CC BY
0УДК 94(47).072
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-9-91 -99
Дата поступления (Submitted) 18.07.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 30.08.2024
Декабристы, оправданные на следственном процессе: офицеры-конногвардейцы М. Ф. Голицын, А. К. Ливен,
А. А. Плещеев
ПАВЕЛ ВЛАДИМИРОВИЧ ИЛЬИН
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, 197110, Россия, Санкт-Петербург, Петрозаводская, 7, e-mail: pavilyn1970@gmail.com
Аннотация. Вопрос о декабристах, оправданных на следствии и признанных непричастными к деятельности тайных обществ, заслуживает внимания, поскольку практически не разработан в предшествующей историографии. Оправданные участники движения связаны с малоизученными вопросами истории декабризма или сюжетами, наделенными существенным научным значением (например, подготовка восстания 14 декабря 1825 г.). Решение вопроса о действительном участии в декабристском движении официально оправданных лиц зависит от принципиального выбора: что считать более достоверным - уличающие показания о принадлежности к тайному обществу или оправдания обвиняемых и официальные выводы следствия. В статье освещается «кейс» офицеров Конной гвардии М. Ф. Голицына, А. К. Ливена и А. А. Плещеева, привлеченных к следствию в силу показаний об участии в тайном обществе и заговоре декабристов в Петербурге, сделанных А. А. Бестужевым и Е. П. Оболенским. На основе критики и сопоставления материалов следствия, в том числе неопубликованных архивных документов из следственных дел офицеров-конногвардейцев, автор стремится установить подлинную степень их участия в декабристской организации. Анализируется тактика защиты привлеченных к допросам офицеров, ее значение для последующего оправдания. Рассмотрен вопрос о причинах признания конногвардейцев невиновными, показана роль родственных связей с представителями влиятельных придворных кругов в сворачивании следствия и благоприятном для обвиняемых итоге расследования.
Ключевые слова: политическая история России XIX в., декабристы, следственный процесс, критика следственных показаний, персоналии
Decembrists acquitted during the investigative process: Horse Guards officers M. F. Golitsyn, A. K. Lieven,
A. A. Pleshcheev
PAVEL VLADIMIROVICHILYIN
Candidate of Historical Sciences, senior researcher at the St. Petersburg Institute of History RAS 197110, Russia, St. Petersburg, Petrozavodskaya, 7, e-mail: pavilyn1970@gmail.com
Abstract. The issue of the Decembrists, who were acquitted during the investigation and found not to be involved in the activities of secret societies, deserves attention, since it has practically not been developed in previous historiography. The acquitted participants in the movement are associated with little-studied issues of the history of Decembrism or subjects endowed with scientific significance (for example, the preparation of the uprising on December 14, 1825). The solution to the question of the participation of officially acquitted persons in the Decembrist movement depends on a fundamental choice: what is considered more reliable -incriminating testimony about belonging to a secret society or the acquittal of the accused and the official conclusions of the investigation. The article highlights the "case" of Horse Guards officers M. F. Golitsyn, A. K. Lieven and A. A. Pleshcheev, who were brought to the investigation due to testimony about participation in a secret society and a Decembrist conspiracy in St. Petersburg made by A. A. Bestuzhev and E. P. Obolensky. Based on criticism and comparison of investigative materials, including unpublished archival documents from the investigative files of Horse Guards officers, the author seeks to establish the true extent of their partici-
pation in the Decembrist organization. The tactics of defense of officers involved in interrogations and their significance for subsequent acquittal are analyzed. The question of the reasons for recognizing the Horse Guards-men as innocent is considered, the role of family ties with representatives of influential court circles in the curtailment of the investigation and the favorable outcome of the investigation for the accused is shown.
Keywords: political history of Russia in the 19th century, Decembrists, investigative process, criticism of investigative testimony, personalities
Лица, признанные следствием непричастными к деятельности тайных обществ, составляют отдельную категорию привлеченных по делу декабристов. В их числе обнаруживается группа персоналий, в отношении которых имелись показания о принадлежности к конспиративным организациям. Эта группа вплоть до последнего времени не являлась предметом внимания исследователей. Между тем, малоизученные и неосвещенные фигуры декабристов, в том числе те, кто избежал наказания, зачастую связаны с вопросами, которые наделены существенным научным значением -такими, как заговор 1825 г. и подготовка восстания на Сенатской площади. В этой связи изучение персоналий деятелей тайных обществ этого ряда вносит вклад в освещение фактографической картины декабристского движения.
М. В. Нечкина в своей работе, посвященной отношениям А. С. Грибоедова и участников декабристского движения, упоминает имена офицеров-конногвардейцев М. Ф. Голицына и А. А. Плещеева. В указателе имен к данной монографии один из них (Плещеев) обозначен как декабрист, избежавший наказания; другой конногвардеец, Голицын, - как лицо, привлекавшееся к следствию; это отражает сложившиеся в историографии противоречивые оценки официально оправданных участников движения [1, с. 53, 593, 718, 725; 2, с. 92, 93]. В труде М. В. Нечкиной о восстании на Сенатской площади [3] эти офицеры не упоминаются; нет о них сведений и в подробном исследовании событий 14 декабря Я. А. Гордина [4]. Г. С. Габаев в тщательной сводке данных, приложенной к книге А. Е. Преснякова о восстании декабристов, сообщает, что в ходе следствия были получены показания об участии М. Ф. Голицына и А. А. Плещеева в Северном обществе, но оба «оставлены без взыскания», в отличие от тех офицеров-конногвардейцев, принадлежность которых к заговору была «вполне выяснена» [5, с. 184, 195]; А. К. Ливен во всех названных работах вовсе не упоминается. В. А. Федоров в книге, посвященной следствию и суду над декабристами, упомянул М. Ф. Голицына лишь один раз, в контексте вопроса о тактике защиты декабристов на следствии. Считая офицера членом тайного общества, исследователь приводит его слова из записи допроса, снятого В. В. Леваше-вым: допрашиваемый не донес правительству на декабристский союз потому, что «не считал это важным» [6, с. 188]. В специальной статье о членах тайных обществ, сумевших избежать репрессий, нами была поставлена проблема
оправданных участников движения, освещены причины, обусловившие успех защитной тактики обвиняемых [7]. В нашей монографии, посвященной нескольким категориям участников движения декабристов, избежавших приговора суда, отведено место конногвардейским офицерам, получившим официальное оправдание по итогам следственного процесса [8, с. 256-262]. В задачу настоящей статьи входит обобщение полученных в ходе исследовательской работы данных об офицерах Конной гвардии, связанных с Северным обществом и петербургским заговором 1825 г., оправданных в ходе правительственного расследования, дальнейшее развитие высказанных ранее выводов.
22 и 23 декабря 1825 г. на заседаниях Следственного комитета были рассмотрены записи первичных допросов большой группы арестованных, снятых В. В. Левашевым [9, с. 33, 34]. Из них были извлечены сведения о ранее не имевшихся в виду участниках тайных обществ и причастных к заговору лицах, которых необходимо привлечь к следственному процессу. Среди подлежащих аресту оказались офицеры лейб-гвардии Конного полка Михаил Федорович Голицын, Александр Александрович Плещеев 2-й и Александр Ефимович Ринкевич. Об этом свидетельствует докладная записка императору, поданная 24 декабря. На ней император пометил фамилии офицеров Конной гвардии крестиком, что означало в данном случае - отсутствие повеления об аресте [9, с. 309]. На следующий день последовали распоряжения об арестах, в список подлежащих «взятию», представленный на заседании Комитета 25 декабря, М. Ф. Голицын и А. Е. Ринкевич, в отличие от А. А. Плещеева, не вошли, - вероятно, потому что оба уже находились под арестом [9, с. 35, 309].1
Одновременно с этим в показаниях А. А. Бестужева от 26 декабря были названы в качестве участников тайного общества офицеры лейб-гвардии Конного полка поручики М. Ф. Голицын и Андрей Карлович Ливен. Автор показания утверждал, что знал о принадлежности обоих офицеров к тайному союзу от их товарища по полку А. И. Одоевского, отвечавшего за принятие новых членов из числа конногвардейцев и, по-видимому, их принявших [11, с. 431].
Помимо показаний А. А. Бестужева, данные о причастности к тайному обществу М. Ф. Голицына содержались в записи первичного допроса офицера-конногвардейца А. Е. Ринкевича. На состоявшемся около 27 декабря допросе, снятом В. В. Левашевым, Ринкевич дал противоречивое
показание об участии Голицына в заговоре: «Никого из сочленов я не знал, кроме поручика князя Голицына, и на верное не знал, что он сему обществу принадлежал». В связи с этим 10 января 1826 г., среди вопросных пунктов, предложенных Ринкевичу, имелся особый запрос о Голицыне. В собственноручном ответе Ринкевич, по-видимому, стремился исправить, по его мнению, неточно зафиксированные утверждения на первом допросе: «Членом общества я его не называл и клянусь, что никогда от него не слыхал, чтоб он был оным; по короткому знакомству с ним я чаще всех сообщал ему все, что приходило мне в голову» [12, с. 114, 117, 118]. Голицын содержался под арестом на одной из гауптвахт, затем в арестантских помещениях в казармах своего полка. К 5 января 1826 г. были рассмотрены бумаги, изъятые у него после ареста [9, с. 43, 48].
Александр Плещеев 2-й, как уже отмечалось, фигурировал в списке подлежащих аресту, составленном 24 декабря на основе первичных допросов (проведенных В. В. Левашевым).2 На полях против его фамилии зафиксировано решение императора: обратиться к начальнику Гвардейского корпуса А. Л. Воинову, который должен был распорядиться об аресте; решение было утверждено на заседании Комитета 25 декабря. В тот же день Плещеев 2-й был арестован и доставлен на главную гауптвахту в Зимний дворец, где некоторое время содержался. Затем он был переведен под арест в казармы Конного полка, где 25 января вновь «взят» и отправлен уже в Петропавловскую крепость [9, с. 35, 309; 13, с. 301].3
Причиной тому, как можно полагать, стало присутствие имен братьев Алексея и Александра Плещеевых в обширном списке членов тайных обществ, составленном Е. П. Оболенским в показании от 21 января 1826 г. Напротив фамилий офицеров Конной гвардии, в частности Александра Плещеева 2-го, Оболенский дал следующее пояснение: «О намерениях на 14-е декабря они должны быть извещены чрез князя Одоевского, но в оных не участвовали» [11, с. 239]. Как видим, вслед за А. А. Бестужевым второй осведомленный руководитель декабристского общества Е. П. Оболенский утверждал, что офицеры-конногвардейцы являлись участниками заговора и были осведомлены о целях и плане выступления 14 декабря.
Перейдем к вопросу о ходе следственных действий по делу офицеров-конногвардейцев. Первым к допросам привлекли А. К. Ливена: он был доставлен в Зимний дворец или присутствие Следственного комитета, где допрошен членом комитета А. Х. Бенкендорфом. На допросе Ли-вен отвечал и затем утверждал в письменном показании, что Одоевский несколько раз «заводил с ним либеральный разговор», но Ливен, по его словам, дал понять полковому товарищу «несовместимость оного» (как можно полагать, несовместимость «либерального разговора» и
своих взглядов, либо служебных обязанностей гвардейского офицера), ничего от него больше не слышал и ничего ему не отвечал [13, с. 276]. Спрошенный следователями Одоевский отрицал свое участие в приеме А. К. Ливена, как и в случае других офицеров Конной гвардии [13, с. 276]. После получения оправдательных показаний Ливена и Одоевского следствие оставило без внимания свидетельство А. А. Бестужева об участии этого офицера в тайном обществе; Ли-вен был официально оправдан и освобожден [13, с. 276].
Допрос А. К. Ливена состоялся не позднее 1 января 1826 г. (вероятно, в последних числах декабря 1825 г.), так как сразу после него по воле императора был вызван и допрошен его младший брат, поручик лейб-гвардии Московского полка Александр Карлович Ливен, признанный непричастным к заговору; о причине привлечения к следствию младшего Ливена можно судить, если вспомнить его принадлежность к мятежному Московскому полку; выяснилось, что в день восстания он, напротив, препятствовал действиям заговорщиков; сообщение о его допросе отражено в докладной записке о заседании Комитета 2 января [16, л. 2-2об.; 13, с. 277; 9, с. 233].
М. Ф. Голицын подвергся первичному допросу практически одновременно с А. К. Ливеном, в последних числах декабря 1825 г.; его снимал В. В. Левашев [17, с. 383; 18, л. 1]. Конногвардеец отрицал свою принадлежность к заговору; очевидно, уличающие показания исходили от А. А. Бестужева. Допрос на заседании Комитета состоялся позже других конногвардейцев, 13 февраля 1826 г. Голицын на этот раз заявил, что слышал о существовании тайного общества, но принят в него не был, в чем ссылался на сделавшего ему предложение А. И. Одоевского [9, с. 99]. В письменных показаниях Голицын сообщил, что в октябре или ноябре 1825 г. Одоевский говорил с ним о «положении» дел в России и завел разговор о существовании общества «людей, желающих распространением либеральных идей достигнуть до ослабления деспотического правления»; Голицын утверждал, что оставил слова Одоевского без внимания и в это общество не вступил [18, л. 2-6 об.; 13, с. 245-246]. Опрошенные после этого 11 членов Северного и Южного обществ (среди которых А. А. Бестужев, Е. П. Оболенский, Алексей Плещеев, И. И. Пущин, С. П. Трубецкой, К. Ф. Рылеев и др.) ничего не могли добавить к уже известному или не имели сведений, чтобы подтвердить принадлежность Голицына к тайному союзу, ссылаясь на то, что об этом должен знать Одоевский. Последний же уверял, что Голицын не был принят им в общество и не соглашался с его политическими мнениями [18, л. 7-19].
К 30 марта 1826 г. была подготовлена итоговая записка о Голицыне, в тот же день она была
зачитана на заседании Следственного комитета [9, с. 151]4. Однако решение дальнейшей участи подследственного затянулось на два месяца -очевидно, по воле императора. Только 28 мая Голицын был предложен к освобождению Комитетом, а 2 июня освобожден с аттестатом как «совершенно непричастный» к «злоумышленному обществу» [9, с. 216; 13, с. 246].
Корнет Александр Плещеев прошел через допрос В. В. Левашева сразу после «вторичного ареста», вызванного показаниями Оболенского [17, с. 389, 415; 20, л. 1]. Вслед за этим 26 января он был допрошен на заседании Следственного комитета, затем ему были даны вопросные пункты, ответы на которые были зачитаны на следующий день. На допросах и в показаниях он не скрыл, что за месяц до 14 декабря, в ноябре 1825 г., узнал от Одоевского «о существовании тайного общества, имевшего целью улучшение правительства» и требование конституции; о средствах к достижению цели, по его словам, ему ничего не было сказано. Вместе с тем, Плещеев утверждал: от предложенного вступления в тайный союз он отказался и никакого участия в его деятельности не принимал [9, с. 73; 13, с. 30; 20, л. 6-7]. После получения ответов от Плещеева следствие обратилось за справкой к главному свидетелю Одоевскому, но он не признался в том, что принял Александра Плещеева в тайное общество. В связи с отрицанием принадлежности Плещеева к тайному обществу со стороны обвиняемого и основного свидетеля по его делу расследование было прекращено, а уличающие показания Оболенского проигнорированы - видимо, их посчитали неосновательными.
К 30 марта, одновременно с запиской о Голицыне, была готова записка об Александре Плещееве, декларирующая его неучастие в заговоре и отказ от вступления в тайный союз. Однако освобождение офицера из заключения в Петропавловской крепости тогда не последовало -как и в случае с Голицыным, потребовались еще два месяца, прежде чем участь Плещеева была решена. Только 28 мая, наряду с Голицыным, Следственный комитет сделал представление об освобождении Плещеева 2-го как «непричастного» к тайному обществу; 2 июня он был освобожден с оправдательным аттестатом [20, л. 8; 9, с. 151, 216; 13, с. 301; 14, с. 143]5.
Пролонгация ареста Голицына и крепостного заключения Плещеева 2-го фактически до самого конца следствия произошла, без сомнения, по воле и с санкции Николая I. В чем причина своеобразного «затягивания» решения вопроса об освобождении оправданных на следствии офицеров? Точного ответа нет, но возможно, как и в других подобных случаях, император не считал их дело окончательно решенным, сохраняя подозрения в более серьезной «виновности» конногвардейцев и желая в определенной степени наказать их за то, что они узнали о существова-
нии заговора и не донесли о нем правительству.
Обращаясь к анализу следственных документов, необходимо отметить, что показания руководителей заговора Е. П. Оболенского и А. А. Бестужева были сочтены следствием, по-видимому, недостаточными для обвинения и опровергнутыми оправданиями подозреваемых офицеров и отрицаниями Одоевского. Однако показания этих осведомленных свидетелей прямо и недвусмысленно говорили о состоявшемся приеме в члены Северного общества М. Ф. Голицына, А. К. Ливена и А. А. Плещеева 2-го.
Каким образом, несмотря на имевшиеся в распоряжении следствия показания о принадлежности офицеров Конной гвардии к тайному обществу, им удалось избежать наказания? Отвечая на этот вопрос, следует обратиться к тактике их поведения на следствии.
Прежде всего, центральный пункт защиты всех трех офицеров - полное отрицание принадлежности к тайному обществу. Понимая, что организационная связь с заговором - главный пункт обвинения на следственном процессе, конногвардейцы поставили во главу угла отрицание своего согласия вступить в члены декабристского общества, организационной принадлежности к нему и участия в его деятельности. Поступившие уличающие свидетельства, в виде показаний Бестужева и Оболенского о приеме в тайный союз, конногвардейцы сумели переинтерпретировать, представив их как «предложения» о вступлении в члены организации, на которые они ответили отказом; категорически отвергли они и любую степень своего участия в деятельности заговорщиков.
Далее, конногвардейцы не только отрицали участие в заговоре, но и стремились, если позволяли обстоятельства, показать свое принципиальное несогласие со взглядами и намерениями заговорщиков, заявить о несходстве собственного «образа мысли» и убеждений членов тайного общества, оказавшихся в ходе следствия парадоксально в положении главных обвинителей. Здесь удачнее всех действовал А. К. Ли-вен, на первом допросе эффектно заявивший о своем несогласии с политическими идеями, раскрытыми Одоевским в ходе состоявшегося между ними разговора о тайном обществе, несовместимости «либерального разговора» и своих убеждений.
Наконец, конногвардейцы пытались создать у следствия впечатление, что их контакты с заговорщиками были единичными и незначительными по своему содержанию. Офицеры одного полка, ежедневно встречавшиеся в казармах по служебным надобностям, утверждали, что в основе подозрений, которые возникли в их отношении, лежал один или несколько случайных разговоров, которые не имели продолжения и о содержании которых они мало что могут вспомнить. Искаженная картина служебно-дружеских
отношений между близкими товарищами и единомышленниками как нельзя лучше иллюстрирует особенности следственных показаний как исторического источника. В этой связи не будет преувеличением сказать, что в этих показаниях исказилась и картина конспиративных контактов, тем более в условиях следственных разысканий, преследовавших цель узнать как можно больше о деятельности каждого выявленного участника тайных союзов.
Еще одним фактором, способствовавшим снятию обвинений с офицеров Конной гвардии, стала позиция главного свидетеля по их делу - Одоевского. Уличающие показания отсылали именно к нему. Судя по всему, этот декабрист действительно предпринял значительные усилия, стремясь привлечь в заговор офицеров своего полка. Линия защиты Одоевского на следственном процессе отличалась противоречивостью: долгое время он не признавал себя членом тайного общества, затем пытался представить свое участие в конспиративных связях крайне незначительным. Эта тактика, свойственная главным образом тем, кто занимал окраинное положение в тайном обществе, не принесла успеха: Одоевский был признан активным участником Северного общества и заговора 14 декабря, в результате чего осужден Верховным уголовным судом на 12 лет каторжных работ [6, с. 173; 21, с. 231]. Учитывая отмеченные особенности его линии защиты, вполне понятно стремление декабриста полностью отрицать факт принятия в тайное общество полковых товарищей. Ведь если Одоевский не являлся участником тайного союза, на чем он долгое время настаивал, то и принять в этот союз никого не мог. Следует заключить с полной уверенностью: показания Одоевского спасли конногвардейцев от грозившего им обвинения в принадлежности к тайному обществу и последующего наказания.
Однако утверждения декабриста ставятся под большое сомнение, если не опровергаются вовсе, показаниями осведомленных свидетелей Бестужева и Оболенского. Ведь они основывались на словах, сказанных, очевидно, самим Одоевским в канун 14 декабря - о принятых им офицерах Конного полка. Эти слова, в отличие от показаний, были произнесены не в условиях следствия, а на свободе. Поскольку Бестужев и Оболенский опирались на сведения, полученные от Одоевского - исследователь имеет дело с двумя свидетельствами этого декабриста. Первое, относящееся к периоду до событий 14 декабря, передано в показаниях руководителей декабристского заговора. Второе, рожденное в условиях следствия, отразилось в показаниях Одоевского, продиктованных его защитным поведением. В этой связи представляется обоснованным отдать предпочтение сведениям, которые содержатся в показаниях руководителей декабристского общества, получивших эти све-
дения из первых рук - от офицера-конногвардейца, который непосредственно принял своих полковых товарищей в тайный союз.
В основе свидетельств Бестужева и Оболенского, как можно полагать, лежали сведения, полученные руководителями Северного общества в условиях собирания сил заговорщиками, распространения влияния тайного союза в гвардейских полках. Эти сведения должны были отражать достоверную информацию: речь шла о присоединении новых участников военного заговора, служивших в привилегированном лейб-гвардии Конном полку, которые потенциально могли оказать содействие действиям заговорщиков в день восстания.
Исходя из этих соображений, необходимо заключить, что показания Бестужева и Оболенского приобретают существенное значение и наделяются большей степенью достоверности, по сравнению с уклончивыми показаниями Одоевского, позиция которого в ходе следствия менялась. Оправдательные показания конногвардейцев, стремившихся избежать грозившего обвинения в участии в военном заговоре, также не могут служить надежным доказательным свидетельством, по сравнению с недвусмысленными указаниями важнейших свидетелей Бестужева и Оболенского.
Интересно отметить, что для обвинения Одоевского использовались, в том числе, показания конногвардейских офицеров, которым он делал предложения вступить в тайное общество. Так, 31 марта в направленных ему вопросных пунктах указывалось, что он принял в члены товарищей по полку; здесь содержалась отсылка на показания Плещеева 2-го, Голицына и Ринкевича, сообщивших о предложениях, поступивших к ним от Одоевского. В ответ Одоевский категорически заявил: «Совершенная ложь: я кроме Ринкевича никого не принял, если могу назвать принятием то, что я ему сказал два слова: "есть общество"» [10, с. 261-262]. Следствие в этом случае, видимо, не поверило Одоевскому: ведь существовали показания Бестужева и Оболенского, которые утверждали обратное. В итоговом своде обвинений, выдвинутых против Одоевского, фигурировало свидетельство Александра Плещеева. Из его следственного дела было взято показание о том, что Одоевский уведомил его о существовании конспиративного союза, причем данное показание интерпретировалось следствием как состоявшийся акт принятия в общество. Здесь же приводились данные о политическом характере декабристского союза, которые были сообщены Плещееву: «Одоевский сказал, что цель общества была просить... Конституцию, не объявляя, каким способом» [10, с. 270]. Показание Плещеева первоначально вошло в состав обвинения, предъявленного Одоевскому, но затем оказалось удаленным из итоговой записки, составленной А. Д. Боровковым [10, с. 272; 20, с.
231].
Таким образом, с одной стороны следствие рассматривало показания Одоевского о конногвардейцах, а также их собственные оправдания, как вполне достоверные свидетельства, как бы соглашаясь с тем, что прием офицеров Конной гвардии в тайный союз не состоялся - во всяком случае, не считало эти показания материалом для обвинения Голицына, Ливена и Плещеева. Но с другой стороны, в противоречии с этим, самому Одоевскому этот несостоявшийся, по мнению следователей, прием полковых товарищей был поставлен в вину, как особого рода активность участника «злоумышленного общества». Позиция следствия видится здесь противоречивой.
Какой же ответ может дать исследователь по результатам анализа источников на вопрос: вступили ли конногвардейские офицеры в декабристский союз или нет? Как следует из сказанного выше, необходимо отдать предпочтение показаниям основных свидетелей-обвинителей А. А. Бестужева и Е. П. Оболенского, не слишком доверяя оправдательным уверениям самих офицеров или непоследовательным показаниям Одоевского. Тот факт, что конногвардейцы согласились быть участниками декабристского общества, по нашему мнению, подтверждается показаниями лидеров заговорщиков, утверждавшими без всяких оговорок, что со слов Одоевского им стало известно о состоявшемся приеме офицеров Конной гвардии. С определенной долей уверенности можно полагать, что на содействие этих офицеров руководители тайного общества рассчитывали и держали с ними связь через главного заговорщика в Конном полку Одоевского.
Вместе с тем, есть основания говорить об особом положении конногвардейцев среди заговорщиков. Оно проявилось в их слабой осведомленности о действиях тайного общества, отсутствии коммуникации с «ядром» декабристского союза; совсем не случайно они не приняли участия в выступлении 14 декабря - во всяком случае, в документах следствия и других источниках об этом нет данных. Офицеры Конной гвардии хотя и были приняты в тайное общество, но занимали в нем окраинное положение, не обладали информацией о планах руководителей заговора, не контактировали ни с кем из «ядра» декабристской организации (К. Ф. Рылеев, Е. П. Оболенский, А. А. и Н. А. Бестужевы и др.). В показаниях от 29 января 1826 г. А. А. Бестужев, возможно, раскрыл причину, не позволившую привлечь конногвардейцев к активному участию в заговоре. В характеристике Одоевского, помещенной в этом показании, он сообщил: «Накануне [14 декабря] стоял он в карауле и потому не успел передать мне своих офицеров, от чего ни одного из них на площади не было» [11, с. 445]. Здесь угадываются фигуры конногвардей-
цев Голицына, Ливена, Александра Плещеева и Ринкевича. Ответ на вопрос, почему эти офицеры не были мобилизованы для реализации планов декабристов, должен учитывать отсутствие прямых контактов между ними и руководителями декабристского общества.
Анализируя комплекс показаний конногвардейцев, следует обратить внимание на одну их важную особенность. Даже из осторожных оправдательных показаний явствует политический характер тайного общества, о котором они узнали и в которое предлагалось им вступить. Офицеры Конной гвардии были вынуждены признать факт сообщенной им Одоевским информации о существовании и политическом характере тайного союза. М. Ф. Голицын и А. А. Плещеев 2-й, отрицая факт своего членства, свидетельствовали о том, что узнали об обществе, стремящемся к изменению государственного строя, имевшем целью «улучшение правительства», «ослабление деспотического правления» и введение конституции. Кандидаты в члены декабристского союза знакомились с системой политических взглядов, в которой существующий «образ правления» был маркирован как деспотический, а желаемые либеральные изменения рассматривались как благо. Исходя из этого, они получили ясное представление о политическом характере и основных целях тайного общества.
При рассмотрении показаний о группе офицеров Конной гвардии следует признать тот факт, что после сделанного этим офицерам предложения о вступлении в декабристское общество (даже в той форме, в которой оно отразилось в сдержанных и обтекаемых формулировках оправдательных показаний) у них не должно было остаться сомнений относительно политической направленности этого общества. И хотя конногвардейцы пытались разными способами снизить значение этого факта, чтобы избежать грозившего наказания, важно обратить внимание на то, что они были осведомлены о политических целях и задачах декабристского заговора.
В этой связи следует подвергнуть сомнению отрицание конногвардейцами наиболее острого вопроса о том, стали ли им известны средства для достижения цели, которые имелись в виду участниками заговора (планы восстания). Отвергая любую степень осведомленности о намерениях тайного общества, офицеры отводили от себя обвинение в знании замысла мятежа. В наиболее откровенном варианте показаний (М. Ф. Голицына), говоря о средствах к достижению политической цели, объявленных Одоевским, подозреваемый ограничился формулой: «распространение либеральных идей» [13, с. 245]. Это понимание способов достижения цели тайного союза соответствует сведениям, сообщаемым вновь принимаемым членам в период «спокойного существования» Северного общества, до формирования заговора в полках гвар-
дии в конце ноября 1825 г. Учитывая ситуацию междуцарствия, ускоренный процесс распространения заговора, обсуждение его участниками планов военного выступления - есть основания полагать, что, скорее всего, офицеры Конной гвардии были извещены о некоторых деталях сценария будущих действий.
Каким бы стал исход следствия по делу конногвардейских офицеров, если бы следственные разыскания не были фактически свернуты? Согласно показаниям основных свидетелей, М. Ф. Голицын, А. А. Плещеев 2-й и А. К. Ливен знали о политической цели тайного общества (введение конституции), а также были, скорее всего, осведомлены Одоевским о готовящемся «мятеже» -- выступлении гвардейских частей. Совокупность двух родов виновности могла привести к преданию суду и определению наказания в соответствии с VNHX разрядами. Это влекло за собой ссылку на бессрочное поселение в Сибирь или разжалование в рядовые с лишением дворянства и отправкой в дальние гарнизоны6. За недонесение о планах заговорщиков всем троим грозило внесудебное (административное) наказание.
Почему же эти обвинения не были предъявлены? Помимо того, что офицеры Конной гвардии на протяжении всего процесса придерживались позиции отрицания предъявленных уличающих показаний, а главный свидетель Одоевский отвергал свое участие в приеме их в тайный союз, у нас практически нет сомнений в том, что «кейс» офицеров Конного полка содержит следы влияния на исход расследования посторонних для него факторов.
Судя по всему, немалую роль в благоприятном для офицеров итоге расследования сыграла принадлежность семей и родственников офицеров-конногвардейцев к влиятельным придворным кругам, имевшим «прямой выход» на Николая I и, таким образом, обладавшим возможностью оказывать воздействие на мнения императора о лицах, привлеченных к процессу. Так, М. Ф. Голицын представлял близкую к императорскому двору родовитую семью, имел многочисленную родню, относившуюся к роду Голицыных, и породнившихся с ним представителей влиятельных аристократических фамилий. А. К. Ливен был сыном крупного чиновника, члена Главного правления училищ, попечителя Дерптского учебного округа, будущего министра народного просвещения К. А. Ливена [22, с. 769770], приходился родным внуком воспитательнице Николая I - статс-даме, с 1826 г. светлейшей княгине Ш. К. Ливен, крайне влиятельной в придворных кругах. Помимо этого, он являлся родственником допрашивавшего его от имени Следственного комитета одного из руководителей расследования А. Х. Бенкендорфа7. Влияние родственных связей наиболее отчетливо ощущается при оценке скоротечного расследования
по делу Ливена. Наконец, Александр Плещеев был сыном чтеца императрицы Марии Федоровны, влиятельного придворного, чиновника по особым поручениям при министерстве внутренних дел А. А. Плещеева, известного также поэта, драматурга, музыканта и композитора [24, с. 28-30, 70]. М. В. Нечкина в этой связи отмечала: «В смягчении хода следствия и в доверии к. отрицательным показаниям чувствуется сильное влияние императрицы-матери. которая приняла меры для спасения двух сыновей своего любимого чтеца. Поэтому Алексей Плещеев остается для исследователя фигурой невыясненной, подлежащей дополнительному изучению. Всё это касается и брата Алексея - Александра. Николай I не тронул и его, освободив перед судом без малейшего взыскания. Заметим, что во многих других случаях знание о существовании общества и недонесение на него само по себе считалось тяжелой виной и подлежало взысканию» [25, с. 14].8 В другой своей работе М. В. Неч-кина, говоря о группе подследственных, которая была освобождена от наказания в начале июня 1826 г., одновременно с героем ее исследования А. С. Грибоедовым, констатировала: «Едва ли мы ошибемся, если предположим, что группа. была объединена преобладающим признаком высоких протекций и влиятельных ходатайств. Не приходится распространяться о влиятельной придворной родне князя Михаила Федоровича Голицына; Александр Александрович Плещеев 2-й был сыном камергера А. А. Плещеева, бывшего личным чтецом императрицы Марии Федоровны... за Грибоедова хлопотал И. Ф. Паскевич» [1, с. 593].
В этих наблюдениях с большой точностью отмечены важнейшие последствия того влияния на расследование, которое имели посторонние факторы. К числу этих последствий, выявленных в ходе анализа следственных материалов по делам конногвардейцев, нужно отнести: невнимание следствия к уличающим показаниям, склонность рассматривать оправдательные показания (как самого обвиняемого, так и отдельных свидетелей) в качестве наиболее авторитетных свидетельств, «смягчение» хода расследования (т. е., прежде всего, отсутствие необходимых процедур, которые требовались для выяснения подлинных обстоятельств, связывавших офицеров с тайным обществом, включая очные ставки), его скоротечность, фактическое сворачивание следственных действий. Соглашаясь с наблюдениями М. В. Неч-киной, на основе проведенного анализа показаний, в том числе неопубликованных документов следственного фонда, можно заключить: дела конногвардейских офицеров М. Ф. Голицына, А. К. Ливена, А. А. Плещеева служат несомненным примером того, как последовательно проведенная линия отрицания уличающих данных, в совокупности с влиянием на ход расследования
родственных связей в близкой к императорской рировано следствием, а сами подследственные семье среде, привели к тому, что участие этих признаны непричастными к делу и освобожде-офицеров в Северном обществе было проигно- ны от наказания.
Примечания
1 Согласно записке о поступках арестованных офицеров-конногвардейцев в день 14 декабря 1825 г., основанной на собранных в ходе полкового дознания данных и скрепленной подписью полкового командира А. Ф. Орлова, А. Е. Ринкевич был арестован 14 декабря, а М. Ф. Голицын 23 декабря [10, с. 269]. Причина ареста последнего могла быть связана со сведениями, полученными из первых допросов, снятых В. В. Левашевым.
2 Следует отметить, что старший брат Александра Плещеева, поручик лейб-гвардии Конного полка Алексей Плещеев 1-й, также был привлечен к следствию, на процессе была установлена его принадлежность к Петербургской организации Южного общества, после чего он был наказан в административном порядке [12, с. 60].
3 Согласно записке об офицерах Конной гвардии за подписью А. Ф. Орлова, корнет Плещеев 2-й был арестован «на собственной квартире» 25 января [10, с. 269]. В предшествующее время он находился, по всей видимости, под домашним арестом. Несомненно, в данном случае речь идет об Александре Плещееве, а не о старшем брате Алексее, распоряжение об аресте которого было отдано 31 декабря, в Петербург он был доставлен из Орла 19 января, а 21 января заключен в Петропавловскую крепость [14, с. 143]. Тот факт, что оба брата содержались в крепости, зафиксирован исследователями на основе архивных данных [15, с. 342].
4 Записка о виновности М. Ф. Голицына [19, л. 2-3 об.].
5 Записка о виновности А. А. Плещеева 2-го [19, л. 4-4 об.].
6 Виды обвинения и соответствующего наказания приводятся согласно установленной Верховным уголовным судом градации [21, с. 105].
7 Сестра А. Х. Бенкендорфа, графиня Дарья Христофоровна, была замужем за родным дядей А. К. Ливе-на Христофором Андреевичем Ливеном [23, с. 447].
8 М. В. Нечкина ошибочно полагала, что на А. А. Плещеева 2-го не было заведено отдельного следственного дела.
Литература и источники
1. Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. М.: Художественная литература, 1977. 756 с.
2. Нечкина М. В. Следственное дело А. С. Грибоедова. М.: Мысль, 1982. 102 с.
3. Нечкина М. В. День 14 декабря 1825 года. М.: Мысль, 1985. 256 с.
4. Гордин Я. А. Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 г. Л.: Лениздат, 1989. 398 с.
5. Габаев Г. С. Гвардия в декабрьские дни 1825 года // Пресняков А. Е. 14 декабря 1825 года. М.; Л., 1926. С. 155-206.
6. Федоров В. А. Своей судьбой гордимся мы. Следствие и суд над декабристами. М.: Мысль, 1988. 300 с.
7. Ильин П. В. Обманувшие следствие: к изучению методов и приемов защиты обвиняемых на процессе декабристов 1825-1826 гг. // Русская история и историческая мысль XIX-XX вв. Сб. ст. к 75-летию А. Н. Цамутали. СПб., 2006. С. 185-195.
8. Ильин П. В. Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825-1826 гг. СПб.: Нестор-История, 2004. 664 с.
9. Восстание декабристов. Документы. Т. XVI. М.: Наука. 1986. 400 с.
10. Восстание декабристов. Документы. Т. II. М.; Л.: Гос. изд-во, 1926. 424 с.
11. Восстание декабристов. Документы. T. I. М.; Л.: Гос. изд-во, 1925. 538 с.
12. Восстание декабристов. Документы. Т. XVIII. М.; Наука, 1984. 368 с.
13. «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу...» [А. Д. Бо-ровкова] // Декабристы. Биографический справочник. М., 1988. С. 215-345.
14. Декабристы. Биографический справочник. М.: Наука, 1988. 448 с.
15. Вершевская М. В. Декабристы в Петропавловской крепости: персоналии, хронология, топография. Справочный указатель // Декабристы. Актуальные направления исследований. СПб., 2014. С. 302-379.
16. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 48. Оп. 1. Д. 229 (А. К. Ливен).
17. Ильин П. В. Новый источник по истории следственного процесса декабристов: реестр предварительных допросов, проведенных генерал-адъютантами В. В. Левашовым и К. Ф. Толем // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 41. СПб., 2022. С. 350-429.
18. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 48. Оп. 1. Д. 208 (М. Ф. Голицын).
19. ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 37.
20. ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 192 (А. А. Плещеев 2-й).
21. Восстание декабристов. Документы. Т. XVII. М.: Наука. 1980. 296 с.
22. Шилов Д. Н. Главы высших и центральных государственных учреждений Российской империи. БиоБиблиографический справочник. Т. 1. А-Л. СПб.: Нестор-История, 2024. 812 с.
23. Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. Биобиблиографический справочник. СПб.: Д. Буланин, 2007. 992 с.
24. Глумов А. Н., Доброхотов Б. В. Александр Плещеев // Музыкальное наследие. М., 1976. Т. 4. С. 28-72.
25. Нечкина М. В. Предисловие // Восстание декабристов. Документы. Т. XVIII. М., 1984. С. 7-16.
References
1. Nechkina M. V. Griboedov i dekabristy [Griboyedov and the Decembrists]. Moscow, Khudozhestvennaya literature Publ., 1977. 756 p.
2. Nechkina M. V. Sledstvennoe delo A. S. Griboedova [Investigative case of A. S. Griboyedov]. Moscow, Mysl' Publ, 1982. 102 p.
3. Nechkina M. V. Den' 14 dekabrya 1825 goda [Day December 14, 1825]. Moscow, Mysl' Publ., 1985. 256 p.
4. Gordin Ya. A. Myatezh reformatorov. 14 dekabrya 1825 g. [Revolt of the reformers]. Leningrad, Lenizdat, 1989. 398 p.
5. Gabaev G. S. Gvardiya v dekabr'skie dni 1825 goda [Guard in the December days of 1825]. Presnyakov A. E. 14 dekabrya 1825 goda [December 14, 1825]. Moscow, Leningrad, 1926, pp. 155-206.
6. Fedorov V. A. Svoei sud'boigordimsya my. Sledstvie i sud nad dekabristami [We are proud of our destiny. Investigation and trial of the Decembrists]. Moscow, Mysl' Publ., 1988. 300 p.
7. Il'in P. V. Obmanuvshie sledstvie: k izucheniyu metodov i priemov zashchity obvinyaemykh na protsesse dekabristov 1825-1826 gg. [Those who deceived the investigation: to the study of methods and techniques for defending the accused in the investigative process of the Decembrists of 1825-1826]. Russkaya istoriya i istoricheskaya mysl' XIX-XX vv. Sb. st. k 75-letiyu A. N. Tsamutali [Russian history and historical thought of the 19th-20th centuries. Coll. of articles for the 75th anniversary of A. N. Tsamutali]. St. Petersburg, 2006, pp. 185-195.
8. Il'in P. V. Novoe o dekabristakh. Proshchennye, opravdannye i neobnaruzhennye sledstviem uchastniki tainykh obshchestv i voennykh vystuplenii 1825-1826 gg. [New about the Decembrists. Pardoned, acquitted and undetected participants in secret societies and military uprisings of 1825-1826]. St. Petersburg, Nestor-Istoriya Publ., 2004. 664 p.
9. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XVI. Moscow, Nauka Publ., 1986. 400 p.
10. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. II. Moscow, Leningrad, State Publ. House, 1926. 424 p.
11. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. I. Moscow, Leningrad, State Publ. House, 1925. 538 p.
12. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XVIII. Moscow, Nauka Publ., 1984. 368 p.
13. «Alfavit chlenam byvshikh zloumyshlennykh tainykh obshchestv i litsam, prikosnovennym k delu...» A. D. Borovkova [Alphabet for members of former malicious secret societies and persons involved in the case...]. Dekabristy. Biograficheskii spravochnik [Decembrists. Biographical reference book]. Moscow, 1988, pp. 215-345.
14. Dekabristy. Biograficheskii spravochnik [Decembrists. Biographical reference book]. Moscow, Nauka Publ., 1988. 448 p.
15. Vershevskaya M. V. Dekabristy v Petropavlovskoi kreposti: personalii, khronologiya, topografiya. Spravochnyi spravochnik' [Decembrists in the Peter and Paul Fortress: personalities, chronology, topography. Reference index]. Dekabristy. Aktual'nye napravleniya issledovanii [Decembrists. Current research areas]. St. Petersburg, 2014, pp. 302-379.
16. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii (GARF) [State Archive of the Russian Federation (GARF)]. F. 48. Op. 1. D. 229 (A. K. Liven).
17. Il'in P. V. Novyi istochnik po istorii sledstvennogo protsessa dekabristov: reestr predvaritel'nykh doprosov, provedennykh general-ad"yutantami V. V. Levashovym i K. F. Tolem [A new source on the history of the investigative process of the Decembrists: a register of preliminary interrogations conducted by Adjutant General V. V. Levashov and K. F. Toll]. Vspomogatel'nye istoricheskie distsipliny. Vyp. 41. St. Petersburg, 2022, pp. 350-429.
18. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii (GARF) [State Archive of the Russian Federation (GARF)]. F. 48. Op. 1. D. 208 (M. F. Golitsyn).
19. GARF. F. 48. Op. 1. D. 37.
20. GARF. F. 48. Op. 1. D. 192 (A. A. Pleshcheev 2nd).
21. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XVII. Moscow, Nauka Publ., 1980. 296 p.
22. Shilov D. N. Glavy vysshikh i tsentral'nykh gosudarstvennykh uchrezhdenii Rossiiskoi imperii. Biobibliograficheskii spravochnik [Heads of the highest and central government institutions of the Russian Empire. Biobibliographic index]. Vol. 1. A-L. St. Petersburg, Nestor-Istoriya Publ., 2024. 812 p.
23. Shilov D. N., Kuz'min Yu. A. Chleny Gosudarstvennogo soveta Rossiiskoi imperii. Biobibliograficheskii spravochnik [Members of the State Council of the Russian Empire. Biobibliographic index]. St. Petersburg, D. Bulanin Publ., 2007. 992 p.
24. Glumov A. N., Dobrokhotov B. V. Aleksandr Pleshcheev [Alexander Pleshcheev]. Muzykal'noe nasledie [Musical heritage]. Moscow, 1976, vol. 4, pp. 28-72.
25. Nechkina M. V. Predislovie [Preface]. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XVIII. Moscow, 1984, pp. 7-16.
© «Клио», 2024 © Ильин П.В., 2024
