств американскому народу. И вновь, Обама настаивает, что онлайновый сбор денег представляет собой «новый вид политики». Таймс озабочена, что обра-

щение Обамы к частным деньгам усилит соперничество, характерное для борьбы за власть, повышая опасную вероятность того, что партийность превратится в антигражданский антагонизм.

Соперничество пристрастного партийного противоборства смягчается при попытке связать его с демократической стороной гражданского дискурса. Каждая партия указывает на антагонизм другой как на пример негражданственности, называя при этом собственные агрессивные выпады легитимной самообороной. Маккейн говорит, что Обама это «такой политик, который будет в первую очередь продвигать самого себя, а лишь потом - тематику дебатов или сами проблемы», т.е. является политиком старого, а не нового типа с собственным стилем. Майкл Пауэр в статье «Обама выжидает, тщательно камуфлирует свою партийность» доказывает, что Обама становится более партийно ориентированным, несмотря на свои прошлые призывы к единству. Он озвучивает, но не поддерживает требование кампании, продвигая эту новую позицию не как представитель партии, а просто обозначая фактическое «различение»: отображение реальности Джоном Маккейном вовсе не является новым, а имеет более агрессивное стратегическое обрамление.

Различение - это семиотическая данность, но это также одна из главных стратегий политики. По мере того, как кампании производят бинарности, их представители пытаются упростить смысл каждой встречающейся проблемы, семиотически сгруппировав их по одну или по другую сторону великого водораздела. Все следует сделать или чистым или грязным и, где возможно, это новое чистое и грязное представить в нарративной арке исторической трансформации. Эта машина по производству политических технологий останавливается 4 ноября, когда очистительный катарсис акта голосования позволяет избавиться от негативной информации и трансформирует индивидуальный поступок в коллективную волю. Но до этого момента суть политики в том, чтобы создавать различение, а не преодолевать его. Принципиальная стратегия защиты чистоты имиджа своего кандидата состоит в характеристике другого кандидата самыми грязными способами. Если мы имеем кодовое обозначение как чистые и демократические, то противник должен быть грязным, помещен в контекст антидемократической тематики. Если наш нарратив героический, то соперник должен быть злодеем.

Обама после обретения номинации объявляет о заметных сдвигах в своей политической платформе. Он отказался от государственного финансирования и публично поддержал решение Верховного суда о признании конституционного права граждан на ношение оружия. Мишель Пауэлл из Таймс предлагает аргументированное свидетельство тому, что Обама «в последние несколько недель исполнил ряд политических пируэтов, каждый раз приближаясь все ближе к центру». Это поставило под сомнение срежиссированный образ Обамы и вызвало вопрос, могут ли эти сдвиги представлять собой знаковые коды осмысленного перехода от одного к другому или же они - манипулятивные перевертывания. Мишель Пауэлл характеризует Обаму как «самого наблюдательного из политиков», в течение всей своей карьеры продемонстрировавшего «ценность преимуществ политической двусмысленности». Он замечает, что на прошедшей неделе «Обама занял градуированные позиции» по ряду вопросов. Он называет его недавнюю реакцию на решение Верховного суда «дельфийской», отмечая классики демократическую греческую трактовку и также предполагая, что доводы Обамы нельзя ни доказать, ни опровергнуть. В Америке, если действие считается прагматичным, благодетельность его может быть обоснована. Пауэлл цитирует историка Роберта Даллека. Так как каждый кандидат в президенты хочет, чтобы «в нем видели прагматика», сдвиги платформы не означают, что они «совсем неискренни».

Обама тщательно подчеркивает гражданские качества своих мотивов и действий. К примеру, он объясняет, что решение Верховного суда «особо усиливает то обстоятельство, что если мы поступаем ответственно», то мы можем одинаково успешно защищать права индивида и «сообщества». Мы можем принимать законы «против нелегальных сделок с оружием» и «убрать незаконные пистолеты с наших улиц». Его помощники поспешили дать его словам сглаживающий контекст, который, стремясь к реалистичности, косвенным образом раскрывает более глубокую символическую истину. «Перевертывания важны», заявляют они, лишь «когда они подтверждают более глубокий нарратив о кандидате». Однако кодирование составляющих политики оста-

СДВИГИ ПЛАТФОРМЫ Сильный

ПЕРЕВЕРТЫВАНИЯ

Слабый

Надежный

Ненадежный

Прагматичный

Идеологически стойкий

(Искренний)

Расчетливый

Авторитетный

Нерешительный

ется открытым; оно может легко соскользнуть на антидемократическую сторону.

«Представители обоих предвыборных штабов» согласны, что явная неопределенность позиции кандидата Джона Керри «по проблеме войны в Ираке нанесла ущерб его кампании в 2004 г.» Помощники Маккейна заявляют, что Обама «не агент перемен, а типичный политикан», по словам Таймс, «стереотипный двуличный политик». Но пока, несмотря на явные изменения позиций кандидатов, избиратели дают высокую оценку «честности и прямолинейности» представителям обеих партий.

Вскоре после встречи с командным составом в конце лета Обама предлагает «повысить качество» своей иракской программы. Возможно, это объясняется тем, что военное присутствие в Ираке начало, кажется, приносить результаты. Нью-Йорк Таймс от 4 июля в статье «Обама не избегает поправок в дискуссии о выводе войск» осторожно отмечает лишь то, что «насилия становится меньше». Однако Обама настаивает на том, что, в сущности, его взгляды относительно иракской проблемы не изменились. Он утверждает, что если Ирак действительно будет развиваться по демократическому пути - именно эту цель Президент Буш поставил, когда отдал приказ о военном присутствии, - то необходимо не просто покончить с насилием, а начать также процесс политического «примирения». Призыв Обамы к выводу войск основывается как раз на неспособности достичь этого необходимого элемента гражданского общества. Хотя насилия и стало меньше, Ирак все еще не имеет демократического статуса. Вывод войск также позволит американскому правительству перераспределить военные расходы для повышения качества жизни в собственной стране. Обама настаивает, что темпы вывода войск будут находиться в компетенции командующего состава, о чем всегда говорил. Он подтверждает как свои намерения «советоваться» с военными, так и отказ подчинить себя им. Это проблема сохранения своей рациональности и фильтрации всей имеющейся «информации». В день вступления в должность президента он намерен поручить Комитету начальников штабов новую миссию, а именно - завершить войну «ответственно, осмотрительно, но решительно». Другими словами, прекращение войны может быть и будет цивилизованным.

В то время как Обама столкнулся с проблемой перевертывания, находящейся в сфере интерпретации, Маккейн - с проблемой неспособности создавать различение вообще. Вплоть до последних чисел июля его кампания была не в состоянии задействовать потенциал негативного. Если вы не можете создавать различение, вы не можете генерировать смысл, а без смысла борьба за власть потерпит неудачу. Во многих публикациях утверждается, что Обама впереди именно потому, что Маккейн не справился с этим. Предлагаются разные объяснения, почему для Маккейна оказалось трудным создать различение. Обама был сенатором лишь недолгое время; нужно было беспокоиться относительно обвинений в том, что «консерваторы перешли черту с расовыми намеками»; считается, что сложно чернить «кандидата-мигранта». Наконец, Маккейн пообещал вести кампанию цивилизованно, что, безусловно, сдерживает негативный потенциал кампании. В самом деле, сейчас Маккейн предстает пытающимся быть «уважительным», вследствие чего он вынужден дистанцироваться от наиболее резких материалов, созданных и профинансированных от его имени. Подобное положение дел дает Обаме возможность противодействовать дискредитации. Он «доказал большую ловкость и проворность при нанесении ответного удара» по сравнению с Керри или Гором. Его не удалось «загнать в угол» и заставить извиняться.

IV. СОЕДИНЯЯ ГРАНИЦЫ

До сих пор в своем анализе я фокусировался на символических процессах в гражданском поле деятельности. Но социальные системы включают в себя гораздо больше, чем гражданская сфера. Гражданская сфера окружена или граничит с негражданскими сферами: экономикой, государством, армией, религией, семьей, тендером, сексуальностью, другими исконными сообществами разного рода, в числе которых этнос и раса. Эти негражданские сферы представляют собой сильные социальные миры смысла и институализации, и исторически они вторгались в гражданскую сферу, интерпретировали и сдерживали ее перспективы решительными и зачастую несправедливыми способами. Любая борьба за власть внутри гражданской сферы сталкивается с вызовами трактовки проблем границ, и это суждение подчеркивает принципиальное различие между гражданским и общественным. Классическая и современная нормативная теория рассматривает деликатность полемики как отличительную демократическую черту общественной жизни. Я бы, напротив, полагал, что недемократическая проблематика и антигражданская полемика также проникают в общественную сферу. Если членство внутри гражданской сферы укрепляет демократию и развивает гражданственность, то общественные сферы являются исключительно сценами спектаклизации социальной жизни, платформами для драматургии, где гражданские требования могут как разворачиваться, так и сворачиваться, где легитимизируются антидемократические притязания и где границы гражданской сферы часто переплетаются опасным и угрожающим образом.

В моей последующей хронологической реконструкции президентской кампании 2008 г. я рассмотрю эти опасные проблемы в контексте терминов религии, гендера, расы, семьи, региона и класса. Я продемонстрирую, как эти суждения привносятся в общественную сферу, переплетаясь или нет с гражданской кампанией. Здесь, в качестве примера, я кратко остановлюсь на вопросе границ между гражданским обществом и государством, который создает рамки дискуссии о территориальной и экзистенциальной безопасности, а также войны.

«Нация-государство» представляет собой негражданскую сферу, которая особенно важна и вызывает тревогу. Кандидат, который выигрывает выборы и, соответственно, гражданскую власть, получит возможность не только представлять гражданское общество, но и станет главой государства, на вершине бюрократии и командной структуры, ответственным, по Гоббсу, за межгосударственную безопасность. Демократия - это сторона социальной системы, поддерживаемая локковской внутригосударственной гражданской сферой. Но любая социальная система, даже самая демократическая, представляет гоббсовское государственное устройство в глобальной межгосударственной системе отношений.

Во время праймериз в штате Нью Гемпшир Маккейн, пройдя сквозь «встречающую цепочку» приветствовавших его ветеранов войны, взошел на подиум и заявил, что «21-й век пройдет под знаком борьбы с исламским радикализмом», заверяя потенциальных избирателей, что, исходя из этих чисто геополитических и военных оснований, он и должен быть избран. «Как ветеран войны и бывший военнопленный,- говорил он,-я наиболее компетентен, чтобы быть главнокомандующим». Это притязание на геройство иногда критикуется Обамой и его соратниками типа Уэсли Кларка, притязание же на способность к гражданской власти вызывает острую полемику и лишь его воинский статус не вызывает сомнения. Со временем Обама присоединяется к цитированию Клятвы верности флагу, говорит о необходимости не вести бессмысленные войны, об опасностях, исходящих из Ирана и Аль-Каиды, и носит флажок на лацкане пиджака.

«Только глупец или обманщик ведет речь о войне грубо или романтически»,- говорит Маккейн. Он продолжает попытки изображать Обаму безрассудным и наивным. Сейчас, по его мнению, нужна «жесткость» - качество, которое в демократии особо не ценится, но это качество воина, а также гендерное качество. Прочно вошедшее в массовую культуру, это то качество, используя которое милитаристские лидеры превозносили себя - Сталин и Гитлер тоже требовали жесткости. В демократических странах лидерство и жесткость разделены, но часто тесно переплетаются. Возьмем, например, Джорджа Вашигтона. Он «отец нашего государства», что общеизвестно, и считается великим полководцем; его маленькое «р»3 - республиканские качества и гражданский

статус также высоко ценятся.

В июньском агитационном ролике Маккейн рассматривает свое соперничество с Обамой в контексте сильно поляризованной ситуации б0-х годов, чтобы выдвинуть на первый план свою военную службу. В ролике нет ни слова о гражданском обществе и демократии, речь идет о войне, стране и маскулинности. О том, что надежды на единство и перемены ложны: «Это было время неопределенности, надежды и перемен, это было лето любви. А на другом конце земли другая любовь, любовь к своей стране: Маккейн подстрелен, пронзен штыком, подвергнут пыткам... Впереди партии, опросов и самого себя - Америка». Кадры с бомбардировщиками и хиппи, с вооруженными вьетнамскими женщинами, с Маккейном в госпитале и отдающим ему честь солдатом. Акцент здесь делается не на гражданских качествах независимости, а на преданности: он приносит присягу, личные интересы подчинены самопожертвованию. «Это человек, который всегда ставил интересы своей страны и ее народа впереди собственных и впереди политики». Но замысел ролика ведет к тому, чтобы соединить эти военные качества с гражданскими: Маккейн герой еще и потому, что «имел дело с президентами, партийными лидерами и общественным мнением». «Наш мир опасен, а экономика в руинах». Нам нужно, чтобы этот самоотверженный герой вернулся. Ролик высмеивает лозунг [демократов] о надежде: не мечтайте о лучшей жизни, голосуйте за нее. Красивые слова не сделают наши жизни лучше. Нью-Йорк Таймс так отреагировала на этот ролик: когда было «лето любви», Обаме было шесть лет. Ныне он выступил с «призывом к стране уйти от культурных войн 60-х».

Нью-Йорк Таймс ставит под вопрос возможность придания «цивильности» воинской доблести Маккейна - может ли она войти не только в государственную, но и гражданскую сферу. Там приводятся тезисы, касающиеся периода Вьетнамской войны, которые он выдвинул в 1974 г. будучи магистром гуманитарных наук Военно-морского колледжа. Автор публикации размышляет, действительно ли Маккейн представляет фигуру, способную представлять консервативные ценности. В своих выводах автор скорее склоняется к отрицательному ответу, указывая на резко негативное отношение Маккейна к тем, кто предпочел сотрудничать с северо-вьетнамскими властями, находясь в плену. В тезисе Маккейна говорится, что пленники, сомневавшиеся в легитимности войны, становились легкой добычей для коммунистических пропагандистов. Он объясняет их уязвимость (и их озабоченность проблемой легитимности войны) следующим образом: эти солдаты поддались «разобщающим силам... антивоенного движения». Установив такую причинно-следственную связь, Маккейн дает ясно понять, что он не одобряет антивоенное движение, которое нанесло существенный ущерб эффективности и чести военной кампании. В том же духе он безоговорочно требует полной гражданской поддержки войне. Чтобы предотвратить уязвимость, Маккейн предлагает в обязательном порядке заранее «образовывать» солдат по поводу политической легитимности их общего дела, что может быть истолковано, газета цитирует самого Маккейна, как промывание мозгов или управление сознанием. Но в заключительной части статьи также упоминается, что Маккейн известен своим «прощением» тех, кого считают предателями. Значит, он, возможно, не так уж далек от традиционных консервативных ценностей. Несмотря на признание этой гражданской возможности, данная аналитическая статья представляет собой попытку «заглянуть за кулисы» идеи самоотверженной преданности и службы, которую Маккейн восхваляет, когда рассказывает о проведенных в плену годах.

Обама выступает с речью в защиту своего собственного патриотизма. Нападки на него осуществляются самые разнообразные: не было значка с изображением флага на лацкане его пиджака, не поднес руки к сердцу во время прочтения Клятвы верности. В ответ Обама делает две разные вещи, каждая из которых ставит во главу угла опасность попыток связать гражданские проблемы с государственными. Во-первых, он заверяет в своей «сильной и неугасимой любви к своей стране» и выделяет ее как первопричину выдвижения себя на пост кандидата в президенты - «любовь» творит патриотизм. Во-вторых, он осуждает «использование патриотизма в качестве политического меча или политического щита». Так что его вовлечение в предвыборную борьбу неоправданно (он ЯВЛЯЕТСЯ по сути негражданским феноменом): «конечно же, мы согласны с тем, что ни одна партия или политическая философия не может монополизировать патриотизм». Исходя из этого, он обещает: «Я никогда не поставлю под во-

прос патриотизм других участников предвыборной гонки». Возвращаясь к этому заявлению, он связывает нынешние «патриотические дебаты» с «культурными войнами 60-х гг.». По словам Обамы, обвинения его в непатриотичности подрывают веру в единство и солидарность, «вызывают страхи и сомнения по поводу того, кем я являюсь и какие интересы я отстаиваю».

Статья, посвященная загрантурне Обамы (22 июля), называется «Для Обамы первый шаг оказался удачным». Этот экстраординарный гражданский статус оказался решающим по отношению к маккейновскому героическому статусу и его президентской кампании в целом. Маккейн использовал свой статус в негражданских сферах для того, чтобы сочинить дискредитирующий нарратив на Обаму: он подразумевал, что Обама слаб, не имеет военного опыта, что подтверждается его приверженностью плану вывода войск из Ирака к определенному сроку, что было бы «равносильно капитуляции и оставило бы иракский народ в опасном положении». Ради того, чтобы противостоять и подвергнуть испытанию этот негативный нарратив, Обама отправился в турне. Эта история «путешествия», подобная «Одиссее», таит в себе вызовы герою, которые предстоит преодолевать на его длинном и опасном пути. Это турне было не просто экстремально опасно само по себе, о чем не уставали повествовать кабельные телеканалы воскресным вечером, но оно было также и рискованным в силу своей публичной открытости и отсутствия четкого сценария: «каждый его шаг приковывал к себе пристальное внимание как дома, на родине, так и за рубежом».

В заголовке статьи успехи героя в Ираке оцениваются как первый шаг, потому что, несмотря на широкое, хотя только частичное, признание героя на родине, это было первой попыткой Обамы стать героем на новой мировой сцене: «во время, проведенное в Ираке, он работал над доказательством своей способности руководить страной в военное время». И далее: «Перспективный мировой лидер». Здесь проявились две роли, связанные между собой, две роли лидерства: одна - руководитель государства в гоббсовском мире власти, войны и конфликта; другая - командующий вооруженными силами. Повестку дня сегодня составляют сообщения о том, что Обама успешно становится героем на мировой сцене, он не спасовал перед экстраординарной гражданской ролью, которую ему навязал Маккейн. Можно видеть классические корни в нарративе о турне: «Проведя день во встречах с иракскими лидерами и командирами американской армии, г-н Обама, похоже, удачно справился с наиболее рискованной частью свой недельного международного турне, не совершив ни единого заметного промаха». Этот успех дал ему «новую возможность отражать удары». «Результаты турне прибавили Обаме доверия».

Воссоздание последовательности событий имеет огромное значение, что неоднократно подчеркивалось. Суть новостей в том, что иракское правительство «оставляет мало сомнений» в своих предпочтениях плана Обамы, нежели Буша. Это подводит черту под «двухдневными дискуссиями о том, что же именно имеет в виду г-н Малики». Как и во всех героических сказаниях, определяющую роль сыграли как судьба/рок, так и усилия. В итоге «то ли по воле рока, то ли по замыслу свыше» Малики превратил Обаму в потенциально дальновидного военного и внешнеполитического лидера. Метонимические ассоциации заключаются в следующем: в результате перфор-мативного уточнения г-ном Малики своей позиции внешнеполитический курс Обамы «внезапно начинает совпадать с желаниями самих иракцев». В этом сложном «спектакле в спектакле» четыре основных игрока: Обама, Маккейн, Буш и Малики. Газеты описывают их как потенциально перегруппировавшихся игроков в манере изолирующей (и тем самым дискредитирующей) Маккейна от остальных. «Трудно найти снимок Обамы, где бы он не был окружен армейскими командирами или военнослужащими».

Маккейн более или менее прав, когда говорит, что Обаме никогда не удалось бы подобным образом найти общий язык с иракцами, если бы не предпринятая и успешно проведенная военная операция (равно как и пробуждение суннитов). Но то, что действительно значимо, так это символический, поэтический и драматический уровень восприятия. «Имиджи двух кандидатов резко контрастны». На передаче «Доброе утро, Америка» Маккейн совершил нелепый промах, касающийся географии, а позже, в тот же день его помощники устроили ему встречу в штате Мэн с экс-президентом Джорджем Бушем. Операторы запечатлели их вместе, катающихся на гольф-картах. Контрастный имидж представляет Обама (в противоположность этой мирской, старой

и почти молчаливой парочке), «летящий в вертолете над Ираком вместе с генералом Петрэусом». Этот контраст (метонимическое позиционирование) также повторяется в другой статье «Находясь в гостях у Бушей, Маккейн критикует военный план Обамы». Маккейн предстает перед читателем кем угодно, но не героем, скорее «походящим на даму, оставшуюся без кавалера, на международном политическом балу. ведущего предвыборную кампанию из уютной летней резиденции популярного президента, в то время как внимание мировых массмедиа приковано к визиту сенатора Обамы в Багдад». В этом интенсивном перформативном контексте команда Маккейна признает поражение. Маккейн разводит руками, говоря: «Что есть, то есть». Его сподвижники находятся во «фрустрации» и «унынии». Они видят, как Обаме удалось развить второе тело героя, начав даже саркастически называть его «Он». «Он» поехал в Европу и надо отдать ему должное».

Кодирование чистоты на международной арене включает следующее: Обама связывает свой внешнеполитический курс с демократическими ценностями и гражданским восстановлением. Сейчас он говорит, что отвергает «ложный выбор между жестким графиком вывода войск, не учитывающим изменения условий», и «беспрекословным почтительным отношением» к советам военного командования. Получается, Обама против и жесткости, и почтения. Рассказывая о своих беседах с американским послом в Ираке и генералом Петрэусом, Обама подчеркивает необходимость включения в «интересы безопасности» других, более гражданских факторов, таких как затраты на военные действия и обеспечения медицинского обслуживания семьям.

Маккейну потребовалась неделя, чтобы отреагировать на загрантурне Обамы, что уже само по себе является перформативным провалом. Будучи дома во время турне Обамы, Маккейн ставил себе целью продемонстрировать свою сосредоточенность на насущных внутригосударственных проблемах Америки. Этот спектакль не удался. «Таков, во всяком случае, был план», сообщается в статье, Маккейн должен был «ездить со своей предвыборной кампанией по Америке и обсуждать национальные вопросы». Он не смог придать значимость этому спектаклю. Ему не удалось возбудить к своим речам живого интереса. Часто отмечалось, либо с сожалением, либо с удовольствием, - в зависимости от республиканской или демократической принадлежности - как мало людей посещали его выступления. Например, когда Маккейн пришел в супермаркет, его аудитория состояла всего из трех человек. Контраст был очевиден: когда его демократический соперник срывал плоды успеха в Европе, «Маккейн в Пенсильвании совершал нелепый поход по магазину с женщиной и ее двумя детьми и давал пресс-конференцию в молочном отделе. Пока Обама произносил речь перед .двухсоттысячной аудиторией, Маккейн устанавливал контакты с .местными предпринимателями». Намереваясь обсудить вопросы экономики, здравоохранения и т.п., Маккейн на каждом шагу получал вопросы о загрантурне Обамы, и республиканец вынужден был посвятить большую часть своего публичного времени «реагированию» на действия соперника, позволяя ему играть роль протагониста. По мнению репортеров, Маккейна преследовала «неудача»: то ураган Долли сорвал «задуманное драматическое выступление с вершины нефтевышки», то помешал разлив нефти на Миссисипи. Но был также нарративный провал: Маккейн, казалось, больше говорил о прошлом, чем о будущем. Несмотря на это, он продолжал попытки кодификации Оба-мовской внешней политики дискредитирующим образом: «Ни один рационально мыслящий человек, сравнивая нынешнюю ситуацию с тем, что было два года назад, не смог бы отрицать то, что операция [в Ираке] была успешной». ЭТО то, чем он хочет воспрепятствовать результатам турне оппонента: Обама либо глупец, либо обманщик».

Эд Роллинз, ведущий республиканский стратег, так подытожил провалы Мак-кейна: «Для него эта неделя была злополучной. Было бы лучше, если бы он занял более сдержанную позицию... и не искал внимания журналистов» (как оказалось, ему было не по силам состязаться с Обамой). Вместо этого «он оказался втянутым в череду выступлений, где высказал множество необдуманных комментариев об Обаме, и разительный контраст видеоподборок очевиден».

V. НОВАЯ РЕФЛЕКСИВНОСТЬ

Старая рефлексивность указывает на самосознание как на постоянное струк-

турное измерение борьбы за власть в демократических обществах. Всегда существовала дифференциация между внутригражданской сферой институтов - между коммуникативными и регулятивными институтами, - а также внутри самих коммуникативных и регулятивных миров. Уровень дифференциации, как внутренней, так и внешней, обуславливает то, что с начала становления современных демократических гражданских сфер имел место высокий уровень саморефлексивности, институционального и ценностного конфликта. К примеру, массмедиа отстаивают собственные интересы в противовес интересам права, вопреки кампаниям амбициозных и коварных кандидатов и их политических партий. В свою очередь, кандидаты и их партии всегда осмотрительно и зачастую враждебно относятся к медиа.

К примеру, представители медиа говорят: «Стратеги Обамы... четко заявили, что должны управлять его имиджем и защищать от нападок». Это раздражает и беспокоит медиа, поскольку они осведомлены, что им постоянно лгут, причем обе партии и кандидаты. И, если им лгут, они считают, что они должны указать на это и представить «истину» как они понимают ее (с точки зрения их профессиональных норм). В противном случае получается, что людьми манипулируют, а это антидемократично. Так, журналисты отмечают, что Обама «заявил о желании быть необыкновенно транспа-рентным и открытым», цивилизованным и НЕ поддаваться манипулированию и управлению. Тем не менее, он «в ссоре с медиа организациями», которые хотят иметь большую возможность писать о том, что они сами считают нужным. Особо выделяется один мини-кризис из-за того, что журналисты посчитали ложью, когда команда Обамы сообщила им о полете кандидата в Чикаго, хотя его там не было. На самом деле, у него была тайная и необъявленная встреча с Хиллари Клинтон. Ретроспективно, это представляется как «напряженность в отношениях между кампанией Обамы и масс-медиа, которая выплеснулась наружу». В результате, 6 июня руководители бюро крупных телевизионных сетей и агентства АР направили «строгое письмо»: Вы должны найти способ контролировать свою информацию таким образом, чтобы не «обманывать» прессу. Они настаивают на том, чтобы некоторые представители прессы всегда должны быть рядом с кандидатом все время, но Обама не пойдет на это. (Они проводят аналогию с Президентом, которого всегда сопровождает пресса, чтобы гражданская сфера могла быть в курсе событий). Команда Обамы говорит о неизбежной напряженности между двумя группами. Эта напряженность и рефлексивная динамика повторяется гораздо более агрессивно, что придается публичной огласке, после номинации Сары Пэйлин.

«Новая рефлексивность» относится к росту самосознания, не к институциональной дифференциации, а к культурально сконструированной сущности борьбы за политическую власть как таковую. Старая, привычная нам рефлексивность имела дело с «естественными» причинами возникновения конфликтов и интересов между институтами, чья «реальность» воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Например, в демократических странах всегда был конфликт между «свободной прессой» и «справедливым судом». Это породило поле рефлексивности относительно соответствующих ролей каждого из них и того, как опосредовать их границы. Тем не менее, в публичном освещении журналистами этого конфликта, каждая из сторон была натура-лизирована, получила самовыражение, скорее как «эссенциализированная», а не де-конструируемая сущность.

Ныне иное положение дел. Сегодня продвинутые представители печати и телевидения, комментаторы интернета говорят о необходимости нового нарратива, об управлении имиджем. Новости и события больше не преподносятся, как бы происходящие естественным образом. Медиа освещают «раскрутку» так же полно, как вещь саму по себе, хотя они не деконструируют себя, не признаются, что сами «раскручивают» и создают нарративы - их профессиональная этика слишком глубоко укоренилась для этого.

По крайней мере, два столетия демократические и недемократические государства поддерживали существование общественных сфер, чье структурирование зависело от массмедиа. Но лишь в постмодернистских обществах самосознание относительно массмедийного производства политического имиджа стало делом первостепенного значения. Политика всегда была символической и культуральной, но только в постмодернистских обществах общественное политическое действие было

переосмыслено как политический «спектакль». Те, кто боролся за власть в демократических обществах, всегда стремились выработать мощные символические имиджи самих себя на общественной сцене, а также контролировать их интерпретации. Однако сегодня политическая журналистика все больше внимания уделяет оценке этой перформативной задачи. Политическую журналистику в равной степени интересуют как хитросплетения политического спектакля, так и политические события, как инсценировка политического дискурса, так и сам дискурс. Интеллектуальные критики и критические социологи часто открыто осуждают акцентирование «символической политики» за манипулятивность и пропагандистский характер, за подмену реальности притворством, симуляцией и спектаклизацией. Политические функционеры говорят просто об обнародовании правдивой информации об их идеях или о своих кандидатах. А политические журналисты - о производимом «фарше».

Почему существует эта новая рефлексивность? Не потому, что политика стала более обманчивой и зацикленной на раскрутке, а раньше была проводником искренности и была озабочена истиной. И не потому, что со времен Уотергейта или Рейгана появилась «новая журналистика», изменились профессиональные стимулы тех, кто пишет о политике. Причина гораздо более глубокая. Политика всегда была перфор-мативной, но элементы этого спектакля со временем становились все более и более диффузными: возникают новые роли, новые оплачиваемые специальности, а также новое самосознание по поводу этих содействий, новая осведомленность.

Рассмотрим хотя бы один пример. Чем к более ранней стадии развития демократической массовой политики вы обращаетесь, тем меньше шансов, что вы найдете спичрайтеров. Даже получая все большее распространение, спичрайтерство тогда не было специализированной ролью, «профессией». Даже когда спичрайтерство приобрело прочно институционализированную роль, оно не выставлялось на общественный показ. Лишь за последние сорок лет «спичрайтер» обрел естественность, обычно присутствует в демократичной политике. Фигура спичрайтера выходит за рамки своей роли, чтобы поставить себе в заслугу слова, произнесенные кандидатом. Журналисты редко не преминут задаться вопросом, являются ли слова, исходящие от кандидата, действительно его или ее собственными словами, а успешные спичрайтеры не преминут впоследствии написать книги и похвастаться своей властью за счет власти кандидата. Из-за этой диффузии все труднее получить целостность - видимость естественности. То, что медиа осуществляют, есть, по существу, УСИЛИЕ, направленное на достижение целостного представления, равно как и раскрытие самой борьбы кандидата.

Такая же динамика - от полного отсутствия к неформальному существованию, а от него к скрытому существованию, и, наконец, к обсуждению существования - применима ко многим другим аспектам борьбы за власть. Когда-то не было пресс-секретарей. Когда-то речи создавались без армии политтехнологов, принуждающих журналистов посредничать в их интерпретации. Когда-то речи во время кампаний произносились без каких-либо особых предварительных объявлений, лишь с кратким извещением накануне; сегодня же существует профессия «промоутеров», которые прибывают днями раньше и чья работа состоит в том, чтобы собирать толпу. Когда-то человеку, облеченному властью, советы давали друзья. Сегодня он нанимает профессиональную команду опытных стратегов, которые в свою очередь создают другие специализированные команды типа лиц, производящих опросы общественного мнения, рекламодателей, агентов по работе с медиа, групп по связи с общественностью, не говоря уже о гримерах, специалистах по освещению и стилистах. Критическое измерение спектакля, осуществляемое рядом посредников, также становится размытым. Появился блоггер с новой социальной ролью. Он исполняет как фактическую, так и ин-терпретативную роли журналистики непрофессиональным способом. Блоггер является не только новым видом реального собирателя информации, но и новым видом интерпретатора, который высказывается открыто, идеологически обосновано и от себя лично, но в тоже время якобы от имени самого народа.

Необходимо понять эти тенденции развития, свидетельствующие о том, что политическая журналистика изменилась. Диффузия весьма существенно усложняет задачу борющихся за власть сделать свой имидж естественным и реальным. Журналисты проявляют интерес к нахождению объяснения этому. В условиях новой

рефлексивности медиа стали очень откровенно освещать элементы политического спектакля. Везде говорят о «нарративности» и много о политтехнологиях, постановках, сценарном написании выступлений, мизансценах, о роли различных аудиторий. Короче говоря, они стали очень откровенно и публично рассказывать об усилиях по управлению имиджем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вопреки демократической и социологической теории, фактический статус проблем, относительно неважен в борьбе за власть. Суть проблемы в «презентации» политики, или, по крайней мере, в обозначенной презентации. Что действительно важно, так это то, что отсутствует. Академические круги, наблюдающие за кампанией, - политологи и социологи - проходят мимо невидимого, неразговорного символического языка и речи, которые являют собой настоящие референты борьбы за власть в формально демократических обществах. Журналисты, блоггеры и сами избиратели видят, что кампании касаются личностей, проблем и идеологий, противостояния либеральных и консервативных позиций, выступлений за или против абортов, военной интервенции, расовой дискриминации, надзора, однополых браков, взглядов на иммиграцию, свободную торговлю, профсоюзы, уровень минимальной заработной платы. Иными словами, они считают, что кампании имеют дело с реальными объектами, которые существуют в мире, либо в качестве ценностей или интересов, либо реальных людей.

Моя же аргументация исходит из того, что все это означаемое. Каждая из этих конкретных проблем и идеологических установок может быть сконструирована позитивным или негативным образом. Суть борьбы за власть проявляется в соотнесении «реальных вещей» и «неотложных вещей» с тем, что фактически создает смысл - с системами символов. Это конфликты между демократическими и антидемократическими кодами, а также между прошлым и будущим мифических нарративов, которые являются настоящими референтами политических кампаний. Это конечная цель и суть кампаний. Все делается, как будто слова и имиджи имеют значение. И они действительно имеют значение. Различие безраздельно властвует.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Эти представления разработаны Ингой Шмидт в ее докторской диссертации. - Прим. Дж. Александера.

2. В древнегреческом театре - первый актер, исполнявший главные роли. -Прим. переводчика.

3. Республиканец в противоположность большого «Р», обозначающего членство в Республиканской партии. - Прим. переводчика.