CC BY
3УДК 94(47).072
DOI: DOI: 10.24412/2070-9773-2024-8-106-114
Дата поступления (Submitted) 18.07.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 11.08.2024
Декабристы, оправданные на следственном процессе: случай
И. Ф. Львова
ПАВЕЛ ВЛАДИМИРОВИЧ ИЛЬИН
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН 197110, Россия, Санкт-Петербург, Петрозаводская, 7, e-mail: pavilyn1970@gmail.com
Аннотация. Декабристы, оправданные на следственном процессе и официально признанные непричастными к деятельности тайных обществ - вопрос, практически не разработанный в историографии. Между тем, оправданные участники движения связаны с недостаточно изученными аспектами истории декабризма или вопросами, имеющими особое научное значение (например, подготовка восстания 14 декабря 1825 г.). Проблема упирается в принципиальный выбор: что считать более достоверным - уличающие показания, говорящие о принадлежности этих лиц к тайному обществу, или оправдания подозреваемых и официальный вывод следствия. Традиционное стереотипное восприятие отдает предпочтение официальному вердикту. В настоящей статье автор, на примере одного из оправданных по делу декабристов - поручика И. Ф. Львова, сына видного сановника, директора Придворной певческой капеллы Ф. П. Львова и брата композитора, автора гимна императорской России А. Ф. Львова, предлагает альтернативный подход, придающий решающее значение показаниям осведомленных участников декабристского общества - «свидетелей по делу». В статье представлены итоги критики и сопоставления следственных материалов, включая недавно опубликованное следственное дело И. Ф. Львова. Критическое изучение источников позволяет сделать вывод о принадлежности этого офицера к декабристам. Анализируется тактика защиты оправданного лица, рассмотрен вопрос о влиянии родственных связей на исход следствия. Затронут сюжет о связях декабристского заговора с государственным деятелем Н. С. Мордвиновым, возникший при расследовании дела И. Ф. Львова.
Ключевые слова: политическая история России XIX в., декабристы, следственный процесс, критика следственных показаний, Н. С. Мордвинов
Decembrists Acquitted During the Investigative Process: the Case
of I. F. Lvov
PAVEL VLADIMIROVICHILYIN
Candidate of Historical Sciences, senior researcher at the St. Petersburg Institute of History RAS 197110, Russia, St. Petersburg, Petrozavodskaya, 7 e-mail: pavilyn1970@gmail.com
Abstract. The Decembrists, officially acquitted during the investigative process and recognized as not involved in the activities of secret societies, is an issue that has practically not been developed in historiography. Meanwhile, the acquitted participants in the movement are associated with insufficiently studied aspects of the history of Decembrism or issues of special scientific importance (for example, the preparation of the uprising on December 14, 1825). The problem comes down to a fundamental choice: what is considered more reliable - incriminating evidence indicating that these persons belong to a secret society, or acquittals of the suspects and the official conclusion of the investigation. Traditional stereotyping favors the official verdict. In this article, the author, using the example of one of the Decembrists acquitted in the case - Lieutenant I. F. Lvov, the son of a prominent dignitary, director of the Court Singing Chapel F. P. Lvov and brother of the composer, author of the anthem of Imperial Russia A. F. Lvov, offers an alternative approach that gives decisive importance to the testimony of informed participants in the Decembrist society - "witnesses in the case." The article presents the results of criticism and comparison of investigative materials, including the recently published investigative case of I. F. Lvov. A critical study of these sources allows us to conclude that this officer belongs to the Decembrists. The tactics of defending an acquitted person are analyzed, the issue
of the influence of family ties on the favorable outcome of the investigation is considered. The plot about the connections of the Decembrist conspiracy with the statesman N. S. Mordvinov, which arose during the investigation of the case of I. F. Lvov, is touched upon.
Keywords: political history of Russia in the 19th century, Decembrists, investigative process, criticism of investigative testimony, N. S. Mordvinov
Участники декабристского движения, избежавшие обвинения и наказания на судеб-но-следственном процессе 1825-1826 г., лишь недавно стали предметом внимания историков [1, 2]. В трудах М. В. Нечкиной, В. А. Федорова упоминались случаи избежавших наказания подследственных, официально признанных непричастными к делу, но они не становились предметом изучения [3, с. 397, 402; 4, с. 246]. В наших работах официально оправданные лица, привлекавшиеся к следствию, но избежавшие предъявления обвинений, в отношении которых имелись свидетельства об участии в тайных обществах, получили специальное освещение, как отдельная категория участников декабристского движения [1, с. 153-375]. В настоящей статье автор, на одном из самых ярких, показательных примеров оправдания участника заговора декабристов в Петербурге в декабре 1825 г. - деле поручика И. Ф. Львова, стремится осветить характерные особенности расследования в отношении декабристов, признанных официально невиновными, выяснить причины состоявшихся оправдательных решений.
Поручик лейб-гвардии Измайловского полка Илья Федорович Львов был арестован 24 января 1826 г. по распоряжению командующего Гвардейским корпусом А. Л. Воинова после решения Следственного комитета, санкционированного Николаем I [5, с. 73; 6, с. 490]. Основанием для ареста стали показания одного из руководителей тайного общества и заговора декабристов в Петербурге Е. П. Оболенского, который в представленный им 21 января обширный список участников декабристских организаций поместил фамилию И. Ф. Львова, а в пояснение сообщил: «Львов и Кожевников приняты за несколько дней до 14-го декабря и, не командуя ротами, должны были действовать лично» [7, с. 239]. Речь шла ни много ни мало об участии в тайном обществе и военном мятеже. В дальнейшем это показание будет неоднократно подтверждено: Оболенский утверждал, что о существовании тайного общества и его политической цели Львову сообщили сначала Н. П. Кожевников (офицер Измайловского полка) и товарищ Оболенского по службе в штабе гвардейской пехоты Я. И. Ростовцев, а затем лично сам начальник штаба заговорщиков. Показания Оболенского фигурировали как вполне подтвержденные расследованием при предъявлении обвинения другим заговорщикам [7, с. 245, 249; 8, с. 372].
В ходе дознания, проведенного в Измайловском полку, выяснилась неучастие Львова в действиях заговорщиков в день выступления
на Сенатской площади. В сводке данных об арестованных офицерах-измайловцах, собранных по итогам полкового дознания, о Львове говорилось следующее: во время присяги находился во фронте полка, в сопротивлении присяге не участвовал. Вместе с тем, по собранным данным, Львов оказался человеком, связанным с участниками заговора - прежде всего, с наиболее активным из них, Н. П. Кожевниковым, который являлся его родственником. В результате полкового расследования оказалось, что 14 декабря участник заговора ротный командир капитан И. И. Богданович пригласил к себе Львова и «просил по родству унять Кожевникова, который (по словам его) бог знает, что делает с его стрелками». Львов отправился к Кожевникову, уговаривал его от имени Богдановича и упрашивал «не губить себя и отца своего». Кроме того, стало известно, что 14 декабря офицер Конной гвардии (вероятно, это был А. И. Одоевский), встретив Львова недалеко от Сенатской площади, спрашивал у него, как у своего товарища по заговору: «Что же не идет сюда ваш полк?» [9, с. 143-144].
Данные, собранные полковым следствием, напрямую не обвиняли Львова в участии в действиях заговорщиков в Измайловском полку, но свидетельствовали о посвященности в их намерения. Из последнего указания вытекало, что принадлежность Львова к заговору была известна участникам тайного общества; эта информация вышла за пределы круга его сослуживцев по Измайловскому полку.
Таков был первоначальный обвинительный материал, полученный следствием на момент ареста И. Ф. Львова. Необходимо отметить, что показания Оболенского были крайне значимыми, поскольку речь шла о том, что поручик Измайловского полка состоял в заговоре, знал о целях и намерениях его участников, соглашался принять участие в «мятеже».
В день ареста или на следующий день И. Ф. Львов предстал перед генералом В. В. Леваше-вым, который снимал первоначальные допросы с большинства арестованных. Судя по записи допроса, Львов отверг любую степень своего участия в декабристском союзе и даже осведомленности о нем: «Существование тайного общества было мне совершенно неизвестно. Членом оного я не был и предложений на сие ни от кого не получал». Полностью отверг он и показания Оболенского, от которого, по уверению допрашиваемого, ничего о заговоре не слышал [6, с. 218].
26 января 1826 г. Львов был допрошен на заседании Следственного комитета. Он вновь от-
рицал не только принадлежность к обществу, но и какую-либо степень осведомленности о нем. Комитет, учитывая безоговорочное свидетельство о членстве Львова в тайном союзе одного из видных заговорщиков Оболенского, решил «спросить главнейших членов общества и дать в разноречии очную ставку», а также отобрать у Львова письменные ответы [5, с. 73, 251].1
В ответах на вопросные пункты, полученные после допроса, Львов в третий раз решительно отверг свое участие в декабристском союзе: «Ни к какому тайному обществу я не принадлежал, ни существование, ни действие оного мне совершенно было неизвестно до 14 декабря» [6, с. 218-221]. Ответы были зачитаны на заседании Комитета 28 января. После этого о Львове, как «несознающемся», было решено «собрать еще более справок», а затем дать очные ставки с обвинителями. Помета на показаниях Львова, сделанная В. Ф. Адлербергом, гласила: «Спросить о нем... Трубецкого, Рылеева, Никиту Муравьева, Алекс[андра] Бестужева. Пущина, Одоевского, Кожевникова (Изм[айловского] полка), Андреева, Малютина» [6, с. 218; 5, с. 331]. Ответы на запрос о Львове, направленный, однако, не всем из указанных подследственных - по неизвестным причинам, он не был послан Н. М. Муравьеву и измайловским офицерам А. Н. Андрееву и М. П. Малютину, во всяком случае, данных об этом в следственных делах не имеется, - собирались в течение 30 января - 2 февраля.
2 февраля на заседании Комитета были заслушаны отзывы о Львове, взятые у А. И. Одоевского, И. И. Пущина, К. Ф. Рылеева, С. П. Трубецкого [5, с. 83, 262; 6, с. 223-227]. Все они не могли сказать ничего определенного о приеме Львова в тайное общество, поскольку, по-видимому, этот прием произошел по инициативе Оболенского в рамках его «отрасли», незадолго до событий 14 декабря. Кроме этих отзывов, в распоряжении следствия оказались новые показания Оболенского, который продолжал утверждать, что Львов был принят Н. П. Кожевниковым и Я. И. Ростовцевым. Более того, в его показаниях была добавлена важная деталь: по утверждению Оболенского, прием Львова был завершен лично им самим 13 декабря, в канун выступления на Сенатской площади: «Так как в обществе никаких форм не соблюдалось при принятии новых членов, то и поручик Львов точно так же, как и прочие принимаемые члены, был извещен о существовании и цели общества сперва подпоручиком Кожевниковым и товарищем моим Ростовцевым, потом мною лично он был извещен о существовании общества, о цели оного... Львов обещался содействовать лично по возможности намерениям общества [на 14 декабря] и действовать на офицеров, ему известных. Сие было не более трех или четырех дней пред 14-м декабрем. 13-го же декабря на квартире у Ростовцева он был лично мною извещен о на-
мерениях наших. Не имея никакой команды, он не действовал на нижних чинов, но обещался по возможности содействовать лично, но не давал обещания быть на площади... Львов был принят за три дни до [14] декабря, сам лично действовать не мог. Может быть даже, он полагал, что принятие в члены сопряжено с некоторыми формами, почему он и полагает ныне, что к обществу не принадлежит» [6, с. 222].
Таким образом, Оболенский уверенно настаивал на вступлении Львова в декабристское общество, указав степень его осведомленности в делах заговора и характер ожидаемого от него содействия. Хорошо осведомленный один из лидеров заговорщиков без всяких оговорок утверждал, что именно от него Львову стали окончательно известны существование тайного союза и планы на 14 декабря, причем поручик обещал личное содействие, включая влияние на знакомых ему офицеров.
Показания Оболенского, указывающие на роль Кожевникова и Ростовцева в приеме Львова, были проверены обращением к этим свидетелям, первый из которых являлся подследственным, а второй для дачи показаний был специально вызван не арестованным в присутствие Комитета. Кожевников подтвердил участие Львова в заговоре, но уверял, что ничего не знает о его приеме - очевидно, перекладывая эту роль на Оболенского, при этом дополнил уличающую информацию новыми данными: «О намерениях не присягать он [т. е. Львов] слышал от князя Оболенского и за три дня до происшествия, рассуждая со мной обо оном... говорил, что наверно великий князь Константин Павлович приедет, и не дойдет дело до какого-либо неустройства, в противном же случае он своего мнения не объявлял, говоря, что об этом нельзя легкомысленно судить». Кожевников, по его словам, не знал об обещании Львова лично содействовать подготовке выступления, но сообщил, что во время беспорядков в полку этот офицер не был согласен с товарищами по заговору, которые препятствовали присяге. Ростовцев же в краткой объяснительной записке заявил, что Львов спорил с Оболенским о присяге Николаю Павловичу, не соглашаясь с тем, что ей будет оказано сопротивление, поэтому к заговору не мог быть причастен [6, с. 228].
На заседании 4 февраля, согласно журналу Комитета, были повторно заслушаны полученные в ответ на запрос о Львове показания Трубецкого, Пущина, Рылеева, Одоевского, а также А. А. Бестужева, не содержавшие ответа на вопрос, был ли принят Львов в тайный союз. Учли члены Комитета и поступившее накануне показание Кожевникова. Комитет решил, что «хотя обвинение не сильно, однако для большего удостоверения, что он [т. е. Львов] не ложно отрицается, уличить его очными ставками с князем Оболенским и Кожевниковым и, если Его импе-
раторское величество дозволит, с поручиком Ростовцевым...» [5, с. 86, 265].
Следует отметить, что это предложение следствия, решающее для выяснения истинного характера отношений, связывавших Львова с декабристским обществом, так и не было осуществлено: очные ставки с Оболенским, Ростовцевым и Кожевниковым не состоялись.
Комитет также положил повторно расспросить о Львове Кожевникова и Ростовцева, призвав последнего в заседание 19 февраля не арестованным. Ростовцев отверг раскрытое Оболенским свое участие в распространении заговора, а именно - уведомление Львова о его существовании и намерениях участников, заявив, что «даже и сам не знал и самого названия оного общества», требовал очной ставки с Оболенским, называя его показания «клеветой» по мотивам личной мести [6, с. 230]. Кожевников, судя по всему, повторно не допрашивался.
Причина «обеляющих» показаний свидетелей по делу Львова вполне объяснима. Кожевников вплоть до начала апреля 1826 г. отрицал собственную принадлежность к тайному обществу, утверждая, что только слышал о его существовании и планах участников; эта позиция отвергалась свидетелями по его делу [9, с. 130, 132-133, 137-140, 144-147, 312-313]. Что касается Ростовцева, то в письмах императору от 26 января и 21 июня 1826 г., в показаниях и мемуарной записке, составленной вскоре после допроса, он отвергал свое участие в тайном союзе, настаивая на том, что только догадывался о намерениях друзей и сослуживцев [12, с. 54-61, 135; 13, с. 313]. Если оба свидетеля не соглашались признать себя членами общества, то тем более не могли подтвердить показания Оболенского, согласно которым они непосредственно участвовали в приеме Львова в декабристский союз.
В связи с полученными уличающими показаниями Львов был допрошен повторно 20 февраля. Этот допрос стал определяющим для решения его участи: ему были предъявлены свидетельства Оболенского и Кожевникова. После допроса Львову были даны вопросные пункты, письменные ответы на которые зачитывались на заседании Комитета в тот же день [5, с. 110].
На этом допросе и в письменных показаниях Львов продолжал упорно придерживаться полного отрицания принадлежности к тайному обществу и любой осведомленности о его существовании. В своих показаниях он вновь отверг предъявленные уличающие свидетельства Оболенского: о поступлении в члены общества, знании планов заговорщиков, касающихся подготовки восстания, своем обещании лично содействовать намерениям общества и оказать соответствующее влияние на известных ему офицеров. Осведомленность о планах заговорщиков, на чем настаивал Оболенский, предстала в показаниях Львова в виде сказанных ему слов
Оболенского и Кожевникова о том, что гвардейские части присягать не будут. На что, по утверждению автора показаний, он возражал, доказывая, что у войск нет причин отказываться от новой присяги [6, с. 231-232].
После рассмотрения показаний Львова, Кожевникова и Ростовцева Комитет направил императору представление об освобождении Львова с оправдательным «аттестатом». Реакция Николая I последовала незамедлительно: «Сейчас выпустить». Распоряжение об этом было отдано на следующий день, 21 февраля, а 22 февраля на заседании Комитета решение об освобождении Львова было утверждено [5, с. 110, 114, 275]. Его заключение под арестом продлилось почти месяц.
В итоговую справку о Львове, помещенную в «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ...» А. Д. Боровкова, были включены сведения об отрицании Кожевниковым и Ростовцевым своего участия в приеме этого офицера в тайный союз - очевидно, перечеркнувшие в глазах следствия показания Оболенского. Однако часть показаний Оболенского Боровков вынужден был привести. Несомненно, важным обстоятельством, способствовавшим признанию Львова невиновным, стало включенное в итоговый документ следствия свидетельство Кожевникова о том, что в сопротивлении присяге в Измайловском полку Львов не участвовал, как и в агитации солдат, и более того, противоречил уговорам Кожевникова предпринять такого рода действия [13, с. 280].
После освобождения Львова следствие получило новые показания, свидетельствующие об участии в тайном обществе. Уличающая информация вновь исходила от Оболенского. В показаниях, данных в ответ на вопросные пункты от 14 марта, он сообщал, что на квартире Ростовцева лично оповестил Львова о намерениях заговорщиков, и впервые раскрыл сведения о планах на 14 декабря, с которыми был ознакомлен офицер-измайловец. Замысел выступления заключался в намерении объявить солдатам о новой присяге как «обмане», собрать войска перед Сенатом, требовать объяснения причин, почему Константин Павлович отказывается от престола, объявить, что пока он жив, гвардия не вправе присягать другому кандидату, и, наконец, требовать собрания «представителей от губерний по примеру [Земских] Соборов» для «назначения императора и формы правления», а до созыва этого собрания образовать Временное правление. Оболенский подтверждал, что лично объявил этот план членам по подчиненной ему «линии» заговора: Кожевникову, Ростовцеву и другим, в том числе Львову [7, с. 245, 249]. Эти показания зачитывались на заседании Комитета 16 марта, но никакого влияния на дело Львова они уже не оказали, хотя и были внесены в итоговую «выписку из показаний» об этом офицере
[6, с. 234, 491].
Подчеркнем, что ключевая по своему значению очная ставка Львова с главным обвинителем Оболенским, который, по собственному признанию, лично принял офицера в тайное общество и сообщил ему планы на 14 декабря, так и не была проведена, равно как запланированные очные ставки с Кожевниковым и Ростовцевым. Исходя из этого, необходимо признать, что следствие по делу Львова фактически не было завершено, а важнейшие следственные действия не осуществлялись.
Младший брат И. Ф. Львова, музыкант и композитор, автор гимна императорской России Алексей Федорович Львов (1798-1870) [14], оставил записки, которые освещают в том числе события 1825-1826 гг. Характерно, что многие обстоятельства следствия по делу И. Ф. Львова - в первую очередь, содержание уличающих показаний, которые стали причиной привлечения офицера к процессу, были в этих воспоминаниях опущены. Согласно мемуаристу, допрос И. Ф. Львова на заседании Комитета состоялся спустя месяц после ареста. В ходе допроса арестованному было объявлено окончательное решение следствия - он найден невиновным; ему тут же выдали оправдательный «аттестат» [11, с. 236]. По версии автора записок, вобравшей в себя семейное предание (в основе которого, очевидно, рассказы сумевшего оправдаться брата): Львов «был оговорен злоумышленниками, которые старались увеличивать число преступников, полагая, что чрез то будет облегчена участь их самих» [11, с. 236]. А. Ф. Львов утверждал, таким образом, абсолютную необоснованность предъявленного обвинения, его сфабрикованность, декларируя тем самым полную невиновность брата.
Любопытно, что автор мемуарного свидетельства, далекого от воспроизведения реальных фактов расследования, отметил следующее реалистичное обстоятельство, сохранившееся в памяти родственников Львова, поскольку оно, видимо, произвело на них большое впечатление: «По возвращении домой Илья не верил своему счастью, не верил, что он дома...» [11, с. 236]. Почему освобожденный «невиновный» офицер, которого, как утверждает мемуарист, намеренно оговорили и против которого не было никаких улик, кроме неосновательных показаний, не был уверен в обоснованности и справедливости своего оправдания и освобождения? Ответ, как представляется, может быть дан, если учесть содержание уличающих показаний, раскрывающих принадлежность Львова к тайному обществу, знание намерений заговорщиков, обещание принять личное участие в восстании; эти показания принадлежали осведомленным свидетелям, в т. ч. одному из руководителей декабристского заговора.
Близким к декабристскому обществу оказал-
ся и младший брат И. Ф. Львова, подпоручик Измайловского полка Василий Федорович Львов. Согласно написанному в условиях следствия письму участника заговора из числа офице-ров-измайловцев Н. П. Кожевникова, адресованному бригадному командиру генерал-майору П. П. Мартынову, вечером 14 декабря В. Ф. Львов находился в квартире автора письма и видел в его руках пистолеты; «проникнув» намерение Кожевникова покончить жизнь самоубийством, просил его оставить это намерение [9, с. 135]. Степень доверия, которое питал один из заговорщиков к В. Ф. Львову, была высокой; последний, по-видимому, был осведомлен о деятельности декабристов-измайловцев.
Братья В. Ф. и И. Ф. Львовы фигурируют в эпизоде, обстоятельства которого расследовались на следственном процессе, но остались без последствий. Приехавший вечером 13 декабря в казармы Гвардейского экипажа участник заговора, офицер-измайловец поручик И. П. Гудим, сообщил группе морских офицеров-заговорщиков о том, что, отправляясь в этот вечер в Зимний дворец и находясь в доме отца Львовых, член Государственного совета Н. С. Мордвинов выразил решительное намерение «до конца жизни» противиться присяге Николаю I, обратившись при этом ко Львовым со словами: «Теперь вы должны действовать»2. Показание об этом было сделано мичманом В. А. Дивовым перед 23 февраля, затем подтверждено другими свидетелями рассказа Гудима, флотскими офицерами А. П. и П. П. Беляевыми [15, с. 294, 242, 272-273]. Согласно их показаниям, Гудим узнал о словах Мордвинова от товарищей по службе в Измайловском полку братьев Львовых, о чем уведомил гвардейских моряков. Гудим был немедленно арестован (арест датируется 23 февраля - 13, с. 251), на допросе он сначала отрицал предъявленные показания, но под угрозой очных ставок «после долгого запирательства» признал их справедливость; повторно допрошенный Дивов подтвердил первоначальные показания [8, с. 31; 9, с. 24; 13, с. 280-281].
После получения следствием этих показаний, 24 февраля, через два дня после своего освобождения, И. Ф. Львову пришлось вновь предстать перед Комитетом, на этот раз вместе с братом Василием. На состоявшемся допросе оба брата, несмотря на свидетельства целой группы подследственных, утверждали, что в дни междуцарствия не видели Н. С. Мордвинова в доме отца, ни от кого не слышали показанных слов и ничего Гудиму об этом не говорили [5, с. 117]. На очной ставке с последним, проведенной для уличения Львовых с каждым из братьев порознь, оба остались при своих показаниях, но Гудим подтвердил, что слышал о словах Мордвинова именно от них, в подтверждение чему привел детали разговора с ними 13 декабря в комнате В. Ф. Львова. На основании показаний офицеров
Гвардейского экипажа Комитет принял решение провести второй допрос Гудима и подготовить ему новые вопросные пункты, но это решение, видимо, не было реализовано; следов повторного допроса и новых показаний Гудима в фонде следствия нет [5, с. 119; 6, с. 101-102, 233-234, 481].
Несмотря на это, Комитет решил «по недостаточной улике» не считать показания Гудима доказательными, а Львовых освободить, обязав их не разглашать предмет допроса [5, с. 117; 6, с. 233].3 Решительное отрицание Львовых заставило Комитет остановить расследование эпизода, хотя в дальнейшем он получил новое подтверждение со стороны офицеров-моряков А. П. Арбузова и Б. А. Бодиско [8, с. 31; 9, с. 24]. Несомненно, этот эпизод составил звено в расследовании связей декабристского заговора с высшими государственными лицами4.
Привлечение к следствию братьев Львовых в связи с показаниями о Мордвинове получило в семейной традиции, переданной в записках А. Ф. Львова, следующее объяснение: уличающие показания дал Гудим, который выдумал все обстоятельства эпизода. Мотивом «оговора» со стороны Гудима стало будто бы стремление «придать себе более важности в обществе, в котором [он] был членом» [11, с. 237]. Это объяснение не находит подтверждения в материалах следствия. Гудим на допросе и в показаниях не признал своей принадлежности к тайному союзу или участия в совещаниях заговорщиков, а первоначальные показания, как уже было сказано, были даны морскими офицерами, которые разговаривали с Гудимом 13 декабря и являлись авторитетными свидетелями. Гудим прямо сообщил в показаниях и продолжал настаивать на очных ставках, что сведения о Мордвинове получил от Львовых, с которыми разговаривал в канун 14 декабря; об этом же свидетельствовали морские офицеры. Учитывая всё это, отрицание Львовых ставится под большое сомнение, хотя следствие сделало противоположный вывод, а в дальнейшем не считало показания об этом эпизоде убедительной уликой5.
Неверное обоснование появления уличающих показаний по данному эпизоду, отразившееся в семейном предании Львовых, представляется неслучайным. Оно говорит о якобы полной фабрикации обвинительных показаний, однако эта версия привлечения братьев Львовых к следственному процессу, как мы видели, не выдерживает проверки фактами6. Совершенно фантастическим выглядит мотив «оговора» со стороны Гудима, приведенный в записках А. Ф. Львова: придание себе «веса» в заговоре грозило еще более тяжелым наказанием. Очевидно, реальные обстоятельства эпизода отличались от семейного рассказа. Поэтому правомерно считать более достоверными показания флотских офицеров и вынужденное признание
Гудима, сделанное перед лицом этих показаний, нежели отрицание Львовых.
Отсюда с неизбежностью вытекает вывод о более значительной степени участия братьев Львовых в заговоре, чем это явствует из материалов следствия. Как представляется, оба брата пытались скрыть от следователей не только эпизод, раскрывающий связь Н. С. Мордвинова с декабристским обществом, проявившуюся в обращении его к Львовым с призывом действовать против присяги, но и собственное участие в заговоре, о котором знали как руководители тайного союза, так и Мордвинов. Как представляется, неожиданно возникший в ходе следствия эпизод с Мордвиновым может объяснить одну из причин сокрытия фактов, связанных с участием Львовых в декабристском обществе, в их оправданиях и показаниях «свидетелей» по делу. Возможно, эти офицеры, будучи детьми видного сановника, являлись одним из звеньев, которые соединяли руководство заговора с государственными деятелями, заинтересованными в политических переменах.
Согласно уличающим показаниям, которые по существу так и не были опровергнуты, И. Ф. Львов был посвящен в план выступления 14 декабря. Исходя из этого, формулировка «вины», которая могла быть ему предъявлена, содержала в себе «знание о предстоящем мятеже без действия, без полного сведения о сокровенной цели» (по роду виновности «мятеж воинский»). Помимо этого, имелись показания о том, что он принадлежал к тайному обществу и знал его политическую цель («полное знание умысла» по роду виновности «бунт»)7. Совмещение двух родов «вины» влекло за собой предание Верховному уголовному суду и приговор в пространстве от VIII до X разряда: ссылка в Сибирь на поселение или разжалование в рядовые с лишением дворянства и ссылка в дальний гарнизон. Такое наказание в отношении Львова могло быть вынесено, если бы следствие по его делу не было свернуто и не сопровождалось «смягчением участи», выразившемся в доверии следователей к оправданиям подозреваемого, игнорировании показаний Оболенского. В этом, как и в других случаях оправданных лиц (армейский офицер Ф. Е. Врангель, полковые командиры Ф. К. Левенталь, В. К. Ширман и др.), следователи не учли в полном объеме обвиняющие показания, а принятие окончательного вердикта осуществлялось в ускоренном темпе [1, с. 219-228].
Почему следствие по делу Львова не было настойчивым при расследовании обвинительных показаний, оказалось скоротечным и фактически свернутым?
Прежде всего, нужно остановиться на тактике защиты оправданного лица. Последовательность, твердость в отстаивании защитной позиции отличают показания Львова от первого допроса В. В. Левашева до показаний, данных
после допроса 20 февраля. Раз за разом, вопреки уличающим свидетельствам, он заявлял о своей организационной непричастности к тайному обществу, полной неизвестности о факте существования заговора, намерениях его участников. Львов отрицал и свое согласие принять участие в сопротивлении присяге, заявляя о принципиальных возражениях заговорщикам в Измайловском полку. Фиксируя в показаниях возражения и споры с Оболенским и Кожевниковым по вопросу о присяге Николаю I, Львов убеждал следствие в противоположности собственных взглядов намерениям и действиям заговорщиков. В этом ему помогал хороший приятель и еще один свидетель по делу Я. И. Ростовцев.
Категорическое отрицание обвинительных показаний, демонстрация несогласия с целями и планами заговорщиков создавали почву для официального оправдания и, в совокупности с умолчаниями свидетелей по делу (Кожевникова и Ростовцева), их уходом от ответа на вопрос о реальном участии Львова в заговоре, шли навстречу посторонним для следствия влияниям, имевшим целью вывести офицера из числа обвиняемых - еще одной определяющей причине фактически неполноценного расследования.
Важно понимать, что оправдательные решения принимались следствием с санкции императора. В этой связи большое значение имела позиция Николая I. Личные качества, твердость при допросах, линия поведения, отрицающая любую степень причастности к тайному союзу, -всё это могло произвести впечатление на императора, даже если следствие располагало показаниями о принадлежности арестованного лица к заговорщикам. Такого рода сценарии оправдательного итога следствия не могли произойти без согласия Николая I. Дело Львова представляет пример неполноценного расследования, на которое оказали воздействие посторонние факторы.
Важным свидетельством внешних влияний на исход дела Львова, сохранившимся среди бумаг Следственного комитета, является отношение начальника Главного штаба И. И. Дибича к председателю Следственного комитета А. И. Татищеву от 19 февраля 1826 г. В нем сообщалась воля императора: «Касательно же лейб-гвардии Измайловского полка поручика Львова Его Величеству угодно знать, скоро ли мера прикосновенности его к делу приведена будет в ясность, и желает, чтобы сие было кончено без замедления» [5, с. 273]. Слова о желании быстрого завершения расследования были приписаны к писарскому оригиналу рукой И. И. Дибича.
Перед нами яркий пример непосредственного вмешательства Николая I в ход расследования. Разумеется, последствия этого желания императора невозможно переоценить: их направленность, благоприятная для обвиняемого
лица, очевидна. Императорская воля способствовала тому, что полученные в ходе следствия уличающие показания, принадлежащие одному из руководителей заговора Оболенскому, не были приняты во внимание, а оправдывающие Львова свидетельства его родственника Кожевникова и приятеля Ростовцева признаны более авторитетными при решении вопроса о причастности подозреваемого офицера к заговору.
Несомненно, императорская воля была обусловлена просьбами и обращениями, адресованными Николаю I и его окружению близкими к императорской семье лицами. И. Ф. Львов был сыном действительного статского советника Федора Петровича Львова (1766-1836), занимавшего пост помощника статс-секретаря Государственного совета по департаменту военных дел, близко стоявшего к придворным кругам и пользовавшегося поддержкой членов царской семьи; многочисленное семейство Львовых было хорошо известно новому императору8.
Нельзя не остановиться на том влиянии, которое оказала императорская воля о скорейшем завершении дела на проводившееся расследование. В частности, оно выразилось в том, что следствие не придало должного значения уличающим показаниям, не было настойчиво в выяснении противоречий в показаниях, не снимало новых показаний, не проводило очных ставок, особенно важных в ситуации имевшихся противоречий в показаниях. В этом случае исследователь может обоснованно заключить о посторонних факторах, способствовавших акту оправдания, и несомненных признаках давления на следствие.
Как и в других случаях оправданных лиц, имевших поддержку влиятельных родственников, приближенных к высшей власти, содержащиеся в показаниях доказательства участия в тайном обществе, осведомленности о его намерениях не находили адекватного отражения в материалах следствия, не упоминались в итоговых записках, выписках из показаний. Автор записи журнала Комитета о решающем допросе Львова от 20 февраля фактически произвел подмену содержания уличающих показаний. В этой записи значилось, что Оболенский, утверждая участие Львова в декабристском обществе, якобы основывался «на свидетельстве» Кожевникова и Ростовцева, а эти последние будто бы показали, что Львов «ни о чем не знал» [5, с. 110]. В действительности Оболенский утверждал, что принимал личное участие в приеме Львова, а Кожевников и Ростовцев лишь уведомили офицера о существовании тайного союза; Кожевников не отрицал того, что Львов состоял в заговоре и знал о намерениях его участников. Как видим, формулировки журнала Комитета подменяли смысл показаний Оболенского и Кожевникова.
Подводя итог, следует отметить, что дело Львова представляет собой показательный
случай незавершенного расследования, не принявшего во внимание полученные обвиняющие данные и оборванного по распоряжению императора. Подлинная степень причастности Львова к декабристскому обществу, его намерения и действия как заговорщика остались практически не освещенными в следственных документах, если не считать свидетельств Оболенского. Показания одного из лидеров заговора доказывали состоявшийся прием Львова в тайный союз, осуществленный двумя лицами при участии самого автора показаний, открывшего Львову планы и намерения на 14 декабря, осведомленность этого офицера о мерах, принятых для подготовки мятежа. При вынесении оправдательного вердикта следствие не смутили показания Оболенского о согласии Львова содействовать готовящемуся выступлению и политических разговорах, которые вели с ним заговорщики. Анализируя показания Львова, мы видим несомненные признаки умолчаний, переинтерпретации обвиняющих свидетельств (касающихся, например, сопротивления присяге 14 декабря). Изучая дело Львова, нельзя не заключить, что имело место непосредственное давление на следствие, направленное на скорейшее и благоприятное для подозреваемого лица решение - давление, оказанное не кем иным, как первым лицом государства.
Примечания
Оправдательный вердикт перечеркнул реальную картину отношений Львова с декабристским заговором, которая может быть реконструирована только с учетом всего комплекса показаний основных «свидетелей по делу» - в первую очередь, Оболенского. В этой связи далекой от необходимой полноты и точности видится формулировка причастности И. Ф. Львова к заговору в биографическом справочнике «Декабристы»: «По показаниям ряда декабристов знал о существовании тайного общества и намерениях не присягать Николаю I, что на следствии не подтвердилось» [10, с. 108]. Во-первых, показания Оболенского свидетельствовали не просто об осведомленности, а о состоявшемся приеме Львова: он стал участником тайного союза, в силу ряда причин (умелой защиты в ходе следствия, позиции свидетелей, влияния родственных связей, обеспечивших вмешательство Николая I в ход расследования) сумевшим избежать привлечения к ответственности и наказания. Во-вторых, следствие по его делу, проведенное в короткий срок и свернутое по указанию императора, по существу не опровергло показаний Оболенского. Принимая всё это во внимание, представляется, что в случае И. Ф. Львова нет причин соглашаться с оправдательным вердиктом, который был вынесен по итогам расследования.
1 Содержавшийся в начале на одной из гауптвахт Зимнего дворца, И. Ф. Львов 9 февраля был отправлен под арест к бригадному командиру Измайловского полка П. П. Мартынову [10, с. 10]. Согласно воспоминаниям А. Ф. Львова, Николай I, «зная лично И. Ф. Львова и не полагая возможным, чтобы он был причастен к заговору, сказал: "Что ему делать в крепости? Отпустите его в полк под надзор полкового адъютанта и с дозволением родным его видеть"» [11, с. 236]. На этом основании можно заключить, что Львов содержался в арестантских помещениях в казармах своего полка.
2 В показаниях отразились несколько вариантов обращения Н. С. Мордвинова к братьям Львовым. В записках А. Ф. Львова сохранился вариант, который не был учтен в научной литературе: «Завтра наступает решительный день, я в Совете буду отстаивать права Константина Павловича, а вы, молодые люди, обязаны защищать его до последней капли крови» [11, с. 237].
3 И. П. Гудим, в отличие от Львовых, был оставлен под арестом и понес административное наказание (переведен тем же чином из гвардии в Кавказский корпус).
4 Обстоятельства, связанные с расследованием причастности Н. С. Мордвинова к заговору 14 декабря и его отношениями с декабристским обществом, рассмотрены А. В. Семеновой [16, с. 61-102].
5 В секретном приложении к Донесению Следственной комиссии, посвященном связям декабристов с высшими государственными деятелями, показания о Н. С. Мордвинове и его словах, сказанных братьям Львовым, упоминались, но их содержание оценено как «нелепая басня», которой «кажется, и слушавшие ее мичманы не поверили» (17, с. 66-67].
6 Согласно А. Ф. Львову, накануне ареста Гудима произошла показательная по своему смыслу встреча обеспокоенного грядущим арестом офицера с только что освобожденным И. Ф. Львовым. Львов спросил у своего товарища, состоял ли он в тайном обществе и участвовал ли в его собраниях? Гудим это категорически отрицал, в ответ собеседник уверял, что тогда не стоит беспокоиться, ссылаясь на собственный пример: его немедленно отпустят [11, с. 236].
7 Формулировки виновности даются согласно принятой Верховным уголовным судом градации обвинения [17, с. 105].
8 Ф. П. Львов получил известность в истории отечественной культуры как выдающийся музыкант [18, с. 545-547; 19, с. 445-462].
Литература и источники
1. Ильин П. В. Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825-1826 гг. СПб.: Нестор-История, 2004. 664 с.
2. Ильин П. В. Обманувшие следствие: к изучению методов и приемов защиты обвиняемых на процессе декабристов 1825-1826 гг. // Русская история и историческая мысль Х!Х-ХХ вв. Сб. ст. к 75-летию А. Н. Цамутали. СПб., 2006. С. 185-195.
3. Нечкина М. В. Движение декабристов. М.: изд. АН СССР, 1955. Т. 2. 506 с.
4. Федоров В. А. Декабристы и их время. М.: изд. МГУ, 1992. 272 с.
5. Восстание декабристов. Документы. Т. XVI. М.: Наука. 1986. 400 с.
6. Восстание декабристов. Документы. Т. XXI. М.: Наука, 2008. 560 с.
7. Восстание декабристов. Документы. Т. I. М.; Л.: Гос. изд-во, 1925. 538 с.
8. Восстание декабристов. Документы. Т. II. М.; Л.: Гос. изд-во, 1926. 424 с.
9. Восстание декабристов. ДокУменты. T. XV. М.: Наука, 1979. 350 с.
10. Декабристы. Биографический справочник. М.: Наука, 1988. 448 с.
11. Львов А. Ф. Записки // Русский архив. 1884. Кн. 2. № 4. С. 225-260.
12. Ильин П. В. Между заговором и престолом. Я. И. Ростовцев в событиях междуцарствия 1825 г. СПб.: Нестор-История, 2008. 298 с.
13. «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу...» [А. Д. Бо-ровкова] // Декабристы. Биографический справочник. М., 1988. С. 215-345.
14. [Соловьев Н., Преображенский А.] А. Ф. Львов, его гимн и деятельность. СПб.: тип. Имп. петербургских театров, 1908. 28 с.
15. Восстание декабристов. Документы. T. XIV. М.: Наука, 1976. 508 с.
16. Семенова А. В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М.: Мысль, 1982. 206 с.
17. Восстание декабристов. Документы. Т. XVII. М.: Наука. 1980. 296 с.
18. Ваганова Е. Из хроники семейства Львовых // Русская старина. 1898. Т. 96. № 12. С. 539-549.
19. Ильин П. В. Новый источник для изучения «декабристского либерализма»: записи А. В. Семенова в записной книжке, принадлежащей семейству Ф. П. Львова (1821 г.) // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 29. СПб., 2005. С. 445-462.
References
1. Il'in P. V. Novoe o dekabristakh. Proshchennye, opravdannye i neobnaruzhennye sledstviem uchastniki tainykh obshchestv i voennykh vystuplenii 1825-1826 gg. [New about the Decembrists. Pardoned, acquitted and undetected participants in secret societies and military uprisings of 1825-1826]. St. Petersburg, Nestor-Istoriya Publ., 2004. 664 p.
2. Il'in P. V. Obmanuvshie sledstvie: k izucheniyu metodov i priemov zashchity obvinyaemykh na protsesse dekabristov 1825-1826 gg. [Those who deceived the investigation: to the study of methods and techniques for defending the accused in the investigative process of the Decembrists of 1825-1826]. Russkaya istoriya i istoricheskaya mysl' XIX-XX vv. Sb. st. k 75-letiyu A. N. Tsamutali [Russian history and historical thought of the 19th-20th centuries. Coll. of articles for the 75th anniversary of A. N. Tsamutali]. St. Petersburg, 2006, pp. 185-195.
3. Nechkina M. V. Dvizhenie dekabristov [Decembrist movement]. Moscow, AN SSSR Publ., 1955. Vol. 2. 506 p.
4. Fedorov V. A. Dekabristy i ikh vremya [Decembrists and their time]. Moscow, MGU Publ., 1992. 272 p.
5. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XVI. Moscow, Nauka Publ., 1986. 400 p.
6. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XXI. Moscow, Nauka Publ., 2008. 560 p.
7. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. I. Moscow, Leningrad, State Publ. House, 1925. 538 p.
8. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. II. Moscow, Leningrad, State Publ. House, 1926. 424 p.
9. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XV. Moscow, Nauka Publ., 1979. 350 p.
10. Dekabristy. Biograficheskii spravochnik [Decembrists. Biographical reference book]. Moscow, Nauka Publ., 1988. 448 p.
11. L'vov A. F. Zapiski [Memoirs]. Russkii arkhiv [Russian archive], 1884, vol. 2, no. 4, pp. 225-260.
12. Il'in P. V. Mezhdu zagovorom iprestolom. Ya. I. Rostovtsev v sobytiyakh mezhdutsarstviya 1825 g. [Between conspiracy and throne. Ya. I. Rostovtsev in the events of the interregnum of 1825]. St. Petersburg, Nestor-Istoriya Publ., 2008. 298 p.
13. «Alfavit chlenam byvshikh zloumyshlennykh tainykh obshchestv i litsam, prikosnovennym k delu...» A. D. Borovkova [Alphabet for members of former malicious secret societies and persons involved in the case.]. Dekabristy. Biograficheskii spravochnik [Decembrists. Biographical reference book]. Moscow, 1988, pp. 215-345.
14. [Solov'ev N., Preobrazhenskii A.] A. F. L'vov, ego gimn i deyatel'nost' [A. F. Lvov, his anthem and activities]. St. Petersburg, Imp. peter-burgskikh teatrov Publ., 1908. 28 p.
15. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XIV. Moscow, Nauka Publ., 1976. 508 s.
16. Semenova A. V. Vremennoe revolyutsionnoe pravitel'stvo v planakh dekabristov [The provisional revolutionary government in the plans of the Decembrists]. Moscow, Mysl' Publ., 1982. 206 p.
17. Vosstanie dekabristov. Dokumenty [The Decembrist uprising. Documents]. Vol. XVII. Moscow, Nauka Publ., 1980. 296 p.
18. Vaganova E. Iz khroniki semeistva Lvovykh [From the chronicle of the Lvov family]. Russkaya starina [Russian antiquity], 1898, vol. 96, no. 12, pp. 539-549.
19. Il'in P. V. Novyi istochnik dlya izucheniya «dekabristskogo liberalizma»: zapisi A. V. Semenova v zapisnoi knizhke, prinadlezhashchei semeistvu F. P. Lvova (1821 g.) [A new source for the study of "Decembrist liberalism": notes by A. V. Semenov in a notebook belonging to the family of F. P. Lvov]. Vspomogatel'nye istoricheskie distsipliny [Auxiliary historical disciplines]. Vol. 29. St. Petersburg, 2005, pp. 445-462.
© «Клио», 2024 © Ильин П.В., 2024
