CC BY
177
К 200-летию Отечественной войны 1812 года
£ «ДА, БЫЛИ ЛЮДИ В НАШЕ ВРЕМЯ...»: | ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА 5 В ЗЕРКАЛЕ КЛАССИЧЕСКОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Г. Б. Буянова
ХГ
I ^^ последней лицейской годовщине в жизни Пушкина — ..JL. ^^^ 19 октября 1936 года — поэт писал:
Припомните, о други, с той поры, Когда наш круг судьбы соединили, Чему, чему свидетели мы были! Игралища таинственной игры, Металися смущенные народы; И высились и падали цари; И кровь людей то славы, то свободы, То гордости багрила алтари
[Пушкин 1985: 1: 586].
«Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земные...» — читаем во Втором псалме Давида [Пс. 2: 1-2]. Очевидно то, что в пушкинском стихотворении отразился библейский псалом. Но прежде всего — в нем отразилась живая история, которой Пушкин и его друзья-лицеисты были свидетелями и участниками. Два главных исторических события первой половины XIX века, определившие течение русской и мировой истории: Отечественная война 1812 года и Восстание декабристов 14 декабря 1825 года — неразрывно связаны и в пушкинской биографии, и в жизни его друзей и современников.
И. И. Пущин писал: «Жизнь наша лицейская сливается с политической эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года» [Павлова 2011: 32] Его воспоминания дополнил лицейский товарищ А. С. Пушкина М. А. Корф: «Весною и летом 1812 года почти ежедневно шли через Царское Село войска, и нас особенно поражал вид тогдашней дружины с крестами на шапках и иррегулярных казачьих полков с бородами» [Томашев-ский 1990: 1: 18]. Через Царское Село проходили дружины петербургского ополчения, эскадроны гродненских гусар, Польский уланский полк, лейб-гвардии Гусарский полк — и воспитанники прерывали занятия и выбегали с ними проститься. «Мы всегда были тут при их появлении,— вспоминал И. И. Пущин,— выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечной молитвой, обни-
Статья написана на основе доклада, прозвучавшего 4 октября 2012 года на Круглом столе «Отечественная война 1812 года в русской классической литературе» в Институте филологии ТГУ имени Г. Р. Державина. Исследование проведено на материале литературных произведений XIX века, принадлежащих участникам и современникам героических событий 1812-1814 годов: Ф. Н. Глинки, С. Н. Глинки, С. Г. Волконского, Д. В. Давыдова, В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и др.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: история русской литературы, война 1812 года, духовные I традиции, характер войны.
мались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита» [Павлова 2011: 36]. «Эффект войны 1812 года на лицеистов был действительно необыкновенный. Не говоря уж о жадности, с которою пожиралась и комментировалась каждая реляция, не могу не вспомнить горячих слез, которые мы проливали над Бородинскою битвою <...>. Какое взамен слез пошло у нас общее ликованье, когда французы двинулись из Москвы»,— читаем в воспоминаниях М. А. Корфа [Томашевский 1990: 1: 18]. Общее патриотическое чувство, сроднившее лицеистов, поэтически выражено Пушкиным в знаменитом стихотворении «Воспоминания в Царском Селе» (1829):
<...>
Среди святых воспоминаний Я с детских лет здесь возрастал, А глухо между тем поток народной брани Уж бесновался и роптал. Отчизну обняла кровавая забота, Россия двинулась, и мимо нас волной Шли тучи конные, брадатая пехота И пушек медных светлый строй
[Пушкин 1985: 1: 464].
«Россия двинулась...» — в этой короткой и удивительно мощной пушкинской фразе выразилась любовь русских к своему Отечеству, которая объединила нашу нацию и помогла ей победить в противостоянии 600-тысячной армии Наполеона.
Когда до вторжения в Россию оставалось несколько месяцев, Франция и ее император находились в зените могущества, Наполеон писал: «Я слишком поздно пришел. Да, я достиг колоссального могущества, богатства и славы, но какое же сравнение с древними? Никакого. Ведь Александр, дойдя до Индии, объявил себя сыном Аполлона, и все поверили этому, кроме старика Аристотеля до матери Олимпиады, которая знала, в чем дело. А Цезарь? В своей биографии он пишет, что по мужской линии восходит к древнеримским царям, а по женской — к богине Венере. А я? Что же досталось мне? Стоит мне завтра объявить специальным декретом, что я являюсь сыном Бога Живого, как любая парижская торговка засмеет меня. Нет, я слишком, слишком поздно пришел» [Константинов 2012: 20].
За полгода до вторжения в Россию дядя Наполеона, кардинал Фош, на семейном обеде умолял его: «Ваше Величество! Вы всю жизнь воевали с людьми. Умоляю вас — не объявляйте войну Богу, не ходите в Россию» [Константинов 2012: 18]. Наполеон ответил дерзко: «Дядя, занимайтесь делами своей епархии и не лезьте в чужую карету» [Константинов 2012: 18]. Протоирей Леонид Константинов в книге «Не нам, Господи, но имени твоему», посвященной Отече-
ственной войне 1812 года, пишет о том, что Наполеон, наделенный феноменальной памятью, редкой работоспособностью, другими «сверхчеловеческими качествами», достигнув зенита славы, стал делать намеки ближайшему окружению об «обожествлении своей личности». Он «переступил черту», обожествляя себя — и был наказан падением с тех высот, на которые вознесла его щедрая судьба.
В беседе со своей женой Жозефиной, опасавшейся за его жизнь, Наполеон говорил: «Не бойтесь. Ангел судьбы несет меня до времени и вся моя жизнь — это непрерывное чудо полета. Мир подо мной убегает, как будто я лечу по воздуху. Но этот полет продолжится только до Русской кампании» [Константинов 2012: 16].
О том, как был прерван этот полет, каких сил это стоило народу России, повествует русская литература, которая является самым грандиозным памятником трагическим и величественным событиям 1812 года.
В 1813 году Н. Д. Иванчин-Писарев написал стихотворение «Надпись на поле Бородинском», которое открывается обращением:
Стой, росс! Ты подошел к полям Бородина!
Здесь грозные лежат полки надменна галла.
Они бросали гром — вселенна трепетала;
Но здесь их встретила гранитная стена.
Не ратников число, не ряд огромных башен,
Их встретила любовь к Отечеству, к царю.
О, Росс! В ней мощь твоя, ты ею силен, страшен,
Ты ею засветил спокойствия зарю
[Горбунов 2002: 42].
Русская литература, посвященная войне 1812 года,— это литература о любви русского народа к Отечеству, о спасительной силе веры, о героизме русского воина и о том, какой была цена победы России над объединенными в наполеоновской армии силами покоренной Европы. Изображение Отечественной войны в русской литературе подтверждает слова историка
A. М. Панченко: «Нация запомнила и сделала символами победы на грани поражений, победы с громадными потерями. Россия, если можно реставрировать ее символическое мышление по литературе, ставит героизм выше одоления, а самоотречение и самопожертвование выше силы» [Панченко 1984: 357].
Тема Отечественной войны 1812 года представлена в русской классической литературе широко и разнообразно. Это лироэпические и лирические стихи
B. А. Жуковского, бывшего в 1812 году в ополчении («Певец во стане русских воинов», «Александру» и др.), разножанровые произведения А. С. Пушкина («Воспоминания в Царском Селе» (1815 и 1829 годы), «Бородинская годовщина», «Была пора, наш праздник молодой», «Метель», «Рославлев»,
.о а
н го а
О!
о
а
О ^
О!
и и
го ^
си ^
го ^
а
О!
го с! о
гм оо
о со
к го
О! со
1_1 О!
О!
н о
к 2
О!
а со
си
э
го
с!
2 ^
5 -О
иэ
го СЗ
го со о
X
£
1-0
1X1
оо см
о
см
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
7 гл. «Евгения Онегина» и др.), басни И. А. Крылова («Обоз», «Волк на псарне» и др.), лироэпический гимн русскому солдату и офицеру — «Бородино» М. Ю. Лермонтова и его раннее стихотворение «Поле Бородина», роман-эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир»... Существует целый пласт ныне редко привлекающейся к изучению полузабытой мемуарной литературы, авторы которой были непосредственными свидетелями и участниками событий 1812 года. Это «Воспоминания о 1812 годе» П. А. Вяземского, «Записки» С. Г. Волконского, «Записки о 1812 годе» и «Записки о Москве» С. Н. Глинки, «Письма русского офицера о войне отечественной и заграничной 1812-1813 годов» и «Очерки Бородинского сражения» Ф. Н. Глинки, «Дневник партизанских действий» и «Военные записки» Д. В. Давыдова, «Военные записки кавалерист-девицы» Н. А. Дуровой, «Походные записки русского офицера» и «Новобранец 1812 года» И. И. Лажечникова, «Мой век, или История генерала Маевского» С. И. Маевского, «Рассказ артиллериста о деле Бородинском» Н. Лю-бенкова и другие мемуары. Каждая из этих книг — бесценное свидетельство той эпохи. В центре многих воспоминаний — Бородинская битва.
«Очерки Бородинского сражения» были написаны Ф. Н. Глинкой в 1839 году, когда в России широко праздновалась 27-я годовщина Бородинского боя. На историческом Бородинском поле были проведены военные маневры, целью которых было воссоздание событий битвы.
В сентябре 1839 года В. А. Жуковский писал великой княгине Марии Николаевне: «Утро Бородинского праздника было также ясно, как утро Бородинского боя. Тогда была чувствительная осенняя свежесть; теперь теплота наполняла воздух ... Войска были рано поутру сведены на места, <...> окружая то возвышение, на коем теперь стоит памятник Бородинский и у подошвы его лежит Багратион, на коем происходила тогда самая жаркая битва, где дрались Раевский, Барклай, Паскевич, где ранен Ермолов, где погиб Кутайсов, на котором гремело более двухсот наполеоновских пушек, где все перемешалось в рукопашной, убийственной схватке <...>. Явился Государь, проскакал мимо колонн; грянуло повсеместное ура, и вдруг все утихло: от Бородина с хоругвями и крестами потянулся ход. Когда священники стали по местам своим и митрополит приблизился к алтарю, тишина невыразимая воцарилась повсюду: ни движения, ни шороха, как будто живые слились в одно безмолвное братство с бесчисленными мертвыми, здесь под землею сокрытыми, как будто бы мертвые вышли из праха и, став в строй с живыми, вселили в них свое неземное спокойствие.» [Горбунов 2002: 45-46].
В 1839 году еще были живы и собрались на Бородинском поле воины, которым посчастливилось
уцелеть во время Бородинской битвы. Это о них, ожидавших сражения, Ф. Н. Глинка писал: «Рокот барабанов, резкие звуки труб, музыка, песни и крики несвязные слышались у французов. Священное молчание царствовало на нашей линии. Я слышал, как квартиргеры громко сзывали к порции: "Водку привезли! Кто хочет, ребята! Ступай к чарке!" Ни кто не шелохнулся. По местам вырвался глубокий вздох, и слышались слова: "Спасибо за честь! Не к тому изготовились: не такой завтра день!" И с этим многие старики, освещенные догорающими огнями, творили крестное знамение и приговаривали: "Мати Пресвятая Богородица! Помоги постоять нам за землю свою!"» [Глинка 2008: 15].
Н. Любенков, поручик 33-й легкой артиллерийской роты 17-й артиллерийской бригады 2-го пехотного корпуса в «Рассказе артиллериста» вспоминал: «25 августа, накануне Бородинского сражения, носили в войсках наших чудотворный образ Смоленской Божией Матери. С каким умилением наблюдал я действие священного обряда на души воинов; страшные врагу усачи наши склонялись к земле и благоговейно испрашивали благодати у творца. Святое это благословение укрепило всех теплой верой, и священные имена Государя и Отечества пылали в сердцах наших. Молитва для Русского есть уже половина победы» [Любенков 1837: 22].
Картины Бородинской битвы, запечатленные Ф. Н. Глинкой, поражают своей убедительностью — в его личности соединились профессионализм военного и мастерство писателя. «Французы дерутся жестоко, дерутся отчаянно,— пишет он о середине дня 25 августа 1812 года.— 700 пушек гремят на одной квадратной версте; бой кипит; спорные окопы облиты кровью, переходят из рук в руки и. остаются за неприятелем! Бой неимоверный! Люди олютели; пушки лопались от разгорячения; зарядные ящики взлетают на воздух. Кони без седоков ржут и бегают оседланными табунами. Все было кровь и сеча в огненной атмосфере этого сражения» [Глинка 2008: 32].
«Здесь сражение сделалось как бы поединком, трупы усеяли землю, лошади без всадников, разметав гривы, ржали и скакали; отбитые орудия, остовы ящиков были разбросаны, дым, пламя, гул орудий, изрыгающих беспрерывный огонь — стонали раненые, дрожала земля.»,— вторит Глинке Н. Любенков [Любенков 1837: 31].
<...>
Земля тряслась — как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой
[Лермонтов 1988: 156]
— поэтически «аккумулирует» воспоминания участников Бородино М. Ю. Лермонтов.
О накале ненависти русских к врагу и их беспримерном мужестве свидетельствуют и такие фрагменты: «Русские пушкари были примерно верны своему долгу. Брали редуты, ложились на пушки и не отдавали их без себя. Часто, лишаясь одной руки, канонер отмахивался другою. У подножия редантов (редант — то же, что редут, полевое укрепление — Г. Б.) лежали русские, немцы и французы. Истекая кровью, они еще язвили друг друга, чем кому было можно. Иначе говоря, грызлись зубами!» [Глинка 2008: 34]
Историки сообщают о жертвах сражения: французская армия понесла огромные потери — убито и ранено было около 58 тысяч человек. Велики были потери французов и в начальствующем составе: из строя выбыло 263 человека, в том числе 47 генералов. «Еще ни в одном сражении мы не теряли столько офицеров и генералов»,— признавал впоследствии один из приближенных Наполеона [http:// voynablog.ru/2011/03/09/itogi-borodinskoj-bitvy/]. Урон был страшным и непоправимым. Потери русской армии тоже были очень велики — цифры, указанные историками, колеблются от 44 до 49 887 тысяч человек...
«Я видел, как пламенным шаром закатилось солнце вместе с жизнью почти ста тысяч; мрак покрыл их навеки,— писал Н. Любенков.— Но ты восстанешь опять, величественное светило, ты заблестишь на горизонте <...>. Скажи, долго ли еще на земле продлится бесчеловечие? Может быть, протекут века, миллион колен на свете истребится, и ты по-прежнему будешь светить пожарам, грабежам, убийствам, или ты остановишь великолепный свой путь, когда люди все истребят друг друга; или когда новый возврат Спасителя избавит, примирит от вражды человечество. Но в эту бедственную годину Россия ли искала войны?» [Любенков: 1837: 53]
Вслед за ним — участником Бородинской битвы поручиком 33-й артиллерийской роты Николаем Лю-бенковым — автор романа-эпопеи «Война и мир» Л. Н. Толстой напишет: «Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью <...>. Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей.
Как будто он говорил: "Довольно, довольно, люди. Перестаньте. Опомнитесь. Что вы делаете?"» [Толстой 1988: 2: 229].
По ходу боя армии неоднократно менялись ролями — русские выбивали французов с захваченных позиций, огромный урон нанесла русским войскам вражеская артиллерия. Сражение продолжалось около 15 часов, и «механизм этой огромной битвы был самый простой,— писал Ф. Н. Глинка.— Наполеон нападал, мы отражали. Нападение, отражение; нападение, опять отражение — вот и все! Со стороны французов — порывы и сила; со стороны русских — стойкость и мужество» [Глинка 2008: 32]. «Самое кровавое из всех моих сражений»,— скажет о Бородино Наполеон и, уже находясь на острове Святой Елены, сделает вывод: «Французы в тот день достойны были одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми» [Константинов 2012: 32].
«Стяжали право быть непобедимыми» — в этих словах Наполеона признание безусловной нравственной победы русских при Бородине. «Не та победа,— пишет в "Войне и мире" Толстой,— которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска,— а победа нравственная <.> была одержана русскими под Бородиным. <...> Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника» [Толстой 1988: 2: 230-231].
Работая над эпопеей, Толстой побывал на Бородинском поле.
В сентябре 1867 года вместе с братом жены, Степаном Берсом, он, двигаясь из Москвы в Бородино, составил список деревень, которые проезжал (впоследствии этой же дорогой «пройдет» Пьер Безу-хов). Находясь в Бородино, писатель начертил план сражения и записал: «Солнце в глаза французам». «Это не только поэтическая метафора, но историческая деталь,— отмечают авторы книги "Л. Н. Толстой. Документы. Фотографии. Рукописи".— По толстовским описаниям можно изучать историю» [Л. Н. Толстой 1995: 195]. «Сейчас приехал из Бородина. Я очень доволен, очень,— своей поездкой <...>. Только бы Бог дал здоровья и спокойствия, а я напишу такое Бородинское сражение, какого еще не было...»,— с воодушевлением писал Толстой жене, Софье Андреевне [Горбунов 2002: 60].
Действительно, Бородинское сражение воспроизведено писателем неподражаемо. Однако есть в романе Толстого фрагменты, которые стали предметом полемики, особенно со свидетелями и участниками событий.
.о а
н го а
Ol
о ^
а is
0 ^
lj
01
lj го
си ^
го ^
а
Ol
го d о
гм оо
о со
к го
Ol со
1_1 Ol
Ol
н о
к 2
Ol
а со
си
э
го
2 ^
S 5 -О
иэ го d
го со о
X
5.
LO LO
оо см
о
см
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
П. А. Вяземский считал, что в романе Толстого «Война и мир» «трудно решить и даже догадываться, где кончается история и где начинается роман, и обратно. Это переплетение, или, скорее, перепутывание истории и романа <...> вредит первой и окончательно, перед судом здравой и беспристрастной критики, не возвышает истинного достоинства последнего, то есть романа». Современник и друг А. С. Пушкина П. А. Вяземский, сравнивая методы работы писателей с историческим материалом (он пишет о В. Скотте, А. С. Пушкине, Л. Н. Толстом), считал, что писатель всегда должен оставаться верным «исторической истине, т. е. ее нравственной силе». «Пушкин, в исторической своей драме, многое выдумал: например, сцену Дмитрия с Мариной в саду. Но эта сцена "могла быть" и, во всяком случае, именно так и "могла быть". Когда знаешь историю, то убеждаешься, что поэт остался верен ей в изображении характеров пылкого самозванца и честолюбивой полячки. События же и лица исторические, нам современные, или почти современные, так сказать неостывшие еще на почве настоящего, требуют в воссоздании своем гораздо большей осмотрительности и точнейшего соблюдения сходства»,— утверждает Вяземский.
Очевидец и участник событий 1812 года, князь П. А. Вяземский не смог согласиться с тем, как в романе Толстого изображен император Александр I. Особенно поразила его сцена «с бисквитами» (т. 3, ч. 1, гл. 21 в романе «Война и мир»): «Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон <...>. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона» [Толстой 1988: 2: 80].
Возражая Толстому, Вяземский писал, что эту сцену можно считать исторической «басней», так много в ней «исторической неверности и несообразности». «Этот рассказ,— делает вывод Вяземский,— изобличает совершенное незнание личности Александра I. Он был так размерен, расчетлив во всех своих действиях и малейших движениях, так опасался всего, что могло показаться смешным или неловким; так был во всем обдуман, чинен, представителен, оглядлив до мелочи и щепетливости, что, вероятно, он скорее бросился бы в воду, нежели бы решился показаться перед народом, и еще в такие торжественные и знаменательные дни "доедающим бисквит". Мало того: он еще забавляется киданием с балкона Кремлевского дворца бисквитов в народ,— точь-в-точь как в праздничный день старосветский помещик кидает на драку пряники
деревенским мальчишкам! Это опять карикатура <...> совершенно неуместная и несогласная с истиной» [http://dugward.ru/library/vyazemskiy/ vyazemskiy_vospominanie_o_1812.html].
Отличной от оценки Толстым императора Александра I является и следующая позиция Вяземского: «С приезда Государя в Москву, война приняла характер войны народной. Все колебания, все недоумения исчезли: все, так сказать, отвердело, закалилось и одушевилось в одном убеждении, в одном святом чувстве, что надобно защитить Россию и спасти ее от вторжения неприятеля» [http://dugward.ru/library/vyazemskiy/vyazemskiy_ vospominanie_o_1812.html].
Повествуя о событиях 1812-1814 года, он соглашается с Пушкиным, восторженно писавшим в 1836 году:
<...>
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред ним раздался!
Как был велик, как был прекрасен он,
Народов друг, спаситель их свободы!
[Пушкин 1985: 1: 588].
О «Войне и мире» — гениальном произведении Толстого, посвященном эпохе Отечественной войны 1812 года и рождению тайных декабристских обществ,— размышляли И. А. Гончаров и Н. С. Лесков, А. А. Фет и Ф. М. Достоевский, Ф. И. Тютчев и И. С. Тургенев. «Это великое произведение великого писателя — и это подлинная Россия»,— отмечал Тургенев, знакомя французскую публику с романом Толстого [Л. Н. Толстой 1995:2:198].
Есть еще одна страница русской литературы об Отечественной войне 1812 года, которая делает ее бесконечно близкой каждому читателю в силу своей искренности, исповедальности. Это эпистолярное наследие, письма, сохранившее живые свидетельства о тех далеких событиях. Прочтем два из них, не нуждающиеся в комментариях.
27 августа 1812 года генерал П. П. Коновницын писал жене: «Я два месяца мой друг милой ни строчки от тебя не имею, оттого погружен в скорбь сердечную и отчаяние... Обо мне ты нимало не беспокойся, я жив и здоров, а счастлив тем, что мог оказать услуги моему родному отечеству. Я был в четырех делах жарких прежде, после того десять дней дрался в авангарде и приобрел все уважение от обеих армий. Наконец, вчерась было генерального сражения, день страшного суда; битва, о коей, может быть, и примеру не было. <.> Раненых и убитых много. Багратион ранен. А я ничуть, кроме сюртука, который для странности посылаю. А больше удивляюсь величию Божиему. Дивизии моей почти нет, она служила более всех, я ее водил несколько раз на батареи. Едва ли
тысячу человек сочтут. Множество добрых людей погибло. Но все враг не сокрушен, досталось ему вдвое, но все еще близ Москвы. Боже, помоги, избави Россию от врага мира» [Горбунов 2002: 13]
Ответ А. И. Коновницыной — это молитва во славу Творца и во спасение мужа: «Чудесно Бог милосердный спас тебя, мой милый неоцененный друг, что воздадим Всевышнему, Господи, обрадуй нас миром непостыдным, однако ж, Господи, возврати тебя в твое семейство здорового, единого сего мы все просим и молим. Владычица Смоленская помози, сохрани тебя» [Горбунов 2002: 13].
Отечественная война 1812 года в зеркале русской классической литературы — грандиозная по масштабам тема, к которой мы едва прикоснулись в этой статье. Русская классическая литература, запечатлев события той поры, отразила лучшие духовные традиции нашего народа, противоположность двух культур и двух мироощущений — русского и западного. Для Наполеона и французской армии русская кампания была очередной шахматной игрой (известны слова императора, произнесенные перед Бородинским сражением: «Фигуры расставлены, партия начнется завтра»). «Положить живот за други своя, за землю Русскую и веру христианскую» — эта словесная формула древнерусской воинской повести стала символическим знаменем русского народа в противоборстве с любым противником еще в XIII веке и сохранила свое значение в веке XIX. В. Г. Белинский писал: «Двенадцатый год был великой эпохою в жизни России. Напряженная борьба насмерть с Наполеоном пробудила дремавшие силы России и заставила ее увидеть в себе силы и средства, которых она дотоле в себе не подозревала» [Орлик 1987: 3]. Война 1812 года не только показала силу и самобытность русского народа, но и изменила общественное сознание россиян, мировоззрение каждого человека. «Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове Отечество!» — писал Пушкин в «Метели» [Пушкин 1995: 3: 67]. Желание освободить Отечество, личная ответственность за страну, готовность на свой страх и риск действовать на благо России — эти качества первых русских революционеров-декабристов,
называвших себя «детьми 12-го года», были воспитаны героической эпохой Отечественной войны. Они определили «собирание» сил, движение русской общественной мысли и освободительного движения XIX века, заложили фундамент великого Российского «самостоянья»:
Сильна ли Русь? Война, и мор, И бунт, и внешних бурь напор Ее, беснуясь, потрясали — Смотрите ж: все стоит она!
[Пушкин 1985: 1: 500].
ЛИТЕРАТУРА
Глинка Ф. Н. Очерки Бородинского сражения (воспоминания о 1812 годе) / сост. И. Н. Лышковская; вступ. ст. Н. В. Деверилиной. Смоленск, 2008.
Горбунов А. В., Анфилатов В. Е., Горбунова О. В., Невская Г. Н., Семенищева Е. В. Бородино. За веру, царя и Отечество. М., 2002.
Лермонтов М. Ю. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М., 1988.
Л. Н. Толстой. Документы. Фотографии. Рукописи. М., 1995.
Константинов Л. «Не нам, Господи, но имени твоему». К 200-летию нашествия Наполеона на Россию. Белгород, 2012.
Любенков Н. Рассказ артиллериста о деле Бородинском. СПб., 1937.
Орлик О.В. «Гроза двенадцатого года.» М., 1987.
Павлова С. В. Императорский Царскосельский Лицей. «Шесть лет соединенья...» // «Отечество нам Царское Село.». СПб., 2011.
Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984.
Пушкин А. С. Сочинения: в 3 т. Т. 1. Т. 2. Т. 3. М., 1985.
Толстой Л. Н. Избранные сочинения: в 3 т. Т. 2. М., 1988.
Томашевский Б. В. Пушкин: в 2 т. Т. 1. Т. 2. М., 1990.
URL: http://voynablog.ru/2011/03/09/itogi-boro-dinskoj-bitvy/
URL: http://dugward.ru/library/vyazemskiy/vyazemskiy_ vospominanie_o_1812.html
ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина».
Поступила в редакцию 15.10.2012 г.
-D
а
н го а
Ol
о ^
а >s
0 ^
и
01
го
си ^
го ^
а
Ol
го d о
гм оо
о со
к го
Ol со
1_1 Ol
Ol
н о
к 2
Ol
а со
си 3 го
2
UDC 821.161.1
"THERE WERE PEOPLE IN OUR TIME...":
THE WAR OF 1812 IN THE MIRROR OF CLASSICAL RUSSIAN LITERATURE
5 -D
ЧЭ
ГО
G. B. Buyanova
The article is based on reports presented October 4, 2012 at the Round Table "The War of 1812 in Russian classical literature" at the Institute of Philology of the TSU named after G. R. Derzhavin. The study was conducted on the material of literature of the XIX centuries belonging to participants and contemporaries of the heroic events of 1812-1814.: F. N. Glinki, S. N. Glinki, S. G. Volkonsky, D. V. Davydov, V. A. Zhukovsky, P. A. Vyazma, A. S. Pushkin, M. Yu. Lermontov, etc.
KEY WORDS: history of Russian literature, the war of 1812, spiritual traditions, the nature of war.
ro со о x
5.
LO LO
