CC BY
38
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2018. № 2
А.С. Изволенская
"CRIME AND PUNISHMENT": О ВЕРБАЛИЗАЦИИ КЛЮЧЕВЫХ ПОНЯТИЙ В ПЕРЕВОДАХ РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
Одно слово, сказанное с убеждением, с полною искренностью и без колебаний, гораздо более значит, нежели десятки листов исписанной бумаги1.
Ф.М. Достоевский, из письма А.Н. Майкову 18 января 1856г.
Роман «Преступление и наказание» затрагивает вопросы, актуальные не только для 1860-х годов, но и для современного общества. Ф.М. Достоевский входит в число писателей, чье творчество не просто ассоциируются с русской классической литературой, но считается ключевым с точки зрения понимания русского характера. Его произведения продолжают переводить на разные языки мира, роман «Преступление и наказание» был переведен на английский язык неоднократно. В статье рассматриваются особенности перевода романа с точки зрения точности передачи содержания концептов «преступление» и «наказание» на материале трех переводов разных лет: Констанс Гарнетт (1914 г., одна из первых познакомила британскую публику с русской литературой, в том числе с произведениями Л.Н. Толстого и А.П. Чехова); Ричарда Пивера и Ларисы Волохонской (1992 г., (американо-русская супружеская чета, переводили также Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова); Оливера Рэди (2014 г., британский литературовед, переводчик, специалист по русской классической литературе XIX в., а также поздне- и постсоветской литературе). Особенность анализа переводов ключевых слов и понятий романов Ф.М. Достоевского заключается в необходимости учитывать культуроспецифичность концептов «преступление» и «наказание» в англо- и русскоязычной лингво-культурах, с одной стороны, и в ценностной системе Ф.М. Достоевского — с другой. Особое внимание уделяется вербализации концептуального содержания на лексическом уровне переводного текста.
Ключевые слова: перевод; ключевой термин; вербализация; концепт и его компоненты; универсальность и культуроспецифичность; преступление и наказание.
Изволенская Анна Сергеевна — кандидат филологических наук, преподаватель кафедры английского языка для естественных факультетов факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: [email protected]).
1 Чешихин-Ветринский В.Е. Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников, письмах и заметках. М., 1912. С. 18.
В паре «преступление—наказание» доминирует «преступление»: преступное действие влечет наказание. Внимательное прочтение романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» не оставляет сомнений в том, что накануне преступления в сознании Раскольни-кова происходит серьезная подмена понятий. Человек становится неодушевленным, абстрактным препятствием на пути к не менее абстрактной цели. Люди, как говорил тургеневский Базаров, — «те же лягушки, только что на ногах ходят»2. Раскольников низводит человека до существа и того меньше. «Это человек-то вошь!»3 — воскликнет Соня. Теория о негласном праве субъекта «разрешить совести перешагнуть»4 вступает в противоречие с совестью самого субъекта. Этот конфликт находит отражение в речи героев и авторском слове, кристаллизуясь в компонентах actus rea (преступное действие) и mens rea (преступный умысел). В контексте юридического дискурса эти компоненты по праву входят в число базовых признаков концепта «преступление» [Данилов, 2004: 11—12]. В лингвокультурологическом исследовании такой строгой соотнесенности может не наблюдаться, поскольку «сценарии» задаются автором художественного произведения, интерпретируются поколениями читателей. Этим обусловливается взаимодействие компонентов «преступление» и «наказание», которые в контексте романа Ф.М. Достоевского скорее образуют пару, нежели функционируют по отдельности. Так, всем известная символичность эпизода убийства, когда орудие преступления (лезвие топора) направлено на самого преступника, свидетельствует о том, что наказание наступает в момент преступления. Ключевые смыслы закодированы и в речи героев. Как писал М. Бахтин, «произведения Достоевского — это слово о слове, обращённое к слову» [Бахтин, 2002: 297]. Бесконечный поиск истины, борьба света и тьмы в человеке отражаются в диалогической речи героев. Перевод ключевых терминов, таким образом, должен представлять особый интерес.
Actus rea. Преступное действие в тексте Ф.М. Достоевского связано с переступанием черты [Бахтин, 2002: 191]. «Дойдёшь до такой черты, что не перешагнёшь её — несчастна будешь, а перешагнёшь — может, еще несчастнее будешь5, — говорит сестре уже перешагнувший свою черту Раскольников. Древнерусский и церковнославянский глагол «чьрсти», эволюционировавший от индоевропейского слова "krtá" («трещина», «расселина»), означал «вспахивать», «проводить борозду»; в ходе дальнейшего развития в литовском и латышском появились
2 Тургенев И.С. Собр. соч.: В 12 т. М., 1954. С. 183.
3 Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М., 2003. С. 423.
4 Там же. С. 262.
5 Там же. С. 229.
значения «рубить», «ударять», «резать» (др.-русск. — «черести»6). Рас-кольникову после убийства кажется, что он «ножницами отрезал себя сам от всех и всего»7. «Чертой» в древнерусском обозначалось раскорчеванное место в пределах обозначенной границы, за которой обитала нечистая сила8. Раскольников позже признается Соне, что на преступление его «чёрт тащил»9. "Devil" англоязычных переводов, более ассоциирующийся с христианским понятием о «дьяволе» (как перевод "sätän" с иврита10 в греческой версии Библии), не полностью передает мистическое содержание слова «чёрт», которое восходит к славянским языческим верованиям. Наиболее близок к чёрту "demon" (и именно так звучит название романа «Бесы» в большинстве известных переводов на английский язык — "Demons") — нечистый дух. "Devil" определяется как высшее воплощение зла в человеческом облике; "demon" — его приспешник, а словом "demoniac" обозначается состояние одержимости11. Ни один перевод не передает одержимости, в которой невольно сознается преступник: «И неужели ты думаешь, что я как дурак пошёл, очертя голову?»12 ("headlong like a fool?" — в версиях К. Гарнетт13, Р. Пивера и Л. Волохонской [далее для краткости — П. и В.]14; "without a moment's thought"15 — в переводе О. Рэди).
Черты характера («самосознание», или «социально-характерологический облик» героев, как описывал М.М. Бахтин метод Ф.М. Достоевского [Бахтин, 2002: 57—58]) определяют поступки, а следовательно, и судьбу. Несмотря на «робость и чувствительность», мать Раскольникова, Пульхерия Александровна, уступчива до «известной черты» — «черты честности, правил и убеждений»16, за которую никакие обстоятельства не могли заставить ее переступить. «Такова уж черта моя!»17 — восклицает пьяный Мармеладов, сетуя на бессилие перед пороком, который решил его судьбу ("Such is my fate!"18 — в переводе К. Гарнетт). "The mark of my character"19 в переводе О. Рэди, возможно, лучше передает двойственность подтекста: в другой фразе Мармеладова, «чер-
6 Толковый словарь русского языка. М., 2007. С. 1089.
7 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 118.
8 Толковый словарь русского языка. С. 1092.
9 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 425.
10 The Oxford dictionary of English etymology. Oxford, 1978. P. 262.
11 Ibid. P. 255.
12 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 425.
13 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 421.
14 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. L., 1992. P. 397.
15 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 392.
16 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 207.
17 Там же. С. 18.
18 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 21.
19 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. New York, 2015. P. 14.
та моя наступила»20, сочетаются и значение «черта характера» (он потерял должность из-за пьянства), и «судьба». «Мне бы хоть чёрточку, а не одну эту психологию»21, — говорит Порфирий, подразумевая под «чёрточкой» зацепку ("just some little mark"22 — в версии О. Рэди, который сохраняет повторяемость ключевого слова). Наконец, черты внешности героев — Дунечки, Родиона, их матери — не просто общие черты лица как свидетельство родства, но признак родства духовного, схожести характеров. Но что побуждает героя переступить, исказить собственные черты?
Mens rea. Переступание черты связано с утратой личности через потерю свободы. Решение переступить было принято до «в высшей степени случайной» встречи на Сенной, где Раскольников услышал разговор мещан с Лизаветой. «Безобразную мечту» ("hideous dream" в переводах К. Гарнетт23 и О. Рэди24; "ugly dream" — в версии П. и В.25), заключающуюся в убийстве для того, чтобы убедиться, он уже привык поневоле считать «предприятием»26. Несмотря на то что сам не до конца верит в собственные умозаключения, Раскольников убеждает себя, что сохранит рассудок и волю во время «исполнения задуманного», ведь задуманное им — «не преступление»27. Что-то подсказывает ему, что это безобразно (данное слово лучше сочетается, как и в английском, с «преступлением» — "a hideous crime", а не с «мечтой»). По другую сторону поля битвы за душу героя — темная сила в арифметике общественных теорий, и она побеждает, поскольку сам субъект уже достаточно долго мыслит иными понятиями: не преступление, а «предприятие». Исполнение приговора преступнику происходит до преступного действия. После роковой встречи на Сенной Раскольников входит к себе, как «приговорённый к смерти»28. Он уже делал «пробу своему предприятию»29 ("a 'rehearsal' of his project"30 у К. Гарнетт; "a test of his venture"31 у О. Рэди; "a trial of his undertaking"32 у П. и В.), а после Сенной почти убедился, что «исполнение задуманного»33 преступле-
20 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 20.
21 Там же. С. 456.
22 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 424.
23 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 10.
24 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 5.
25 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. L., 1992. P. 5.
26 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 8.
27 Там же. С. 76.
28 Там же. С. 67.
29 Там же. С. 39.
30 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 10.
31 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 5.
32 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. L., 1992. P. 5.
33 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 76.
нием не является. "Execution" (of his plan)34 О. Рэди точнее передает подтекст (для сравнения: "carrying out" (his design)35 К. Гарнетт и "fulfillment" (of what he had plotted)36 П. и В.) — "execution" также означает «казнь».
На протяжении всего повествования герой пребывает в состоянии казненного. Заслышав в конторе квартального надзирателя разговор Никодима Фомича и Ильи Петровича об убийстве, Раскольников останавливается «как вкопанный»37. Метафора, восходящая к казни, издавна применявшейся на Руси к женщинам за убийство мужа и описанной А.Н. Толстым в «Петре I», возможно, не была употреблена автором намеренно как аллюзия на исторический факт. Слыша, как другие говорят о совершенном им преступлении, Раскольников падает в обморок — казнь свершается. Этот подтекст недоступен для англоговорящего читателя в переводах К. Гарнетт38, П. и В.39 — ("stood still rooted to the spot"). Перевод О. Рэди — "stopped dead in his tracks"40 (букв. «остановиться на рельсах») — отражает символичность эпизода, отсылая к безвыходности и опасности, исходящей от механизма. «Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в неё втягивать»41 — таково состояние героя накануне убийства.
На окружающих, как известно, Родион Раскольников производит хорошее впечатление: многие, в том числе убитая им Алёна Ивановна, называют его «батюшкой». Термином «батюшка», помимо отца и православного священника, издревле обозначалось родство по мужской линии: др.-русск. «бат» и укр. «батя» происходят от общего индоевропейского корня, который в греческом преобразовался в "pater", а в некоторых славянских языках стал наименованием старшего брата42. О русском человеке как о «брате всех людей»43 Ф.М. Достоевский писал в очерке о А.С. Пушкине. Аффективность «батюшки» передается во всех переводах: "my good man"/"my good sir"44 у К. Гарнетт; "dearie"/"my dear"45 у П. и В.; наиболее точно — "father"46 в переводе О. Рэди.
34 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 67.
35 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 80.
36 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. L., 1992. P. 68.
37 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 107.
38 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 114.
39 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. L., 1992. P. 99.
40 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 99.
41 Достоевский Ф.М. Указ. соч. С. 75.
42 Толковый словарь русского языка. С. 33.
43 Достоевский Ф.М. Пушкин: Речь, произнесенная 8 июня 1880 г., в заседании О-ва любителей рус. словесности, во время открытия памятника Пушкину в Москве. СПб, 1899. С. 16.
44 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 13, 124.
45 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. L., 1992. P. 9, 108.
46 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. N.Y., 2015. P. 8, 107.
Само имя героя, Родя, созвучное слову «родной», обладает аффективным характером. Раскольников как «единственный образованный»47 — почетный гость Катерины Ивановны на поминках. Когда он идет на Сенную, чтобы по совету Сони покаяться перед людьми на коленях, среди насмешек кто-то замечает, что он «из благородных»48. В германском обществе знатные, "nobiles", соответствовали группе свободных людей — "liberi" [Бенвенист, 1970: 212—215]. Более того, термин «свободный» предполагает свободу от чего-то (от притеснения, болезни, страдания). Стремясь к свободе, Раскольников «отрезает» себя от близких. Понятием «свободный человек» в индоевропейском обществе между тем первоначально обозначалась принадлежность к определенной этнической группе. Так, германское "frei" — результат эволюции индоевропейского прилагательного "priyos" (др.-русск. «прияю»), выражающего качество аффективного характера [Бенвенист, 1970]. Термин, первоначально обозначавший отношения приязни между людьми, стал характеристикой общности с точки зрения социального статуса ее членов. Свобода, утраченная Раскольниковым, — это состояние человека, который был полноправным членом общины, но стал изгоем. Однако он молод, истинный характер не успел в полной мере раскрыться. Вот что говорит ему пристав следственных дел Пор-фирий Петрович: «...вам бог жизнь приготовил (а кто знает, может, и у вас так только дымом пройдет, ничего не будет)».49 "Though, who knows? Maybe your life, too, will pass off in smoke and come to nothing"50 («Хотя кто знает? Возможно, ваша жизнь тоже пройдет как дым и завершится ничем» [дословный перевод наш. — А.И.]), — переводит (неправильно) К. Гарнетт. Голос Порфирия — это и голос автора, который дает своему герою второй шанс. В остроге, «на свободе»51, преступный умысел обернется ошибкой, которую предстоит искупить «великим, будущим подвигом»52. Иными словами, став цельной личностью.
Итак, вербализация mens rea концептуальной пары «преступление—наказание» происходит на разных уровнях языка, и в данной статье были приведены главным образом лексические средства этого оязыковления. Кажущаяся тривиальность пары «преступление-наказание» в тексте Ф.М. Достоевского усложняется психологической хроникой нетривиального преступника. Это понимание и должно определять установки переводчика, чтобы проводить грань между
47 Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. С. 388.
48 Там же. С. 534.
49 Там же. С. 466.
50 Dostoyevsky F. Crime and Punishment. М., 2017. P. 462.
51 Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. С. 551.
52 Там же. С. 558.
точностью перевода с формальной точки зрения и под углом ценностно-эстетической установки автора. Последнее обусловливает культурную специфичность текста, что важно для переводов произведений такого писателя, как Ф.М. Достоевский. Безусловно, не всегда можно передать оттенки значений, порождаемые на когнитивном уровне звучанием слов, или мистицизм текста, создаваемый в том числе повторяемостью многозначных слов. Так, этимологическая связь между «чёртом» и «чертой» в русском языке более слышна, нежели между их английскими «эквивалентами» "devil" и "mark". Однако отдельные переводческие находки ("trial" (также «суд») как перевод «пробы»; "execution" (также «казнь») как перевод «исполнения задуманного») являются, по сути, случаями компенсации, за счет чего восполняется объективная невозможность передать слово оригинала в других местах, а также сохранить ритм и настроение текста в целом. Внимание к универсальным значениям ключевых терминов помогает выйти за пределы одной лингвокультуры и найти средства для их выражения в другой: универсальность человеческой природы в конце концов находит отражение как в языке оригинала, так и в переводе. Более того, такой подход постепенно приводит к выявлению точек соприкосновения между лингвокультурами, не менее интересных и неожиданных, нежели точки расхождения.
Список литературы
Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 6. М., 2002. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1970.
Данилов К.В. Репрезентация концептов CRIME и PUNISHMENT в британской и американской юридической терминологии: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Саратов, 2004.
Anna S. Izvolenskaya
"CRIME AND PUNISHMENT": ON THE VERBALIZATION OF THE KEY CONCEPTS IN THE TRANSLATIONS OF DOSTOYEVSKY'S NOVEL
Lomonosov Moscow State University 1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
As a writer whose name is immediately associated with the key works unveiling the riddle of the Russian soul, Fyodor Dostoyevsky had captured both what is of universal significance and what was of most pressing concern of his own age for the Russian nation. The questions raised in "Crime and Punishment" go far beyond 1860-s. There are at present more than ten English translations of "Crime and
1. 2.
3.
punishment" and new translations continue to appear. In this paper, we have focused on the key notions — crime and punishment — and their interpretations in the three translations by: Constance Garnett 1914 (one of the first to introduce, among others, Leo Tolstoy and Anton Chekhov to the British reader); Richard Pevear and his Russian-born wife Larissa Volokhonsky 1992 (also known for their renditions of the works by Nikolai Gogol, Leo Tolstoy and Anton Chekhov); Oliver Ready 2014 (a British literary scholar and translator specializing in late- and post-Soviet Russian prose, and in the 19th century literature). "Crime" and "punishment" are among the major concepts in Russian- and English-speaking cultures, and the ultimate goal of the research might be establishing criteria with which to test the level of accuracy of translation, taking into account the culture-specific content of these concepts. It is the relationship of these two concepts to this debate that this paper is intended rimarily to discuss on the lexical level.
Key words: translation and interpretation; key term; verbalization; concept and its components; universal/culture-specific; crime and punishment.
About the author: Anna S. Izvolenskaya — PhD (Philology), Teacher at the English Department for Science Students, Faculty of Foreign Languages and Area Studies (e-mail: [email protected]).
References
1. Bakhtin M.M. 2002. Sobranie sochinenii v semi tomakh [Works collection in 7 volumes], vol. 6. Moscow. (In Russ.)
2. Benvenist Je. 1970. Slovar' indoevropeyskikh sotsial'nykh terminov [Dictionary of Indo-European concepts and society]. Moscow. (In Russ.)
3. Danilov K.V 2004. Reprezentatsiya kontseptov CRIME i PUNISHMENT v britanskoy i amerikanskoy yuridicheskoy terminologii [Representation of concepts CRIME and PUNISHMENT in British and American law terminology]. PhD Thesis. Saratov. (In Russ.)
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2018. № 2
НАША НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Г.Г. Молчанова, В.В. Робустова
II МЕЖДУНАРОДНАЯ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНАЯ
НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «ЯЗЫК.
КУЛЬТУРА. ПЕРЕВОД. КОММУНИКАЦИЯ»
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
Одним из ключевых феноменов современной научной деятельности является междисциплинарность, лежащая в основе разнообразных исследований как отечественных, так и зарубежных ученых, чутко реагирующих на такие вызовы и тенденции нового века, как гибрид-ность и турбулентность. Меняющийся лингвистический и геополитический ландшафт требует пристального внимания и разностороннего осмысления с привлечением смежных наук для решения когнитивных проблем межкультурной и межэтнической коммуникации, непременно сопровождающихся трудностями перевода, для преодоления линг-вокогнитивных, социокультурных и психологических рисков, возникающих с ростом языковых и региональных контактов и конфликтов, а также для оптимизации наиболее эффективных техник и методик преподавания иностранных языков и русского языка как иностранного, что особенно актуально для факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова.
Решение именно этих проблем находилось в зоне внимания II Международной междисциплинарной научно-практической конференции «Язык. Перевод. Культура. Коммуникация» (председатель оргкомитета — ректор МГУ имени М.В. Ломоносова академик В.А. Садовничий, заместитель председателя — декан факультета иностранных языков и регионоведения профессор Г.Г. Молчанова, модератор — заместитель
Молчанова Галина Георгиевна — доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой лингвистики, перевода и межкультурной коммуникации, декан факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: dean@ ffl.msu.ru).
Робустова Вероника Валентиновна — кандидат филологических наук, доцент кафедры лингвистики, перевода и межкультурной коммуникации факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: [email protected]).
