CC BY
404
УДК 94(47)+338 ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ КРИЗИС В КАЗАХСТАНЕ 1932-1933 ГГ.: УРОКИ ИСТОРИИ И ВЫЗОВЫ СОВРЕМЕННОСТИ
Козлов А.П.
Статья посвящена исследованию одной из наиболее политизированных проблем истории Казахстана - голода 1932-1933 гг. и связанного с ним демографического кризиса казахского этноса. В современной казахстанской историографии доминирует трактовка событий этих лет как некой целенаправленной, заранее спланированной акции центральной власти, направленной против коренного населения республики. По мнению автора, попытки этнизации проблемы представляются совершенно необоснованными и не имеют ничего общего с исторической правдой. В статье делается вывод, что голод 1932-1933 гг. и последовавший за ним демографический кризис не являлись чем-то специфичным для Казахстана, а стали следствием широкомасштабного социалистического эксперимента в сельском хозяйстве -коллективизации, осуществленной во всех регионах СССР. Наряду с аулом, серьезные демографические потери понесла также и переселенческая деревня Казахстана, о чем свидетельствует снижение численности населения некоренных этносов. Менее трагичные последствия социалистической реконструкции сельского хозяйства в переселенческой деревне объяснялись ее большей гибкостью и устойчивостью, а также более благоприятными природно-климатическими условиями, так как участки для переселенцев выделялись в районах, приспособленных для ведения зернового полеводческого хозяйства. Большие жертвы среди коренного населения были обусловлены, главным образом, объективными факторами - особенностями традиционного кочевого скотоводческого хозяйства, которое оказалось
наиболее уязвимым в процессе социально-экономических преобразований конца 1920-х - начала 1930-х гг.
Ключевые слова: демографический кризис, политика оседания, титульная нация, форсированная коллективизация, экстенсивное скотоводство.
DEMOGRAPHIC CRISIS IN KAZAKHSTAN IN 1932-1933: LESSONS OF HISTORY AND MODERN CHALLENGES
Kozlov A.P.
The article is devoted to the investigation of one of the most openly political issue in Kazakhstan history - hunger of 1932-1933 - as well as the connected with it demographic crisis of the Kazakh ethnos. In modern Kazakh historiography the dominant interpretation of the events of those days is that of the central power preplanned action against the indigenous republican population. In author’s opinion, the attempts of ethnicization of the issue are groundless and far from the historic truth. The article summarizes that hunger of 1932-1933 and the following demographic crisis were not specific only of Kazakhstan but the result of the wide scaled socialist experiment in agriculture - collectivization that took place in all the regions of the USSR. Alongside with aul, the resettlement Kazkh villages had also suffered certain demographic losses, proved by the diminution in the number of some nonindigenous ethnos. Less tragical socialist agriculture reconstruction results of the resettlement village are due to its greater flexibility and stability and better climatic conditions, as immigrants were settled in best farming regions. Great human losses among the indigenous population were mainly caused by objective factors -peculiarities of the traditional nomadic cattle breeding that turned to be much more vulnerable in the process of socio-cultural changes in the end of the 1920s - the beginning of the 1930s.
Keywords: demographic crisis, policy of setting, title nation, forced collectivisation, extensive cattle breeding.
В последние годы проблематика фальсификации истории приобрела особое внимание в политических и научных кругах. Указом Президента Российской Федерации от 15 мая 2009 г. была даже создана специальная Комиссия по противодействию фальсификации истории России. Безусловно, проблема фальсификации истории нашей страны не являются чем-то новым. Подобные факты имели место и раньше. Но главной особенностью нынешних фальсификаций, делающих их наиболее болезненными и острыми, является то, что они исходят в основной своей массе из ближнего зарубежья, с территории нашего общего исторического прошлого - постсоветского пространства.
Решающий импульс переосмыслению истории нашей страны, безусловно, дал распад СССР и обретение бывшими советскими республиками государственной независимости. Неизбежно возникшие между новыми государственными образованиями противоречия и разногласия породили попытки пересмотреть многое, в том числе, и нашу общую историю, поставить под сомнение устоявшиеся концепции, использовать прошлое в угоду сиюминутным политическим интересам и целям.
В странах ближнего зарубежья общую историю России и народов постсоветских стран стали освещать весьма тенденциозно. К сожалению, вольные трактовки исторических событий не ограничиваются рамками дискуссий в академической среде. Многие из них стали устоявшимися официальными концепциями, определяющими парадигму школьного и вузовского образования. Эти надуманные концепции не просто искажают картину исторического прошлого нашей страны, а являются миной замедленного действия, так как способствуют формированию в лице России образа врага, что является совершенно недопустимым.
Пожалуй, наиболее ярким примером такого отношения к истории
является ажиотаж, устроенный украинскими властями в связи с 75-й годовщиной голода 1932-1933 гг., получившего «в» Украине звучное название «голодомора», который официально трактовался не иначе как целенаправленный геноцид украинского народа со стороны России. Несмотря на экономический кризис, украинские власти во главе с президентом Украины В. Ющенко не пожалели средств на сооружение мемориала жертвам «голодомора» в Киеве, торжественное открытие которого было приурочено к началу международного форума, посвященного этому трагическому событию. Подобная трактовка голода 1932-1933 гг. на Украине, который, кстати, никогда не отрицался официально в современной России и был предметом исследований исторической науки, вызвала непонимание и всплеск общественного недовольства в нашей стране. Россия от участия в форуме отказалась. В своем обращении к участникам конференции Д. А. Медведев справедливо отметил, что голод 1932-1933 гг. не был ограничен территорией Украины. Его жертвами стали миллионы жителей Среднего и Нижнего Поволжья, Северного Кавказа, Центрального Черноземья, Южного Урала, Западной Сибири, Казахстана, Белоруссии.
С тех пор поменялось многое, в том числе сменилась и политическая элита на Украине, которая демонстрирует более реалистичное отношение к нашей стране и к общему историческому прошлому. Однако мемориал, искажающий историю и разжигающий национальную рознь между двумя братскими народами, по-прежнему стоит на своем месте. К сожалению, пример Украины не является чем-то уникальным. Подобное отношение к истории характерно и для других государств ближнего зарубежья. Сказанное касается не только стран Балтии, хорошо известных своей тенденциозностью к общему советскому прошлому, но и более «лояльных» в этом отношении суверенных образований, например, Казахстана.
Наиболее политизированные темы советской истории Казахстана - это, несомненно, голод начала 1930 гг. и связанный с ним демографический кризис
казахского этноса, широко известный в казахстанской историографии под названием «казахстанской трагедии». В современной казахстанской историографии трагедия в казахском ауле начала 1930 гг. чаще всего объясняется как следствие целенаправленной, заранее спланированной акции центральной власти, направленной против коренного населения республики.
Обратимся к фактам. В начале 1930 гг. голод в Казахстане действительно получил широкий размах. Правда также и то, что наиболее тяжело голод сказался на коренном населении республики. Анализ причин голода действительно обнаруживает их прямую связь и обусловленность с т.н. «социалистической реконструкцией» сельскохозяйственного сектора экономики путем коллективизации крестьянских хозяйств. Вместе с тем, следует отметить, что с самого начала выдвинутый ЦК ВКП(б) курс на сплошную коллективизацию не только не вызвал неприятия, но был с энтузиазмом поддержан партийно-бюрократическим руководством Казахстана. Более того, с мест стали поступать встречные планы, с предложением ускорения темпов коллективизации. Состоявшийся в декабре 1929 г. пленум Казкрайкома ВКП(б), рассмотрев вопрос «Об основных задачах сельского хозяйства республики», признал, что «в современной обстановке бурного развития социалистического строительства в ауле и деревне» принятые ранее темпы коллективизации являются недостаточными и «подлежат пересмотру в сторону решительного увеличения». Пленум объявил Кустанайский, Петропавловский округа и два района Павлодарского округа районами сплошной коллективизации, поставив перед ними задачу «стопроцентной коллективизации» в течение года [7, с. 118]. Не случайно, что даже принятое несколько позже постановление ЦК ВКП(б) «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» (5 января 1930 г.) попыталось несколько урезонить инициативу с мест - зерновые районы Казахстана были отнесены ко второй региональной группе, где
коллективизацию необходимо было в основном закончить к осени 1931 г. или к весне 1932 г [9, с. 72-73].
Конечно, и эти сроки были, мягко говоря, нереальны. Однако, несмотря на это, на практике они воспринимались как своеобразный «минимум», который следовало превзойти. В результате, весь Казахстан оказался втянутым в атмосферу нездорового соревнования по коллективизации: к 1 апреля 1930 г. в Казахстане было коллективизировано 50,5%, а к октябрю 1931 г. - около 65% крестьянских хозяйств [7, с. 120].
Резкое изменение социальной политики в аграрном секторе отрицательно сказалось на состоянии сельского хозяйства. Уже в 1930 г. в зерновых районах Казахстана вместо запланированного расширения происходит сокращение посевных площадей. Так, например, в Петропавловском округе посевные площади в 1930 г. по сравнению с 1929 г. уменьшились на 27 % [13, с. 76]. И хотя в последующие годы наблюдался некоторый рост посевных площадей (посевная площадь в целом по Казахстану возросла с 3 798,7 тыс. га в 1929 г. до 5 795,1 тыс. га в 1940 г.), валовой сбор зерновых культур не увеличился, а даже сократился [6, с. 66-68].
Еще более ощутимо новый курс сказался на состоянии животноводства. Поголовье стада стало стремительно уменьшаться. В целом по Казахстану количество скота сократилось с 40 млн. голов в 1929 г. до 5 млн. голов в 1933 г [3, с. 129-132]. Чтобы представить действительный размер катастрофы, достаточно напомнить, что доколхозный уровень поголовья стада в республике удалось восстановить лишь к началу 1960 гг [6, с. 82-85].
Основные причины сокращения поголовья скота сегодня также хорошо известны - насильственная коллективизация, политика раскулачивания и принудительное обобществление скота. По всему Казахстану начался массовый забой и распродажа скота. Обобществленная собственность, чаще всего, воспринималась крестьянством как собственность «казенная». От скота
стремились избавиться не только зажиточные крестьяне, которым грозила «конфискация», но и «вступавшие» в колхозы середняки и даже бедняки.
Особенностью коллективизации в казахском ауле являлось то, что здесь она сопровождалась «плановым» переводом кочевых и полукочевых хозяйств на оседлый образ жизни. Согласно партийным инструкциям оседание следовало проводить на базе сплошной коллективизации. Пленум ЦК Казкрайкома в декабре 1929 г. пришел к выводу, что необходимым условием проведения генеральной линии на коллективизацию является переход кочевников к оседлому образу жизни. Было решено, что из 566 тысяч кочевых и полукочевых хозяйств к январю 1930 г. к оседлости должны перейти 544 тысячи [12, с. 211].
Сама проблема оседания не являлась для Казахстана чем-то новым. Еще 17 апреля 1924 г. ВЦИК и СНК РСФСР утвердили декрет «О землеустройстве кочевого, полукочевого и переходящего к оседлому хозяйству населения Киргизской АССР», в котором намечался целый ряд мероприятий, связанных с материальной подготовкой оседания. Во второй половине 1920 гг. в районах оседания велись землеустроительные и ирригационные работы. Оседанию, как правило, предшествовало строительство жилых домов, хозяйственных построек и скотных дворов. Оседавшим хозяйствам, по возможности, оказывалась помощь в запашке земли, они снабжались необходимым для оседлого образа жизни сельскохозяйственным инвентарем и машинами.
С переходом к сплошной коллективизации подход к проблеме оседания резко изменился - понятия «коллективизация» и «оседание» стали восприниматься как синонимы. Основной формой колхозного движения в ауле была признана животноводческая сельскохозяйственная артель. Обобществленный скот коллективизированных и переведенных на оседлый образ жизни аулов сгоняли на так называемые «колхозно-товарные фермы», за которыми кроме броского названия чаще всего ничего не стояло. Скот, сконцентрированный в большом количестве в одном месте, лишенный
должного ухода, теплых помещений, запасов кормов в условиях суровой казахстанской зимы в большом количестве погибал.
Сокращение поголовья скота, похоже, мало волновало партийное руководство республики цинично заявлявшего, что главной задачей животноводства является не увеличение поголовья скота, а рост его продуктивности. Состоявшийся в феврале 1931 г. пленум Казкрайкома ВКП(б), заявил, что противопоставление задачи скотозаготовок задаче социалистической реконструкции животноводства является «грубейшей оппортунистической ошибкой», а в резолюции пленума было принято поистине «соломоново решение» - «выполнение плана скотозаготовок должно ускорить формирование стад колхозов и совхозов» [10, с. 22-24].
Наряду со скотозаготовками неуклонно возрастали размеры хлебозаготовок. Подход к «планированию» хлебозаготовок, с началом сплошной коллективизации, резко изменился. Если до этого план сдачи зерна государству устанавливался на основании хлебофуражного баланса, то теперь его стали устанавливаться произвольно вне зависимости от собранного урожая.
Сокращение поголовья скота и неурожай в первую очередь сказались на материальном положении аула, главным источником существования которого являлся скот и животноводческая продукция. Ситуация усугублялась возросшей в период коллективизации натурализацией крестьянских хозяйств, вызванной разрушением товарно-рыночных связей.
В наибольшей степени от голода пострадали кочевые и полукочевые районы Казахстана. Отсутствие животноводческой продукции не могло заменить полеводство, об успешном развитии которого рапортовали все официальные инстанции. Вместе с тем, само наличие запашки в ауле еще ни о чем не говорило. Из-за отсутствия навыков в занятии земледелием и необеспеченности бывших скотоводов элементарными пахотными орудиями и другим сельскохозяйственным инвентарем, урожайность в казахском ауле была чрезвычайно низкой.
Голод в кочевых и полукочевых районах Казахстана разразился в 1932 г. Наиболее достоверные сведения о голоде содержат данные санитарноэпидемических отрядов, направленных в 1932 г. Исполкомом Красного Креста в Казахстан. Эпидемиолог Стариков, руководитель одного из эпидемических отрядов, обследовавшего территорию Тургайского района, в докладной записке Актюбинскому райисполкому сообщал следующее: «Прибыл 15. 06. в Тургай... Явления голода принимают самые грозные формы: голодная смерть, психозы, истощение, доходящее до стадии атрофии и полная прострация. Здесь мне приходилось видеть питание отбросами кухонь, поедание корешков диких растений, мелких грызунов. Говорят, но я этого не видел, что бывали случаи трупоедства... В самом жутком состоянии находятся дети. Детское питание отсутствует. Обычно в детдоме с населением в 100-150 человек ежедневно умирает 1-2, а то и 3 ребенка, число которых немедленно пополняется за счет новых поступлений». Согласно данным обследований эпидемических отрядов ситуация в степи была катастрофической: 30-35% коренного населения было охвачено голодом; от 10 до 15% - заражено эпидемическими болезнями (оспой, сыпным и брюшным тифом и т.д.); высоким был процент смертности, в особенности детской [7, с. 149].
Информацию о голоде содержат и другие источники. Так 1 февраля 1932 г. в Президиум ЦИК обратилась группа политических ссыльных Павлодара во главе с В. Иогансеном, П. Семениным-Ткаченко и Ю. Подбельским. Они заявили, что не собираются оставаться безучастными зрителями голода. В своем заявлении они писали, что «в течение примерно полутора месяцев в Павлодар стекаются из районов голодные, опухшие и одетые в лохмотья люди. Преимущественно казахи. Город наводнен ими. Развелось невероятное нищенство. Свалочные места усеяны голодными людьми, выбирающими и поедающими отбросы. Голод вызвал эпидемии (созданы даже чрезвычайные тройки по борьбе с тифом). Под городом и в самом городе постоянно находят трупы замерзших, бесприютных, голодных людей. Нередко можно встретить
семейство казахов, бредущее неизвестно куда и тянущее за собой салазки со скарбом, поверх которого лежит труп ребенка, погибшего в пути» [3, с. 117119].
Однако крики о помощи партийно-бюрократическим руководством республики услышаны не были. В официальных документах и выступлениях политических лидеров Казахстана голод в республике назывался «временными продовольственными затруднениями» [4, с. 11].
Весной 1933 г., когда голод достиг своего апогея, участились набеги крестьян на колхозные амбары и склады, в которых хранилось зерно, предназначенное для посева. Для проведения в этих условиях посевной кампании в 1933 г. при Казкрайкоме ВКП(б) была создана Чрезвычайная комиссия по руководству севом и по вопросу об охране семян. 14 марта 1933 г. комиссия приняла постановление, ставившее перед секретарями обкомов и органами ОГПУ задачу принять все необходимые меры для охраны семян. Постановление обязывало создать в районах вооруженные группы для охраны машин и обозов, доставлявших зерно от элеваторов и железнодорожных, станций в колхозы и совхозы, а также организовать круглосуточное дежурство у колхозных амбаров, где хранились семена.
Голод привел к крупным человеческим жертвам. Проблема голода и демографических потерь среди коренного населения Казахстана впервые была поднята в 1990 гг. Именно тогда благодаря «подсчетам» сделанным казахстанским демографом М. Татимовым появились цифры потерь казахского населения в период коллективизации. Согласно этим подсчетам потери среди коренного населения КАССР составили 1 750 тысяч человек или 42 % всех казахов, проживавших в то время в республике [1, с. 67]. С тех пор эта цифра в казахстанской историографии стали аксиомой и никогда не подвергались серьезному анализу.
Вместе с тем, очевидная натянутость подсчетов жертв голода, произведенных М. Татимовым, не вызывает сомнения, так как они основаны не
на данных источников, а сделаны исключительно математическим способом, исходящим из анализа среднего прироста населения в предыдущие годы. Эти подсчеты представляются довольно умозрительными, так как относят к числу жертв возможно и не родившееся население, а также большое количество вынужденных мигрантов (откочевников) в другие районы страны и за границу. Так только на конец сентября 1931 г. по данным статистических органов Казахстана количество откочевавших хозяйств составило более 56,5 тыс. хозяйств. География откочевок при этом была довольно обширной: Узбекистан, Туркмения, Таджикистан, Киргизия, Каракалпакская АО, Поволжье, Сибирь, Украина, Китай и т.д [7, с. 153]. «Откочевки» продолжались и в последующие годы. Начиная с весны 1932 г. информация об «откочевках» стала поступать в Казкрайком со всех сопредельных с Казахстаном регионов: Поволжья, Сибири, Средней Азии.
Серьезные демографические потери испытала также и переселенческая деревня, о чем свидетельствует снижение численности населения некоренных национальностей - русских, украинцев, белорусов, немцев и др [5, с. 168]. Менее трагичные последствия преобразований сельского хозяйства в переселенческой деревне объяснялись ее большей гибкостью и устойчивостью, а также более благоприятным природно-климатическим условиям, так как участки для переселенцев выделялись в зонах пригодных для ведения зернового полеводческого хозяйства. Кроме того, реальные потери переселенческого населения подсчитать еще сложнее, чем потери казахского этноса, так как Казахстан, в силу целого ряда причин: наличие значительных неосвоенных территорий, суровый климат, низкая плотность населения и т. д., стал одним из основных мест ссылки раскулаченных со всех уголков СССР. Во время переписей «спецпоселенцы», так или иначе, поднимали «процент» неказахского населения в Казахстане.
Рассуждения о том, что центральные советские и партийные органы вообще никак не реагировали на проблему голода, на наш взгляд, также представляются
необоснованными. Определенные меры для нормализации ситуации со стороны центра, безусловно, принимались. Достаточно хотя бы вспомнить динамику экспорта зерна в эти годы. Если в 1930 г. СССР экспортировал 48,4 млн. центнеров зерна, в 1931 - 51,8 млн., то в 1932 - 18 млн., в 1933 - 17,6 млн., а в 1934 - лишь 8,4 млн [2, с. 55]. Москва также обратила внимание на серьезные «ошибки и просчеты» допущенные партийно-хозяйственным руководством Казахстана в аграрной политике. В сентябре 1932 г. ЦК ВКП(б) было принято постановление «О сельском хозяйстве и, в частности, животноводстве Казахстана», которое значительно увеличивало количество скота в индивидуальном пользовании колхозников. В оседло-земледельческих районах разрешалось иметь 2-3 коровы, 10-20 голов овец и коз на хозяйство; в кочевых и полукочевых - 8-10 голов крупного рогатого скота, 3-5 верблюдов, 8-10 голов табунных лошадей, до 100 голов овец. Согласно постановлению, в животноводческих районах основной формой колхозов признавались «тозы». Имевшиеся здесь животноводческие артели подлежали реорганизации и переводу на устав «тозов», а обобществленный в них скот должен был быть роздан в индивидуальное пользование крестьян. Кроме того, животноводческие хозяйства освобождались от государственных налогов и обязательных платежей, в этих хозяйств была аннулированы государственные долги за прошлые годы, на два года они освобождались также от централизованных скотозаготовок [8, с. 538-539].
Другое дело, что многие эти меры в результате оказывались неэффективными из-за бюрократических проволочек на местах. В ставшем сегодня знаменитым письме Т. Р. Рыскулова Сталину от 9 марта 1933 г., приводились факты «бездушного и бюрократического отношения» местных органов власти к проблемам коренного населения. По сообщению Т. Р. Рыскулова из выделенных голодающим жителям аула решением ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1932 г. 880 тыс. пудов хлеба, до населения дошло лишь 111 тыс. пудов. Большая часть хлеба, по словам автора письма, «расхищалась районными
центрами и разными учреждениями». В том же письме Т. Р. Рыскулов сообщает о том, что «местные работники» пытались скрыть истинные размеры сокращения поголовья скота и действительные причины «откочевок» [14].
Также несостоятельным выглядят, на наш взгляд, стремление отдельных современных историков, как казахстанских, так и российских, найти причины социальных катаклизмов начала 1930 гг. исключительно в личных качествах Ф. И. Голощекина, который якобы мечтал осуществить в Казахстане «малый Октябрь». Как известно, в феврале 1933 г. первый секретарь Казкрайкома Ф. И. Голощекин был смещен со своего поста, а вскоре расстрелян. В современной исторической литературе его деятельность расценивается крайне негативно. С этим трудно не согласиться, но вряд ли он чем-то особенно отличался от других верных сталинцев как в центре, так и на местах, которые были готовы беспрекословно выполнять задания партии, не считаясь с любыми жертвами. Желающих решить все сразу - одной «кавалерийской атакой на капитал» было достаточно много, как в центре, так и на местах. В своем докладе XIV съезду Сталин справедливо отмечал: «Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия - к тому, чтобы раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать, но идти к союзу с середняком, я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу: бей кулака. Дай только, - и мигом разденут кулака» [15, с. 337].
Кроме того, анализ статистических данных свидетельствует о значительном весе национальных кадров в политической элите Казахстана 1930 гг. Казахи, составлявшие согласно переписи 1937 г. 38,8 % населения республики, имели большой удельный вес в партийных структурах. На учете в Казахстанской парторганизации в том же году казахов стояло 47,3 %, русских -33,7 %, украинцев - 10,2 %, татар - 2,1%. Из членов республиканского ЦК партии казахи составляли 47 %, а из членов Бюро ЦК - 63,7 % [11, с. 135-136].
Таким образом, в причинах голода и лишений 1930 гг. не следует искать этнический след. Во всех регионах СССР они были одни и те же: решение
проблем индустриализации путем перекачки средств из деревни в город, форсированная коллективизация сельского хозяйства, крупномасштабный социалистический эксперимент в огромной стране. Голод 1932-1933 гг. - это наша общая беда, наша общая трагедия. И использовать эту общую беду и эту общую жертву для сведения политических споров, на наш взгляд, совершенно безнравственно.
Предпринимающиеся сегодня в Казахстане отдельными политическими силами попытки возложить некий «комплекс вины» за советское тоталитарное прошлое на «нетитульное» население, безусловно, не имеют ничего общего с исторической правдой и таят в себе угрозу разрушения нашей национальной идентичности, что особенно непродуктивно в условиях зарождающейся евразийской интеграции. Образование на постсоветском пространстве Евразийского Союза, необходимость которого диктуется временем, требует разбора не только политических, но также серьезных исторических завалов, накопившихся за 20 лет «свободного плавания». Задача эта отнюдь непростая. Мы должны, наконец, отказаться от самобичевания, от многолетнего поругания собственной истории и восстановить историческую справедливость. Мы должны активно бороться с любыми фактами фальсификации нашей истории. При этом у нас нет необходимости создавать и плодить новые мифы. Мы можем и должны опираться на факты - на факты, которые невозможно опровергнуть.
Список литературы
1. Абылхожин Ж., Козыбаев М.К., Татимов М.Б. Казахстанская трагедия // Вопросы истории, 1989. № 7. С. 65-67.
2. Гинзбург И.С. Внешняя торговля СССР. М.: Соцэкгиз, 1937. 55 с.
3. Голод в казахской степи / сост. С. Абдирайымов, И.Н. Буханова, Е.Н. Грибанова, Н.Р. Джагфаров, Н.П. Осипов. Алма-Ата: Казахский университет, 1991. 208 с.
4. Голощекин Ф.И. О коллективизации в казахском ауле. Алма-Ата: Партиздат, 1932. 24 с.
5. Демографический энциклопедический словарь / Гл. ред. Д. И. Валентей. М.: Сов. энцикл., 1985. 608 с.
6. Казахстан за 50 лет. Стат. сб. Алма-Ата: Статистика, 1971. 248 с.
7. Козлов А.П. Аграрные преобразования в Казахстане. (1920-1930 гг.). Монография. СПб: Изд-во СПбГУСЭ, 2009. 183 с.
8. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана (1926 - июнь 1941 гг.). Документы и материалы. Ч.1 / Под ред. А.Б. Турсунбаева. Алма-Ата: Казахстан, 1967. 576 с.
9. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях, решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.5. М.: Политиздат, 1984. 446 с.
10. Об итогах декабрьского пленума ЦК и ЦКК и очередных задачах Казахской партийной организации // Народное хозяйство Казахстана. 1931. № 1-2. С. 17-29.
11. Орынбаева Д.Ш., Жакишева С.А. Социальный портрет коммунистов и партийной номенклатуры Казахстана в период репрессий в 1937-1938 гг. // Казахстан-Спектр, №1(7), 1999. С. 131-139.
12. Очерки истории Коммунистической партии Казахстана. Алма-Ата: Казахстан, 1984. 758 с.
13. Северо-Казахстанская область в 1917-1957 гг. Сборник статей / Под ред. Ю.А. Долгопятова, К.Л. Мелешко. Алма-Ата: Казгосиздат, 1957. 154 с.
14. Советское руководство. Переписка. 1928-1941 гг. РОССПЭН, 1999. http://trinitymodel.narod.ru/st_3.htm. (дата обращения: 10.11.2012).
15. Сталин И.В. Заключительное слово по политическому отчету Центрального Комитета XIV съезду ВКП(б): 23 дек. 1925 г. // Соч. М.: Государственное издательство политической литературы, 1947. Т.7. С. 353-391.
References
1. Abylkhozhin Zh., Kozybaev M.K., Tatimov M.B. Kazakhstanskaya tragediya [Kazakhstan tragedy]. Voprosy istorii, no. 7 (1989): 65-67 p.
2. Ginzburg I.S. Vneshnyaya torgovlya SSSR [Foreign trade of the USSR]. Moscow: Sotsekgiz, 1937. 55 p.
3. Abdirayymov S., Bukhanova I.N., Gribanova E.N., Dzhagfarov N.R., Osipov N.P. Golod v kazakhskoy stepi [Hunger in the Kazakh steppe]. Alma-Ata: Kazakhskiy universitet, 1991. 208 p.
4. Goloshchekin F.I. O kollektivizatsii v kazakhskom aule [About
collectivization in the Kazakh aul]. Alma-Ata: Partizdat, 1932. 24 p.
5. Demograficheskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Demographic encyclopedic dictionary]. M.: Sov. entsikl., 1985. 608 p.
6. Kazakhstan za 50 let [Kazakhstan in 50 years]. Stat. sb. Alma-Ata:
Statistika, 1971. 248 p.
7. Kozlov A.P. Agrarnye preobrazovaniya v Kazakhstane. (1920-1930 gg.) [Agrarian transformations in Kazakhstan. (1920-1930)]. SPb: Izd-vo SPbGUSE, 2009. 183 p.
8. Kollektivizatsiya sel'skogo khozyaystva Kazakhstana (1926 - iyun' 1941 gg.) [Collectivization of agriculture of Kazakhstan (1926 - June, 1941)]. Dokumenty i materialy. Part 1. Alma-Ata: Kazakhstan, 1967. 576 p.
9. Kommunisticheskaya partiya Sovetskogo Soyuza v rezolyutsiyakh,
resheniyakh s”ezdov, konferentsiy i plenumov TsK [Communist party of the Soviet Union in resolutions, solutions of congresses, conferences and Central Committee plenums]. Vol.5. M.: Politizdat, 1984. 446 p.
10. Ob itogakh dekabr'skogo plenuma TsK i TsKK i ocherednykh zadachakh Kazakhskoy partiynoy organizatsii [About results of December plenum of the Central Committee and TsKK and the next tasks of the Kazakh party organization]. Narodnoe khozyaystvo Kazakhstana, no. 1-2 (1931): 17-29.
11. Orynbaeva D.Sh., Zhakisheva S.A. Sotsial'nyy portret kommunistov i partiynoy nomenklatury Kazakhstana v period repressiy v 1937-1938 [Social portrait of communists and the party nomenclature of Kazakhstan in repressions in 19371938]. Kazakhstan-Spektr 7, no. 1(1999): 131-139.
12. Ocherki istorii Kommunisticheskoy partii Kazakhstana [Sketches of history of Communist party of Kazakhstan]. Alma-Ata: Kazakhstan, 1984. 758 p.
13. Severo-Kazakhstanskaya oblast' v 1917-1957 [The North Kazakhstan area in 1917-1957]. Alma-Ata: Kazgosizdat, 1957. 154 p.
14. Sovetskoe rukovodstvo. Perepiska. 1928-1941 gg [Soviet management. Correspondence. 1928-1941]. ROSSPEN, 1999 http://trinitymodel.narod.ru/st_3.htm (accessed Novtmber 10, 2012).
15. Stalin I.V. Zaklyuchitel'noe slovo po politicheskomu otchetu Tsentral'nogo Komiteta XIV s”ezdu VKP(b): 23 dek. 1925 [Concluding remarks according to the political report of the Central Committee to the XIV congress of VKP: 23rd deck. 1925]. Soch. Vol.7. Moscow: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoy literatury, 1947. 353-391 p.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Козлов Александр Петрович, доцент, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и политологии
Санкт-Петербургский государственный университет сервиса и экономики ул. Кавалергардская, д. 7, Санкт-Петербург, 191015, Россия E-mail: petrovich138@yandex. ru
DATA ABOUT THE AUTHOR
Kozlov Alexander Petrovich, PhD in History, associate professor of the of Department "History and Political Science"
St. Petersburg State University of service and economy
7, Kavalergardskaya str., Saint Petersburg, 191015, Russia
E-mail: petrovich138@yandex. ru Рецензент:
Платова Екатерина Эдуардовна, профессор, доктор исторических наук, профессор кафедры международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения
