CC BY
14Литературоведение
УДК 821.161.1
Корчевская Ольга Валерьевна
Кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы,
Институт филологии, Крымский федеральный университет имени В. И. Вернадского; Российская Федерация, Симферополь, е-mail: ok_vs@inbox.ru
Павлищук Виктория Николаевна
Студентка, Институт филологии, Крымский федеральный университет имени В. И. Вернадского;
Российская Федерация, Симферополь, е-mail:
victoria.pavlischuk@bk.ru
«ДАНТОВ КОД» В ТВОРЧЕСТВЕ М. ВОЛОШИНА
В статье рассматриваются отсылки к Данте в художественном и документальном творчестве М. Волошина в контексте «Дантова кода русского символизма» в целом и в «Дантовско-Ивановского кода» особенно. Выясняется, что Волошин знал биографию Данте и текст «(Божественной комедии» не очень глубоко; при этом в восприятии Данте русским поэтом различимы два периода: символистский (1900-1910), когда он смотрел на Данте глазами своего наставника-символиста Вяч. Иванова, и постсимволистский (после 1910 г.), когда Волошин постепенно отходит от влияния Вяч. Иванова и формирует самостоятельное творческое мировоззрение. Уточняется содержание «Дантова кода», общего для Вяч. Иванова и М. Волошина: это слова-символы «<selva oscura» (тёмный лес), «<rosa mystica» (мистическаяроза), «<stella» (звезда), «<Amor» (любовь).
Ключевые слова: М. Волошин, Данте, «Дантов код», Вяч. Иванов, «Божественная комедия», русский символизм, «<selva oscura», «<rosa mystica», «<stella», «<Amor».
Olga V. Korchevskaya
PhD in Philology science, Assistant Professor at the Department of Russian and Foreign Literature, Institute of Philology, Crimean Federal University;
Russian Federation, Republic of Crimea, Simferopol
Victoria N. Pavlishchuk
Student at the Department of Russian and Foreign Literature, Institute of Philology, Crimean Federal University;
Russian Federation, Republic of Crimea, Simferopol
«DANTE'S CODE» IN THE CREATIVE WORK OF M. VOLOSHIN
The article deals with references to Dante in the artistic and documentary works of M. Voloshin in the context of Russian Symbolism "Dante's Code", focusing on "V. Ivanov's-Dante's Code". It is discovered that Voloshin did not possess a really thorough knowledge of Dante's biography and the text of "The Divine Comedy"; in his perception of Dante, two periods can be distinguished: the Symbolist one (1900-1910), when he looked at Dante through the eyes of his Symbolist mentor V. Ivanov, and PostSymbolist (after 1910), when the poet gradually moved away from the influence of his poetic teacher and formed an independent creative worldview. The content of the "Dante's Code", shared by V. Ivanov and M. Voloshin, is revealed: it contained symbolic words "selva oscura" (dark forest), "rosa mystica" (mystical rose), "stella" (star), "Amor" (love).
Key words: M. Voloshin, Dante, V. Ivanov, Russian Symbolism, «The Divine Comedy», «Dante's Code», «selva oscura», «rosa mystica», «stella», «Amor».
Для цитирования:
Корчевская, О. В., Павлищук, В. Н. «Дантов код» в творчестве М. Волошина // Гуманитарная парадигма. 2022. № 2 (21). С. 42-51.
Как известно, фигура Данте и художественный мир этого поэта были по-настоящему открыты русской культурой лишь на рубеже XIX-XX веков. Наибольшее осмысление они получили в творчестве философа Владимира Соловьёва и русских символистов: В. Брюсова, Вяч. Иванова, Эллиса (Л. Кобылинского). Итальянский гений привлекал их своей всеобъемлемостью, «всеединством», соединением религии, науки, искусства,
43
«родного и вселенского», индивидуализма и соборности, мистикои, эстетическим совершенством. Тема «Данте и символисты» довольно хорошо исследована в работах А. Асояна, Л. Силард и др. Последняя говорит о «концептуальности» и «эмблематичности» Данте в культуре русского символизма, а также о своеобразном «Дантовом коде», существовавшем у символистов, «дантовой тайнописи», когда слова-образы «Божественной комедии» «превращаются в сигнальные знаки, с помощью которых поэты «перемигиваются» между собой и с понимающим читателем» [20, с. 164]. В качестве примеров «Дантова кода» исследовательница Л. Силард называет круг, Чистилище, розу, подземное пламя, имя Беатриче. Е. Глухова в статье «Ещё раз о „Дантовом коде" русского символизма» добавляет к сказанному то, что Данте воспринимался символистами «через призму „инициатической" традиции» и нередко принимал «антропософскую окраску» [11]. Однако надо заметить, что детального и всеохватывающего описания содержимого «Дантова кода» у символистов в целом и по отдельности не существует. Есть только подступы к созданию такого перечня. Наша работа, думается, внесёт в это определённый вклад.
Увлечение Данте пережил и близкий к символистам своим миропониманием и поэтикой Максимилиан Волошин. Однако дантовский пласт в его творчестве мало изучен: этой темы касается лишь одно исследование - статья И. Карловского «"Середина пути", "тёмный лес" и Прекрасная Дама, или Почему в 1907 г. Волошин написал терцины», фокусирующееся лишь на одном стихотворении поэта. Работ, рассматривающих дантовский интертекст в творчестве Волошина в целом и в контексте рецепции Данте символистами, нет, что обусловливает новизну и актуальность нашего исследования. Насколько глубоко знал Волошин Данте и его творчество? Было ли его увлечение Данте преимущественно данью моде, одним из кодов для посвящённых в символистском кружке? Какие Дантовские слова-образы значимы для него? И где они фигурируют?
Волошин читал «Божественную комедию» «в подлиннике и с подстрочником» [8, с. 303], обладая некоторыми познаниями в итальянском языке, необходимыми ему для путешествия по Италии [15, с. 332]1. При этом и итальянский, и сам текст поэмы он знал приблизительно, о чём говорит искажение им цитаты из «Божественной комедии» в стихотворении «In mezza di cammin» (вместо «Nel mezzo del cammin»). О чтении «Божественной
Интересно, что Волошинский экземпляр «Divina Commedia» на итальянском -неотъемлемая составляющая любой «хорошей библиотеки» — осел в библиотеке О. Мандельштама» [8, с. 425].
комедии» в оригинале Волошин рассказывает в неопубликованном при жизни предисловии к книге стихов Евгения Ланна: «Память хранит общую нить содержания, а знакомые корни языка служат путеводительными вехами. В незнакомых полнозвучиях стиха рисуются только монументальные линии архитектуры, а все детали, подробности и орнаменты скрадываются. Создаётся звуковая мгла, на фоне которой четко рисуются корневые видения языка, огневеющие расширенным довременным смыслом» [6, с. 524].
Во время путешествия по Италии Волошин посещал Флоренцию, но это было вовсе не паломничество в город Данте. Флоренция для него — «колыбель и могила Кватроченто», главный итальянский город для русских символистов [5, с. 372]. Церковь Santa Croce для него это — фрески Джотто и место захоронения Данте, Галилея, Микеланджело, Макиавелли. Волошина впечатляет мраморная аллегорическая фигура женщины на гробнице Данте — на её лице прекрасно передано «выражение скорби» [7, с. 59]. Однако он, похоже, не подозревает, что в базилике Санта-Кроче находится лишь символическая гробница Данте — кенотаф. Прах же великого итальянца и по сей день пребывает в Равенне.
Интересно, что итальянский поэт-изгнанник ни разу не померещился Волошину на берегах реки Арно, на которую он так любил смотреть. Его любимое место во Флоренции - Старый мост через Арно (знаменитый Ponte Vecchio). Но, глядя на него, он не вспоминает про легендарную встречу здесь Данте с Беатриче. Зато Волошин представляет себе Данте на набережной Сены в Париже. Столица Франции была для поэта городом, «где юный Дант и отрок Бонапарт // Своей мечты миры в себе качали» («Парижу», 1902), «школой и Форумом», куда «европейские умы шли учиться» [6, с. 622]. Версия о пребывании Данте в Париже и его участии в дебатах в Парижском университете восходит к «Жизни Данте» Джованни Боккаччо. Во Франции XIX - начала ХХ века она была очень популярна, обросла легендами и анекдотами. Вероятно, в парижской студенческой богемной среде узнал её и Волошин. Потому что если бы поэт читал Боккаччо, то знал бы, что Данте мог посетить Париж далеко не в юности, а в 1307-1308 годах, когда ему было за 40 лет [12, с. 33-34]2.
Данте для Волошина, как и для символистов в целом, не столько имя, сколько «именование», отмечающее эпохальное явление мировой культуры [20, с. 182]. В наброске к статье «Исторические границы готического искусства» Волошин заявляет, что Данте — это сама готика, голос «десяти
2 С. Бэлза, напротив, считает, что версия Волошина в споре о возможном пребывании Данте в Париже, говорит о глубоком изучении им творчества итальянского поэта [2, с. 591].
безмолвных веков», «догма, выраженная в золотых равновесиях числ и образов» (орфография автора. — О. К., В. П.) [6, с. 649].
Во многом на фигуру Данте и его мир Волошин смотрел глазами Вячеслава Иванова, главного среди символистов знатока античности и большого почитателя Данте, работавшего над переводом «Чистилища» и «Рая» [16, с. 272]. В начале 1900-х годов Волошин считал «Вячеслава Великолепного» своим учителем и наставником. Они познакомились в Женеве в августе 1904 года, особенно сблизились в Петербурге в конце 1906 -начале 1907 года. Волошин останавливался у своего наставника в Петербурге, был участником «Ивановских сред» «на Башне» [17, с. 4]. В своей «Автобиографии» поэт писал: «Из произведений современных поэтов раньше других я узнал „Кормчие звёзды" Вячеслава Иванова (1902), после Бальмонта. У них и у Эредиа я учился владеть стихом» [8, с. 214]. По всей видимости, именно у Иванова Волошин заимствовал многие идеи, образы и даже заглавия для своих стихов. Многие из них входят в «Дантов код».
Так, например, у Вяч. Иванова Волошиным заимствован восходящий в том числе к «Божественной комедии» образ мистической розы. У Иванова есть книга «Rosarium», в прологе к которой помещено стихотворение «Ad Rosam» (1910-1911) («К Розе»), начинающееся строками «Тебя Франциск узнал и Дант-орёл унёс //В прозрачно-огненные сферы» [14, с. 449-450]. Пятью годами раньше, в 1906 году, Иванов предлагает Волошину назвать так свой сборник стихов и напечатать его в только созданном ивановском издательстве «Оры» [17, с. 7]. Вот как об этом поэт пишет своей близкой знакомой А. М. Петровой: «...Готовлю издание сразу двух сборников стихов: „Годы странствий" — для большой публики и „Ad Rosam" — мистическ<ие> и философ<ские> стихотв<орения> для немногих: маленькую книжку. Посылаю Вам несколько из моих новых стихотворений из отдела Rosa mystica — Мистическая роза.» [9, с. 263]. Поэт планировал сборник «Ad Rosam» поделить на две части: «Звезду Полынь» и «Мистические Розы». Во вторую часть он хотел поместить и свои стихи, и Маргариты Сабашниковой, сделав эту книгу их общей, «совсем интимной» [9, с. 269]. Но из-за последовавшего вскоре разрыва с женой, Волошин поменял планы. Весь сборник получил название «Звезда-Полынь» [17, с. 11]. Один из четырёх разделов этой книги получил название «Stella amara» (лат. горькая звезда).
Образ-символ «stella» (звезда), очень важный в поэтическом мире Волошина, также соотносится с Дантовско-Ивановским контекстом. Заглавие «Звезда-Полынь» явно коррелирует с заглавием сборника Вяч. Иванова «Кормчие звёзды», однако, наряду с «плагиатом», здесь проступает начавшееся в то время расхождение между поэтами. Образ «Звезды-
Полыни», горькой, ужасной, взят Волошиным не из Дантовско-Ивановского контекста, а из Апокалипсиса [io, с. 119].
С образом-символом звезды переплетён важнейший, также восходящий к Данте, концепт любви (Божественный «Amor», что «движет солнце и светила»). Интересно, что Вяч. Иванов предпочитает греческое понятие «Eros» (название его книги и цикла стихов 1906 года) и его интерпретация, восходящая к Платону. Эрос для него — квинтэссенция «человеческой и мировой деятельности», суть этики и эстетики [18, с. 3-12]. 13 февраля 1907 года на Башне состоялась грандиозная «среда», посвящённая Эросу. Примечательно, что М. Волошин открыл её своей лекцией «Пути Эроса», вдохновленной книгой своего наставника [17, с. 11]. В то же время для творчества Волошина характерно не греческое «Eros», а латинско-итальянскому «Amor». Именно от него он образует домашнее имя для своей жены - Аморя. Именно оно фигурирует в его заглавиях и стихах 1900-х годов: «Amori amara sacrum» (лат. Святилище горькой любви), «Amori et dolori» (лат. Любви и страданию), «Amori amara sacra» (лат. Святая горечь любви).
На разницу «звёздного мифа», тесно связанного у Вяч. Иванова и М. Волошина с концептом «Любовь», обратила внимание И. В. Остапенко: «Лирический субъект Вяч. Иванова, „титан-звезда", проходит путём восхождения к „Любви" через „Красоту" и нисхождения — к „Творчеству". Лирический субъект М. Волошина, „ангел-звезда", идёт путём нисхождения через „Познание" к „Творчеству" и восхождения — к „Любви"» [19, с. 45]. Разница в том, что «любовь» и «звезда» для Волошина окрасились горечью: драму своей земной любви он трансформировал в творчество, а к состоянию «небесной» любви пришёл «через оккультные и христианские знания» [19, с. 40-41].
Кроме слов «stella» и «звезда» в поэтическом мире Волошина встречается слово «astra», также означающее «звезда». Однако оно вызывает, скорее, оккультные, теософские и антропософские ассоциации с «астральным телом» и «астральным миром». Это слово фигурирует в названии венка сонетов М. Волошина «Corona astralis», которое можно перевести двояко: «Звёздная корона», «Астральная корона» или «Астральный венец» [3, с. 119]. Надо отметить, что образы из «Дантова кода» у символистов приобретают также антропософскую коннотацию, поэтому они не полностью тождественны дантовским [11].
К Дантовскому контексту отсылает и разговор Волошина с Вяч. Ивановым, переданный поэтом в письме М. Сабашниковой от 11/24 августа 1904 года: «Мы говорили о золотом веке, когда вся земля опояшется хороводами пляшущих людей, как млечными путями. Всё сольётся
в одной звёздной пляске» [10, с. 121]. Люди-светы-звёзды, пляшущие в хороводе, — образ из Дантовского «Рая». В то же время Иванов с Волошиным видоизменили этот Дантовский образ гармонии: Волошин настаивал на «неразделимости наготы и танца». Иванов соглашался, добавляя, что на лице танцующего при этом обязательно должна быть маска («при наготе необходима маска», «где обнажается вечно радостное тело, там лицо должно быть закрыто») [10, с. 121].
Одновременное сближение и расхождение между Ивановым и Волошиным налицо и в случае с дантовским образом-символом «selva oscura» («тёмный лес»). Так Волошин назвал свой сборник стихов 1910-1914 годов. «La Selva Oscura» — это и название стихотворения Вяч. Иванова из сборника «Кормчие звёзды» (1902-1903). Это образ и словосочетание из
-J-, ут «-» / w С»
«Божественной комедии» Данте — «тёмный / сумрачный лес», где герои Данте очутился, «земную жизнь пройдя до половины». Стихотворению Вяч. Иванова предшествует эпиграф «Nel mezzo del cammin di nostra vita», цитата из «Божественной комедии», переводящаяся как «в середине пути нашей жизни». Эту цитату, только в несколько искажённом и усечённом виде, Волошин избрал заглавием к своему главному дантовскому произведению — стихотворению «In mezza di cammin» (16 мая 1907), написанному терцинами, из раздела «Amori Amara Sacrum» сборника «Годы странствий» (1900-1910). В этом стихотворении, кстати, герой тоже оказывается в «тёмном Дантовом лесу» [3, с. 74].
Примечательна смысловая разница стихотворений Вяч. Иванова и Волошина: в первом присутствует местоимение «мы», есть ощущение общности и совместности, усиленное итальянским притяжательным местоимением «nostra» (наша) в эпиграфе. У Волошина же в стихотворении «In mezza di cammin.» «мы» отсутствует, есть только «я» и «она», подчёркиваются не общность и совместность, а, скорее, невстреча или встреча, которой помешал кто-то третий. Неслучайно же и строку из Данте после слова «cammin» Волошин резко обрывает: «nostra vita» («нашей жизни») у него нет.
Всё это неслучайно: стихотворения явно посвящены спутницам жизни и музам поэтов в то время. Если брак Вяч. Иванова с Л. Зиновьевой-Аннибал был крепок и длителен, то длившийся всего два года брак М. Волошина с М. Сабашниковой резко оборвался в феврале 1907 года по вине всё того же «Вячеслава Великолепного», назначившего Маргариту на роль «мистической возлюбленной» в тройственном союзе с ним и его супругой. В стихотворении «In mezza di cammin» Иванов выведен в образе «Солнечного зверя», забирающего к себе «безумную девушку», встреченную лирическим героем в
«тёмном Дантовом лесу». Как отмечает И. Карловский, «Солнечный зверь — это эманация Люцифера» (в переводе с латыни — «Светоносный»), также называемый «Солнечным Ангелом», которому Данте придал черты животного: крылья без перьев, чёрную пасть, густую шерсть на теле [15, с. 332]. В отношении Волошина к Иванову уважение и пиетет сочетаются с затаённой ревностью и обидой, проявляющихся в тонкой литературной игре. Примечательно, что Маргарита Сабашникова так и не стала Беатриче ни для Волошина, ни для Иванова. Она никогда не была «путеводительницей», а, скорее «милой», «слабой» «девочкой» [10, с. 320-321] или «безумной девушкой».
Сборник Волошина «Selva oscura», собранный из стихотворений, написанный Волошиным «в середине жизненного пути», разворачивает метафору «тёмного леса» как образ блужданий поэта в попытке нахождения своего места в жизни и в литературе. В период, когда «другие символисты стали общепризнанными почитаемыми писателями», Волошин ощущает своё «литературное изгойство» [13, с. 35-36]. «Чувствую себя как-то очень "не ко двору" в русской литературе, но примиряюсь с этим охотно», — признаётся поэт в письме 1914 г. к К. Эрбергу [13, с. 36]. У Волошина происходит постепенный отход от символизма и от Вяч. Иванова, правда, «с признанием его глубочайшего влияния на сферы всей его духовной жизни» [21, с. 26]. На этом этапе для Волошина на первый план выходит собственный опыт самопознания и творчества.
Процесс отмежевания от создателя «Кормчих звёзд» и символистов сказывается и на Дантовских отсылках у Волошина. После 1910 и особенно 1914 года их становится меньше. Поэт выходит из «Дантова кода» символистов, но творческая фигура Данте и его мир не забыты им. Сходство с дантовской картиной мироздания можно найти в стихотворении «Космос» (1923). В нём же изображена живая картина Рая. Источником «Первосилы» Максимилиан Волошин утверждает «пресветлый Эмпирей», светлый центр райского мироздания. В соответствии с дантовским представлением, Раю противопоставлено Адское жерло, воронка из девяти кругов: «Из-под Голгофы внутрь земли воронкой // Вёл Дантов путь к сосредоточью зла. Бог был окружностью, // а центром — Дьявол, Распяленный в глубинах вещества» [4, с. 44-51].
Руководствуясь моделью мироустройства в «Божественной комедии», поэт отображает в произведении сферы земного и потустороннего миров, сосуществующих в неразрывном единстве. Но, вторгаясь во внеземные сферы, человек невольно низвергает мечты и идиллии, рационализирует и дифференцирует ранее отождествляемое с Богом. Таков вывод М. Волошина,
выраженный в последних строках стихотворения «Таноб» (1926). Поэт полагает, что путь передела мира всегда сопряжён с мучениями; отсюда в его поэтике возникают образы стенающих в адских пучинах грешников: «И грешник видел пламя океана // Багрового и чёрного, а в нём, // В струях огня и в огневертях мрака // Бесчисленные души осужденных.» [4, с. 72].
Максимилиан Волошин рисует мрачную картину смрадной Преисподни, объятой пламенем. Жгучие бездны огненного океана созерцает измученная душа, приведённая в своё новое вместилище. Здесь же у М. Волошина возникает образ проводника, прототипом которому мог послужить Дантов Вергилий: «Водитель душ измученную душу / Брал за руку и разверзал пред ней / Зияющую ёмкость преисподней / Во всю её длину и глубину» [4, с. 72]. Образ проводника важен и для Вяч. Иванова: «В „Мирах возможного" Вождь-Проводник присутствует рядом с Повествователем на протяжении всей поэмы, вступая с ним в диалог и объясняя происходящее. В словах Вождя очевидны христианские интенции, что позволяет допускать, в том числе, его божественную природу. Усиление роли представителя Высшей реальности показывает истинность и завершённость мистического посвящения, которое проходит герой/повествователь» [1, с. 115].
Анализ показал, что М. Волошин знал биографию Данте и текст «Божественной комедии» не очень глубоко. В его восприятии Данте различимы два периода: символистский (1900-1910), когда у него был он смотрел на Данте глазами своего наставника-символиста Вячеслава Иванова, и пост-символистский (после 1910), когда поэт постепенно отходил от влияния Вяч. Иванова и формировал самостоятельное творческое мировоззрение. В символистский период Волошин в целом находился в рамках «Дантова кода» Вяч. Иванова. Общими для поэтов в этом коде были слова-образы «selva oscura» (тёмный лес), «rosa mystica» (мистическая роза), «stella» (звезда), «Amor» (любовь).
Литература
1. Баранова, Е. П. «Дантовско-соловьёвский код» в ранних поэмах Вяч. Иванова («Сфинкс», «Врата», «Миры возможного») // Соловьёвские исследования. 2011. 1 (29). С. 111-116.
2. Бэлза, С. И. Образ Данте у русских поэтов // Дантовские чтения. М. : Наука, 1968. С. 591.
3. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 1: Стихотворения и поэмы. 1899-1926. М. : Эллис Лак, 2003. 610 с.
4. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 2: Стихотворения и поэмы. 1891-1931. М. : Эллис Лак, 2004. 770 с.
5. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 6.1: Проза 1906-1916. Очерки, статьи, рецензии. М. : Эллис Лак, 2007. 894 с.
6. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 6.2: Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски. М. : Эллис Лак, 2008. 1086 с.
7. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 7.1: Журнал путешествия. Дневник 1901-1903. История моей души. М. : Эллис Лак, 2006. 545 с.
8. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 7.2: Дневники 18911932. Автобиографии. Анкеты. Воспоминания. М. : Эллис Лак, 2008. 766 с.
9. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 9: Письма 1903-1912. М. : Эллис Лак, 2010. 785 с.
10. Волошин, М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 11.1: Переписка с М. Сабашниковой. 1903-1905. М. : Эллис Лак, 2013. 738 с.
11. Глухова, Е. Ещё раз о «дантовом коде» русского символизма [Электронный ресурс] // Portalus.ru. URL: https: //portalus.ru/modules/philosophy/rus_show_archives.php?subaction=showfull&i d=1109017125&archive=0217b&start_from=&ucat=&
12. Голенищев-Кутузов, И. Н. Данте в России // Творчество Данте и мировая культура. М. : Наука, 1971. 550 с.
13. Жизнь и поэзия Максимилиана Волошина // Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия / Вступ. ст. А. В. Лаврова. 3-е изд. СПб. : Наука, 1995. 704 с.
14. Иванов, Вяч. Собрание сочинений : в 4 т. Брюссель, 1974. Т. 2. 990 с.
15. Карловский, И. «Середина пути», «тёмный лес» и Прекрасная Дама, или Почему в 1907 г. Волошин написал терцины // Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова. М. : Славянский стих, 2017. Вып. 14. С. 327-348.
16. Ланда, К. К вопросу о дантовских влияниях в ранней поэзии Вяч. Иванова (1904-1919): поэтика прозрачности и отражения // Europa Orientalis. 2016. № 35. С. 343-353.
17. Мирошниченко, Н. М. «Звезда-Полынь» Максимилиана Волошина: трансформация одного экспоната Дома Поэта // Памяти Максимилиана Волошина (1877-1932). 24 с.
18. Неизданные лекции М. Волошина // Из литературного наследия : в 2 кн. / Предисл., публ. и примеч. А. В. Лаврова. Кн. 2. СПб. : Алетейя, 1999. С. 3-12.
19. Остапенко, И. В Пейзажный дискурс в парадигме культуры Серебряного века: «Звёздный» миф о поэте Вяч. Иванова, М. Волошина, Б. Пастернака // Учёные записки Крымского федерального университета им. В. И. Вернадского. Филологические науки. 2017. Т. 3 (69), № 3. С. 34-49.
20. Силард, Л. Дантов код русского символизма //Л. Силард. Герметизм и герменевтика. СПб. : Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. С. 162-205.
21. Титаренко, С. Д. Феноменология чтения и проблема понимания: Вяч. Иванов в эстетическом сознании М. Волошина и А. Блока в 1900-е годы // Соловьёвские исследования. 2016. Вып. 4 (52). С. 14-35.
